Книга: Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег

Монмартр

Монмартр

Монмартрский холм и светлый купол базилики Сакре-Кёр царят над Парижем и видны издалека. Взойти же на холм можно и от квартала Гут д’Ор, и от метро «Анвер», и еще из разных мест. Я предлагаю начать подъем от площади Бланш, где впустую машет крыльями красная мельница французского канкана («Мулен-Руж»), в которой Тулуз-Лотрек усердно рисовал некогда знаменитую Обжору-Гулю и прочих полураздетых девиц, – подниматься по улице Лепик. Молва включала некогда «Мулен-Руж» в знаменитый «великокняжеский» парижский маршрут. У приехавшего в Париж художника Александра Бенуа было подозрение, что и самое существование «великокняжеской» прогулки по злачным местам придумали русские левые эмигранты, чтобы насолить российской правящей династии. Художник отправился сам по всем этим прославленным местам и не увидел ни в «Мулен-Руж», ни на Балу Булье ни разгула, ни распутства, одни только пошлость, вульгарную мерзость и скуку. Так оно и было, конечно. С другой стороны, что мог доказать этот эксперимент изысканного эстета Бенуа? Ровным счетом ничего. Захотел же воспитанник Жуковского Александр II, прежде чем встретиться в Париже с любимой женщиной, поужинать тет-а-тет с хваленой певицей м-ль Шнайдер, которую злые языки прозвали «пассажем Принцев»…

Улица Лепик называлась когда-то Императорской, но была потом за что-то понижена в чине и получила имя генерала, оборонявшего холм против русских в 1814-м (и, как известно, в этом не преуспевшего). Как и многие окрестные улицы, эта тоже круто карабкается вверх по Монмартрскому холму, иногда мостовая даже уступает место лестнице, этажи высоких домов, оказавшись на разных уровнях холма, обретают собственные выходы и мостики – все очень романтично. На улице немало красивых домов двухсотлетнего возраста, по ее тротуарам ходило до нас множество счастливых пар и менее счастливых одиночек, иные из которых топили свое горе в вине (вроде Амедео Модильяни и его вечно пьяного друга Мориса Утрилло). В доме № 12, приехав сюда из Рима, жил с 1874 года с семьей художник Илья Репин, который почти три года снимал ателье здесь же за углом, на улице Верон (в доме № 31). Он писал в то время большое полотно на былинную тему – о богатом новгородском «госте» Садко. На его картине морской царь предлагает молодому Садко на выбор невест «всех эпох и национальностей: гречанок, итальянок…» (так рассказывал сам Репин в одном из писем). Но умница Садко выбирает, конечно, русскую девушку (как я его понимаю!).

Весной 1874 года Павел Третьяков заказал Репину портрет Ивана Сергеевича Тургенева. В одном из апрельских писем Репин рассказывает, что он писал портрет с утра до полудня, но стареющему Тургеневу собственная голова не понравилась (кто ж в этом возрасте нравится самому себе?). Тургенев сказал, что у него на портрете «вид старого развратника, да и улыбка какая-то наглая». «А между тем неплохо было написано», – растерянно отмечает Репин. Третьякову, впрочем, портрет тоже не понравился. В конце концов портрет купил Мамонтов, и нынче он в Третьяковской галерее. Осенью того же года ателье Репина посетил великий князь-наследник, будущий император Александр III. Он позднее и купил картину «Садко», но до этого Репин с ней еще немало намучился и ее люто возненавидел. Репин получил за эту картину звание академика (сейчас она в Русском музее в Питере). Летом 1876 года Репин смог наконец покинуть Монмартр… А в доме № 54 по рю Лепик жил бедняга Винсент Ван Гог со своим преданным братом Тео.

У дома № 75 можно увидеть настоящую мельницу. Их было три десятка на Монмартре, осталось только две (вторая – на углу рю Лепик и улицы Жирадон), но эта – самая знаменитая (внутри у нее целы все мельничные механизмы), прославленная бесценными полотнами, вошедшая в легенду Лепешечная мельница, «Мулен-де-ла-Галет» (Moulin de la Galette). Она была построена в 1622 году, а с начала XIX века принадлежала семье Дебре. В 1814 году молодые мельники четыре брата Дебре отчаянно защищали свою мельницу, а может, весь Монмартр и, по их понятиям, всю Францию, во всяком случае – своего бравого императора. Хотя это произошло сравнительно недавно, существует несколько туманных версий происходившего. По одной из них, все четыре брата пали в бою с пруссаками. По второй, более романтической, погибло три брата, а четвертый, Пьер-Шарль, чтобы отомстить захватчикам (по моей версии, освободителям), стал, уже после объявления перемирия, стрелять по русской колонне. Казаки убили его и, разрезав на четыре части, прибили к крыльям мельницы. Ночью супруга отцепила его и захоронила в могиле его братьев на маленьком погосте у церкви Сен-Пьер-де-Монмартр. Историки утверждают, что на самом деле этот Пьер-Шарль Дебре был убит у себя дома мародерами (слово французское, хотя профессия международная). Что до его жены, то она умерла еще раньше. Сообщая эти факты, Реймон Понфийи, автор замечательного «Русского путеводителя по Франции», высказывает предположение, что рождение легенды о четвертом брате Дебре свидетельствует о том, что казаки сумели нагнать страху на французов. Однако доподлинно известно и то, что французские дамы бесстрашно бросались в объятия этих варваров (иногда даже бесплатно). Из немногих казацких добродетелей (или пороков) парижане отметили в первую очередь решительность и торопливость. Не слишком надежная «историческая» надпись на здании бывшего кабака в доме № 6 на монмартрской площади Тертр гласит:

«30 марта 1814 года казаки пустили здесь в оборот свою прославленную присказку “бистро”, и тогда на холме появился достойный прародитель наших бистро».

Итак, если верить этой надписи, французское «бистро» происходит от русского «быстро» – легенда не хуже всякой другой. Да и происхождение французского жаргонного выражения «трахаться по-казацки», или, более интеллигентно, «иметь по-казацки», тоже производят от казачьих обычаев той весны. И то и другое в сознании французов в большей степени связано с Монмартром, чем с Пале-Руайяль (во всяком случае, торговый Монмартр не упустил возможности сделать себе на этом анекдоте рекламу и украсил свою главную площадь забавной надписью).

Что же до мельницы «Мулен-де-ла-Галет», то потомок героических Дебре открыл в ней в 1860 году танцплощадку, на которую позднее зачастили Тулуз-Лотрек, Ван Гог, Утрилло, Ренуар и другие. И все они, конечно, рисовали этот уголок Монмартра, а знаменитое полотно Ренуара «Бал в Мулен-де-ла-Галет» и нынче можно увидеть в Музее д’Орсэ.

Если на перекрестке за мельницей свернуть влево, то можно через авеню Жюно добраться до улицы Жирардон. Но не спешите – и самый проход Лепик – Жюно, и авеню Жюно навевают немало трогательных воспоминаний: истинный Диснейленд для интеллигентного странника. Мощеный этот проход огибает скалу, находившуюся на пустыре, который называли некогда «маки Монмартра». Здесь мирно махали крыльями монмартрские мельницы, но ночью здесь лучше было не появляться. Еще и в начале XX века, если верить биографам Амедео Модильяни, эти заросли бурьяна продолжали называть «маки», то есть заросли, чаща, а в переносном смысле – любые дебри (даже во Франции есть свои дебри, и даже во Франции были в минувшую войну, хотя и немногочисленные, партизаны в маки). Возле старинного прохода на авеню Жюно любители традиционной французской игры в шары («петанк») устроили себе сейчас площадку (платную!).

У перекрестка улицы Жирардон жил на авеню Жюно писатель Марсель Эме (знаменит его рассказ о человеке, который проходил через стены). На торце соседнего дома умерший недавно знаменитый актер Жан Маре (менее знаменитый как художник, скульптор), возлюбленный знаменитого Жана Кокто, изобразил Марселя Эме проходящим сквозь стену (могила Марселя Эме здесь неподалеку, на кладбище Сен-Венсан, и мы ее непременно навестим). В доме № 15 жил знаменитый (насколько могут быть знамениты дадаисты) сюрреалист Тристан Тцара, а рядом (в доме № 15) – еще более знаменитый художник Франциск Пульбо (он сам спроектировал мозаики, украшающие дом). Пульбо прославился, рисуя этакого гамена-мальчугана, беспризорного гавроша с Монмартра, и слово «пульбо» (или «маленький пульбо», «юный пульбо») вошло в язык вслед за словом «гаврош». В те «старые добрые» времена, когда русскому туристу меняли денег лишь на одну картинку с Монмартра, во многих осчастливленных московских домах появились эти «писающие проказники-гамены» или «писающие гавроши»: на самом деле это были «писающие пульбо».

На уровне дома № 25 по авеню Жюно можете полюбоваться «виллой Леандр», тупичком с уютными домами. Подобное жилье смягчает суровость городской жизни, и на Монмартре живет много знаменитых или просто «более равных» парижан (формула Джорджа Оруэлла, применимая не только к так называемым «странам социализма», но и к «странам капитализма», тоже проповедующим и равенство, и братство). Живут они как в солидных красивых домах (считается, что тут меньше дыма и шума – ночной балаган не в счет), так и в различных особнячках, так что тупичков-«вилл» на Монмартре несколько.

Если мы пересечем авеню Жюно и двинемся дальше к северу по рю Жирардон, то слева откроется белый особняк конца XVIII века, который носит красивое название Замок Туманов или Дворец Туманов. Это, конечно, никакой не замок – это загородная дача, на которой можно было некогда расслабиться, подурачиться и, вероятно, даже «оттянуться» (то есть это было типичное «фоли»). На Монмартре кроме Замка Туманов была еще дача Сандрин на улице Норвен. В конце XIX века здесь обитала семья знаменитого музыканта, а по соседству работал в своем ателье Ренуар. Нетрудно догадаться, что художники не раз писали этот живописный «замок». По вечерам он и правда выглядит загадочно, а на площади по соседству недавно был установлен бюст молодой красавицы египтянки, до срока покончившей с жизнью. Она была певица, и звали ее Далида…

От Замка Туманов рукой подать до кладбища Сен-Венсан, где покоятся композиторы Онеггер и Ингельбрехт, писатель Марсель Эме, художник Утрилло с женой и писатель Ролан Даржеле, чьим именем названа площадь, прилегающая к кладбищу (писатель был завсегдатаем Монмартра). Неподалеку от этой площади, вдоль кладбища тянется улица Ивовых Деревьев (rue des Saules), на которой размещалось в годы довоенной славы Монмартра кабаре «Проворный кролик» (Lapin Agile). Когда-то в этом помещении находилось «Кабаре убийц», но в 1902 году его купил кабареточный певец Аристид Брюан, выступавший в кабаре «Черный кот». Брюан, конечно, отделался от пошлого старого названия кабака и заказал новую вывеску карикатуристу Жилю. Жиль нарисовал кролика (любимое мясо у французов – крольчатина), в последний момент ускользавшего из кастрюли.

Так что кабаре стало называться «Кролик Жиля» (Lapin ? Gill). Но, глядя на вывеску, завсегдатаи кабаре (как все французы, предпочитающие каламбур всем прочим ухищрениям юмора) переименовали его в «Lapin Agile», звучит так же, но значит «Проворный кролик». Управляться в своем кабаре Брюан поставил папашу Фреде, который бренчал на гитаре и славился своей привязанностью к ослице Лулу. «Весь Париж» знал папашу Фреде, а местные писатели перед войной просто не вылезали из этого кабака, как, впрочем, и художники. Надо сказать, что ослице Лулу суждено было стяжать еще большую славу, чем гитаристу и кабатчику папаше Фреде. Дело в том, что завсегдатай кабаре писатель Ролан Даржеле терпеть не мог всю эту «модерную мазню» Пикассо и его «банды из Бато-Лавуар». В один прекрасный день Даржеле привязал кисть к хвосту ослицы и поставил ей под зад полотно (в присутствии свидетеля). Лулу потрудилась на славу. Ее творение «Солнце садится за берег Адриатики» было выставлено в Салоне независимых. Оно имело бешеный успех и было продано за 400 франков, которые были пожертвованы на сиротский приют. Так развлекался Монмартр…

Вдоль улицы Ивовых Деревьев и параллельно улице Корто (Cortot) тянется виноградник, разбитый в 1932 году в память о былой монмартрской виноградной (и винодельческой) славе. Как вы заметили, нынешний Монмартр бережет и лелеет свое веселое прошлое, а прошлое в знак благодарности кормит Монмартр, завлекая сюда туристов. (Вы, конечно, не забыли, что самая доходная индустрия в промышленной Франции – индустрия туризма.) В доме № 12 по улице Корто размешается Музей Монмартра. С 1680 года здесь было поместье артистки мольеровской труппы Роз де Розимон. А два столетия спустя здесь обитало множество художников. Рассказывают, что именно в этом саду Ренуар написал свою «Девушку на качелях», что сюда в гости к другу Поля Гогена художнику Эмилю Бернару приходили сам Гоген и сам Ван Гог, Отон Фриес, Рауль Дюфи, Сюзанна Валадон, Утрилло и Пульбо…

Где ж, как не в музейном саду, углубиться нам с вами в историю холма Монмартр, который носил, как полагают, в римские времена название «холм Меркурия» (Mont Mercure). Улица Корто, где мы остановились, упирается в улицу Мон-Сени (rue du Mont-Cenis), по которой пролег путь святого Денисия (Сен-Дени), героя самой главной и одной из самых древних легенд этого холма. Согласно этой более известной в Средние века, чем ныне, легенде, первый парижский евангелист святой Денисий и его спутники Элевферий и Рустик были в III веке схвачены римскими властями за то, что не захотели отречься от Христа. Их держали в заточении и пытали на острове Сите, а потом повели на вершину Монмартрского холма, где стояло святилище Меркурия. На пути к подножию холма им отрубили голову. Святой Денисий поднял свою отрубленную голову, омыл ее в ручье, что протекал на месте нынешней улицы Жирардон, и продолжал свой путь, неся перед собой отсеченную голову, пока не упал замертво. На месте его смерти святая Женевьева соорудила позднее молельню, а еще позднее здесь поднялась прославленная базилика Сен-Дени. На улице Ивон-ле-Так (у нынешнего ее дома № 9) на месте казни святого мученика Игнатий Лойола и шесть его учеников основали в 1534 году Компанию Иисуса (орден иезуитов). Позднее места эти перешли в собственность монашеского ордена, а в XII веке король Людовик VI и Аделаида Савойская основали здесь бенедиктинское аббатство Монмартра. Женский монастырь существовал до самой революции, которая, как известно, обрушилась на религию с остервенением и беспримерной жестокостью.

Роковая улица Ивон-ле-Так, где на месте прежней часовни Мучеников, разрушенной революцией, в 1887 году была построена новая, выходит на площадь Абес (аббатисы, настоятельницы). На этой площади станция метро «Абес» сохранила очаровательную стеклянную маркизу архитектора Эктора Гимара (таких в Париже сохранилось всего две – здесь и над входом в метро «Порт-Дофин»). В здешней церкви Святого Иоанна-Евангелиста (первой железобетонной церкви Парижа) остался почти неприкосновенным орган великого мастера Кавайе-Коля.

От милой площади Абес (откуда мне никогда не хочется уходить) и от гимаровской маркизы пришло нам время подняться к вершине холма, куда так неудержимо стремятся толпы туристов, – к площади Тертр и базилике Сакре-Кёр. Однако предлагаю все же заглянуть по дороге на уютную площадь Эмиля Гудо, где стоит уже упомянутое нами однажды здание, прозванное Бато-Лавуар (Баржа-Прачечная). (Такие еще попадаются иногда во Франции, да и прачечные на речке Трубеже в городке Переславль-Залесский на них отчасти похожи.) К этому странному длинному бараку (дом № 13) по вечерам добирался из своего ателье на пустыре молодой Модильяни. Барак этот тянул его к себе неудержимо, да он и сам жил в нем одно время, судя по обратному адресу на письмах: площадь Эмиля Гудо… Тянули его в барак царившая здесь атмосфера творчества, новые дружеские связи, интересные разговоры. Жили здесь художники, писатели, актеры, и даже самый краткий перечень имен объяснит, отчего «не зарастет тропа» к этой площади: Гийом Аполлинер, Пабло Пикассо, Хуан Грис, Ван Донген, Мак Орлан, Франсис Карко. Пикассо написал здесь своих «Авиньонских барышень», которых считают «манифестом кубизма». В 1908 году в этом бараке чествовали Анри Руссо – Таможенника, знаменитый был банкет.

Модильяни сдружился здесь с художником и поэтом Максом Жакобом – их сблизило увлечение эзотерикой и каббалой. Это Макс Жакоб представил его известному маршану Полю Гийому. Через три года после того, как Модильяни расстался со своей петербургской любовью Анной (Ахматовой-Гумилевой), русский скульптор Цадкин познакомил его с фантастической женщиной, которую хорошо знали на Монмартре. Она называла себя Беатрис Хастингс, писала стихи и прогуливалась с корзиночкой, в которой сидела утка. Модильяни переезжает к Беатрис на улицу Норвен (дом № 13), а Поль Гийом снимает ему ателье на крутой улице Равиньян. Модильяни пишет в ту пору много портретов (Кокто, Диего Риверы, Льва Бакста, Сутина) и еще больше пьет. Его тогдашний друг Чарльз Дуглас рассказывает, как они с Модильяни пьяные читали стихи на Монмартрском кладбище над могилой Гейне. Часто Модильяни напивался и со своим закадычным другом, истинным сыном Монмартра Морисом Утрилло, которого монмартрские «пульботы» дразнили за пристрастие к бутылке Литрилло, а исповедоваться ходил к его матери Сюзанне Валадон, истинной дочери монмартрской богемы. Сюзанна была прачкой, потом акробаткой, потом позировала Пюви де Шаванну, Тулуз-Лотреку и Дега. Последний и посоветовал ей заняться живописью. Ее «ню» и натюрморты имели успех. Восемнадцати лет она родила от кого-то Мориса, который начал пить очень рано, и врач посоветовал ему лечиться живописью. Конечно, он исцелился не скоро, но живопись его тоже имела успех. Сын Монмартра, он стал певцом Монмартра… Может, эта его история вдохновляет бесчисленных живописцев, заполняющих знаменитую площадь Тертр на Монмартре. Одни из них продают картины того стиля, который тут называют «монмартрским», другие предлагают туристам (а чаще туристкам) написать (совсем недорого) портрет на память. Атмосфера вполне рыночно-туристская, и я помню, как во время самой первой моей поездки в Париж красивая москвичка-писательница из нашей туристской группы (Елена Ржевская, которая неизменно присутствовала – молодая, интеллигентная и прекрасная – во фронтовых рассказах моего тестя) сказала, озираясь встревоженно:

– Он ведь грустный, Монмартр…

Мне показалось тогда, что она права.

Площадь Тертр окружена красивыми старыми домами, иные из них снабжены мемориальными досками, сообщающими, что вот в доме № 3 размещалась мэрия коммуны Монмартра, а в доме № 6, в ресторане матушки Катрин, основанном аж в 1793 году, любили сиживать такой-то, такой-то и такой-то – весь цвет французской живописи.

Неподалеку от площади высится внушительный купол базилики Сакре-Кёр, которая строилась в конце XIX века, а освящена была в 1919 году. По мнению знатоков, базилика имеет много общего с перигорским собором Сен-Френ, но в общем-то является строением посредственным и неоригинальным. Большинству туристов базилика, впрочем, нравится – для них она такой же символ Парижа, как Триумфальная арка или Эйфелева башня. Зато неподалеку от базилики можно увидеть по-настоящему старую парижскую церковь Сен-Пьер-де-Монмартр (Святого Петра на Монмартре), освященную Папой Евгением Третьим в 1147 году. Революция разместила в ней придуманный Шометтом Храм Разума, казаки, верные языческим военным обычаям, устроили в ней провиантский склад, и только в 1908 году в церкви, восстановленной Соважо, стали снова молиться Богу. В церкви этой можно видеть надгробные камни настоятельниц монмартрского бенедиктинского женского монастыря – от самой первой, Аделаиды Савойской, которая была основательницей монастыря, до предпоследней, Катрин де Ларошфуко. Последней, Луизе-Марии де Монморанси, отрубили голову в 1794 году на площади Насьон, и тело ее было сброшено в яму на улице Пикпюс. Она была старенькая, глухая и почти слепая, но ревтрибунал обвинил ее в том, что она «слепо и глухо» ненавидит революцию. Ну а за что, скажите, ее можно было любить, эту кровавую революцию?

Имя матушки де Монморанси присоединилось к длинному списку здешних христианских мучеников, в начале которого стоит святой Денисий… Иногда я вспоминаю несчастную эту старушку Луизу-Марию, стоя близ шумной площади Тертр, на крошечной, самой маленькой в столице, площади Голгофы над краем холма и глядя на сияющий огнями Париж. И мне думается, что оттого и уцелел во всех испытаниях этот город, что были в нем все же мученицы и праведницы вроде этой крошечной старушки из рода Монморанси или круглолицей русской поэтессы-монахини матери Марии Скобцевой…

Оглавление книги