Книга: Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю

Календарь наклонился

Календарь наклонился

Почему «спуск»?

Вторая половина октября: спуск в позднюю осень, тьму и хлябь ноября. Москва в своем художестве контрастна. Победный салют Василия Блаженного, столь уместный в день Покрова, означает, по сути, пальбу напоследок, проводы лета. Свет замыкается в дробные, вьющиеся, растущие булавами главы собора. Они поднимаются и замирают: лето окончено.

Собор встает над спуском — Васильевским спуском: показательная мизансцена.

Это спуск не только к реке, но и в осень, на дно календаря. Солнце катится все ниже, словно повторяя рисунок Васильевского спуска; все яснее рисуется разрыв московской материи — собор вверх, земля вниз.

Собор встает над обрывом, над бывшим рвом: земля по обе стороны собора валится вниз водопадами булыжника. Слева и справа от собора Красная площадь льет вниз.

Красная площадь, строго говоря, не площадь, а широкий проход вдоль стены Кремля: парадный, церемониальный, торжественный, причем в одном господствующем направлении — к реке. Площадь степенно движется, течет, огибает собор и обрывается вниз «осенним» Васильевским спуском. Не подъемом, но именно спуском. Так и в календаре: спуск в осень после (праздника) собора.

Пластилиновая поверхность Москвы поднимается и опускается по указанию календаря. После Покрова она ощутимо опускается. Собор стремится вверх и оказывается «на рву» — в точке разрыва, и в календаре, и в пространстве. У обрыва, по-над рекой, и в календаре, по-над зимой.

И в истории, по-над казанской войной.

Собор вписывается характерным, эмоционально окрашенным сюжетом в некий основополагающий московский текст: он встает в верхней точке Казанского спуска.

Этот московский текст есть сочинение связное и последовательное. Мы уже наблюдали, как он составил круг, единый цикл времяпровождения. Осенью в этом тексте мы читаем о прятках света и замене его покровско-казанской иллюминацией. Здесь же история о Казанском спуске (во тьму ноября, в войну), в верхней точке которого помещается Покровский собор как предмет света.

Вот и на схеме, которая рисует рост и убывание года, мы видим спуск: «дно» времени уже близко.

На этой схеме пункт Покрова обозначает переход Москвы в качественно новое состояние. Она осталась вне света, без света. Свет заменяют ей «москвоподобные» фигуры и предметы, подобные Покровскому собору.

Единство московского сюжета, связывающего, как в случае с собором Василия Блаженного, рельеф города и календаря, представляет еще один пластический закон Москвы.

Москва стремится собраться узлом или по многим местам многими узлами, «рифмами» пространства со временем. Место должно соответствовать календарю, проникнуто одинаковой с ним эмоцией, оно должно быть очеловечено, награждено именем.

Все должно соответствовать имени места и единому московскому сюжету: Москва, как сочинитель, тотальна.

Она подвигает своих авторов, архитекторов, художников или, скажем, поэтов, предпочитающих писать после Покрова, — к целостным, всесвязующим действиям. В ее тотальном произведении изображение должно быть одно и то же со словом, равно и с чувством, которое вызывает это слово. В результате Москва, видимая и невидимая, собирается нервными узлами, сгустками смысла, фокусами плоти — такова ее подвижная, ежесекундно замирающая узорчатая ткань.

Замечательно то, что она одновременно дробь и целое.

В Москве связь места и времени часто предстает воочию: так сложно и неслучайно лепится этот древний город. Здания-кораллы (те, что сохранились; оттого, что они редки, они тем более выглядят как фокусы и узлы московской ткани) — изъеденные временем, сбрасывающие шелуху штукатурки, они являют собой обломки истории, поочередно согревающие и леденящие душу.

Плоть Москвы, как и ее календарь, пестра, конфликтна, эмоционально насыщенна.

Очень хорошо, что наблюдение началось с Василия Блаженного: в своих составных частях он предельно контрастен, никак не мертв, но жив — чудный, украшенный звездами и каменьями восточный спрут воссел на изгибе москводна; его винтом заверченные щупальца-купола тянутся к небу (поверхности моря?). Поверхности времени: по Васильевскому спуску мы ощутимо съезжаем на дно календаря.

То же и с персоналиями: герои здешней истории обязаны вписаться в «тотальный» сюжет Москвы, ввязаться в тот или иной ее узел, притом в контрасте, конфликте, споре — иначе память города их не удержит.

Физиономически Казанский спуск представлен парой: Иоанн Грозный и Василий Блаженный. Московская память уверенно соединяет их вместе. Две полярные фигуры, царь и юродивый: верх и низ московской политической сферы.

На иконах Василий гол и космат; особенно хорош его образ на Большой Полянке, в церкви Григория Неокесарийского.

По «рельефу» московской истории эти двое шагают вместе; царь и юродивый доходят до покровского предела, до 1557 года. В тот год собор был закончен — так закончилась «сентябрьская» (средневековая) эпоха Москвы. Здесь же, в этом переломном пункте истории между ними происходит разрыв. Блаженный Василий умирает, ложится у Троицкого придела новопостроенного храма, Грозный отправляется далее — и срывается в темень, в деспотию и Казань.

Москва отлично помнит эту драматическую сцену, и теперь ее воспроизводит в сцене спуска, и показывает нам: вот она, во всем возможном контрасте, — юродивый и царь, собор и обрыв.

Москва вся сошлась на похороны святого. Грозный с боярами нес гроб, митрополит Макарий с собором высшего духовенства совершал службу. С этого момента, в этом месте (времени), с покровского разрыва-обрыва московской истории начинается Казанский спуск.

Это одно событие, день-узел: 15 октября, первый день после Покрова. Первый шаг на ту осеннюю плоскость, с которой не будет другого пути, как только вниз. Этот первый день спуска показательно отделен, оторван от праздничного (сентябрьского) тела.

Москва на его примере ясно обозначает свои казанские сезонные предпочтения.

В октябре ей надобны предметы света.

Это важное слово: предпочтения.

Сейчас, когда мы только определяем правила дальнейшего похода — вслед за Москвой, в поисках света по ее охлажденной «хроносфере», — имеет смысл объясниться по поводу этих как раз предпочтений. По сути, это единственное средство, которым может пользоваться Москва, побуждая своих авторов к тому или иному оформительскому действию. Она напускает на них облако предпочтений — векторов, указателей для вдохновения, тайных стрелок и струений, подсказок, скрытых рифм, всего, что только может разбудить их интуицию, сокровенное зрение и слух. В этом месте и в этот день она обнаруживает некий неравнодушный фон — давай, пиши по этому фону, вписывайся в Москву. Ты свободен, фон будто бы пуст (особенно такой, октябрьский), но эта пустота наэлектризована; поле ее разведено между полюсами чувства, и только ткни пером, попади в верную точку — и полетят искры, явятся смыслы, которые только что были неразличимы. Странная штука — московская пустота.

Так вот, о предпочтениях, и тут, возможно, станет более ясно, что такое сезоны московского календаря. Это те его помещения, в рамках которых действуют устойчивые суммы московских предпочтений. Календарь — это последовательность пространств, анфилада помещений времени, и каждая комната, каждый зал, что мы проходим по этой анфиладе, означена сезонными предпочтениями.

С такого-то по такое число Москва склонна вспоминать о Казани; в пространстве немедленно рисуется восточный вектор, под ногами клонится спуск октября, календарь отворяется послепокровской пустотой, ее без остатка занимает фигура Покровского собора. Ко всему, что происходит в эти числа октября, приложимы контрастные стрелкипредпочтения этого сезона. Мы пребываем в облаке этих указующих стрелок. Московский сезон сообщает всему, что происходит в его пределах, определенный (фоновый) смысл.

Эта книга — о переменах календарного смысла; мы переходим из одного «помещения» Москвы в другое, из сезона в сезон, и так, двигаясь постепенно и «кругосветно», стремимся обогнуть всю необъятную планету Москвы. Каждый день в этом странствии описать невозможно; но можно попытаться обозначить контуры календарных пространств. Определить их предпочтения, найти те события, те праздники (фокусы пространства времени), которые наиболее характерны для этого сезона.

Совпадения различных календарей, праздничных рецептов указывают достаточно определенно на главный сюжет сезона, на то или иное предпочтение Москвы.

Оглавление книги