Книга: Каир: история города

Вверх

Вверх

Теперь устремимся из мрачных и душных подземелий наверх, к освежающему ветру и простору. Подъем на пирамиды был некогда еще более популярен, чем спуск в них. В «Олеандре, палисандре» Пенелопа Лайвли упоминает, что стороны пирамид «кишели крохотными фигурками. Мы наблюдали за этими скалолазами с немалым интересом, ожидая, когда кто-нибудь из них сорвется, и обсуждали технику подъема; большинство пользовалось услугами проводников, один из которых тянул сверху, а другой подталкивал снизу, их белые галабии развевались на ветру».

«Путеводитель по Египту» Мюррея утверждает, что рекорд скорости при подъеме на пирамиду Хуфу — восемь минут, причем «подниматься нисколько не сложно, разве что утомительно для тех, кто не обучен скалолазанию.

Дам нередко приходится втаскивать наверх, это делают арабы, которых также можно попросить взять с собой приступку, чтобы подставлять под ноги у особенно высоких камней». Соперник Мюррея Бедекер также сообщает о готовности проводников помочь: они «тянут, подталкивают, поддерживают и едва ли позволяют отдохнуть, пока скалолаз не добрался до вершины. Дамам следует позаботиться о подобающем наряде…» Впрочем, Гарриет Прингл, героиня романа Оливии Мэннинг «Дерево опасностей», этот совет проигнорировала. Она отказалась от помощи проводников, оставила их у подножия пирамиды бессильно потрясать кулаками, а сама двинулась вверх — довольно необычным способом: «стоя спиной к стене, она прыгала вверх, на следующий уступ, а затем подтягивала ноги».

Американский романист Марк Твен может по праву считаться одним из первых туристов в современном значении этого слова. Он оставил нам весьма живописное описание своего восхождения на Великую пирамиду, которая показалась ему «неопрятной, уродливой грудой камня. Каждая из ее чудовищных сторон представляла собой гигантскую лестницу вверх. Ступень за ступенью эти лестницы сужались, пока не сходились на конус высоко в воздухе. Крошечные, как насекомые, мужчины и женщины отважно карабкались по головокружительным обрывам». Чтобы описать сам подъем, Твен прибегнул к нагромождению определений: это было «восхитительное, воодушевляющее, чреватое падением, требовавшее напряжения мышц, утомляющее до изнеможения, заставляющее скрежетать зубами и проклинать все на свете» восхождение к вершине пирамиды под палящими лучами солнца, словно стремившегося поджарить незадачливых скалолазов.

Другим туристом-романистом был Уильям Теккерей. Он писал, что ему помогал проводник-бедуин, перехвативший их отряд за две мили от пирамид, а подъем не был «ни романтичным, ни трудным, ни возвышающим душу: поднимаешься по гигантской каменной лестнице, отдельные ступени которой высотой четыре фута…» Элизабет Кэбот Керкленд отозвалась о восхождении на пирамиды столь же прохладно. В своей статье, опубликованной в «Записках Массачусетского исторического общества» за 1905 год, она заметила, что «усталость была велика, а расходы малы», и что трое бедуинов, ее сопровождавших, «выглядели весьма устрашающе, но держались безукоризненно вежливо и оказывали любую потребную помощь… Погода нас не баловала, ветер из пустыни обжигал, а солнце испепеляло». На восхождение миссис Керкленд затратила сорок минут, на спуск — вдвое меньше (эти цифры гораздо более похожи на правду, чем сведения Мюррея).

Наверняка те, кто достигал макушки пирамиды, испытывали потребность в длительном отдыхе. Однако условия наверху к этому не располагали. Путеводитель Мюррея сообщает, что «на вершине пирамиды долготерпение скалолазов примутся всерьез испытывать продавцы поддельных древностей и бесчестные менялы». Теккерей оставил нам описание ситуации, в которую уже не смогут угодить современные туристы: «Отовсюду слышались шутки и смех, крики проводников, требования позвать переводчика, препирательства из-за медяка… Мы словно разыгрывали фарс на фоне пирамид. Они возвышались прямо перед нами, и под их сенью творились совершенно нелепые в своей повседневности дела». Теккерей упоминает некоего майора бенгальской кавалерии, чье лицо, когда он поднялся на вершину, «побагровело и лоснилось», однако наверху его ожидали «холодная дичь и горячая яичница, а в следующее мгновение он уже окунул усы в стаканчик бренди с содовой. Что ж, теперь он сможет поведать всем и каждому, что поднимался на пирамиду».

Несмотря на подобные ситуации, вид с вершины пирамиды, должно быть, потрясал этих ранних туристов — если не всех, то большинство из них. Теккерей восхищался «бескрайним плоским ландшафтом, великой, плавно текущей рекой, багровым из-за знойной дымки городом с его фортами, куполами и шпилями, зелеными полями, рощами пальм и пестрыми деревушками… Пустыня уходила в бесконечность, тянулась далеко-далеко, пока не сливалась с золотым горизонтом». Однако когда Гай Прингл из романа «Дерево опасностей» добрался до вершины пирамиды, он «оглядел пустыню, над которой дрожало марево, и подивился тому, зачем кто-либо вообще сюда поднимается. Тут почти не на что смотреть. Вдалеке мерцали и переливались на жаре призрачные очертания пирамид Саккары. И больше ничего. Он словно очутился на плоту посреди желтого моря — или же на сковородке, под которой жарко полыхает пламя».

Прежде чем спуститься, туристы, насладившиеся видом, спешили вырезать на камнях свои имена. Думаю, если внимательно изучить надписи на камнях пирамид, мы найдем немало интересного. Достоверно известно, к примеру, что на Великой пирамиде запечатлено имя критика Уильяма Холмана Ханта (1827–1910), которого его спутник Седдон бросил внизу, а сам полез вверх. Хант не слишком обрадовался, узнав по возвращении Седдона, что его имя отныне вырезано на камне (вместе с именем Седдона) — и, быть может, наряду с именами других, намного переживет тех, кто оставил эти надписи.

Оглавление книги