Книга: Голландия без вранья

Немного истории

Немного истории

Тут я должен предупредить читателя — дальше следует длинный экскурс в историю, предпринятый прежде всего для того, чтобы навести порядок в голове самого автора. Так что если кому неинтересно или кто-то все это уже давно знает, то эту часть вполне можно пропустить. И еще вот что. В определенный момент жизни я прочитал «Голубую книгу» Зощенко и понял, что он открыл совершенно новый исторический метод. Он посмотрел на великие и героические события прошлого своим дилетантским, но проницательным взглядом и обнаружил, что в основе их лежат всего лишь несколько мотивов, вполне характерных и для коммунальной кухни. А именно — деньги, коварство, любовь, неудачи. С моей точки зрения, все еще проще — таких мотивов всего два: отнять и отомстить тому, кто отнял. Все религиозные, идеологические и политические причины для войн придумываются политиками исключительно для того, чтобы вовлечь в общий психоз тех, кому недостаточно этих двух простых мотивов: отобрать и накостылять по шее.

Но это опять же вопрос классификации, и не так уж важно, два таких мотива или четыре. Я просто заранее прошу прощения, что, пользуясь методом Зощенко, вольно или невольно сбиваюсь иногда на его интонации.

Тут, возможно, требуется пояснение. Герой Зощенко — маленький (даже еще меньше) человек, выброшенный центрифугой полицейского государства на самые его задворки. Не одно поколение читателей испытало заговорщический восторг, следя, как какой-нибудь Васька Будкин доводит до абсурда насаждаемую пропагандой бесчеловечную мораль «нового мира». Лукавство Зощенко заключается в том, что его герой не испытывает ни малейших сомнений в том, что раз он поступает «как все», значит, он поступает «как надо», но за кадром всегда как бы стоит учитель приходской школы, в ужасе всплескивающий руками: «Неужели так можно жить?»

А когда зощенковский герой, починив примус и отыскав затерявшуюся пуговицу, начинает анализировать исторические события, то возникает причудливая смесь кухонной склоки и полузабытых со школьных лет вечных истин… но самое главное, начинаешь с веселым страхом думать, что, скорее всего, так оно и было!

…Итак, известно, что еще лет за двести до Рождества Христова территорию нынешних Нидерландов занимали фризы — жители Северной Голландии, скандинавы, принимавшие участие вместе с викингами в колонизации Англии. Через сотню лет фризов с юга потеснило германское племя батавов, но и батавы продержались недолго — во времена Юлия Цезаря пришли римляне и заставили как фризов, так и батавов платить налоги. Но батавы, по-видимому, были народом не особенно покорным, поэтому в 70 году после Рождества Христова под руководством Клаудиуса Цивилиса они подняли восстание против римлян — на эту тему написана картина Рембрандта «Батавы приносят клятву верности Клаудиусу Цивилису». Жители Нидерландов считают себя потомками мужественных батавов, так что, когда Рембрандт представил картину на суд заказчика — амстердамского магистрата, — ее вернули автору для доработки: картина показалась им недостаточно героической. Сейчас картина в недоработанном виде находится в Стокгольмском музее. Мне кажется, со стороны магистрата это была придирка — вид у батавов более чем мужественный.

Все же вытеснить римлян батавам не удалось, и римское владычество продолжалось до пятого века — Римская империя распалась сама собой, с востока пришли саксы, с юга, через территорию нынешней Бельгии, — франки. Франками руководил некто Хлодвиг из рода — внимание! — Меровингов, который в 496 году вместе со своими воинами принял католицизм. Должно быть, новая религия придала ему силы, и он заодно побил и фризов. Побежденный король фризов Радбаут обещал было принять христианство, но, когда архиепископ пришел его крестить и объяснил ему христианское понимание мироустройства, Радбаут спросил:

— А где мои родители?

— Твои родители, естественно, в аду, — важно сказал священник, — они же были еретиками!

— Хочу быть с папой-мамой, — сказал Радбаут и прогнал архиепископа.

И тут автор хочет прервать ненадолго изложение исторических фактов, давно утонувших в бескрайнем и бездонном океане времени. События чуть ли не тысячелетия уместились на одной страничке.

Ни следа не осталось от десятков поколений, и только какие-то отдельные головы торчат на водной поверхности. Чья, например, вон та лохматая и нечесаная голова? Ага, это все тот же Радбаут. Вряд ли это был какой-нибудь нежный и мечтательный король. Автор готов поклясться на какой угодно хрестоматии, что это, скорее всего, был пьяница и дебошир, рубивший головы своих подчиненных в порядке живой очереди.

И вот брякнул он что-то там такое в подпитии насчет папы с мамой — и, пожалуйста, вошел в историю. Наверное, какой-нибудь лизоблюд и собутыльник тут же бросился высекать это ничем не примечательное изречение на камне. Наверняка же были более достойные люди и изречения!

Это прямо удивительно, с каким восторгом историки повторяют всякую чушь, если ее высказала более или менее власть имущая личность. Черчилль, к примеру. Да скажи кто-то другой такую же банальность про шампанское: оно, дескать, должно быть сухим, холодным и бесплатным, — никто бы и внимания не обратил. Или, наверное, историки просто удивляются: надо же, политик — а не совсем тупой. Впрочем, Черчилль-то как раз умел и получше. Когда, например, его спросили, почему в Англии почти нет антисемитизма, он, не задумываясь, ответил: «Мы не считаем себя глупее евреев…»

Или вот этот, которому батавы приносят свою клятву на картине Рембрандта. Клаудиус Цивилис. Имя и фамилия звучат, прямо скажем, не особенно по-батавски — скорее всего, это был какой-нибудь римский перебежчик, вроде Кориолана.

Наверное, ему чего-то там недодали в Риме, и он от злости переметнулся на сторону врага. И вообще, автор не видит ничего героического во всех этих завоеваниях и отвоеваниях. Наоборот, он с отвращением представляет себе эти картины прошлого — бабы визжат, младенцы орут, избы горят, кругом кровь и разрушение… И в голову приходят горькие мысли о том, как недалеко ушло человечество от своего младенческого возраста. Почему, например, историки с таким щенячьим восторгом описывают великие деяния Александров Македонских, Наполеонов и Юлиев Цезарей? Неужели во всей истории нашего племени не нашлось более достойных людей, чем эти любители топтать чужие огороды?

А вот представьте себе: живет в какой-нибудь деревне, скажем в Елшанке, такой малопримечательный тип по прозвищу, допустим, Санька Жила. Он такой довольно-таки физически здоровенный субъект, большой любитель драться и мучить домашних животных. И никто не хочет с ним играть в обычные молодежные игры, потому что он, как это вытекает из его прозвища, жилит, а если кто-нибудь с ним заспорит, то сразу лезет в рыло.

И вот в один прекрасный день этот самый Санька Жила залезает в сад к своему соседу, садится на грядку и лопает клубнику. А когда сосед, такой вполне мирный и трудолюбивый сельский житель, делает ему замечание — дескать, что же это ты, неумытая рожа, мою клубнику лопаешь, — то наш герой, ни слова не говоря, кулаком сбивает его с ног и, разгорячившись, насилует его дочку.

На следующий день, конечно, собирается сельский сход, все гневно осуждают неправильное поведение Саньки и приговаривают его к порке кнутом и отсидке в местной сельской каталажке — и чтобы тут же женился на испорченной им девице.

Он отсиживает, сколько положено, в яме, потом приходит на сход и говорит:

— Вот что, уважаемые, мать вашу так, старейшины. Я тут разузнал: в соседней деревне клубника, говорят, крупней и слаще, не чета нашей. А обитают в этой дыре сплошь старперы — песок сыплется. И еще я слыхал, что они про нас разные вещи говорят — эти, мол, в Елшанке, такие-сякие.

И этот самый сельский сход, который месяц назад принципиально осудил Саньку Жилу, в полном составе одобряет его слова и поручает ему вместе с его головорезами завоевать соседскую клубнику.

А потом Санька покупает на барахолке позолоченный шлем и идет завоевывать следующую деревню. И зовут его уже не Санька Жила, а Александр, допустим, Елшанский. И елшанские поэты слагают про него восторженные оды, а елшанские историки, которым он обещал в случае, если чего не так, глаза повыколоть, быстро забывают про довольно-таки бесславное начало его биографии.

Историки пишут, что Александр Македонский отличался исключительно гуманным отношением к завоеванным им народам (попробовали бы они в то время написать что-то другое!). Он даже, говорят, женился на дочке побежденного им персидского царя — вот, дескать, смотрите, я пришел к вам не как бандит с большой дороги, а как законный жених вашей уважаемой принцессы. Вот уж, как говорится, облагодетельствовал! Да если бы он ее страну не завоевал и папашу не укокошил, она бы на него, прыщавого, может, даже бы и не поглядела! Впрочем, истории неизвестно, изнасиловал ли он ее до этого, как Санька Жила, или нет.

Многие, кстати, утверждают, что Македонский, несмотря на свою молодость, был хроническим алкоголиком и все свои великие завоевания совершил под балдой или с похмелья.

Так что это прямо поразительно, до чего историки мастера оправдывать и даже восхищаться действиями, за которые, если бы они имели место в их собственной деревне, полагалось бы высечь кнутом и посадить на цугундер.

Хотя историков тоже можно понять — у них положение не простое. Мало кто захочет платить деньги за то, что они освещают историю не так, как желательно тому, кто платит, а как им самим придет в голову. Да и ладно бы с деньгами, но вот, например, китайский император Цинь разом закопал в землю живьем ни более ни менее как четыреста шестьдесят неугодных ему историков — только за то, что они исповедовали сравнительно пацифистское учение Конфуция. Историки, конечно, знают про этот поучительный эпизод. И вряд ли кому охота, чтобы его заживо закопали в землю.

А фамилия сама по себе ничего не значит. У нас в мединституте учился студент Леша с такой довольно звучной фамилией Македонский. Он был просто однофамильцем Александра Великого, а так — ничего общего, кроме разве что исключительно острого ума. И когда в обязательных для студентов-медиков военных лагерях нам показывали имитацию атомного взрыва при помощи огромной бочки с бензином и еще каких-то химикалий, Леша поинтересовался:

— И сколько стоит такой взрыв?

Узнав, что имитация стоит что-то около пятисот рублей (старшина сказал это с гордостью: по тем временам — огромные деньги), Леша ужаснулся:

— Пятьсот рублей!!! И все ради того, чтобы мы сказали: «Эх, ети твою мать!»?

Так что Леша, несмотря на свою героическую фамилию, был убежденным противником крайностей в военном бюджете.

По научному каналу «Дискавери» то и дело идут передачи про оружие — чуть ли не захлебываясь от восторга, нам сообщают, что какая-то маленькая пушечка может запросто сделать дырку в танковой броне и укокошить бедняг, которых начальство затолкало в этот поганый и ненадежный танк. Я бы, например, предложил заключить международный пакт, чтобы всех создателей нового оружия сажать в тюрьму по мере их изобретений. Пусть лучше изобретут, чтобы зеркало в ванной не запотевало, когда моешься.

Внимательному читателю может показаться, будто автор впадает в противоречие со своими собственными рассуждениями о том, что каждый имеет право на свою картину идеального мира, и что его представление об идеале ничем не лучше, чем, скажем, представление того же Александра Македонского. И такое противоречие действительно есть. Но автор, несмотря на постоянно внушаемую самому себе терпимость к другим взглядам, глубоко убежден, что никакой идеал мироустройства не должен позволять сажать на кол тех, у кого этот идеал выглядит по-другому.

Как бы там ни было, этот еретик и язычник Радбаут прогнал архиепископа и принимать христианство не пожелал. Надо сказать, что попытки крестить фризов долго кончались печально — например, в 750 году они убили епископа Бонифация за то, что он хотел срубить священный дуб Водена (Воден — тот же самый главный бог, который в Швеции называется Уден).

К концу восьмого века Франкская империя изрядно разрослась. Во времена Карла Великого, сына — внимание! — Пипина Короткого, основателя — внимание! — династии Каролингов, в нее входили Франция, Германия, Северная Италия, Испания, где Карл постоянно воевал с арабами, Австрия и нынешний Бенилюкс, где его постоянно беспокоили набегами викинги.

В девятом веке викинги захватили почти всю Фрисландию и приказали местным жителям делать двери, обращенные на север, очень низкими — с тем, чтобы каждый раз, выходя из дома, они кланялись своему северному господину.

— Ну и пусть, — якобы сказали фризы с присущим им остроумием, — когда мы идем обратно, мы тоже кланяемся — своему дому — и при этом с удовольствием показываем жопу нашему северному господину.

Карл Великий стал именовать себя римским императором. Кстати, феодальная система, когда графы, герцоги и даже священники со своими вассалами должны были вооружаться и обороняться против викингов, изобретена именно Карлом Великим. Потомки вряд ли должны испытывать к нему чувство благодарности за это нововведение — из-за этого Германия распалась на десятки и даже, может быть, сотни графств и герцогств, каждое со своей армией и чуть ли не флотом, постоянно находившимися одно с другим в состоянии войны. И так продолжалось до девятнадцатого века. Впрочем, тут сыграла роль и география — Германия, особенно южная ее часть, страна холмистая, даже горная кое-где, и просто удивительно, до чего эти графы, герцоги и, извиняюсь за выражение, курфюрсты опасались друг друга! Они стремились поскорее построить свои замки в самых что ни на есть труднодоступных местах. И, воздвигнув такой замок на вершине холма, какой-нибудь там герцог говорил своим вассалам: «Конечно, курфюрст Бадена мне свояк и женаты мы на родных сестрах, но все же я ему, свекольной роже, не доверяю. И лучше я буду держаться от него подальше». И баденский курфюрст, судя по расположению его замка, был о своем свояке не лучшего мнения.

В плоской, как доска, Голландии, где каждый домик виден за двадцать километров, такое обособление было бы невозможным. Все вассалы бы тут же переженились с соседними, и уже было бы не до войн — надо детей растить.

В 843 году происходит важное событие — новоявленная Франкская империя распадается на три части — Восточно-Франкское, Западно-Франкское и, можно сказать, Срединное королевство, куда входят Бенилюкс, Швейцария и Северная Италия. После этого запад и восток на протяжении нескольких веков постоянно дерутся за обладание серединой — ходят слухи, что там клубника шибче растет…

…А собственно история сегодняшних Нидерландов начинается во второй половине пятнадцатого века. Жил-был в Австрии принц Максимилиан. Он был из знатного рода Габсбургов, но, кроме знатности, у него ничего особенного не было — ни владений, ни денег, поэтому выход из создавшегося положения был только один — поскорее жениться повыгодней. Выбор пал на принцессу Марию Бургундскую, наследницу множества нидерландских провинций. Вскоре у них родился сын Филипп. Мальчик рос не по дням, а по часам и вскоре после своего рождения вымахал в красивого юношу, благодаря чему впоследствии получил прозвище Филипп Красивый. Хотя он, скорее всего, не был особенно уж красивым. Это, скорее всего, тоже какая-нибудь легенда.

Но, как бы то ни было, благодаря своей ослепительной красоте он, как мы сейчас увидим, сделал неплохую карьеру. Он присмотрел себе невесту не где-нибудь, а в самой Испании. Правда, что-то с ней, наверное, было не в порядке, иначе она не получила бы прозвище Хуана Бешеная. Должно быть, характер у нее был не особенно. Но зато папа был, что называется, лучше не придумаешь — король Фердинанд Арагонский, да и мама, королева Кастилии Изабелла, тоже не лаптем щи хлебала. В общем, в 1496 году они сыграли свадьбу, этот самый красивый Филипп и Хуана безумная. Тут все пошло как по маслу — в благодарность за то, что он женился на ихней бешеной дочке, ему, что называется, прямо за свадебным столом пообещали, что, как теща помрет, его сразу назначат королем Кастилии. Так оно и вышло через восемь лет, когда Изабелла скончалась от естественных причин.

То, что Филипп терпеливо ждал все эти восемь лет, не делая никаких попыток поторопить ход событий, говорит, конечно, в его пользу. Или он, наверное, женившись на своей бешеной невесте в неполных восемнадцать лет, был еще сравнительно молодым и неиспорченным человеком. Жаль только, что наш красавец на этом не успокоился, а объявил себя с бухты-барахты королем всей Испании. Тут его тесть, который до этого, желая, наверное, сохранить мир в семье, помалкивал в тряпочку, потерял терпение. Что он там предпринял, история для нас не сохранила, но что мы знаем точно, так это то, что Филипп, прокоролевствовав недолго, скончался при невыясненных обстоятельствах. Но это неважно. Важно то, что Хуана в 1500 году без особых приключений родила мальчика, которого назвали Карлом Пятым. То есть Пятым его, возможно, назвали не сразу, но, как только мальчик слегка подрос, оказалось, что он и есть Карл Пятый.

Оглавление книги