Книга: Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1

От Санлиса через Компьень – в гости к Дюма и Расину

От Санлиса через Компьень – в гости к Дюма и Расину

Компьень Пьерфон • Морьенваль • Виллер-Котре • Ла-Ферте-Милон

Северо-восточнее Санлиса раскинулся один из самых обширных и живописных лесов Франции – Компьенский лес, окаймленный с севера холмами, пересеченный ущельями и оврагами, по которым бегут ручьи, возносящий к небу могучие кроны буков, дубов и грабов. Некогда дикие звери водились здесь в изобилии – может, это и завлекло на северо-западную оконечность леса, на левый берег Уазы страстно любивших охоту величеств и высочеств. Так или иначе, при въезде в нынешний город Компьень (Compi?gne) путника еще на дороге встречает гордая надпись – «Город королей и императоров». Поскольку время королей и императоров во Франции минуло, дотошный историк добавил бы, что это был также город мук и страданий, «исторических ошибок» и всего прочего, без чего не пройти старинному городу через столетия, однако, может, гордый здешний «горсовет» отметил в придорожной надписи главное, ибо, где бывали короли-императоры, там трудились и подкармливаемые величествами художники, архитекторы, поэты, там остались памятники для потомков.

Собственно, Компьень – город уже пикардийский, но жаль было бы упустить такой город и такой лес в каких-нибудь восьмидесяти километрах от столицы, близ берегов Французского Острова. При всем уважении к королям, надо отметить, что историю этого города можно уследить и раньше появления Их Величеств на здешней арене (и в неолитическую, и в галльскую, и в галло-романскую эпохи), однако внятно история поселения обозначена примерно с VI века нашей эры. Город тогда назывался Компендиум, первыми из королей-охотников появились здесь короли Меровингской династии. Бывали здесь и Дагобер, и Хлодвиг III, и Хильдебер III. Потом вкушали здесь радости охоты Каролинги – Пипин Короткий, Людовик Благочестивый, наконец, Карл Лысый, который вообще мечтал превратить Компьень в мировую столицу наподобие Константинополя и для начала основал здесь аббатство, которому передал множество священных реликвий. Количество этих даров умножила и обитавшая здесь Матильда Английская. При Карле Лысом оживилась тут не только религиозная, но и политическая, и экономическая жизнь, расцвела торговля, стали устраивать ярмарки. Капетинги тоже любили город и осыпали его благодеяниями. Филипп-Август расширил права горожан и окружил город оборонительными стенами. Людовик Святой построил тут больницу.

Потом на город обрушились невзгоды Столетней войны. Жанна д’Арк в первый раз останавливалась в городе с Карлом VII после его коронации, но позднее именно здесь, придя на помощь городу во время осады его бургундцами, попала в плен к солдатам Иоанна Люксембургского, который и продал ее в конце концов англичанам.

Компьень пережил расцвет при Бурбонах, особенно при Людовике XIV и Людовике XV, когда в городе были построены новая больница, новый мост, замок Габриэля. Зато уж в романтические дни Великой революции город подвергся и варварскому разграблению, и небывалому осквернению своих святынь.

Первая империя постаралась вернуть городу прежний блеск и престиж. В отстроенном замке Наполеон I принимал в 1810 году будущую императрицу Марию-Луизу. Позднее, в 1814 году, город оказал упорное сопротивление прусской армии, но в конце концов взят был союзниками.

И позднее высокие особы жаловали Компьень своим присутствием. Король Луи-Филипп (в пору так называемой Июльской монархии) выдавал здесь старшую дочку замуж за бельгийского короля. Что же до императора Наполеона III и императрицы Евгении, то они неизменно проводили тут часть осени и приглашали сюда на отдых многих видных людей Франции. Понятное дело, город в связи с этим разрастался, строились вокруг замка новые богатые дворцы-«отели», и только с падением империи (1870 год) забытый высокими особами город приходит в запустение, а грядущий XX век влечет за собой новые беды. Главные начались, как известно, в 1914 году, когда в город вторглись немцы. Немцы вторгались сюда и вторично, но зато именно в Компьенском лесу подписано было в 1918 году перемирие, положившее конец самой страшной, наверное, в истории Франции войне (и неразумно посеявшее семена новой). Франция гордилась тогда победой, но это не было концом ее бед. В июне 1940 года город подвергся страшной бомбардировке (разрушено было до полтысячи прекрасных домов), а 22 июня 1940 года на той же самой (по настоянию Гитлера) поляне Компьенского леса, где в 1918 году было подписано торжествующей Францией первое (столь позорное для Германии) перемирие, было подписано новое, для Франции вполне позорное. Впрочем, несмотря на постыдность этого перемирия, оно избавило почти не воевавшую Францию от тысячи бед, пережитых другими странами Европы. Разумно ли было сдаться и сотрудничать с немцами, не мне судить, хотя думается, что даже забывчивыми французами позор этой капитуляции не изжит полностью…

В войну Компьень славился разве что своим пересыльным лагерем «Фронт-Сталаг 122», откуда евреев и «резистантов» отсылали в другие лагеря и тюрьмы, часто в лагеря смерти. Однако и это почти забыто. Думаю, что русский путник окажется менее забывчив и остановится в Компьене на скрещении парижской дороги и улицы 67-го пехотного полка, в знаменитом Руальё, где и размещался пересыльный лагерь (о нем немало писали его уцелевшие узники, а мне о нем рассказывал герой Сопротивления, сын бывшего врангелевского премьер-министра И.А. Кривошеин).

22 июня 1941 года, через несколько часов после превентивного (или, как принято было писать, «вероломного») нападения на лихорадочно готовившуюся к войне сталинскую Россию, нацисты свезли сюда, по одним источникам, три сотни, по другим – до тысячи (по сведениям ненадежной Берберовой – всего 120 и все как есть масоны) русских эмигрантов, самых видных эмигрантских деятелей (среди них было, конечно, немало и масонов, и евреев, но были среди них и православные, были и мусульмане). Несмотря на все смятение и горечь, некоторым из пожилых русских заключенных атмосфера этого разномастного сборища (здесь были и монархисты, и эсеры, и коммунисты, и беспартийные, и верующие, и атеисты) напомнила их молодые петербургские годы, былые студенческие сходки, споры между единомышленниками, между политическими противниками, аресты. «У нас в Компьене, – писал позднее мусульманский лидер эмиграции Мустафа Чокаев (Чокай-оглы), – на открытом воздухе устраивались замечательные лекции, политические диспуты». В лагере был создан даже «Народный университет Фронт-Сталаг 122», который выдавал своим слушателям и преподавателям грамоты за подписью собратьев по лагерю и бараку (как стали говорить позднее, солагерников). Уцелели две такие грамоты, выданные в «университете» профессору Дмитрию Михайловичу Одинцу, преподававшему до войны в Сорбонне и долгие годы возглавлявшему общественный совет Тургеневской библиотеки. Позднее Д.М. Одинец стал главой «Союза советских граждан», выпускал советскую газету и был (по вполне понятным и более не тайным причинам) выслан в марте 1948 года из Франции в советскую зону оккупации Германии, а оттуда был допущен в СССР. Он еще успел прожить два года в Советском Союзе (в Казани: в Москву и Ленинград его не впустили), где преподавал в университете, болел и вскоре умер. На грамотах, подаренных Д.М. Одинцу, можно разобрать подписи и лагерные номера, свидетельствующие о том, что русских заключенных было не 120 (как сообщает Нина Берберова), а больше тысячи, ибо есть номера 1059, 1135, 1244…

Человек, хотя бы поверхностно знающий историю русской эмиграции, без труда опознает знакомые имена и фамилии. Во главе длинного списка – подпись князя Романовского-Красинского (лагерный номер 119), сына балерины М.Ф. Кшесинской. Князь Владимир Романовский-Красинский (которого шутливо называли «Вово де Рюси») был одно время номинальным парижским лидером партии «младороссов», беглый «Вождь» которой (А. Казем-Бек) после неудавшегося союза с итальянскими и немецкими фашистами нашел (еще до войны) путь в советскую разведку. Может, этим и объяснялись арест и недолгое заключение князя. Возможно, что и заключение в лагерь подписавшего «грамоту» графа Петра Андреевича Бобринского тоже объяснялось его былой принадлежностью к партии «младороссов» и масонской ложе. Бобринские вели свой род от Екатерины II и Григория Орлова. Граф Петр Андреевич был поэтом и журналистом, сотрудничал позднее в «Возрождении» и «Вестнике РСХД». После смерти графа его вдова М.Ю. Бобринская (урожденная Трубецкая) издала сборник его стихов…

А вот подпись художника Юрия Черкесова. Потомок декабриста Василия Ивашева, он был женат на дочери Александра Бенуа, учился у Петрова-Водкина, в эмиграции оформлял книги, писал пейзажи, выставлялся в Салоне независимых, в Осеннем салоне, в Тюильри; на парижской Всемирной выставке 1937 года он получил золотую медаль за гравюру «Песнь песней». После Компьеня сорокалетний Юрий Черкесов впал в депрессию и покончил с собой.

Живописцем и художником кино был оставивший свою подпись на «грамоте» Савелий Шлейфер (лагерный номер 163), художником театра и кино – Янкель Гатковский (№ 1055); эти двое на свободу уже не вышли, поскольку были евреями и должны были умереть. В иерусалимском музее Яд ва-Шем из ранних документов о Компьене уцелел «Отчет о 1500 евреях, арестованных в Париже в декабре 1941 года и отправленных в лагерь Компьень».

Среди подписавших «грамоту» Одинцу – имена микробиолога Сергея Чахотина, адвоката Израиля Кельберина (отца поэта), ближайшего помощника матери Марии в «Православном деле» Федора Пьянова, молодого писателя Виктора Емельянова, автора знаменитой повести о собаке Джим, графа Сергея Игнатьева, брата советского разведчика А.А. Игнатьева и бывшего мужа актрисы Е. Рощиной-Инсаровой (в общем, не одни только масоны и евреи были в лагере).

В одном из бараков лагеря, превращенном в православную часовню, 30 сентября 1941 года отец Константин Замбржицкий крестил по православному обряду видного деятеля российской эмиграции, историка, редактора (в частности, одного из четырех редакторов журнала «Современные записки»), журналиста, мецената и политика, друга Буниных и Набокова Илью Исаевича Фондаминского. Фондаминский отказался от предложенного ему побега и ушел в газовую печь Освенцима, не желая покидать товарищей по несчастью, которых угораздило родиться евреями.

В здешнем лагере поэтесса и героиня-монахиня мать Мария в последний раз видела своего юного сына Юру Скобцова и своего сотрудника отца Димитрия Клепинина. В компьенском пересыльном лагере отец Димитрий рукоположил Юру в диаконы. Оба погибли в нацистских лагерях.

Позднее Компьень действительно служил преимущественно для пересылки евреев в лагеря смерти. Впрочем, иным из них не суждено было добраться до печей крематория. В книге Кристиана Бернадага «Поезд смерти» (Париж, 1970) рассказано, как 2 июля 1944 года более двух тысяч евреев были погружены в Компьене в эшелон № 7909. Страшная жара (34 градуса), товарные вагоны переполнены, воды нет… По прибытии эшелона в лагерь выгрузили 536 трупов. В книге приведены списки умерших и выживших в пути…

После войны в маленьком Компьене, лежащем на скрещении дорог, стали появляться предприятия пластмассовой, химической и фармацевтической промышленности. Но конечно, не они могут завлечь в Компьень клиентов самой могучей из отраслей французской индустрии – туристической. Иными словами, нас с вами пластмассой ни в какой Компьень не заманишь. К счастью, в императорском городе, несмотря на все передряги, уцелели не только реликвии военной славы (вагон Перемирия, правда, пришлось заново изготовить), но и прекрасные архитектурные памятники прошлого. Начать можно с чудом уцелевшего прелестного здания городской мэрии, построенного аж в 1502–1510 годах, в период поздней готики. Конечно, за истекшие полтысячи лет (и особенно интенсивно в первые три столетия его жизни) здание это достраивали, перестраивали, украшали и реставрировали, но, так или иначе, даже нам с вами, уже избалованным французской архитектурой странникам, здесь есть на что полюбоваться – на фасад с башенками, на балюстраду, на окна, на многочисленные статуи (каких тут только нет персонажей – и Карл VII, и Жанна д’Арк, и святой Реми, и Людовик XI, и Карл Великий…). А над ними – красивые люкарны и элегантная башенка со шпилем, с часами XVI века и колоколом 1303 года – все старое без обману.

Внутри мэрии – музей исторических фигурок (97 000 штук) в военной униформе всех мыслимых стран и родов войск, а также диорамы, воспроизводящие все великие битвы, будь они неладны.

В мэрии есть муниципальная библиотека, насчитывающая две сотни рукописей и вдобавок 1200 книг об одной только Жанне д'Арк. И тут же – пышные залы, с редкой мебелью (вон тот стол, говорят, смастерил сам Гужон для самого Генриха II), картинами и скульптурами…

Это еще далеко не все сокровища мэрии, а уж в городе их и того больше. Скажем, XIII века церковь Святого Иакова (Saint-Jacques-le-Majeur), построенная по заказу Бланш Кастильской, – каких только сокровищ искусства не скопилось в ней за века! Интересна также XIII века, но с ренессансным фасадом церковь Святого Антония…

На улице Сен-Корней можно увидеть руины очень старого аббатства Святого Корнелия, да и вообще в этом городе и старинных памятников, и романтических руин множество. Но конечно, в императорском-то, королевском городе прежде всего хочется увидеть королевский замок, где каждый метр покоев и коридоров хранит отзвуки Высочайшей поступи (в сочетании, впрочем, с отзвуками вполне низких поступков). До нас дошел замок, достроенный и перестроенный в середине XVIII века замечательным архитектором того времени Жак-Анжем Габриэлем, тем самым, что строил в Версале Малый Трианон и чудную площадь Согласия в Париже. Ограниченный стенами старого укрепления и рвами, компьенский замок поневоле принял треугольную форму, но знатоки архитектуры отмечают непрерывность его линий, выдержанную прекрасной колоннадой, стройность его фасада и гармонию всего замкового ансамбля, довольно строгого, особенно в сравнении с императорской роскошью внутреннего убранства. Замок был воздвигнут на месте былого меровингского дворца по приказу короля Людовика XIV, и строительные работы не прекращались четыре десятилетия, до самого начала Революции, во время которой замок был, понятное дело, разграблен, затем превращен в больницу (для народной больницы чем хуже разор, тем лучше), а позднее в нем разместилась Школа искусств и ремесел…


Восстанавливать замок начал счастливо обретенный Революцией император – Наполеон I (его императорские ансамбли и апартаменты вполне роскошны), а продолжил эти труды император Наполеон III. В годы Второй империи замок был окружен новой галереей, а уж после Второй мировой войны здесь был открыт музей для широкой публики, которая может проникнуться должным уважением к власти, гуляя по роскошным апартаментам императоров, императриц, короля Рима (младенца) и принцев, проходя по галереям, по музыкальному салону, по залу для игр и даже стоя в часовне. Можно отметить, что далеко не все апартаменты достаточно хороши, иные из них оставляют желать лучшего. При виде их невольно вспоминается, что, прибыв 29 апреля 1814 года в Компьень с визитом к возвращенному из ссылки королю Людовику XVIII, русский император, Царь-Победитель Александр I, осмотрев предоставленные ему королем для ночлега апартаменты, остался ими недоволен и велел немедленно приготовить экипажи, чтобы отбыть обратно в Париж, едва отобедав. Русский гость убедился, что привезенный из лондонской ссылки его послом, верным корсиканцем графом Поццо ди Борго, новоявленный король поспешил занять для себя все лучшие апартаменты в замке. Да и поведением своим во время обеда новый Бурбон никак неучтивости своего жеста не загладил. Эту странность королевского поведения русский император (как донесла до потомков графиня де Буань) тут же отметил с вполне оправданной обидой: «Король ведет себя так, как будто это он восстановил меня на троне, а не наоборот». Русский император и далее продолжил свои меткие наблюдения над Бурбонами, отметив, что «они ничему не научились». Может, это с той поры слово «бурбон» и имеет в русском тот полупрезрительный привкус, которого оно даже в суперреспубликанском французском не имеет («Прихожу я в кабинет, а там сидит какой-то бурбон…»).

Бестактность последнего из Бурбонов, была полвека спустя заглажена сыном обласканной нашим Александром I королевы Гортензии, императором Наполеоном III, который совершенно по-царски принимал в Компьене сестру русского императора Александра II герцогиню Марию Лейхтенбергскую.

В 1901 году французский президент принимал в том же компьенском замке российского императора Николая II, где у последнего состоялось свидание с лионским магом-исцелителем Низье Филиппом, которого император пригласил в Царское Село для наблюдения над беременностью императрицы. Полагали, что всесильный маг поможет рождению наследника, а все кончилось выкидышем, и, несмотря на расположение к нему царственной четы, лионскому экстрасенсу (восстановившему против себя сильную партию при дворе) пришлось вернуться на родину (можно, впрочем, надеяться, вернулся он не с пустым карманом).

Надо сказать, в Музее Второй империи, который размещается тут же в замке, можно увидеть множество экспонатов, так или иначе связанных с Россией. Равно как и в музее исторических фигурок, что разместился в компьенской мэрии, где фигурки эти среди прочего представляют Бородинское сражение (по-здешнему: Москворецкую битву), битву при Аустерлице, отступление Наполеона из России, а также военный парад 1901 года, происходивший в Реймсе в присутствии русского императора. Последняя композиция потребовала от ее автора (скромного отставного солдата, имевшего счастье участвовать в этом параде) создания 12 тысяч солдатских фигурок и 32 лет упорного, беззаветного труда, завершенного лишь в 1944 году. Да какой же прославленный своим трудолюбием китаец может сравниться в усердии с французским отставным солдатом?

Среди прочих достопримечательностей императорского города есть также Музей экипажей, колясок и автомобилей. В общем, не одни только дворцы, аллеи и парки могут заманить сюда любознательного русского странника…

Отправившись из Компьеня через знаменитый лес к юго-востоку, можно очень скоро добраться до старинного феодального замка Пьерфон (Pierrefonds) y оконечности Компьенского леса. Замок был в XIX веке усердно отреставрирован знаменитым архитектором Виоле-ле-Дюком и стал настолько «настоящим», что у иных из историков это вызывает раздражение (слишком он выглядит новеньким, с иголочки, хотя замок-то действительно настоящий и старый). Зато людям, желающим увидеть «настоящий феодальный замок», со всеми его рвами, подъемными мостами и оборонительными сооружениями, да еще стоящий близ могучего леса, – любознательным людям этим (и любознательным детям) замок, несомненно, доставит удовольствие.

Замок Пьерфон был построен около 1400 года, когда средневековая военная архитектура достигла своей высшей точки. Крутые его стены с юга отделены от плато рвом. В длину четырехугольник замка достигает ста с лишним метров, в ширину – около девяноста. В середине стен и по углам он оснащен восемью мощными оборонительными башнями. По куртинам проходят две кольцевые дороги. Обе имеют покрытие, в одной есть бойницы-машикули, другая увенчана зубцами. Башни трехэтажные, а одна из них – башня Александра, что посреди передней стены, – даже четырехэтажная.

До постройки нынешней крепости существовал здесь феодальный замок XI века, который назывался Нивелон. В 1185 году замок этот приобрел французский король Филипп-Август, а в 1392 году король Карл VI передал его вместе со всем графством Валуа своему брату Людовику Орлеанскому, который и начал строительство нового замка. Нынешний замок уже был достроен к 1407 году, когда Людовик Орлеанский был убит Иоанном Бесстрашным. Король послал графа Сен-Поля отбить замок, но тот при отходе замок поджег. Замок был передан королем наследнику Людовика Орлеанского, поэту Карлу Орлеанскому. Чуть позже замок был захвачен англичанами, потом разграблен войсками Лиги. В конце XVI века его пытался отстроить герцог Эпернонский, а потом маршал Бирон. Король Генрих IV отдал его отцу прекрасной Габриэль. Поскольку сыновья этого счастливого герцога-отца стали бунтовщиками, король осадил замок и разрушил в 1616 году оборонительные сооружения. Понятно, что все эти перипетии обошлись замку дорого. Живописные руины замка были куплены через два века Наполеоном I, а еще через 40 лет по приказу императора Наполеона III были начаты грандиозные работы по восстановлению замка по всем правилам тогдашней науки об архитектурной реставрации. Войдя в главные ворота у башни Артюс и обойдя весь замок под стенами, можно проникнуться атмосферой многовековой истории. Восстановлены не только замок, донжон, башни Карла Великого и Цезаря, оборонительные стены, но и парадный двор, и скульптурные капители, и часовня. Бронзовые скульптуры в нынешнем замке напоминают не только, скажем, о Людовике Орлеанском, но и о славном реставраторе замка Виоле-ле-Дюке… В общем, Пьерфон – один из замечательных памятников Франции…


СКАЗОЧНЫЙ ЗАМОК ПЬЕРФОН

Самые добросовестные из странников доберутся от Пьерфона по 335-й дороге до недалекого уже Морьенваля. Старинная деревня Морьенваль (Morienval), что лежит между долиной реки Отон и краем леса, привлекает любителей старины своей XI–XII веков церковью Богородицы и остатками бенедиктинского аббатства, основанного еще королем Карлом Лысым. В 1122 году в церковь перенесли реликвии святого Аннобера (VIII век), и Морьенваль стал местом паломничества. Сама церковь поражает своей могучей квадратной башней-колокольней XII века и двумя одинаковыми башнями поменьше, которые еще старше (XI век) и сохраняют старую каменную кровлю. Но главная достопримечательность этой раннеготической церкви – внутри, справа от хоров. Здесь обнаружен свод, образованный стрельчатыми («оживальными») арками. Сооружение его относят к 1125 году, так что, вероятно, этот скромный опыт был предтечей всех знаменитых сооружений со стрельчатыми сводами (скажем, парижского собора Нотр-Дам), всей этой знаменитой готики Парижского Острова…

В морьенвальской церкви есть много элементов XI века, да и все здесь дышит подлинной стариной. Слева от хоров – надгробные камни XII века (надгробие аббатисы Агнесы де Вири и нагробная лежачая фигура рыцаря-крестоносца Флорана де Анжеста, погибшего в 1191 году в Палестине во время осады Сен-Жан-д’Акра)…

Продолжая путь к востоку, мы выедем снова на окраину леса Ретц, где посетим городок Виллер-Котре (Villers-Cotter?ts). Уж русским-то, едва ли не первым в мире почитателям Великого Дюма (Дюма-отца), не резон проезжать мимо. Виллер-Котре (с большей или меньшей уверенностью) считается родиной писателя Александра Дюма-отца. Здесь вам покажут красивый и вовсе не бедный дом его отца-генерала (стало быть, уже Дюма-деда), имевшего в своих жилах сильную примесь африканской крови. Полагаю, что именно эта примесь (так высоко ценимая многочисленными возлюбленными славного литератора Дюма-отца) привела в столь недоброе ожесточение оккупантов-нацистов, что они даже разрушили памятник Дюма-отцу в годы в общем-то довольно мирной оккупации Франции.

До недавнего времени писатель покоился на местном кладбище рядом со своей полурусской (от сына-писателя и его супруги Надежды Дюма-Нарышкиной, урожденной Кнорринг) внучкой. Сейчас внучка осталась в одиночестве, и о причинах этого я расскажу подробнее, а пока поспешим в музей.

В доме № 24 по улице Демустье открыт музей Александра Дюма, где вам с энтузиазмом расскажут (по-французски, конечно) обо всем замечательном семействе Дюма. Может, экскурсовод умолчит лишь о том, что автор «Трех мушкетеров» и прочих знаменитых «романов Дюма», будучи всего лишь на четверть негром, беззастенчиво использовал рукописи своего литературного «нефа», парижского учителя Опоста Маке, и еще нескольких белолицых «негров» (вроде Жерара де Нерваля, Теофиля Готье, Адольфа де Левена, Анисе Буржуа, Поля Мериса и пр.), но кому есть дело до секретов современного литературного производства, открытых Западом задолго до нынешней России… Впрочем, может, за то его и называют Великим, Дюма-отца, что он открыл новую эру в жизни литературного рынка.

Впрочем, в застенчивой французской прессе тому, что случилось недавно с прахом Великого Дюма, давали иные, ничуть не более убедительные объяснения. А случилось почти так, как описывала свое недалекое уже тогда погребение Надежда Тэффи:

Он ночью приплывет на черных парусах,Серебряный корабль с пурпурною каймою…..Но люди не поймут, что он уплыл со мною…

Приплыл корабль, увез гроб Дюма в «замок Монте-Кристо», а потом гроб в сопровождении ряженых, с помпой был перенесен в Пантеон. И французы действительно сделали вид, что они ничего не понимают, когда перед последними президентскими выборами было объявлено, что президент Ширак (снова ставший вскоре президентом) одобрил предложение неких «друзей Александра Дюма» о перенесении его праха в Пантеон. Такие беспроигрышные предвыборные мероприятия придумывают не дилетанты-«друзья» на кухне, а специалисты по проведению выборов. Положить Дюма между Вольтером, Руссо и Гюго – это могло так же понравиться публике, как скажем, перенесение туда Элвиса Пресли, Жерара Филипа, Брассанса или Сименона. Конечно, последние два писали сами, но кто нынче пишет сам, в эпоху свободного рынка? По-человечески понятно, что у Дюма, который все время женился, разводился, обедал, путешествовал и волочился за актрисами, просто не могло хватить времени на 600 романов. Зато он был на четверть негром. Зато он любил Гарибальди. Именно на эти заслуги гения намекала в своих комментариях французская пресса. Могла бы добавить, что он пустил по миру образ мифического храбреца француза… И потом, что такое Пантеон? С первых дней своего существования политики пытались сделать эту церковь Святой Женевьевы учреждением пропагандистски-мемориальным. Туда вносили покойников, выносили их, снова вносили. В 1791 году ассамблея проголосовала за превращение церкви в «храм отечества» и внесла туда Мирабо. Потом Мирабо вынесли. В Пантеон вносили и выносили «друга народа» кровожадного Марата и «врагов народа» Руссо и Вольтера. С 1855 года, когда внесли Гюго и церковь снова объявили Пантеоном великих людей Франции, статус этого учреждения агитпропа уже не менялся более. Политики используют его напропалую. Жак Ширак, став президентом, немедленно внес туда великого министра-писателя Мальро. Это, конечно, не Флобер, не Мопассан, не Бальзак, но зато он был министром у де Голля, а до того был левым, и левым партиям это мероприятие не могло не польстить. Конечно, Мальро был не досидевший свой срок уголовник (он пытался украсть бесценные статуи в зарубежном храме), потом, пытаясь сделать карьеру, он бессовестно льстил большевикам и Сталину (наблюдение не мое, а старца Роллана), но Пантеон не воскресная школа. Кто смел, тот и съел. Так что Дюма тоже внесли…

Виллер-Котре славится, впрочем, не только домом и могилой Дюма. На городской площади Аристида Бриана находится необычайной красоты ренессансный замок короля Франциска I с лоджией на фасаде, украшенной фирменными саламандрами этого прославленного короля-мецената.

Если же вечер застанет вас в Виллер-Котре, не спешите прочь. Роскошный трехзвездный отель «Регент», разместившийся в здании XVIII века и со вкусом обставленный, пристроит вас на ночь по цене койки в придорожном американском сарае-мотеле или убогой каюты в отеле-кораблике «Маленькая Швейцария», пришвартованном у набережной Петербурга… Если же у вас не хватает денег на роскошный трехзвездный отель (такое случается и не с одними русскими), может, добудете комнату в совсем уж дешевом отельчике «Ле Комерс». Я-то и вовсе мирно уснул бы в своем спальном мешке, постелив его под деревом, как спал во время былых прогулок по Франции. Во всяком случае, спешить прочь не стоит. Городок Виллер-Котре лежит у края живописного, великолепного (площадью в 13 000 гектаров) леса Ретц (или леса Виллер-Котре), по которому вы спозаранку (хоть на машине, хоть и вовсе пешком – всего-то 12 километров) доберетесь до прелестной старинной деревушки Лонпон, на главную, и единственную, улицу которой вы войдете через ворота, воздвигнутые в XIII веке и каким-то чудом уцелевшие. Отсюда дорога шла в грандиозный старинный бенедиктинский монастырь, церковь которого была освящена в 1227 году в присутствии короля Людовика Святого. Обширный фасад разрушенной церкви, уцелевшие монастырские корпуса, могучие стены и контрфорсы – впечатляющие свидетельства былого могущества, былых войн и былого варварства разрушителей. В одном из монастырских помещений XIII века нынче устроен замок. Сохранился и один из фасадов XVII века, а также старинная, может, единственная в своем роде печь (не печь, а целая котельная), обогревавшая некогда залу братского корпуса…

После незабываемой лесной прогулки в Лонпон можно вернуться в Виллер-Котре и двинуться к югу. В каких-нибудь девяти километрах южнее Виллер-Котре лежит на берегу реки Урк, на склоне холма, старинный городок Ла-Ферте-Милон (La Fert?-Milon) со своим собором и руинами замка, с узкими улочками и явно ощутимым присутствием того, что путеводители скромно называют «атмосферой Средневековья».

Известно, что 27 октября 884 года в часовню здешнего замка перенесены были из парижского аббатства реликвии святой Женевьевы, стало быть, в IX веке был уже здесь и замок. Вначале он принадлежал графам Вермандуа и графам Фландрским, затем короне, а еще позже королем Карлом VI был передан его брату Людовику Орлеанскому, который в самом конце XIV века затеял грандиозную его перестройку, но не слишком много успел сделать, так как был убит в 1407 году. Замок выдержал немало осад и битв, да и нынче его величественные руины высятся над городком. Среди прочих памятников старины украшают городок два замечательных храма XV и XVI веков – собор Нотр-Дам и церковь Сен-Никола.

Но больше всего гордится городок Ла-Ферте-Милон тем, что здесь родился и провел свои детские годы великий французский драматург Жан Расин. Он появился на свет в 1639 го-ду в семье здешнего чиновника, в двухлетнем возрасте потерял мать, а в четырехлетнем стал круглым сиротой. Растила его бабушка с отцовской стороны, мадам Мари Демулен, которую он привык называть матерью. Когда Жану было десять лет, бабушка решила постричься в монахини и поселиться в том же монастыре Пор-Руаяль, куда ушла еще раньше тетушка Агнеса. Отцы из Пор-Руаяля согласились бесплатно заниматься с мальчиком, уже освоившим азы французской азбуки в родном Ла-Ферте-Милоне. На долю святых отцов из Пор-Руаяля выпал более ответственный этап воспитания (позднее воспитателям, как бывает нередко, довелось испытать разочарование в результатах своих усилий). Жан Расин обучался позднее в коллеже в Бовэ, прошел класс философии в коллеже Аркура и начал писать стихи. По случаю женитьбы короля Людовика XIV Расин сочинил оду королеве – «Нимфа Сены», после чего обратился к писанию трагедий. Встревоженные тем, что воспитанник их вступает на греховную стезю театра, святые отцы отправили его в Юзе, подальше от суетного Парижа, но упорный юноша, затаив обиду на своих воспитателей, использовал это уединение для написания новых пьес, две из которых он поставил, как выражаются, «на театре», вернувшись для этого в Париж в 1664 году. Это привело к его разрыву с монастырскими воспитателями. В последовавшее десятилетие Расин написал множество трагедий, одна из которых («Андромаха») позволила ему одержать победу над его соперником Корнелем, стяжать славу и снискать благоволение короля. Он стал придворным, вел вполне светскую, рассеянную жизнь, получил от короля (совместно с Буало) положение королевского историографа и почти перестал писать драмы (разве что по личной просьбе мадам де Ментенон). И все же в конце жизни (в 1694 году) он написал «Духовные песнопения» и «Краткую историю Пор-Руаяля» (оба произведения ждали издания больше полвека), а также завещал похоронить его в монастыре Пор-Руаяль рядом с наставником его Амоном. Когда монастырь и его кладбище были разрушены и осквернены по приказу короля, вдова Расина перенесла останки мужа (что уж там она нашла?) в знаменитую церковь Сен-Этьен-дю-Мон (ту самую, что близ Пантеона, на горе Святой Женевьевы в Париже).

Маленький Ла-Ферте-Милон с достойной бережностью хранит память о своем великом сыне. В мэрии городка стоит великолепная мраморная статуя Расина, которую заказал знаменитому скульптору Давиду Анжерскому, а в 1820 году преподнес Ла-Ферте-Милону король Людовик XVIII. Как писал творец этой статуи, он был глубоко удовлетворен тем, что ему удалось «избавить автора «Андромахи» от всей ветоши той эпохи» и представить «человека, погруженного в глубокое раздумье». Стендаль восхищенно писал, что «благодарная эта статуя исполнена трагического размышления, которое молодой Давид дерзнул придать полуодетой фигуре».

Властям маленького (и не слишком богатого) городка удалось спасти от разрушения и отреставрировать старинный расиновский дом и даже устроить в нем, пусть еще и не слишком пока богатый документами, музей Расина. Иные из документов открывают все же некоторые стороны творческой, духовной или разгульно-светской жизни драматурга. Очень любопытным представилось мне письмо монахини Пор-Руаяля тетушки Агнесы, которая, узнав, что племянник твердо решил связать себя с театром, порвала с ним всякие отношения и написала ему в 1663 году следующее:

«Я с горечью узнала о том, что вы чаще, чем когда-либо, посещаете людей, которые всем, кто хранит хоть толику благочестия, представляются омерзительными… Заклинаю вас подумать о спасении своей души и, поглубже заглянув в свое сердце, осознать всю глубину бездны, перед которой вы стоите».

Комментируя это музейное письмо отсталой и политически неграмотной тетушки-монахини, современные авторы лишь разводят руками: что с нее взять, с тетушки, и какое счастье (для великого французского театра), что молодой Расин не обратил внимания на этот лепет. Но вот, стоя над этим курьезным экспонатом из провинциального музея, я вдруг подумал о том, что ведь и сам я, после более или менее близкого знакомства с миром кино и театра, вряд ли пожелал бы своим детям стать киношниками или театральными работниками… Что же до пугающей тетушку «бездны», то понятно, что Расину не терпелось в нее погрузиться. Все мы были когда-то и молоды и ненасытны…

Оглавление книги


Генерация: 0.566. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз