Книга: Голландия без вранья

Во всем виновата Голландия!

Во всем виновата Голландия!

Забавно, что символ Голландии — тюльпаны как-то раз чуть не привели страну к гибели.

Тут автор должен — и, кажется, уже не в первый раз — попросить у читателя прощения, потому что он вторгается в совершенно чуждую ему область. В обычной жизни автор впадает в отчаяние, услышав такие слова, как фьючерс, венчурный капитал, фондовый рынок и так далее. Автор искренне признается, что он даже не очень хорошо понимает, что такое инвестиции, а тем более инвестиции финансового капитала, — это уж, кажется, каждая домохозяйка знает, по нынешним-то временам! Это совершенно чуждые автору слова и понятия, и он, то есть автор, ни за что не взялся бы рассуждать на эту тему, если бы его врожденное чувство справедливости не оскорбляли беспочвенные обвинения в адрес Соединенных Штатов Америки. Это, дескать, американцы вызвали мировой финансовый кризис, чтобы окончательно доконать неокрепшую российскую демократию. Мы-то, мол, знаем, как и что, а русские небось думают: «А, ерунда». Тут-то мы их и ущучим. Неправда это.

Автор со всей ответственностью заявляет: это неправда. Американцы здесь ни при чем. Во всем виноваты голландцы. И даже более того — знаменитые голландские тюльпаны. А еще точней — ботаники. Ботаники во всем виноваты.

А началось вот с чего. В 1575 году в ознаменование героической обороны Лейдена — того самого Лейдена, где, как читатель узнает позже, бургомистр предлагал отрезать ему руку и накормить население осажденного города, того самого Лейдена, где до сих пор в память об этой обороне ежегодно едят селедку с морковкой, — чтобы порадовать этот мужественный город, Вильгельм Оранский основал там университет. Первый в Голландии. Кафедру медицинской ботаники со временем возглавил некий Карол Клюзиус, уже известный ученый. Вообще-то он был не голландец, он был бельгийский дворянин по имени Шарль д’Эклюз, но ради такого дела переиначил свою благородную фамилию на демократичный голландский манер.

И вот осенью 1593 года Клюзиус — по совместительству генеральный директор Королевского медицинского сада Вены — получил от посла австрийского императора при дворе султана Османской империи пакет. «Зная ваш пламенный интерес… ваш неоценимый вклад… — ну и так далее, что там еще пишут в таких случаях, — посылаю вам несколько луковиц цветов, кои цветы турки почитают как символ любви Аллаха к верующим». Карол Клюзиус, посомневавшись, все же решил высадить эти невзрачные и даже кривоватые луковицы в университетском ботаническом саду Hortus Botanicus в Лейдене.

Давайте попробуем представить себе этот исторический момент. Погожий осенний денек 1593 года. В прозрачном воздухе на фоне голубого неба кружатся оранжевые осенние листья. Вот наш герой разглядывает эти грязноватые луковицы, на всякий случай составляет, наверное, описание — размеры там, форма, цвет, запах… не знаю, что там еще описывают ботаники. Затем он идет в сад и кличет садовника по имени Дирк Клаут.

— Возьмите, — говорит он, — господин садовник, лопату и посадите эти ничем не примечательные луковицы на восьмом участке, грядка номер двадцать три.

А надо сказать, что весь ботанический сад был разбит на участки, и каждый участок, в свою очередь, — на двадцать четыре грядки. Бедные студенты-медики должны были на память знать, на каком участке и на какой грядке растет то или иное лекарственное, а может быть, вовсе и не лекарственное, а, наоборот, ядовитое растение. Потому что в то время о фармацевтической промышленности никто еще и не слышал. Это сейчас у многих загораются глаза — а, дескать, лекарства! — а тогда никакой фармацевтики не было. Доктора лечили больных тем, что у них выросло на грядке. Или, скажем, в близлежащей роще. И вот студенты зубрили эти растения наизусть. Скажет, к примеру, профессор Клюзиус: «Восемнадцать–двадцать два!» — а студент ему тут же: «Настурция обыкновенная!» — только по-латыни. Зимой было хуже, наглядные пособия увядали и покрывались снегом, поэтому садовник, который, как большинство голландцев, был по совместительству еще и художником, решил создать для студентов зимний учебник. Он нарисовал целый альбом акварелей, где тщательно изобразил все растения сада. При этом Дирк Клаут проявил незаурядную фантазию: так, например, куст смородины на одной из его акварелей одновременно и цветет, и плодоносит. А кое-какие листочки уже и засохли. Это ему, наверное, стало жалко студентов, и он решил изобразить весь жизненный цикл черной смородины на одном рисунке, чтобы не забивать им головы… Акварели неисповедимыми путями попали потом в Краков, где и хранятся поныне. Автор видел репродукции и может засвидетельствовать — рисунки отменные.

Но мы отвлеклись. Не думаю, чтобы Клюзиус или Клаут осознавали в тот момент, какие исторические последствия будут иметь их невинные занятия. Но мы-то, с ответом в руках, знаем, что они закопали на грядке бомбу с часовым механизмом, которой сорок лет спустя будет суждено взорвать их маленькую страну.

И вот наконец наступила весна. Однажды ясным апрельским утром Клюзиус вышел в сад и обомлел. На большинстве растений только еще завязывались почки, а на двадцать третьей грядке восьмого участка полыхали яркие огненно-алые цветы! Форма их была так совершенна, что впоследствии стеклодувы создали бесчисленное количество ваз и бокалов в форме тюльпана.

Два столетия спустя несчастная Мария-Антуанетта собиралась даже заказать целый чайный сервиз в форме тюльпанов, но льстивые придворные начали ее уговаривать — дескать, что вы, ваше величество, какие там тюльпаны! У вас такая прекрасная грудь, получше всяких тюльпанов! Почему бы ее не увековечить в виде даже пускай и чайного сервиза! И простоватая Мария-Антуанетта поддалась на эти уговоры, что, говорят, и стоило ей жизни — невинная эротическая прихоть королевы переполнила чашу терпения многострадального французского народа. Никогда не знаешь, чему именно и в какой момент суждено переполнить чашу терпения многострадального народа…

Но это к слову. Может быть, и Французской революции бы не случилось, если бы не про изошло одно знаменательное для Голландии событие.

Вообще говоря, голландцы народ не особенно вороватый — тут и кальвинизм играет роль, и теснота проживания: бежать особенно некуда. Другое дело в России — спер чего-нибудь и драпай хоть в Пензу. А в Голландии сто раз подумаешь. Но зависть, как говорится, раньше нас родилась, и соседние садоводы, полюбовавшись на диковинные цветы в Hortus Botanicus, удержаться не смогли — как-то ночью, под прикрытием темноты, они пробрались в сад Клюзиуса и выкопали несколько луковиц. Клюзиус небось и не заметил пропажи, а Дирк Клаут, скорее всего, заметил, но промолчал, чтобы и ему не досталось: не уследил. Конечно, заметил, иначе откуда бы мы узнали, что кража состоялась? С этого все и началось.

Тут как-то все совпало.

Голландия почти до конца семнадцатого века царствовала на море безраздельно. Ост-Индская компания посылала корабли по всему свету, Северная компания освоила перевозки из Амстердама в Архангельск. Им даже удалось получить у известного своей несговорчивостью Ивана Грозного монополию на торговлю лесом, воском, пенькой и пушниной. Добрая половина Амстердама, кстати, стоит на сваях из сибирской лиственницы. А Вест-Индская компания, не особенно утруждая себя дальними плаваниями, попросту промышляла пиратством. То англичан возьмут на абордаж, то испанцев. Больше никого на море, впрочем, и не было. А Голландия имела больше трехсот кораблей — и это на несколько десятков тысяч населения!

Но как раз в это время дела стали складываться не так удачно. Постепенно, оклемавшись, английские и генуэзские купцы стали вытеснять голландцев с мировых рынков. Ломбардийские и австрийские торговые дома стали осваивать новые методы работы, «увеличивали объемы вексельного и аккредитивного обращения и вытесняли консервативных голландских финансистов с рынка».

Но мало этого, англичане, подустав от морских налетов, стали сами подлавливать голландские торговые корабли.

Один из таких эпизодов, рассказанных, разумеется, Альбертом, я просто не могу не привести — читатель наверняка заметил мои симпатии к голландскому трудолюбию и находчивости, поэтому пусть не удивляется, хотя эта байка не имеет к тюльпанам никакого отношения.

А дело было вот как. Голландский торговый корабль, груженный цейлонской корицей, приближался к проливу Па-де-Кале. Возвращался домой после двух- или трехлетнего плавания. А в тех водах водились пираты. Это теперь они переехали в Сомали, а тогда их так и называли — дюнкеркские пираты. У них база, что ли, была в Дюнкерке.

И эти морские разбойники догоняют голландский корабль — у них корабль легкий, а голландцы от жадности нагрузили свой этой самой корицей чуть не до рей, даже чугунные ядра повыкидывали, чтобы набрать побольше драгоценной пряности. Пушки есть, а ядер нету. Положение пиковое. И тут один из матросов вспоминает, что у них на борту есть недоеденный сыр. Круглые головы эдамера — ну, красные такие, читатель наверняка видел их в супермаркете, — так вот, эти круглые головы, пролежав пару лет под палящим солнцем, затвердели чуть не до каменного состояния. И вот наши Мюнхаузены заряжают свои пушки сырными головами и палят по настигающим их англичанам. Большого вреда нападающим они, естественно, причинить не могли, но паруса изорвали в клочья. Преследователи отстали. «Ура!» — закричали матросы по-голландски и на радостях сгрызли оставшийся сыр. Одну голову, правда, оставили — для музея. Говорят, она и сейчас там лежит.

А французы, наверное, защищались сыром рокфор. Пираты сразу затыкали носы и спасались в трюме.

А тюльпаны тем временем входят в моду. Художники гуртом валят в Hortus Botanicus, пишут натюрморты, портреты с непременными тюльпанами — картины мгновенно расходятся. Опять срабатывает стайный рефлекс! Ну нет, здесь не только стайный рефлекс… Тюльпаны пишут художники самого высшего разряда — Ян Брейгель, сын знаменитого Питера Брейгеля, Амброзиус Босхарт, которого по праву считают родоначальником голландского натюрморта, и многие, многие другие. Помешанные на живописи, голландские бюргеры бойко раскупают картины и все внимательнее присматриваются: а что же это за цветы такие? Почему у меня в саду таких нет? У ван Схелтинга есть, а у меня нет? Надо бы купить пару луковиц…

И вот наш бюргер (а почему бы и не дворянин?) посылает служанку к торговцу цветами, а та приходит с вытаращенными глазами:

— Не вы первый, господин… Там цены такие, закачаешься…

Тюльпаны привлекают все больше внимания. Уже проводятся опыты по скрещиванию, появляются цветы белые, оранжевые, желтые, бордовые. Восторг публики достигает апогея, когда на некоторых плантациях появляются тюльпаны необычной мраморной окраски. Теперь мы знаем, что это заболевание под названием «пестролепестность» вызывается вирусом, который так и называется «тюльпанный вирус (tulipa virus)»… Но тогда-то, в начале семнадцатого века, этого не знали! И конечно, владельцы этих неизлечимо больных тюльпанов радовались: вот какие у нас красивые выросли цветы!

Hortus Botanicus, где, судя по названию, работали главным образом ботаники, постепенно терял монополию на торговлю луковицами — их вытесняли более оборотистые фермеры из Южного Гарлема. Некий купец по имени Свиртс, имевший, по-видимому, незаурядный нюх на новые изобретения, заказал в типографии первый в мире прайс-лист на тюльпаны. Не здесь ли и прячутся самые первые, робкие еще корешки многочисленных финансовых кризисов? Может быть, у него и тюльпанов-то не было, но напечатанное слово действовало тогда (а на многих действует и сейчас) магическим образом. Раз написано — значит, так и есть. Если с купцом еще можно поторговаться, то прайс-лист… о-о-о, прайс-лист!..

Но пока все еще ничего — пока купцы предпочитают продавать срезанные цветы, а луковицы придерживают для себя. Но в 1623 году две бойкие фирмы, почувствовав, что можно заработать еще больше, выбрасывают на рынок и луковицы, причем по довольно доступной цене.

Что тут началось! Оказалось, что спрос превышает предложение в десятки, а может быть, и тысячи раз. Началось повальное вложение денег в тюльпанный бизнес. Бережливые голландцы вытряхивали свои сбережения и начинали покупать и продавать луковицы. Цены росли как на дрожжах — в 1631 году за три луковицы довольно популярного сорта Semper Augustus было заплачено ни много ни мало тринадцать тысяч флоринов — на эти деньги можно было купить несколько домов. Чувствуя неладное, некоторые муниципалитеты решили принять контрмеры — чутье у них было не в пример лучше, чем у нынешних политиков, хотя автор думает, что и у нынешних политиков чутье тоже неплохое, только жадность мешает ему развиваться в правильном направлении. Так вот, значит, городские власти Амстердама собрались, раскурили трубки и приняли соломоново решение — заморозить цены на луковицы некоторых самых известных сортов. Но служба информации у них, наверное, действовала так себе, потому что к тому времени было известно уже свыше пятисот видов тюльпанов (в том числе, наверное, и больных тюльпанным вирусом). К тому же, чтобы беспрепятственно торговать луковицами, достаточно было переехать в соседний округ.

Некоторые муниципалитеты вообще запретили продавать луковицы на своих территориях.

Торговцы, клеймя чиновников ретроградами и обвиняя их в умышленном торможении прогресса, перебирались к соседям.

Бюргеры же начали продавать семейные драгоценности, картины и землю, чтобы вложить деньги в луковицы. Те, кто был не в состоянии заплатить за луковицу, могли купить семена, продававшиеся гранами (в каждом гране около двадцати семян). Это было дешевле, но рискованнее: семена могли и не взойти, зато в случае удачи уже на следующий год можно было торговать луковицами.

А главное — начался селекционный бум. Каждый стремился вырастить новый сорт. Живи в то время в Голландии Мичурин, он бы, безусловно, стал миллиардером — каждый новый вид приносил успешному селекционеру сотни и тысячи процентов годовых. Может быть, и Амстердам переименовали бы в Мичуринск.

Как-то раз некоему Клаусу, бросившему профессию коммивояжера ради тюльпанов, удалось вывести на своем огороде тюльпаны глубокого темно-синего цвета — знаменитые черные тюльпаны. Всего-то три луковицы. Но он был по уши в долгах, поэтому вынужден был их продать. Покупатели, не торгуясь, заплатили требуемую тысячу флоринов и тут же, на глазах потрясенного селекционера, раздавили луковицы каблуком. Это были представители конкурирующей фирмы, которая тоже вывела похожий тюльпан.

Это прямо удивительно — нежный и хрупкий цветок, с тончайшими лепестками непостижимой, просто-таки телесной упругости, стал причиной таких шекспировских страстей! Не напоминает ли нам эта история лопнувший информационно-технологический пузырь в начале нового тысячелетия? Невидимые миру микрочипы и печатные платы, на взгляд автора, не менее эфемерны, чем трогательные алые цветы.

Торговля тюльпанами росла как снежный ком. Наплыв покупателей был таков, что традиционный метод торговли «деньги на бочку» — пришел в магазин, поговорил с продавцом и заплатил деньги — уже не справлялся с масштабами сделок. И тогда некий голландский купец, благородного, впрочем, происхождения — в Голландии торговля считалась вполне почетным делом, — ван ден Берсе изобрел биржу. Кстати, слово «биржа» и происходит от его имени. Он вывесил у себя в магазине огромные черные доски, на которых мелом писали названия сортов тюльпанов и цифры котировок. И никаких денег и никаких бочек! И самое главное, никаких тюльпанов — цифры, контракты, опять цифры, опять контракты… Торговля впервые в мире стала виртуальной. Люди покупали тюльпаны, не видя их, а продавцы продавали тюльпаны, которых у них не было. Никакого, как они считали, риска в этом нет, ведь почти все покупали луковицы не для того, чтобы выращивать их в своем саду, а для того, чтобы с выгодой продать. Тогда же были изобретены и фьючерсные контракты. Короче говоря, заключались договоры о поставках луковиц на будущее по определенной цене. Это уже настоящая торговля воздухом. Вам это ничего не напоминает?

Если напоминает, тогда вы прекрасно понимаете, чем это кончилось: 3 февраля 1637 года биржа — а это была уже самая настоящая биржа — лопнула. К обеду все конторы были закрыты. Никто не хотел покупать тюльпаны! Один за другим разорялись мелкие предприниматели, вовлеченные в эту безумную торговлю воздухом, — им нечем было выплачивать кредиты.

Правительство Голландии наконец спохватилось. Почему-то правительства всегда спохватываются с большим опозданием. Все сделки с тюльпанами были исключены из юридического пространства — ни продавцы, ни покупатели тюльпанных луковиц больше не пользовались правом искать правосудие в конфликтных ситуациях. То есть прямого запрета торговать не последовало, но никто никому ничего не гарантировал.

Разорились тысячи мелких трейдеров. Страна на десятилетия погрузилась в депрессию.

Так что американцы здесь ни при чем. Финансовые кризисы изобрели голландцы, и они же несут за них ответственность перед историей. Именно они создали тип одуревшего от жадности оболтуса, уверенного, что можно жить в кредит и делать деньги из ничего. Но цветы выращивать не перестали. Именно Голландия и сегодня является крупнейшим в мире экспортером цветов, в том числе и тюльпанов.

Оглавление книги


Генерация: 0.504. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз