Книга: Исторические районы Петербурга от А до Я

Охта

Охта

О предыстории Охты мы уже говорили, рассказывая о шведском городе Ниене и крепости Ниеншанц. В первые годы существования Петербурга жизнь в этих краях, на месте сожженного шведами города и разрушенной крепости, замерла.

Большая и Малая Охта на карте Петрограда, 1916 г.

Как отмечает археолог Петр Сорокин, она стала возрождаться только после 1715 г., когда в среднем течении Охты основали пороховой завод, а потом у устья Охты поставили ветряные мельницы, перенесенные со стрелки Васильевского острова. И окончательно жизнь вернулась в эти места, когда в начале 1720-х гг. были изданы петровские указы о строительстве на Охте «по берегу Невы 500 изб в сеньми», в которые переселялись вместе с семьями плотники из Вологодской, Архангельской и Ярославской губерний. Каждая семья получала по половине дома и огороду.

Именно к тому времени относилась постройка церкви во имя Иосифа Древодела – покровителя плотников. Столь же характерны были для Охты и названия других церквей: во имя Николы Морского – покровителя моряков, во имя Св. Георгия, считавшегося, кроме всего прочего, покровителем стад и вообще молочного хозяйства, которым занимались на Охте.

С тех пор Охта стала дальней окраиной Петербурга со своим особым бытом. На охтян была возложена постройка мелких речных судов на Партикулярной верфи. Кроме того, охтяне мастерили мебель, исполняли резные работы на весь город и нанимались в театральные плотники. Охтяне считались вольными плотниками (полное освобождение последовало в середине XIX в.), но управлялись Конторой Партикулярной верфи (отсюда пошло название одной из охтинских улиц – Конторской). Исполнителями инструкций Конторы являлись старосты из числа местных жителей. По участкам этих старост, а также по владельцам угловых домов получили свои названия многих улицы на Охте – Абросимова, Дребезгова, Тарасова, Гурдина и др. К 1855 г. на Охте из 965 рабочих было 322 столяра, 267 позолотчиков, 149 резчиков и только 12 шлюпочников.

«Охта представляет собой отдельный мирок столяров, токарей, резчиков по дереву, позолотчиков и других рабочих, у которых хозяин и рабочий не отделяются резко друг от друга: тот и другой работает с утра до вечера, тот и другой имеет почти одинаковый образовательный ценз – едва грамотны, тот и другой не требовательны к удобствам жизни и довольствуются одинаковыми развлечениями – ходят в один и тот же трактир», – говорилось в одном из описаний Охты конца XIX в.

Кроме столярного дела население Охты занималось поставкой молока и овощей в столицу. Охтинские молочницы, воспетые Пушкиным, стали одной из легенд Петербурга. Одевались охтинки весьма своеобразно: это была смесь русского и голландского народного костюма. Голландское оставалось еще с тех времен, когда здесь жили корабельные мастера-голландцы с женами.

Памятник охтинке-молочнице, появившийся на Охте, в парке «Нева», 6 июня 2003 г. – к дню рождения А.С. Пушкина и в год 300-летия Петербурга. Авторы памятника скульпторы В.М. Свешников, Я.Я. Нейман, архитекторы С.М. Короленко, В.И. Морозов. Женскому лицу приданы портретные черты О.Г. Свешниковой – жены скульптора

Горушка – так издавна звался известный многим петербуржцам молочный рынок на Большой Охте. Поскольку молочное хозяйство было серьезной статей дохода, то местные жители особенно почитали покровителя домашнего скота святого Егория. В его день, 23 апреля, со всей Охты приводили коров и лошадей к церкви Святого Георгия (Егория) на Большеохтинском кладбище.

Кстати, художник Мстислав Добужинский, вспоминая о Петербурге начала ХХ в., замечал: «Охтинка-молочница „спешила“, как и во времена Пушкина, но уже не „с кувшином“, а с металлическими бидонами на коромысле, но на голове был под платком повязан прежний белый повойник, а юбка была всегда в мелких полосках лилового, красного и оранжевого цвета»…

Что касается названия Охты, то в ходу немало легенд. По одной из них, во время осады Ниеншанца Петр I стоял на левом берегу и грозил «той» стороне: «Ох, та сторона». По другой, однажды Петр I приехал сюда, когда здесь уже жили люди Партикулярной верфи, и едва ли не сразу провалился в грязь. Вернувшись, он долго рассказывал приближенным о случившейся «оказии», приговаривая: «Ох, та сторона». Еще одна версия – название пошло от ям и колдобин одного из проспектов на Охте. Когда путник ехал на телеге или извозчике, подпрыгивая на кочках, то и дело вскрикивал: «Ох! Ты! Ох! Та!»

На самом же деле, как отмечает краевед Наталья Столбова, название Охты имеет финно-угорское происхождение, и толкование его неоднозначно. «По одной из версий в основе названия – древне-эстонское oht – медведь, – указывает Наталья Столбова. – По другой укоренившейся версии, оно восходит к древнему финскому наречию и трактуется как „река, текущая на запад“. В картографии Охта ранее всего встречается на шведских картах и планах XVII в., где называется Swarta, Die Schwarte. Топоним лежит и в основе названий – Большой и Малой Охты, основных магистралей, мостов, кладбищ».

Любопытные сведения о прежней охтинской жизни можно встретить на страницах путеводителя по Ленинграду 1931 г., хотя и преподносятся они с пролетарской, классовой точки зрения. «Мелкобуржуазный состав населения определил больший по сравнению с другими районами консерватизм охтян, – говорится в источнике. – Здесь долго сохранялись старые обряды и народные обычаи. Среди охтян было немало раскольников. Охта давала также приют сектантам, юродивым, гадалкам, старцам и „богородицам“, которые свили себе на окраине прочное гнездо».

Любимой забавой охтинских жителей были кулачные бои: стенка на стенку сходились поречане (жители Охты) и крючники (те, кто работал грузчиками напротив Охты, в мучных и хлебных амбарах Александро-Невской лавры). Эту страницу охтинской жизни ярко описал писатель Н.Г. Помяловский в повести «Поречане».

Действительно, на Охте царили давние, патриархальные нравы. На святках устраивали вечеринки и ходили ряжеными по домам. После Крещения те, кто «осквернил свое лицо машкерой» (то есть маскарадным костюмом), окунались в проруби в Неве.

Вид на Охту с Невы. Фото начала ХХ в.

До 70-х гг. XIX в. на Охте существовал обычай в «семик», то есть на Троицкой неделе, в полночь топить под пение молодежи «старика»-водяного (его заменяли чучелом) с березкой, украшенной лентами.

С конца XIX в. на Охте существовал собственный гребной кружок. В столичной печати сохранились любопытные свидетельства о деятельности этого спортивного общества. Так, в конце мая 1891 г., торжественно спуская свои суда на воду, Охтинский кружок гребного спорта отпраздновал благополучное возвращение наследника цесаревича Николая Александровича (будущего Николая II) в пределы Российской империи из Японии, а также его чудесное избавление от грозившей опасности (подразумевалось неудачное покушение японского полицейского. – С. Г.).

Местные жители в конце 1890-х гг. били в набат о «невозможном и нетерпимом» состоянии малоохтинского берега. «На всем протяжении Малой Охты берег Невы страшно засорен и изрыт, – говорилось в конце августа 1897 г. в „Петербургском листке“. – Видимо, обыватели обратили его под свалку мусора и хозяйничают здесь, как им угодно, без всякого запрета, все дальше и дальше захватывая русло реки. Здесь приютились различные склады, разбросанные в беспорядке. Сооруженные новые дома поползли к реке.

Мало того, некоторые расчетливые хозяева, скупив старые громадные суда, подтянули их на отмель и обратили в склады различного хлама. Над такими судами устроены кровли, а по бокам – двери. Тут же на отмелях разламываются днища старых судов, происходит пилка и продажа барочных дров. Заметно также, что отсюда же, с отмели, берут песок и глину, почему и видны всюду волчьи ямы. Отмель зазеленела и представляет собой топкое болото».

Храм Марии Магдалины на Малоохтинском православном кладбище. Фото начала ХХ в.

Время осенних и весенних ледоходов считалось одним из самых тяжелых для всего охтинского населения. Ведь моста через Неву здесь не было, и чтобы попасть с Охты в Петербург и обратно, требовалось проделать «кругосветное путешествие» через Литейный мост. Других мостов ближе просто не было. И это притом, что в ту пору большинство обывателей Большой и Малой Охты были главным образом бедными чиновниками, мелкими торговцами и всякого рода мастеровым людом, зарабатывающим себе на хлеб именно в городе. В довершение всего на Охте было очень трудно найти извозчика. Их имелось мало, а те, что встречались, пользовались своей немногочисленностью и заламывали непомерные цены.

Поэтому главной возможностью переправиться с Охты на другую сторону Невы служили допотопные пароходы Щитова и ялики. «На охтинский перевоз от Смольного монастыря вполне справедливо сетуют те, кому приходится здесь переезжать на яликах, – отмечалось в начале августа 1894 г. в „Петербургском листке“. – Правилами установлено, чтобы на каждый ялик, без больших поклаж, садилось на более пяти человек. Правило это на здешнем перевозе забыто, и зачастую кроме пяти человек на ялик нагружаются такие тяжести, что его борта чуть возвышаются над водой. Кроме пяти пассажиров зачастую на ялик укладываются три-четыре корзины с кувшинами молока и несколько корзин другой клади. Вообще за порядком на перевозе „Смольный – Охта“, особенно с охтинской стороны, по-видимому, нет никакого надзора».

«Беспорядки на перевозе через Неву от Смольного к Охте перешли всякие границы, – продолжал тему автор „Петербургского листка“ в конце августа того же 1894 г. – Яличники здесь зачастую и до невозможности грубы. На замечания переезжающих, зачем они разрешают класть в ялики непомерные тяжести, яличники отвечают: „Это перевоз для простых, а кто ежели из бар да утонуть боится, так пусть тот на следующий перевоз у церкви Св. Духа идет“. На пристанях вечно слышна между яличниками брань. На замечания даже десятник яличников преспокойно отвечает: „Что ж делать! Народ простой, да и перевоз-то у нас для простой публики“. Особенно много приходится переносить неприятностей переезжающим дамам»…

Мост Петра Великого (Больше-охтинский). Открытки начала ХХ в. из фондов РНБ

Коммерсанта Якова Петровича Щитова, чьи пароходики доставляли пассажиров на Охту и обратно, звали «охтинским кулаком». В 1870-х гг. он пришел в Петербург из Архангельской губернии и начал свою карьеру простым рабочим на баржах и плотах на Неве. С годами ему удалось сосредоточить в своих руках значительную часть перевозного дела в столице. Кроме того, он владел купальнями на Неве у Дворцового и Литейного мостов, а также катком на Фонтанке у Симеоновского моста.

«Посудины» Щитова славились дешевизной, но отличились крайней ненадежностью. В погоне за наживой Щитов нередко выпускал на линии неисправные суда с командами из случайных людей, готовых работать за жалкие гроши. Подобная постановка дела приводила к постоянным несчастным случаям на воде.

Известен был Щитов и своей скупостью. После того как он пожертвовал в кассу охтинского благотворительного общества пятьсот рублей, он сразу же поднял плату за проезд на своих пароходах – с 5 до 6 копеек, а также лишил солдат бесплатного проезда.

Несмотря на то что путешествия на щитовских пароходах были подчас связаны с риском, приходилось соглашаться с такими условиями. До поры до времени беду проносило стороной.

Однако то, что произошло на Неве вечером 7 апреля 1907 г., повергло в шок весь Петербург. Случилась страшная катастрофа: пароход «Архангельск», принадлежавший Щитову, затонул почти со всеми пассажирами.

Долгожданный мост, названный в честь Петра Великого, соединивший, наконец, Охту с левым берегом, торжественно открыли в ноябре 1911 г. До постройки этого моста столичные власти постоянно беспокоились по поводу «охтинского сепаратизма».

Среднеохтинский проспект, угол Панфиловой улицы. Фото 1930 г.

Вот как выглядела Охта в начале 1910-х гг., по словам ценителя питерской старины В. Курбатова: «Большая Охта, заселенная потомками мастеровых с охтинских верфей, состоит из деревянных домиков. Улицы, сбегающие к Неве, живописны контрастом своего убожества с великолепными постройками Смольного на другом берегу. Малая Охта благодаря мелким деревянным домам имеет захолустный вид, но он уже меняется и, несомненно, скоро совсем изменится из-за близости к новому мосту»…

«Империалистическая война тяжело отразилась на кустарном промысле Охты, – рассказывалось в путеводителе по Ленинграду 1931 г. – В настоящее время в очень редких домах работают столяры-одиночки. Пришлое население Большой Охты, в том числе и китайцы, выделывают цветы из стружек, детские игрушки из папье-маше и алебастра, а также швабры и щетки. Более крупным ремеслом является басонное производство: шнурки для обуви и выделка фетровых бот и простых сапог»…

В 1892 г. открылось движение по Ириновской железной дороге, построенной бароном Корфом для связи с принадлежавшей ему Ириновкой, где происходила добыча торфа. Уже в 1893 г. железная дорога перешла от барона Корфа в собственность Ириновско-Шлиссельбургского промышленного товарищества. Дорога проходила по трассе нынешних Ириновского проспекта, 5-й Жерновский улицы, по южной и юго-восточной обочине Рябовского шоссе и далее к Ржевке. Конечная станция первоначально находилась на Панфиловой улице, а в мае 1895 г. железную дорогу продлили до Невы, где появился вокзал Охта – Нева. Тут же расположились пристань и склад топлива.

«Ириновская железная дорога – очень веселая дорога, – замечал в мае 1904 г. обозреватель „Петербургского листка“. – Курьезов на ней не оберешься. Вагоны какие-то облупленные, с потрескавшейся краской. Движется она по своим микроскопическим рельсам со скоростью крокодила, вытащенного на сушу. Во время езды вагон качает из стороны в сторону так, что когда пассажир после мытарств по „запасным“ и „незапасным“ путям прибывает к месту своего жительства, то выходит на платформу буквально как ошалелый. „Качка“ поезда отшибает всякую мыслительную способность».

После революции Ириновскую железную дорогу национализировали и присоединили к Николаевской (Октябрьской) железной дороге. Тогда же начались работы по ее переделке на широкую колею с частичным изменением трассы. Движение по узкой колее от Охты до Ржевки сохранялось до 1926 г., затем по разобранной трассе проложили пути городского трамвая…

Первые десятилетия советского времени серьезно изменили облик Охты. Чтобы понять, какой была Охта в ту пору, обратимся к путеводителю 1933 г.

«Река Охта, втекающая в Неву, отделяет „Петрозавод“ от Большой Охты. Над правым берегом р. Охты возвышается красивая белая церковь Св. Духа – архитектурный памятник классического стиля (совсем скоро ее снесут. – С. Г.) . Вдали, ниже по течению реки, виднеются фабричные трубы: с Выборгской стороны на Охту надвигается промышленный район, которому в будущем суждено поглотить охтинский мелкий кустарный поселок. Вдоль берега тянется узкая полоса – „бечевник“[6], покрытый летом лодками и челноками…

Новые экономические условия изменили социальный и бытовой уклад жизни охтян: появляются рабочие клубы, Дом просвещения, новые учебные заведения; фабрики и заводы внедряются в старый мещанский поселок и вносят в него новые интересы и идеи…

Малая Охта с внешней стороны – глухой провинциальный городок. Население состоит преимущественно из служащих государственных учреждений, а также из мелких кустарей и ремесленников. Фабрик и заводов, кроме „Петрозавода“, немного… Достопримечательностью Малой Охты является Уткина дача – красивое здание классического стиля начала екатерининских времен… До революции здесь помещалась психиатрическая больница, ныне все помещение занято квартирами рабочих; здесь же база пионеров»…

В последние годы Охта стала известна на всю Россию, поскольку она стала ареной битвы между сторонниками и противниками 400-метрового небоскреба, который, при поддержке руководства города, пожелала возвести здесь компания «Газпром».

Одним из тезисов инициаторов возведения небоскреба именно на Охте стало то, что этот район города является «депрессивным», а потому ему крайне необходимо развитие, в котором будущая башня сыграет важнейшую роль. Однако с утверждением о «депрессивности» Охты можно поспорить…

Как бы то ни было, но снос здания «Петрозавода» и подготовка строительной площадки для «Охта-центра» имели, по крайней мере, одно положительное последствие. В преддверии строительства инвесторы, выполняя требование закона, дали возможность провести на Охте масштабные археологические исследования.

Эти раскопки еще раз подтвердили, что история Петербурга начиналась задолго до 1703 г. Как известно, еще в 1990-х гг. на территории бывшего города Ниена проводились археологические исследования под руководством известного петербургского археолога Петра Сорокина. Находками стали фрагменты шведских керамических сосудов, голландские курительные трубки, шведские монеты. Невдалеке от Комаровского моста экспедиция Сорокина обнаружила культурный слой XVII в., связанный с Ниеном, а на Конторской улице во время раскопок обнаружили остатки немецкой церкви.

Однако раскопки на месте будущего «Охта-центра» – территории бывшей крепости Ниен, – проводившиеся с 2006 г. археологической экспедицией под руководством Петра Сорокина, стали настоящей сенсацией. Археологи обнаружили здесь несколько культурных слоев: две крепости XVII в., укрепления 1300 г., а под ними – неолитическая стоянка древнего человека, которой пять тысяч лет. Недаром Петр Сорокин назвал территорию на месте будущего «Охта-центра» петербургской Троей и предлагал музеефицировать территорию раскопок.

«Охтинский мыс – это уникальное с историко-культурной точки зрения место, это центр микрорегиона Приневье, – подтверждал археолог Сергей Васильевич Белецкий. – Это место можно сравнить с Рюриковым городищем в Новгороде. Казалось, „Петрозавод“ уничтожил все, что можно… Но, к счастью, это оказалось не так: выяснилось, что многое оказалось де-факто законсервировано именно под зданиями „Петрозавода“, хотя многое и уничтожено безвозвратно».

«Комплекс археологических памятников на Охте стоит в одном ряду со многими древнерусскими крепостями в этом регионе: Старой Ладогой, Копорьем, Ямбургом, Выборгом, – отмечал Петр Сорокин в одном из своих интервью в декабре 2009 г. – Ничего подобного на территории самого города и его окрестностей не существует. Здесь сосредоточена большая часть предыстории Петербурга. Количество найденных артефактов – свыше 10 тысяч экземпляров. В разряд уникальных попадают все неолитические находки – их около половины. А также предметы вооружения времен Ландскроны, оружие времен штурма Ниеншанца. Все найденное уникально в своем роде: оно рассказывает историю именно этого места, городского поселения, людей, которые жили здесь.

В ходе работы было обнаружено порядка 500 человеческих останков. Причем около 300 – в переложенном состоянии, перезахороненные еще в XVII в. при строительстве Ниеншанца. Еще порядка 200 погребений мы нашли на левом берегу Охты в регулярном могильнике. Ориентировочно датируем их XVI или XVII вв. В значительной степени это местное население, которое жило на месте Ниеншанца. Но среди погребенных, вероятно, есть и жители шведского города Ниена XVII в. – первого времени его существования».

Оглавление книги