Книга: Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег

Большие бульвары

Большие бульвары

В середине пятидесятых годов минувшего века первой ласточкой (а может, и первым соловьем) послесталинской оттепели явился в Москву французский певец Ив Монтан. Он был тогда коммунистом и человеком «прогрессивным» (потом очухался), так что ему разрешено было инстанциями сообщить советской публике после десятилетий заточения в пределах «одной отдельно взятой», что, кроме Москвы, Минска, Донецка, Жданова и Свердловска, есть и еще красивые города на свете, например, Париж, а в нем есть какие-то там «Гран-бульвар», Большие бульвары (Grands Boulevards), верно уж, восьмое чудо света, раз он так задорно картавит, этот парижанин-певец, повторяя без конца: ах, «Гран-бульвар», ах, «Гран-бульвар», да еще и приплясывает при этом. На самом-то деле к тому времени пик славы знаменитых Больших бульваров уже минул: модные магазины с них ушли, и писатели-модники, и праздные гуляки – бульвардье (и самое понятие о фрондерах-бульвардье, да и слово, пожалуй, тоже), а все же они и нынче еще хороши, эти бульвары, хотя машин многовато, да куда ж от них деться, от проклятых? Ну и потом они – хочешь не хочешь – уже вписались в историю города, в историю Европы и всей мировой культуры, эти бульвары (ведь и «бульварная литература», и «театр бульвара» идут отсюда, здесь гремели Дюма, и Гюго, и Сара Бернар, и Оффенбах, и «Перикола» с ее песенкой дамского опьянения, и Скриб, и Золя).

А откуда же взялся на правом берегу Сены этот полукруг бульваров, кто наметил ему трассу? Да все та же оборонительная стена Карла V, что тянулась от Карусели до Арсенала (самое слово «бульвар» идет от немецкого оборонительного «бульверка» или голландского «больверка» – от променада поверх стены). Строили стену в середине XIV века, а к концу XVII веке уже разбирали ее бастионы как давно устаревшие: и войны пошли по-иному, да и город расползся дальше на север (в эпоху короля-солнца как раз и стали застраивать полукруг виллами). Впрочем, даже и по сю пору ощущаются эти бульвары как некая граница парижского центра – за бульварами уже былые слободы, и улицы, что за бульварами, честно прибавляют перед своим прежним названием эпитет «фобур» – стало быть, «слободская»: Фобур-Сен-Дени вместо Сен-Дени, Фобур-Монмартр вместо Монмартр, Фобур-Пуасоньер вместо Пуасоньер. Большие бульвары стали границей между несколькими парижскими округами, и, как ни странно, даже нынче, когда стираются в Европе границы между странами, переход за бульвар или за черту округа все еще ощущается на бульварах. Но конечно, не обязательно какая-то там «слободская» публика жила в «фобуре». Здесь тоже зачастую строили лучшие архитекторы (вроде Леду) – для самых богатых парижан, которые тут селились в погоне за чистым воздухом и простором. Недаром писал в свое время Бальзак, что «сердце Парижа нынче бьется между улицами Шоссе д’Антен и Фобур-Монмартр».

Начинаются Большие бульвары на западе с бульвара Мадлен, проходившего уже в XVII веке под стеной, да так и называвшегося тогда – Подстенным. В пору расцвета бульваров (в 30-е годы XIX века) здесь был салон мадам Рекамье, рядом жила «дама с камелиями» – и к той, и к другой захаживали славные люди столицы.

За бульваром Мадлен следует бульвар Капуцинок, который в эпоху Второй империи был разрезан надвое площадью Оперы. В доме № 43 в начале бульвара у его пересечения с улицей Капуцинок размещалось Министерство иностранных дел, у входа в которое 22 марта 1842 года упал по пути на службу сраженный апоплексическим ударом замечательный французский писатель Стендаль (Анри Бейль). Кузен писателя, случайно оказавшийся рядом, отвез писателя домой, где он и скончался в тот же вечер, не приходя в сознание. На том же углу вечером 23 февраля 1848 года раздался револьверный выстрел, с которого началась очередная революция… В доме № 35 по бульвару Капуцинок находилось в 60-е годы ателье фотографа Надара, который был не только замечательным портретистом и открывателем новых путей в фотографии, но и писателем, журналистом, рисовальщиком. Он оставил прекрасные фотопортреты Гюго, Бодлера, Делакруа, Ламартина. Он был воздухоплавателем и проводил аэрофотосъемку. Он первый предоставил свое ателье под выставку художников, которых со времени этой выставки стали называть импрессионистами. Отверженные академией импрессионисты свили гнездо на Больших бульварах. Здесь было несколько галерей, где их выставляли охотно (в одной из них трудился брат Винсента Ван Гога). На Больших бульварах в 1863 году впервые выставлялся Мане.

В доме № 28 на бульваре Капуцинок, где был некогда аттракцион «Русские горки», позднее открылся концертный зал «Олимпия», на сцене которого пели все самые знаменитые эстрадные певцы и певицы Франции – и Жильбер Беко, и Шарль Трене, и Монтан, и Азнавур, и Жюльет Греко, и Жак Брель (равно как и «битлы», и «Роллинг Стоунз», и Эва Демарчик). Одна из примадонн «Олимпии», блистательная Мистангет и жила здесь рядом (в доме № 24). Дом № 27 привлекает внимание фасадом магазина «Самаритен» (работа Журдена, 1914–1917 гг.). Доска на доме № 14 сообщает, что здесь, в индийском салоне «Гран-кафе», 28 декабря 1895 года братья Люмьер впервые демонстрировали фильм.

Миновав грандиозный «Интеротель» (там внутри есть потрясающие салоны Бель Эпок) и столь популярное среди иностранцев, особенно среди англичан, знаменитое «Кафе де ла Пэ», мы с вами окажемся на площади перед Оперой (или Национальной академией музыки и танца) – великолепным, веселым, похожим на праздничный торт дворцом Гарнье. «А что это за стиль? – спросила архитектора Шарля Гарнье императрица Евгения. – Ведь это не греческий стиль и не стиль Людовика XVI?» – «Нет, – сказал архитектор. – То были стили того времени. А это стиль Наполеона III. Какие могут быть нарекания?» – «Не ломайте себе голову, – буркнул император. – Она ровным счетом ничего в этом не понимает». Театр этот и на самом деле стал символом стиля Наполеона III – эклектично-барочного, перегруженного деталями… Но и вы «не ломайте себе голову». Прелестное здание дворец Гарнье! И кто в нем только не танцевал (и Лифарь, и Нижинский, и Нуреев), чья музыка в нем только не звучала (и Чайковского, и Мусоргского, и Стравинского, и Мейербера, и Дебюсси…)!

Близ Оперы, на авеню Оперы (в доме № 32), размещался в 20-е годы русский дом моды ТАО, основанный княгиней М. С. Трубецкой, где модельерами были М. М. Анненкова и княгиня Л. П. Оболенская, а моделью (как тогда выражались – «манаканом») – прелестная графиня Мария Белевская-Жуковская. На площадь выходит знаменитый «Гранд-Отель», тот самый, в котором в 1916-м голландская танцовщица и немецкая шпионка Мата Хари ласкала капитана русского экспедиционного корпуса Вадима Маслова. Счастливец вырвался на несколько дней с фронта в Париж, в увольнение. Позднее она навещала его в прифронтовой полосе, в результате чего молодому герою, в то время уже раненному, пришлось объясняться перед Военным советом во время процесса Маты Хари. 15 октября 1917 года обольстительница была расстреляна на военном полигоне в Венсеннском лесу. Бедный Вадим по окончании войны постригся в монахи. А всему виной – завышенная требовательность С. Дягилева, который в свое время отказался зачислить голландскую чаровницу в свою труппу: стояла бы где-нибудь в кордебалете у задника, дрыгала ножкой и, может, была бы целей…

В доме № 8 по бульвару Капуцинок (уже после площади Оперы) в 1880 году скончался один из прославленных кумиров Больших бульваров – композитор Жак Оффенбах. Впрочем, от тогдашнего великолепного дома в новом уцелел только вестибюль с колоннами. Ну а в доме № 2 был раньше театр «Водевиль»… Театры, театры, оперы, комедии – дальше целый бульвар назван по имени итальянской оперы и опера-комик (l’op?ra comique), которая пародировала трагическую оперу (l’op?ra tragique) и являлась, по выражению одной театральной знаменитости, порождением «французской веселости». Кстати, от бульвара Мадлен до бульвара Сен-Мартен тут все были театры, театры, и притом не театры трагедии, не классика, а веселый «театр бульвара», или просто «бульвар». И картины тоже тут писали и продавали не «академики», а диссиденты-импрессионисты, любители тогдашнего модерна (а модерном был сам бульвар, позднее и квартал Сен-Лазар – удивительно, но это все модерн). И вполне естественно, что со временем в помещении театра «Водевиль» (бульвар Капуцинок, № 2) разместился кинотеатр «Парамаунт»: пришла новая муза, и ее храм был где? На бульварах (и наш Эйзенштейн первое в жизни кино увидел на Больших бульварах).

Бульвар Итальянцев, где размещался Театр Итальянцев (позднее названный «Опера-Комик»), уже с XVIII века (до самого 1914 года) был центром элегантности, искусств и моды. Это здесь (в доме № 22) находилось кафе-мороженое «Тортони», а в угловом доме № 1 (по улице Тэтбу) – «Парижское кафе» (Caf? de Paris), а чуть дальше – кафе «Риш», украшенное мозаиками Форэна (дом № 16 по бульвару Итальянцев), а список тех, кто тут лакомился, похож будет на словарь Ларусс, сплошные знаменитости! И конечно, по обе стороны бульвара поднимались дворцы. Скажем, на углу улиц Мишодьер и Луи-ле-Гранд был дворец Ановр, построенный для маршала Ришелье в 1758 году (ныне перенесен в парк Со, за город). На улице Лаффит (о ней не грех будет поговорить особо) на месте знаменитого кафе «Арди» выстроен был в 1839 году «Золоченый дом» (la Maison Doree), где проходила последняя выставка импрессионистов и где бывали и Давид Анжерский, и Дюма-отец.

Что же до главного здешнего заведения – «Опера-Комик», то после пожаров 1838 и 1887 годов театр был снова отстроен в 1898-м архитектором Бернье. Ну а поблизости от театра, как известно, родился Дюма-сын (площадь Буальдье, № 1, дом еще стоит). Не доходя до перекрестка Ришелье-Дрюо (дом № 5-бис), можно увидеть пассаж Принцев, но пассажи Парижа, и в частности пассажи Больших бульваров, это особая тема, мы не пройдем мимо, да и вы не обойдите их на своей прогулке.

Бульвар Монмартр, который следует за бульваром Итальянцев, с самой своей застройки в 1676 году и на протяжении чуть не двух веков оставался одним из средоточий парижской моды, так что чуть ли не каждый из стоящих здесь старинных домов был свидетелем и былой суеты, и былой славы. Скажем, вот в этом доме на улице Ришелье, той самой, что приютила, в частности, и Национальную библиотеку Франции, размещалось знаменитое кафе «Фраскати». На антресолях дома жил портной Бюиссон, прославленный Бальзаком. В доме, что напротив, на улице Дрюо (отель де Лааж), размещался с 1836 года знаменитый Жокей-клуб. В доме № 12 – пассаж Жофруа, где под сенью часов, с которых символом торгового процветания свисают тяжкие гроздья винограда, до сих пор продают игрушки, книги о кино и театре, восточные товары! Здесь же находится Музей Гревена: не только знаменитый музей восковых фигур, но и сохранившийся образчик архитектуры 1900 года – Театр Жоли с барельефом Бурделя, зеркальными стенами, занавесом, расписанным Шере. И если восковые покойники оставят вас равнодушными (мне они показались примитивными и довольно мерзкими, но на людей чувствительных, вроде Сергея Эйзенштейна, они производили огромное впечатление), то световой спектакль с зеркалами времен Всемирной выставки удивительно красив, прямо-таки фантастичен. Музей Гревена имеет теперь филиалы по всей Франции, его посещает до полумиллиона человек в год, и нехитрая эта выдумка приносит полмиллиона евро чистого дохода ежегодно, несмотря на то что Диснейленд отбил у музея часть отечественной и иностранной публики.

В доме № 17 по бульвару Монмартр и ныне еще открыт театр «Варьете», хотя он уже не столь популярен, как, скажем, в 1816 году, когда бывший в Париже с визитом граф Федор Ростопчин (тот самый, что оказался московским градоначальником в год вступления Наполеона в Москву, а позднее подарил Франции популярнейшую детскую писательницу графиню Сегюр) каждый вечер наслаждался исключительно спектаклями этого театра. «Артистический вход» в театр позднее стал выходить прямо в пассаж Панорам, о котором мы еще расскажем особо. Пассаж, как и театр, размещался напротив Музея Гревена…

С бульвара Монмартр самые выносливые из моих спутников перейдут за мной на бульвар Пуасоньер, где сохранилось еще немало старинных домов с коваными железными решетками и прочими украшениями. В доме № 32 размещалось в былые года кафе «Бребант», где братья Гонкур устраивали знаменитые литературные Спартанские обеды, а глава «натуральной школы» Эмиль Золя собирал своих сторонников на обеды с натуральной говядиной. В доме № 27 жил в 1831–1832 гг. прославленный Шопен. Он был, может быть, самой крупной звездой «романтического века» Парижа, и о его парижской жизни нам не грех будет рассказать особо. В доме № 23 (отель де Монтолон) разместила некогда свой знаменитый салон мадам Адам, основательница журнала «Нувель ревю». В доме № 20 и ныне находится «Театр новинок», открытый в 1920 году.

Уходившие на север от бульвара «слободские» улицы были полны магазинов. По улице Фобур-Пуасоньер, к примеру, идет и нынче целая вереница меховых лавок, где я однажды купил по случаю дешевый меховой полушубок, о котором (наподобие Савельича из «Капитанской дочки») все время напоминаю любимой младшей сестричке.

В доме № 1 и поныне размещается еще старинный кинотеатр «Рекс», истинный храм новой музы. Их было несколько, таких храмов на Больших бульварах, но в 1972-м разломали великолепный «Гомон-Палас», а «Рекс» еще цел, спешите его увидеть. Кинотеатр открыт был на Рождество 1932 года. Поначалу полиция запретила неоновую рекламу над входом (чтобы не рассеивалось внимание у шоферов – нынче-то их внимание сосредоточено на телефонных переговорах с любимыми, к рекламе они привыкли к любой). Конечно, не все великолепие испаноантичных интерьеров роскошного храма кино дошло до наших дней (закрыли ясли и парикмахерские при кино), однако на Рождество в зале еще резвятся фонтаны, непременно туда загляните…

От следующего бульвара, от Бон-Нувель (то бишь Благовещенского бульвара), самые бойкие торговые улицы уходят не к северу, а к югу (там расположен уже знакомый нам квартал Сантье). В доме № 38 по бульвару Бон-Нувель полтораста лет тому назад был открыт на месте старинного кладбища театр «Жимназ», в котором царили три знаменитых драматурга – рожденный неподалеку от этих мест Александр Дюма-сын, Виктория Сарду и Эжен Скриб. Последний сыграл очень заметную роль в театральной истории бульваров. Он написал 350 пьес (на всех хватило), и чего там только среди них не было – и мелодрамы, и фарсы, и балетные либретто, и оперы… Скриб предвосхитил на французском драматургическом поприще (но отнюдь не романном, где уже вовсю шуровали тогда литературные «негры» Дюма-отца) голливудскую постановку дела. Среди его наемников введено было строгое разделение труда: один подельщик выуживал там-сям старо-новый сюжет, другой писал диалог, третий придумывал хохму (очень продуктивно, помню, даже в былом московском «Крокодиле» нанимали «темачей»)… Мэтр Скриб сам все сплавлял и лудил воедино. В центре его пьес стояло денежное преуспеяние, которым так неохотно занималась русская драматургия до Островского. Триста пятьдесят пьес! Самому Радзинскому такое было бы не под силу. Понятно, что папаша Скриб подорвал здоровье. Он умер от апоплексического удара в самый разгар творческих работ над либретто для Мейербера. Франция чтит память этого героя труда…

Когда король-солнце, великий Людовик XIV, приказал разобрать былые укрепления на линии нынешнего бульвара Сен-Дени, ему пришла в голову свежая мысль соорудить на этой границе города целых две триумфальные арки, которые прославляли бы его великие военные подвиги. Придворные восхищенными возгласами встретили это предложение, и арки были построены: в устье улицы Сен-Дени, на одноименном бульваре, – арка Сен-Дени, на бульваре Сен-Мартен, рядышком, – арка Сен-Мартен. Арки и ныне там, несколько неуместные и нелепые в толчее бульваров, а все же арки. Скульпторы старательно размазали в вечных барельефах немногочисленные подвиги суверена. Скажем, на северном фасаде арки Сен-Дени (обращенном к центру, а в более близкой перспективе – к секс-шопам и к девушкам нескромного поведения) изображено взятие французскими войсками голландского города Маастрихта, который с тех пор успел стать символом европейского единства. Сооружал эту арку архитектор Франсуа Блондель, подаривший свое гордое имя близлежащей улице. Не вина архитектора, что улица эта была сперва застроена борделями, а позднее облюбована рядовыми работницами панели.

Что касается самого бульвара Сен-Дени, то на нем в доме № 14 открыт был в 1887 году Свободный театр господина Андре Антуана; бывшего служащего Газовой компании и горячего приверженца принципов «натурализма» в искусстве, провозглашенных славным Эмилем Золя (чтобы все было как в натуре и по натуре). Создав свой театр натурализма, бывший газовщик (он не имел отношения к «Газпрому», но и не был совсем уж беден) Андре Антуан произвел настоящую революцию в театральном искусстве. Актеры вели себя на сцене его театра так, словно они находились в четырех стенах своей комнаты и жили обычной, натуральной жизнью. Мало того что актер здесь не обращался с декламацией к публике, он вообще мог по ходу действия вдруг повернуться спиной к зрителям, помолчать и как бы даже задуматься (понарошку, конечно, но все равно – революция, неслыханное новшество и хамство). Актеры должны были как бы жить на сцене (ну про это вы уже наслышаны из более поздних источников). Более того, на сцене стояла самая настоящая мебель, театр изыскивал для спектакля настоящие костюмы эпохи, на сцене мог бить самый настоящий фонтан и функционировать настоящая мясная лавка. Вас-то этим не удивишь (я недавно видел в Питере спектакль по Андрею Платонову, так там наиболее физически развитые и морозоустойчивые актеры и вовсе все время плавали в какой-то канаве), а в конце ХIX века зрители просто балдели от всех этих открытий. Более того, в театре Антуана появилась новая должность – режиссер (впоследствии она затмила собой все прочие должности). Фанатик точности, Антуан колесил по стране в поисках костюмов и декораций, рылся в старых документах – в общем, этот газовщик оказался настоящим фанатиком натурализма. Почти сорок лет (до 1984 года) директрисой и постановщицей в этом театре была мадам Берио, которая среди прочих своих открытий особо гордилась открытием драматурга Жан-Поля Сартра, который в свою очередь открыл, как приятно бывает жить на партийной советской госдаче (скажем, в Пицунде, рядом с Хрущевым и любимой переводчицей, и притом совершенно бесплатно, надо только все время говорить слово «уи», выражающее всестороннюю поддержку).

От триумфальной арки Сен-Мартен, где надписи на чистейшем латинском языке тоже воспевают беспримерные боевые подвиги короля Людовика XIV, тянется в направлении площади Республики бульвар Сен-Мартен, еще более насыщенный театральным искусством, чем предыдущий. Когда в 1781 году сгорела размещавшаяся в Пале-Руайяле его парижская Опера (театры горели часто, хитрое ли дело упасть свече на кружевную накидку?), императрица Мария-Антуанетта приказала архитектору Ленуару в срочном порядке соорудить новое здание, и его соорудили всего за 75 дней. Пик своей славы этот театр пережил уже после гибели королевы, в 1830 году. На сцене его блистали Фредерик Леметр, Мари Дорваль, мадемуазель Жорж. Здесь ставили такие шедевры романтического театра, как «Нельская башня» Дюма, «Марион Делорм» Гюго, «Сирано де Бержерак» Ростана, Сара Бернар играла здесь «даму с камелиями», Тоску, Жанну д’Арк.

А в 1873 году на руинах знаменитого кафе «Дюфьо» архитектором Лаландом был построен «Ренессансный театр», который с 1893 по 1899 год возглавляла сама Сара Бернар. Здесь ставили пьесы Гюго, Сарду, Мюссе, Дюма-сына.

На углу бульвара и нынешней улицы Рене Буланже с 1828 года сиял огнями театр «Амбипо», построенный Хитторфом и Лекуантром. Здесь с большим размахом ставили мелодрамы. Среди самых знаменитых спектаклей были «Три мушкетера» Дюма и спектакли по пьесам Золя. Маленькая площадь близ театра украшена ныне бюстом композитора Иоганна Штрауса, сотворившего среди всего прочего оперетту «Летучая мышь». Очень в стиле Бульваров…

Скромный некогда перекресток бульвара Сен-Мартен, рю дю Тампль и улицы Фобур-дю-Тампль с годами был расширен до такой степени, что превратился в великолепную площадь с фонтаном, который был в конце концов заменен тяжелой бронзовой статуей Республики, давшей нынешнее название всей площади. Раньше здесь было просто продолжение обсаженного деревьями бульвара дю Тампль (Храмового бульвара). Ближняя часть бульвара дю Тампль называлась бульваром Преступлений (Boulevard du Crime). Оживленное и веселое было место. Люди побогаче тут «гуляли» в колясках, люд попроще – пешком (оно и лучше для здоровья). В конце XVIII века парижский прево приказал всем городским «увеселителям» и «затейникам» переезжать в эту часть бульвара дю Тампль. Один за другим стали здесь открываться театры, балаганы, цирки. Особый декрет 1791 года предоставил им полную свободу строиться и «представлять». Открылись здесь театр «Варьете Амюзант», Театр мадам Саки, театр «Ле Фюнамбуль» с мимом Дебуpo (это его изображал позднее Жан-Луи Барро в знаменитом фильме «Дети райка»), театр «Ле Фоли драматик», «Исторический театр» Дюма, а также «Олимпийский цирк» с дрессированными лошадьми. В 1830 году в местных театрах беспрекословно царила мелодрама, и бульвар обливался слезами. Конец слезам и веселью положил османовский запретительный декрет 1862 года (французы считают, что русское слово «указ» намного ужаснее, чем французское «декрет», но по-русски и «декрет» звучит достаточно противно). Театры и «увеселители» были изгнаны с бульвара и по большей части разорены. Кое-кто уцелел, но все без исключения ностальгически вспоминали ту эпоху, когда здесь царило веселье, и слон из зимнего цирка забрел однажды ненароком в кафе на бульваре Бомарше, получившее с того дня новое название – «Слон»…

Среди немногих театров, уцелевших от той поры на бульваре Преступлений, держался еще долгое время Театр Дежазе, где изящная Виржини Дежазе играла в легких пьесах проказливых мальчишек. Легкий отзвук ее изящества сохранил доныне французский язык, в котором для обозначения подобных ролей появилось слово «дежазе»… А еще говорят, что прошлое Больших бульваров растаяло в воздухе без следа.

Оглавление книги