Книга: Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей
Хамовники Ткачи, декабристы и прочие глыбы и человечищи
Хамовники
Ткачи, декабристы и прочие глыбы и человечищи
«Хамовники во всех отношениях походят на самый дюжинный уездный городишко. Местами только вымощенные, узенькие улицы, низенькие деревянные дома, пустыри, огороды, пять-шесть небольших каменных домов, столько же дворянских хором с обширными садами, сальный завод стеариновых свечей с вечной своей вонью, непроходимая грязь весной и осенью».
Писатель Михаил Загоскин реалистично-беспощаден: в его время – первой половине XIX века – все так и было. Хамовники вполне отвечали своему грубоватому названию, даром что в корне не хамы, а лен, вернее полотно изо льна. Лен с ткачами утвердились в этих местах гораздо раньше Загоскина – еще в XVII веке. И по вполне экономической причине: возрос спрос на русский лен. Первый царь из Романовых приказал переселить внутрь москворецкой излучины мастеров-ткачей из Твери, и закрутились прялки, застучали ткацкие станы. Внук Петр расширил дело и лично пригласил топ-менеджера из-за границы. Джон (или на русский лад Иван) Тамес встал во главе казенной ткацкой мануфактуры с царским наказом произодить «полотна, и скатерти, и салфетки, и тики добротой против заморских».
Долго ли коротко пряли работники Тамесовой мануфактуры нитки и ткали полотно, но, видно, кончилась в конце XVIII века нить судьбы Хамовнической мануфактуры, и крупнейшее в Москве ткацкое производство было распродано. А на освободившейся земле в канун Отечественной войны 1812 года по проекту Михаила Казакова, сына знаменитого Матвея Федоровича, возвели казармы для Московского гарнизона – три соединенных между собой длинных корпуса. Строительство оплатил местный обыватель, но не по душевной доброте, а корысти ради: каждый уплативший деньги получал табличку «Свободен от постоя», и квартирьеры к нему не совались. В 1812-м казармы приняли московское ополчение, потом они приняли его еще раз – в 1941-м. Тогда Хамовнические казармы уже назывались Фрунзенскими – между, короткий срок, они носили имя Троцкого.
Но вернемся в канун войны с Наполеоном: тогда же напротив солдатского общежития, «на погребах» Тамесова особняка, воздвигли так называемый Шефский дом для господ офицеров и шефа полка. Из всех шефов, побывавших на постое в этом доме, история сохранила имя полковника Александра Николаевича Муравьева. Участник войны и Заграничных походов в конце 1817 года принимал офицеров, прибывших на празднование пятилетия Отечественной войны. Компанию бравых офицеров практически в полном составе описал, представьте себе, Пушкин: «беспокойный Никита» Муравьев, «друг Марса, Вакха и Венеры» Лунин, «меланхолический» Якушкин. И хотя Александр Сергеевич набрасывал поэтический эскиз петербургского собрания Союза благоденствия, сходство с московским получилось портретным. Еще бы, ведь предшественником и Союза благоденствия, и Северного и Южного декабристских обществ был Союз спасения, организованный как раз на этой встрече в этом доме. И строки из набросков к 10-й главе «Евгения Онегина»: «меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал» в точности соответствуют тому, что здесь происходило. Именно в Шефском доме Иван Якушкин предлагал ценой собственной жизни устроить покушение на Александра I. В чем ему было обществом отказано.
К концу декабристского века в «дюжинном уездном городишке» завелась кое-какая промышленность: пивной завод, шелкоткацкая фабрика. Фабричные гудки долго – целых 19 лет – мешали графу Толстому, купившему в Долгохамовническом переулке усадьбу. Жил здесь граф с обильным семейством, поживал, писал о власти тьмы и плодах просвещения, любовался чудесным садом. Может, и в нарядный храм Николая Чудотворца захаживал – отлучили Толстого от церкви как раз в тот год, когда он съехал из Хамовников. А в 1921 году Владимир Ильич самолично указал устроить в его усадьбе музей. И улицу кстати переименовали – теперь она носит имя Льва Толстого. Сам он вальяжно сидит неподалеку – в сквере Девичьего Поля. Каменной глыбой – точно как Ленин заметил.
Оглавление книги
