Книга: Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова

По берегу Сены, над тихой водой

По берегу Сены, над тихой водой

Если верить одной из весьма влиятельных школ «исторической географии» (есть такая крайне увлекательная наука), то чуть ли не большинство крупнейших городов мира и центров мировой цивилизации возникло по берегам рек. И неудивительно, что реки эти воспеты и прославлены в литературе и фольклоре соответствующих стран. Однако вряд ли многим из рек выпало на долю столько славословий и песнопений, сколько их выпало на долю весьма короткого, в сущности, участка реки Сены в пределах невеликого по размеру города Парижа. Как выразились кинорежиссер Ивенс и поэт Превер, «Сена впадает в Париж» (именно так они назвали свой фильм о Сене). Может, это «сенопочитание» объяснялось просто тем, что французские авторы обитали по большей части в Париже. А может, все же и тем, что Сена в пределах Парижа так чудно изукрашена каменными дворцами, стоящими вдоль «одетых камнем» набережных, а также перекинутыми через реку старинными мостами. Десятки сравнений придумали французские авторы для этого отрезка Сены, и да будет позволено бывшему москвичу прибавить к ним еще одно (не поручусь, что этот перл никто до меня не придумывал): Сена похожа здесь на руку прекрасной женщины, многократно украшенную чудесными браслетами. Такой представляется мне Сена, если глядеть на нее сверху – с колокольни, с башни, с небоскреба, с холма или даже с моста…

Возвращаясь от изящной словесности к сугубой географии, напомню, что «Сена впадает в Париж» уже вполне зрелой, пройдя до Парижа полтысячи километров по Франции – от холмов Золотого Склона (а может, и Золотого Виноградника), где она берет начало на высоте 470 метров (это не слишком высоко, а все же в полтора раза выше наших Валдайских гор, где рождается спокойная Волга-матушка). Парижский отрезок Сены (считая сверху, от моста Насьональ) имеет протяженность 13 километров – о них у нас и пойдет речь, в их пределах и будет протекать наша левобережная прогулка.

Матушка-Сена еще со времен римской Лютеции поила и кормила горожан, однако проявить к ней мало-мальское внимание и сыновнюю заботу первым удосужился некий беарнец, ставший весьма незаурядным французским королем-урбанистом: Генрих IV. Оберегая реку от нечистот и мусора, он запретил строить дома на Новом мосту, на старинном Пон-Неф. Что же до мостов, то они стали появляться в Париже главным образом около XVI века. Сперва был построен не дошедший до нас Большой мост и дошедший, но не раз перестроенный (в последний раз в 1652 году) Малый мост (Le Petit-Pont). В конце Средних веков были построены: к югу от Малого моста – мост Нотр-Дам, а к северу от него – мост Менял и мост Сен-Мишель. Мосты были деревянные, страдали и от частых наводнений, и от редких ледоходов. На мостах, как водилось, строили дома, лавки, балаганы, мосты были излюбленным местом торговли, прогулок, празднеств. Ну а с XVII века по мостам только ходили и ездили. От XVI–XVII веков до нас дошли также Новый мост (начал строиться в 1578 году, связал Лувр с аббатством Сен-Жермен), мост Марии (1614–1630) и Королевский мост (1685–1689). В XVIII веке Кольбер создает особое ведомство мостов и дорог. Потом новая техника населяет Париж металлическими мостами, а XX век приносит мост Бир-Акем и мост Карусели.

Конечно, быстрее всего можно оглядеть и берега Сены и мосты, отправившись на вечернюю прогулку по воде на пароходике-«мухе», среди огней и всплесков ночной реки, под объяснение гида – вполне экзотическая прогулка. Я же предлагаю вам менее шикарную, но зато бесплатную и вполне неторопливую прогулку по левому берегу да еще вверх по течению.

Начать можно от моста Гарильяно – моста вполне современного (битва, по имени которой был наименован мост в год постройки, в 1966-м, имела место близ Монте-Кассино в 1944-м). Раньше тут находился двухэтажный виадук Отёй, который называли также виадук Начала Дня, ибо здесь в рассветный час происходили обычно дуэли. И набережная левого берега до самого моста Гренель, и здешний очень интересный парк носят имя знаменитого французского автостроителя Андре Ситроена. На заводах Ситроена стояло между войнами за станком немало русских эмигрантов, еще больше их сидело за рулем ситроеновских автомобилей-такси (недаром Борис Поплавский назвал русскую пролетарскую эмиграцию «ситроеновской»). Однако на пути к мосту Гренель нам попадется еще один, конца XIX века металлический мост Мирабо, спроектированный Резалем, тем же архитектором, что строил мост Александра III, и украшенный бронзовыми статуями знаменитого Энжальбера. Но больше всего этот мост знаменит тем, что ему посвятил стихи Гийом Аполлинер.

Мост Гренель был построен в пору создания здесь речного порта, в 1827 году. Тогда здесь еще был не Париж, а ближний пригород, деревня Гренель. Западным своим концом мост опирается в Лебединую аллею Лебединого острова, где установлена девятиметровая бронзовая модель той самой статуи Свободы (скульптор – эльзасец Бартольди), что стоит у входа в нью-йоркскую гавань. Модель была подарена американской колонией городу Парижу и установлена к открытию Всемирной выставки 1889 года – лицом к востоку, дабы она не была повернута задом ко дворцу французского президента. Впрочем, во время подготовки Лебединого острова ко Всемирной выставке 1937 года статую, отбросив дипломатическую щепетильность, повернули лицом к Америке.

За мостом Гренель вдоль берега высится новый район небоскребов – Бо-Гренель. Архитекторы очень старались, чтобы небоскребы получились разными и оригинальными. Но небоскребы (хотя бы и всего стометровые и 33-этажные) есть небоскребы, что с них взять? Зато вот у края этих – скребущих небо (и душу) башен берега Сены соединяет мост Бир-Акем. Когда-то здесь находился лишь виадук, соединявший популярный среди русских эмигрантов Парижа левобережный 15-й округ с не менее популярным среди русской эмиграции правобережным 16-м. К Всемирной выставке 1878 года к виадуку добавили пешеходную дорожку, а в 1949 году построили новый мост, названный по имени местечка в ливийской пустыне, близ которого в мае 1942 года войска Свободной Франции оказали геройское сопротивление танкам генерала Роммеля. Именно в этом бою отличился храбростью и был вскоре награжден орденом, а еще через несколько дней пал смертью храбрых легендарный русский эмигрант князь Дмитрий Амилахвари. Считаю уместным напомнить его имя, тем более что мы покидаем границу некогда русско-пролетарского, обширного и окраинного 15-го округа и входим на территорию прославленного туристами и историками, более шикарного 7-го округа. Справа от нас, совсем рядом (так что видны медлительные лифты и очередь туристов-японцев) прославленная «железная дама», королева французской символики и туристской рекламы (а в сфере реальной «посещаемости» она уступила уже первые места и Диснейленду, и Центру Помпиду, и собору Нотр-Дам, и Версалю – в общем, сохранила лишь седьмое место, и вполне справедливо!) – Тур Эфель (Tour Eiffel), Эйфелева башня.

А впереди – еще один мост, не очень старый (1809–1813), названный в честь победы французов над пруссаками под Иеной (обратите внимание, как много славных побед и как мало выигранных войн и кампаний!). В завершение очередной проигранной Наполеоном войны, вступив вместе с русскими победителем в Париж, славный прусский маршал Блюхер (ах, как славно подошел на его роль покойный Серго Закариадзе, у которого на фильме «Ватерлоо» я был переводчиком!) потребовал этот гнусный мост немедленно разрушить, но в дело вмешался новый Бурбон, возвращению которого на трон как мог противился наш победоносный красавец Александр I. Людовик XVIII согласился лишь на временное (а все равно позорное) переименование моста (до 1983 года он назывался мостом Военной школы (?cole militaire), да наполеоновских орлов на пилонах моста заменили буквой «L»), однако уже в 1852-м вместо инициала Людовика на пилонах стали снова красоваться наполеоновские орлы. Разве не удивительно, что не только маленькие народы, но и большие, и высокопросвещенные (давшие миру и святых, и подвижников-ученых, и писателей) так остро нуждаются в этом непрестанном подтверждении своего (реального или мифического, а лучше всего – военного или спортивного) превосходства над другими народами.

История наименования парижских мостов за последние два века служит этому грустным подтверждением. Взять хотя бы и название следующего моста – Альма. Боюсь, что не только москвичи, но и крымчане не сразу вспомнят, откуда это название. Честно сказать, и я сам, не доведись мне жить у братьев Чеботаревых между Севастополем и Евпаторией (в Береговом, Почтовом и Вилине), не знал бы, что Альма – это та самая крымская речушка с татарским названием, близ которой англичане и французы (наконец-то не враги, а союзники) нанесли в 1854 году поражение русским войскам.

Уже через год после этой славной победы в Париже был построен каменный мост, у основания которого стояли символические скульптуры солдат четырех родов войск, участвовавших в сражении, – гренадер, зуав, горный стрелок и артиллерист. После перестройки моста в 1974 году из четырех солдат остался только один – зуав, и уцелел он вовсе не по причине своих давно забытых родиной военных заслуг. Дело было в том, что к моменту перестройки моста зуав этот пользовался у парижан не меньшей популярностью, чем пользуется в нашу эпоху теледиктор. Еще во времена знаменитого паводка 1910 года парижане с тревогой сообщали друг другу, что зуаву, мол, уже воды по горло, вместо того чтобы с научной скрупулезностью сообщать, что вода, мол, «достигла отметки 8 метров 62 сантиметра». A недавно, когда наводнения заливали соседние Бельгию, Голландию и собственный французский Камарг, парижане были больше всего обеспокоены тем, что «нашему зуаву уже выше колена». Ибо только во времена наводнений парижане вспоминают, что Сена не только относится к числу городских магистралей и главных украшений великого города, но является до сих пор элементом природы, и сколько ни загрязняй реку отходами производства и быта, она может вдруг явить собой грозное явление природы, а то и вовсе природную катастрофу; так что за ней, за рекой, нужен глаз да глаз. Вообще-то кое-какие соображения на этот счет приходили парижанам в голову и раньше, скажем после наводнения 1585 года или после наводнения 1658 года. Так или иначе, уже при короле Филиппе Красивом в 1313 году была построена первая в Париже каменная набережная – набережная Августинцев. XIV век оказался вообще веком строительства набережных, однако пришлось ждать XIX век, точнее, 1846 год, чтобы город получил защиту от неистовства Сены. В 50–60-е годы XIX века на Сене и ее притоках были построены заграждения, позволявшие регулировать уровень реки во время паводка. Ныне существует уже широкая сеть оповещения, наблюдения за рекой, действуют 80 измерительных пунктов, целая сеть теленаблюдения, особые компьютерные устройства. Однако, как вы заметили, коленки зуава на мосту Альма и нынче верный сигнал тревоги для парижан.

В тоннеле у моста Альма, как всему миру известно, Великобритания потеряла недавно в автомобильной катастрофе свою легендарную принцессу, разведенную жену принца-наследника. Бедняжка Диана погибла (скорей всего, в результате неосторожности шофера) в обществе очередного претендента на ее свободную руку и мятущееся сердце, богатого молодого египтянина, чей отец владеет самым крупным в Лондоне универмагом.

Над входом в тоннель маячит в последние годы невразумительная копия пламени с факела все той же нью-йоркской статуи Свободы Бартольди.

Еще не доходя до моста Иена начинаются по левому берегу Сены причалы Парижского автономного порта. Это государственная организация, созданная в 1790 году, а по размерам это первый речной порт Франции и второй речной порт Европы. Он осуществляет до 15 процентов внутригородских перевозок и помогает предприятиям находить рациональное решение проблем транспортировки. Скажем, недавно Парижский порт заключил контракт с Московским портом на перевозки грузов в Москву из Парижа. Конечно, баржа будет ползти через реки и моря, потом от Петербурга до Москвы две недели, там, где мощные грузовики с прицепами дошли бы за четыре дня, но на сухопутных путях Восточной Европы нынче, как в Средние века, орудуют шайки «пиратов», и доставка грузов стала ненадежной, а возрождение морского пиратства пока запаздывает…

Вдобавок к транспортным проблемам Парижский автономный порт решает проблемы швартовки и стоянок самых разнообразных судов, в том числе прогулочных корабликов, яхт и жилых барж. Обратите внимание, как много парижан безбедно живут на собственных баржах, пришвартованных к старинным набережным города где-нибудь под бережком, под деревьями, в пригороде: неплохое жилье, со всеми удобствами… А вообще-то в распоряжении здешнего автономного порта 300 портовых сооружений и полтысячи километров водных путей. Но конечно, нет уже того, что было, – нет, скажем, больше «мастеров моста». Ведь вплоть до середины XX века перевозки по Сене играли столь важную роль, что существовала (начиная с XIV века) профессия «мастеров моста», а потом и «начальников моста», особых лоцманов, проводивших суда под мостами. Существовали также особые корпорации, обеспечивавшие перевозки зерна или дров, ведавшие стоянками, швартовкой, городской переправой. Без «мастеров моста» нельзя было пришвартоваться в городе, произвести разгрузку или сойти на берег. Специалисты контролировали соблюдение правил, а представители старинного союза (Ганзы) взимали плату. Существовала строжайшая регламентация речного плавания и погрузки, существовало множество речных и портовых профессий. Все это в прошлом…

Если напротив моста Альма пойти от площади Резистанс к югу по левой стороне авеню Буске, то через пару минут наткнешься на улочку Коньяк-Жэ, которая проложена параллельно набережной Орсэ.

Улица эта обладает не только скромной протяженностью, но и до крайности скромной по парижским масштабам историей. Она возникла лишь в 1938 году. Название ее не имеет отношения к известному спиртному напитку, а связано с именами супружеской пары, которой принадлежал этот земельный участок: их звали месье Коньяк и мадам Жэ. Они были не больше и не меньше, как основателями огромного универмага «Самаритэн». Из немногочисленных домов этой улицы меня в первые годы моей парижской жизни особенно волновали дом 13 и дом 15. Здесь размещались телестудии, где записывали мою любимую здешнюю программу – «Апостроф» с ведущим Бернаром Пиво. В этой программе выступали авторы новых книг, о которых сами они говорили со сдержанным достоинством, а веселый живчик Бернар Пиво с удивлением и восторгом. Да и авторы были колоритные – Джейн Фонда, Витторио Гасман, Евгений Евтушенко, какая-то маленькая школьница, которая была парижской соседкой самой что ни на есть Симоны де Бовуар.

Назавтра после просмотра очередного выпуска «Апострофа» я бегал по Парижу, искал эти книжки, которые привели в такой восторг Бернара Пиво, бегал и даже их покупал. Мало-помалу мой энтузиазм угас. Книжки были никудышные, и я понял, что книжки тут ни при чем. Это просто «шоу», телезрелище, культурное развлечение. А все эти искрометные диалоги, все эти как бы сымпровизированные вопросы и ответы были вымучены сценаристами и отрепетированы к записи. Еще я заметил, что участники диалогов во всех этих программах гостелевидения до крайности сдержанны в суждениях и даже, я бы сказал, трусливы, так что если у них и нет цензора, то есть у всех здешних журналистов жестокая самоцензура. Понять причины такой робости нетрудно. Как пел старинный русский бард, «а жить-то хочется». Особенно я был удручен передачей о капитальном труде молодых французских историков «Черная книга коммунизма». Выпуск «Апострофа» был заказным разносом, в передаче не было разговоров по существу редкостной этой книги, основанной на документах из открытых в то время московских архивов, а были только жалобы «свидетелей чести», вроде как на парижском «процессе Кравченко» в 1949 году. Жалки были эти пуганые «свидетели», жалок был ведущий, да и молодые авторы книги «с перепуга скушали друг друга». Больше я передачу эту, да и вообще местное телевидение, не смотрел. Однако вспоминал время от времени два вполне замечательных выпуска.

Один содержал снятое тут, на Коньяк-Жэ, интервью с пожилым Владимиром Набоковым. Никудышный разговорщик, русско-американский гений добросовестно зачитал свои записи на маленьких листочках, наивно спрятанных за графином с водой. Как позднее утверждал шутник Набоков, в графине была не вода, а водочка… Мне вспоминалось при этом, как, приехав в Америку, Набоков написал тексты лекций и потом много лет подряд добросовестно зачитывал их в Уэлсли и в Корнеле. Иногда, когда ему нездоровилось, тексты эти зачитывала его жена Вера. Но какие это были тексты! Лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын выдвинул на ту же премию Набокова, назвав его истинным гением русской литературы. Кстати, выпуск «Апострофа», посвященный Солженицыну, и был второй памятной для меня телепередачей Второго канала.

Снимали ее не в студии на Коньяк-Жэ, а в американской усадьбе изгнанника Солженицына, в Вермонте. Этот поразительный человек, победивший судьбу, лихо колол дрова перед кинокамерой, показывал свой стол, за которым он писал «узлы» своего бесконечно исторического романа, рассуждал о России и несовершенствах мало известной ему Америки, которая плескалась где-то за оградой его усадьбы и уютного семейного мира, перечитывал словарь Даля, из которого выписывал удачные словечки для обогащения русской речи. В словарных выписках участвовал и прелестный его сын-подросток, один из троих (то ли Ермолай, то ли Игнат, не помню точно, но помню, что он говорил по-русски с забавным и милым акцентом, как все эмигрантские дети). Он тоже выступал в программе, рассказывал, что помогает отцу. А я думал о том, приходилось ли трем милым солженицынским пацанам сталкиваться когда-нибудь с некой таинственной «русофобией», о которой так озабоченно писал Солженицын в своем вермонтском раю. И не присутствие ли заботливой еврейской тещи вдохновило его в последние годы жизни на двухтомное сочинение о возможности уживаться на одной территории с евреями (даже неогороженной)… Кстати, лингвисты отметили, что в знаменитые солженицынские выписки из словаря попали не народные слова, а придуманные и стилизованные выдумщиком Далем.

Впрочем, все эти новые труды и гневные пророчества лауреата в тиши вермонтской или барвихинской усадьбы не могли потеснить в нашей душе благодарной памяти о рассказах и повестях Солженицына, потрясших нас в молодости. Жизнь писателя может быть длинна, путь ее извилист, а у вдохновения – свой час…

От моста Альма, мимо моста Инвалидов, до самого моста Конкорд тянется длинная набережная, которая носит имя производителя прибрежных работ, купеческого старшины Шарля Буше д’Орсэ – Quai d’Orsay. На эту знаменитую набережную выходит Бурбонский дворец, в котором заседает Народное собрание, оно же Национальная ассамблея Франции – одна из двух палат французского парламента. Внушительный двенадцатиколонный портик дворца, обращенный к Сене, сооружен архитектором Пуайе в начале XIX века. В расписанной Эженом Делакруа библиотеке дворца наряду с большим книжным собранием (350 000 томов) хранятся рукописи Руссо и протоколы процесса Жанны д’Арк. По соседству с Бурбонским дворцом расположено построенное при Второй империи готического стиля здание Министерства иностранных дел. Во французской печати очень часто как эвфемизм для этого министерства употребляют просто название набережной: Кэ д’Орсэ (так же, как вместо Народного собрания пишут «Бурбонский дворец», вместо правительства – «Матиньон», вместо канцелярии президента – «Елисейский дворец» и т. д.). Перед министерством установлен бронзовый памятник Аристиду Бриану работы Поля Ландовского.

Не доходя до эспланады Инвалидов на набережной Кэ д’Орсэ разместились жилой комплекс, построенный в 30-е годы нашего века на месте парка аттракционов «Мэджик Сити», новое здание южноафриканского посольства и построенная между войнами в неоготическом стиле американская церковь, где, как и в прочих парижских церквах (а может, даже и чаще, чем в прочих), по субботам и воскресеньям можно услышать замечательные и совершенно бесплатные концерты.

Сооруженная еще в начале XVIII века по проекту Робера де Котта, а восстановленная в 70-е годы нашего века, эспланада Инвалидов выходит на набережную чуть дальше. С эспланады открывается замечательная перспектива здешних набережных, моста Александра III, авеню Черчилля, Большого и Малого дворцов (былых павильонов Всемирной выставки 1900 года).

К Сене обращен и весь великолепный XVII века ансамбль зданий Дома инвалидов. Построенный в 1828 году и с тех пор дважды перестроенный, подвесной мост Инвалидов прославляет своим пышным архитектурным убранством сухопутные и морские победы французского оружия.

Что до моста Александра III, то это сооружение пышных времен Третьей республики очень знаменито во всем мире и часто украшает обложки путеводителей по Парижу. Первый камень в основание моста заложил русский император Николай II, прибывший на церемонию закладки вместе с государыней в обществе президента Фора. Это произошло в 1898 году, в самый разгар возрожденной франко-русской дружбы, франко-русского альянса. А мост построили к открытию Всемирной выставки 1900 года, то есть за каких-нибудь два года, причем перед его строителями стояли трудные эстетические и гидротехнические требования: нельзя было закрывать вид с эспланады на Елисейские Поля и следовало избегать излишних арок, так как судоходство на этом участке Сены представляет особые трудности. С обеими задачами строители моста справились и оставили потомкам одно из великолепнейших сооружений Парижа. Не в упрек местным властям все же напомним, что последний участок авеню Черчилля назывался некогда площадью Николая II.

Следующий мост – мост Конкорд (мост Согласия) расположен напротив Бурбонского дворца. Он был построен в первые годы революции, и на его постройку пошли также и камни от разобранной Бастилии. Рожденный в вихре тогдашних событий, мост постоянно менял названия: он был и мостом Людовика XVI, и мостом Революции, и мостом Согласия, потом снова мостом Людовика XVI и снова мостом Согласия. Менялось на мосту и то, что некогда называли в России «монументальной пропагандой». Наполеон велел установить на мосту статуи восьми генералов, павших на поле брани; во времена Реставрации генералов заменили двенадцатью тяжеловесными беломраморными статуями великих людей Франции, чьи имена примелькались всякому прохожему в названии улиц французских городов, – Ришелье, Суфрена, Кольбера, Конде, Турвиля… Со временем обнаружилось, что мост страдает под бременем этой мраморной тяжести, и статуи перенесли в Версаль. В 1931 году мост был расширен, но с потоком транспорта справляется с трудом. Если автомобильные вонь и шум вас не смущают, стоит постоять на мосту, ибо с него открывается прекрасный вид на знаменитую площадь Согласия, ту самую красавицу Плас де ла Конкорд, на которой готов был жениться Маяковский, родись он могучим, как Вандомская колонна…

От моста Конкорд до моста Руайяль идет по левому берегу набережная Анатоля Франса (некогда это был восточный конец набережной д’Орсэ, и только в 1947 году он получил имя знаменитого писателя, жившего тут неподалеку, в доме № 15). Среди наиболее интересных зданий на набережной – старый железнодорожный вокзал д’Орсэ, построенный ко Всемирной выставке в 1897 году Компанией железных дорог. Вокзал существовал недолго, позднее заброшенное здание использовали то для театральных постановок, то для киносъемок, а в сравнительно недавнее время это здание с его переплетением железных конструкций было переоборудовано под музей скульптуры и живописи конца XIX – начала XX века, ставший одним из популярнейших парижских музеев. На той же набережной можно увидеть великолепный отель «Богарнэ» XVIII века с садом (там нынче разместилось германское посольство), отель «Сальм-Кирбур» конца XVIII века (1782–1790), где ныне размещаются Канцелярия и музей Почетного легиона, отель «Сеньеле» XVIII века и старинный плавательный бассейн Делиньи, созданный в 1785-м и закрытый в 1993 году. Напротив Дворца Почетного легиона через Сену перекинут пешеходный мост Сольферино, название которого призвано донести до потомков отзвуки победы Наполеона над австрийцами в пору Итальянской кампании. Этот мост, построенный в 1859 году (и перестроенный в 1960 году), обеспечивал жителям предместья Сен-Жермен кратчайший доступ в парк Тюильри. Еще большую роль в освоении Сен-Жерменского предместья сыграл, конечно, следующий, Королевский мост (Pont Royal). Он недаром носит королевское название: постройка его была финансирована самим Людовиком XIV, а строил его в 1689 году знаменитый Ардуэн-Мансар. Мост сохранился почти неизменным с той далекой поры. Он позволил свободнее перемещаться в Сен-Жерменское предместье, и аристократия стала там охотно селиться. В революционную пору (с 1792 по 1804 год) мост назывался Национальным. Это на нем Наполеон установил пушки для защиты дворца Тюильри, где заседали Конвент и Комитет общественного спасения. На последней опоре моста у каждого берега видны отметки уровня самых знаменитых паводков.

От Королевского моста до моста Карусели (Pont du Carousel) идет по левому берегу набережная, носящая имя Вольтера (Quai Voltaire). На ней между улицей Святых Отцов (rue des Saints-P?res) u улицей Бак (rue du Вас) поныне размещаются магазины крупных антикваров (их в квартале Сен-Жермен вообще множество). Мы попадаем здесь в мир коллекционеров, собирателей и знатоков искусства, а также великолепных таинственных лавочек, разместившихся вдобавок в старинных прекрасных домах над Сеной. В доме № 9 на набережной Вольтера жил некогда шведский меценат и коллекционер граф Шарль-Гюстав Тессен, который являлся посланником Швеции в Париже и при этом немало способствовал пополнению Национального музея в Стокгольме полотнами французских живописцев. Чуть дальше жил художник Эжен Делакруа (а позднее – Kopo), в доме № 17, у входа в старинный монастырь, некогда располагалась мастерская Энгра, в гостинице, которая размещалась в доме № 19, два года прожил Бодлер, а Ватер сочинил здесь одно из своих знаменитых произведений. В той же гостинице живали Ян Сибелиус и Оскар Уайльд. Французские писатели также не обошли вниманием эти места: в доме № 25 жил и умер Монтерлан, в монастырском доме – Альфред де Мюссе, в доме № 27 (это XVII века отель «де Вилет») завершил свой бурный век Вольтер. Он поселился у маркиза де Вилет с племянницей; его здесь посещали Кондорсе, Демулен, Франклин, а когда пришел смертный час, мудрец, несмотря на протесты доктора и маркиза, забился в прачечную…

Мост, что лежит между набережной Вольтера и набережной Малакэ, назывался сперва Луврским мостом, потом мостом Святых Отцов, а после праздника, устроенного Людовиком XIV на пустыре напротив Лувра (там поставили замечательные конные карусели), стал называться мостом Карусели. Мост этот был перестроен королем Луи-Филиппом и поражал тогда современников всякими техническими усовершенствованиями. Четыре символические фигуры, стоявшие еще до перестройки моста, установлены ныне у концов моста – Сена, Париж, Промышленность, Изобилие. Там же, у концов моста, по обе его стороны установлены телескопические монументальные канделябры из металла. По ночам они удлиняются, что позволяет лучше освещать пролет моста (днем высота их 12 метров, а ночью – 22).

У начала набережной Конти напротив пешеходного моста Искусств высится здание Института Франции (в парижском обиходе – просто Купол). В этом прославленном здании, построенном Ле Во для Коллежа Четырех Наций, который замыслил Мазарини, ныне размещаются Библиотека Мазарини и пять академий, из которых наибольшей известностью пользуется Французская академия.

Кроме обширного Монетного двора времен Людовика XIV, на набережную выходит скромный отель «Генего», построенный Ф. Мансаром в 1659 году. В 1792 году здесь обитал Наполеон Бонапарт, которого приютили земляки-корсиканцы.

Восточнее набережной Конти и моста Искусств перекинут через Сену и через остров Сите – до самого правого берега – знаменитейший парижский мост (воспетый поэтами и художниками – и Гюго, и Калло, и Писсарро) – Новый мост (Pont Neuf). О «новизне» его можете судить по дате: сам король Генрих III заложил первый камень в основание этого моста 31 мая 1578 года (цель была все та же – облегчить его величеству общение с аббатством Сен-Жермен). Открыл мост в 1607 году король Генрих IV, он и дал ему нынешнее название. Для своего времени мост имел внушительные размеры: 287 метров в длину и 28 в ширину. У парижан он пользовался большой популярностью. У одной из опор моста высилась в ту пору знаменитая городская водокачка Самарите, увенчанная башней с курантами и астрономическими часами. На фасаде башни сиял золоченый бронзовый барельеф, представлявший встречу Христа с доброй самаритянкой у колодца Иакова.

По навязчивой городской традиции прекрасная водокачка была в 1813 году разрушена, но на любимом парижанами мосту еще долго шумели ярмарки. Здесь торговали книгами и чем придется, а в балагане Табарена разыгрывали веселые спектакли, да и вообще название этого моста вошло в историю театра: популярные мелодии, звучавшие на мосту, позднее так и называли в комической опере – «пон неф» (стало быть, Новый мост). Память о веселом прошлом этого моста хранят до наших дней. Помню, еще и в год моего приезда в Париж (в связи с рождением красавицы доченьки) на мосту разыгрывали спектакли, зажигали фейерверки, пили, гуляли и по мере возможности старались воспроизвести атмосферу славного XVII века. А осенью 1985 года тогдашний министр культуры (большой модник) предоставил старинный мост в распоряжение художника Кристо, который его «окутал какой-то (если не заблуждаюсь) золотистой фольгой, создав по сходной цене такое вот недолговременное произведение авангардного искусства. На счастье, от моста не убыло, да он и вообще от самого XVII века не претерпел почти никаких изменений. Правда, гротескные маски, украшавшие карнизы арок, хранятся теперь в музеях Клюни и Карнавале. Но вы их там увидите – оба музея вообще достойны посещения.

В том месте, где мост выходит на остров Сите, стоит знаменитая конная статуя «доброго короля Генриха IV», о злоключениях которого нам еще доведется говорить особо. А пока мы двинемся по старейшей набережной города – набережной Больших Августинцев – в сторону моста Сен-Мишель. Набережная была построена еще в 1313 году при Филиппе Красивом, здесь шумел когда-то Дольный рынок – продавали птицу, молоко, яйца, масло. Нынче (если денег у вас достаточно) вам покупать ничего не нужно. Нужно только войти в подъезд старинного (XVIII века) дома № 51 и сесть за столик знаменитого ресторана «Лаперуз» – вам все принесут на тарелочке.

Мост Сен-Мишель носит то же имя, что и дворцовая часовня Святого Михаила-Архангела (Saint-Michel), в которой в 1165 году крестили короля Филиппа-Августа. Часовни больше нет, а мост – вот он, стоит. На мосту жили некогда красильщики, ковроделы, книготорговцы, и дома их были снесены лишь в конце XVIII – начале XIX века.

Набережная Сен-Мишель идет вдоль Латинского квартала, на нее выходит и его самая узкая улочка.

Сорокаметровой длины Малый мост носит свое гордое название уже чуть не две тысячи лет, и поговаривают, что давка и пробки на нем наблюдались всегда. И то сказать, он являлся единственным мостом, соединяющим остров Сите с нынешним Латинским кварталом. Сперва он был деревянным, а в 1186 году парижский епископ Морис де Сюлли велел построить каменный мост. Переход тут был платный, и от платы освобождались только уличные артисты (акробаты): даже в древности люди понимали, что искусство нуждается в дотациях, а его деятели – в бесплатных услугах.

Следующий мост – Pont au Double – мост Двойной или Двоекратной платы – строила для своих нужд старинная больница Отель-Дьё, это она и назначила плату за вход и за выход. Иным за выход платить не приходилось, они тут и помирали на мосту, где стояли больничные палаты, разобранные только в 1835 году.

Набережная Монтебелло, что тянется по левому берегу напротив собора Нотр-Дам, названа в честь маршала Ланна, герцога Монтебелло, убитого во время войны в Австрии в 1809 году. Здесь, на пятачке, где в старину вечно толпились студенты, ныне их тоже бывает немало, ибо тут расположена одна из самых любопытных книжных лавок Парижа – лавка старого Джорджа Уитмена «Шекспир и Компания». Там много американских книг, но есть и случайные русские (мои в том числе). Джордж поил здесь чаем раз в неделю, а ночевать в лавке пускал приблудных путников чуть ли не каждую ночь.

Последний из мостов, соединяющих левый берег с островом Сите, называется Архиепископским, ибо близ него стояло здание Архиепископата, разрушенное во время уличных беспорядков 1831 года.

От Архиепископского моста до моста Турнель (Pont de Tournelle) идет по левому берегу набережная Турнель. Набережная была построена в XVI веке, но название это получила в XVIII веке, когда квадратную башню-турель средневековых укреплений Филиппа-Августа соединили с башней Лорио на острове Сен-Луи, чтобы в случае нужды перекрывать движение по Сене. Размещавшийся тут речной порт Турнель торговал с XVI века сеном, а позднее – дровами и углем.

В доме № 15 до сих пор можно пообедать в ресторане «Серебряная башня», который располагался близ Серебряной башни старой укрепленной стены еще и во времена Генриха III, в 1582 году. На набережной этой немало старинных домов XVII и XVIII веков, сохранилось и здание старинного монастыря. Из находившихся здесь менее важных, но тоже вполне почтенного возраста учреждений, оживлявших набережную у моста Турнель, можно назвать первую публичную баню с горячей водой, которую некий месье Пуатевен открыл в 1761 году. Конечно, бани строили здесь, по берегу Сены, и раньше, еще с 1688 года, но вода в них была лишь холодная, а тут впервые появилась горячая, и множество предпринимателей вслед за Пуатевеном стали открывать у мостов и набережных плавучие бани с горячей водой. Названия им давали по ближним мостам и набережным – бани Генриха IV, Королевские, бани Флер – ну а все их называли вдобавок «бэньакасу» (baigne ? quatre sous), бани за четыре су, трехкопеечные баньки – именно столько в них и брали за вход. Добавив два-три су, можно было тут же получить бульон, сосиску, булочку, стакан вина (так и приходит на память баня моего довоенного детства в Банном переулке близ Трифоновской – с ее пивом и закусью для папеньки и конфеткой для меня). Бассейнов в ту пору в Париже не было, но плавали многие – в Сене вокруг бань (теперь вряд ли кто не побрезгует).

От конца набережной Турнель идет к правому берегу через хвостик острова Сен-Луи мост Сюлли. По существу, это два самостоятельных металлических моста, возникших на месте двух пешеходных. Разделяет их французского стиля скверик на острове, и с него открывается прекрасный вид на реку, на мосты, на собор Нотр-Дам. Имя свое мост получил в память о Максимильене де Бетюн, герцоге де Сюлли, который был министром у Генриха IV.

От моста Сюлли до Аустерлицкого моста идет по левому берегу довольно длинная набережная Сен-Бернар. Былые ворота Святого Бернара (они были вроде уцелевших на севере Парижа ворот Сен-Дени и Сен-Мартен) в укрепленной стене времен Филиппа-Августа оставили набережной свое название. В былые времена у этого берега прохлаждалось много купальщиков. Здесь же приставали для контроля баржи с вином и имелось множество замечательных винных подвалов. Все это поломали в «ревущие годы» Помпиду (в 60-e годы прошлого века), а взамен построили довольно убогие университетские здания. На углу после долгих прений воздвигли Институт арабского мира в мусульманском стиле и со стеклянным фасадом. В стеклах этого фасада какие-то фотоэлектрические элементы, которые якобы должны менять цвет стекол. Поскольку движение тут большое, я лично этих дорогостоящих чудес никогда не видел.

На месте былого порта, между Сеной и набережной ныне разбит сад Тино Росси, в котором размещен Музей скульптуры на открытом воздухе по образцу токийского музея Хакене. Кроме Осипа Цадкина, там представлены Сезар, Ружмон, Стали, Ипостеги и прочие мастера авангарда.

Аустерлицкий мост, открытый при Наполеоне I, был призван увековечить знаменитое сражение 1805 года, в котором наполеоновские войска нанесли поражение русским и австрийцам. (На самом-то деле увековечил «небо над Аустерлицем» Толстой, и от его бессмертного памятника французскому императору не поздоровилось.) Когда русские войска и их союзники вошли в Париж, горячие головы предложили нечестивый мост разломать, но благородный царь-победитель предложил ограничиться дощечкой с надписью: «Победоносная русская армия прошла по этому мосту». В приливе подхалимского энтузиазма отцы города по своей инициативе добавили: «и под командованием императора Александра».

Но в 1815 году (после «ста дней» и новых шалостей Бонапарта) префект Сены распорядился переименовать Аустерлицкий мост в мост Королевского сада (то есть вновь переименованного Сада растений, вдоль решетки которого и тянется набережная Сен-Бернар). Аустерлицкая набережная была тогда переименована в Больничную. В начале тридцатых годов XX века в связи с новым пересмотром истории и новым патриотическим подъемом названия вновь изменились.

За Аустерлицким мостом вдоль левого берега, до самого моста Берси, на набережной пока что нет ничего интересного – склады, стройки, полоса отчуждения. От моста Берси тянется по берегу гигантское (может, даже самое большое в мире – во Франции ведь вообще больше чиновников, чем в любой из стран Европы) здание Министерства финансов. Дальше, на набережной Рапе, интересного мало. Еще в XVIII веке здесь стоял загородный дворец военного комиссара короля Людовика XV месье де ла Рапе. Дворца больше нет, но зато в построенном в 1914 году здании водворился еще через десяток лет Институт судебной медицины, в просторечье – Морг. Это симпатичное французское (а за ним и симпатичное русское) слово произошло от французского глагола «морге» (morguer) – смотреть, наблюдать, обозревать. Слово не новое, чуть не из XVII века. Уже в тюрьме Большого Шатле у стражи был обычай смотреть в глазок на своих подопечных, сидящих в камере: чтоб чего не учудили или чтоб лучше запомнить их приятные лица на всякий случай. Позднее мертвецкие Института судебной медицины по воскресеньям открывали двери для широкой публики. Люди приходили, в одиночку и семьями, смотрели на трупы, искали родных и знакомых, хорошо проводили время…

В этой части набережной Рапе находится много складов. Иные из них существовали уже и в XVI веке. О благоустройстве этих мест много спорят. Пока что приходят к общему выводу, что строительство обойдется в копеечку.

На Вокзальной набережной уже воздвигли Большую библиотеку имени Миттерана, а не застроенным пока улицам вокруг нее дали высококультурные названия. Недавно к ней провели супермодерную 14-ю линию метро.

Название моста Толбиак увековечивает победу короля Хлодвига над аламанами в 496 году. А мост Насьональ – восточные ворота, под которыми Сена входит в Париж, в историю и в поэзию, не только французскую, но и в русскую тоже. В зрелые годы русский поэт Максимилиан Волошин вдруг почувствовал, что «никогда сквозь жизни перемены такой пронзенной не любил тоской» он

Так что неблизкое путешествие наше, может, было не напрасным.

Сотни строк написали и французские поэты об этих тринадцати километрах берега, об этом уголке земли,

Р. Кено

Оглавление книги