Книга: Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1

А если повернуть на запад от Нанжи…

А если повернуть на запад от Нанжи…

Морман Бомбон • Шампо • Бланди-ле-Тур • Во-ле-Виконт

Трудно переиграть пройденный тобой жизненный путь, сколько бы ты ни повторял в часы бессонницы: «Вот не поехал бы тогда с матушкой в гости, знакомиться с будущей женой, – все было бы иначе. А как было отказаться?.. С другой стороны, как ни крути, сам во всем виноват…» Нет, жизнь переиграть трудно (разве только все сначала?), а вот маршрут будущего путешествия можно изменить когда вздумается – на любом повороте. Вот мы с вами только что проехали Нанжи, мчимся на северо-запад, к столице Бри – к Бри-Конт-Робер, и вдруг нам приходит в голову повернуть на запад, по 408-й департаментской или по другой какой-нибудь дороге, да вон и на карте есть развилок чуть севернее Нанжи, в Мормане. От Мормана идет на запад, даже, точнее, на юго-запад, 215-я департаментская дорога – кто нам с вами помешает на нее свернуть? Свернем…

Сам Морман (Mormant), кстати, тоже очень старая деревня, в ней красуется церковь, воздвигнутая в XIII–XV веках. Впрочем, из всех последних пятнадцати веков морманцы особенно часто вспоминают век XIX, гордясь тем, что 17 февраля 1814 года их войска дали здесь отпор наступающим русским и австрийцам. Так и пишут французские историки: «одержали победу». Однако после этой славной победы французы отступали под натиском русских и австрийцев аж до самого Парижа, где союзников радостно встретили их легкомысленные враги – парижане. В общем, Морман не стал французским Бородином. Зато на деревенских дорогах за Морманом найдешь немало старинных боевых крепостей, свидетелей всяких былых сражений. Ближняя из них – XVII века замок Бомбон, окруженный рвом, по которому бегут речные воды. Знаменитый маршал Фош даже устроил в этом замке генштаб осенью 1918 года. Это здесь он получил свой маршальский жезл за борьбу против немцев. Однако отметим, что успешно сыгравший в ту же пору на руку немцам (и получивший на это уже в 1917 году дотацию от немецкого генштаба) знаменитый В.И. Ульянов-Ленин жил здесь на даче, в бомбонском деревенском пансионе, гораздо раньше – с начала августа до середины сентября 1909 года, жил, как сообщают надежные источники, вместе с женой и тещей. Ленин вообще любил часто и подолгу отдыхать на курортах и на дачах, набираться сил, зная, что и за границей, и в будущем на родине ему предстоит жестокая борьба за власть. Впрочем, в Бомбоне Ленин не только отдыхал, но и боролся с различными уклонами в своей собственной партии (или фракции). Это ведь и была борьба за первенство, за власть. В Бомбоне Ленин разоблачал большевиков-«отзовистов» (они хотели, чтоб социал-демократы ушли из охаянной Лениным Третьей Государственной думы), а также своих близких «друзей», большевиков-«богостроителей» (тех, кто допускали отклонения от материализма, и даже существование Бога могли допустить – чистый идеализм!). Статья Ленина, бичующая «отзовистов» и «богостроителей», была напечатана в малотиражной большевистской газете «Пролетарий» 24 сентября 1909 года. Поскольку статья была написана по-русски, в Бомбоне и в целой Европе ее никто не читал. Читал ли ее кто-нибудь в России позднее, кроме оплаченных историков партии и подневольных советских студентов, сказать трудно, но приходится признать, что Ленин вынужден был так или иначе компрометировать своих грамотных соратников по партии, которые тоже могли в какой-то момент заявить о своих правах на власть. В истории философии Ильич разбирался слабо, так что статья его была, как обычно, просто грубая и ругательская. Но если было в писаниях Ленина что-либо новое, так это как раз и был их ругательский стиль, внедрившийся позднее в советскую журналистику (особенно доставалось в статейках Ленина мировой философии и ненавидимому Ильичем доброму «боженьке», да и вообще все, что стояло в стороне от его узких партийных задач, Ильич по-простецки называл дерьмом)…

Семья Ленина снимала в Бомбоне «домик с питанием» – дом № 12 по рю дю Мулен (Мельничной улице), на котором в 1970 году силами местной компартии была установлена мемориальная доска (не могу поручиться, что доску позднее не пришлось снять, как это случилось недавно на парижской улице Мари-Роз, ибо малолетние злоумышленники на протяжении десятилетий регулярно писали на этой ленинской доске слово из трех букв, что по-французски, вероятно, не так грубо, как по-русски, и означает просто «чудак на букву «м». Впрочем, как знать, может, именно эти юные злоумышленники и читали ленинскую статью, написанную в Бомбоне, иначе откуда бы они обо всем догадались здесь первыми и решились подтвердить в своих «граффити» догадки самых вдумчивых мемуаристов и лениноведов?

Деревня и замок Бомбон Ленину понравились. Неподалеку от деревни простирался лес Вильфернуа со своими тенистыми буковыми и ясеневыми аллеями. Конечно, часть лесного массива размером в 6000 гектаров была в частном владении и окружала крупнобуржуазные или аристократические замки, но и для мелкобуржуазных аллей общего пользования оставалось еще больше двух тысяч гектаров. Кстати, свой собственный (и весьма обширный) парк у Ильича появился лишь незадолго до смерти (он был отобран властью вместе с дворцом у вдовы убитого ленинцами благодетеля большевиков, мецената Саввы Морозова).

Супруге Ленина Надежде Константиновне деревня Бомбон и лес тоже нравились, но ей не нравились «отдыхающие» французские работяги, которые были проникнуты не пролетарским, а мелкобуржуазным духом. Вот как она вспоминала об этом:

«Среди пансионеров были мелкие служащие, одна продавщица из какого-то большого магазина моды… камердинер какого-то там графа и т. п. Любопытно было наблюдать за всей этой публикой, проникнутой мелкобуржуазным духом. С одной стороны, они были очень практичны, очень требовательны во всем, что касается питания и их мелких удобств; с другой стороны, они старались вести себя как настоящие господа».

В то время еще не существовало настоящих пролетарских домов отдыха. Впрочем, когда они появились, большевистские лидеры, так любившие пролетариат, отчего-то в них ездить не стали, а тут же создали свои, «закрытые» – крупнобуржуазные. Что же до российских «мелких служащих», продолжавших и после революции требовать «питания и мелких удобств», то В.И. Ленин, его супруга Н.К., Л.Д. Троцкий и лучшие их ученики тт. Дзержинский и Сталин быстро с ними разобрались, устроив для них образцовые концлагеря, восхищаться которыми ездили в Россию те самые зарубежные товарищи, которые и прицепили позднее мемориальную доску к дому № 12 на Мельничной улице в Бомбоне…

«Любопытно было бы наблюдать…» – скажем мы, слегка перефразируя Крупскую, как повели бы себя «мелкобуржуазные» продавщицы и прочие бомбонские отдыхающие, если б узнали, какими способами заработало пристойно-буржуазное ленинское семейство деньги на летний отдых. Достаточно было бы описать ограбление бандами Камо казенной почты, кровавые налеты на банки в Грузии, убийство Морозова и Шмита, шантаж их семей и смертельные угрозы всем, кто «встанет на пути» ленинских барышей, а также прочие уголовные способы «изъятия» сотен тысяч золотых рублей, поступивших затем на личный ленинский счет в банке «Лионский кредит». Равно как и способы «отмывания» краденых денег «товарищами», о котором так умиленно и подробно писала в своих мемуарах супруга вождя (писала, конечно, уже в почтенные годы, уже облеченная властью составлять списки запрещенных в России книг и авторов)… Ну вот мы с вами и уподобились Ильичу, который в умилительном Бомбоне, отвернувшись от цветущей красы полей и леса, восклицал с досадой: «Ах, как гадят нам, Наденька, эти «отзовисты» и «богостроители»!..»

Так что оставим эту не слишком большой от нас удаленности историю (которая, увы, кончилась большой кровью) и погрузимся в глубины французской религии, архитектуры и музыки. Небольшая местная дорога за окраиной Бомбона после очень краткого путешествия на запад приведет нас в старинную деревушку Шампо (Champeaux). Имя ее прославил знаменитый богослов и схоласт XII века, учитель, а позднее и соперник в богословском ораторстве злосчастного Абеляра (как вы, может, помните, молодой ученый Абеляр, пламенный любовник Элоизы, был оскоплен злодеями) архидьякон Парижа Гийом де Шампо. Это Гийом де Шампо еще в 1070 году основал здесь прославленный центр богословия, схоластики и церковной музыки, свидетельством которого дошел до наших дней этот сурового облика собор с высокой, чуть не тридцатиметровой, квадратной колокольней. Искусствоведы полагают, что строители XIII века были намерены еще возвести здесь шпиль, но, вероятно, недостаток средств им этого не позволил, а из шести старинных колоколов дошел до наших дней только один – Святая Мария – весом в 675 килограммов. Хотя средства, надо отметить, были отпущены архидьякону немалые, а для руководства здешним центром духовной музыки были призваны 23 каноника, коим помогали 15 капелланов, ибо в каждом из пролетов нефа был свой особенный хор.

Селение Шампо пользовалось многими привилегиями. Была в нем разрешена ярмарка, в середине XIV века был открыт лепрозорий, а в середине XV века и больница (H?tel-Dieux, буквально: Дом Божий). Конечно, немало натерпелись бед здешние богоугодные учреждения и в Столетнюю войну, и в годы Религиозных войн, а пуще всего – в годы богохульной Французской революции, но счастливо уцелел собор, иными из своих архитектурных особенностей напоминающий собор Сен-Кириас в Провене, а чередованием толстых и тонких колонн в трансепте – собор бургундского города Санса (откуда и пришел в школу парижского собора Нотр-Дам сам великий Шампо).

Украшен величественный храм скупо, однако знатоки с одобрением отмечают капители трансепта и статуи короля и королевы в простенке портала. Некогда собор был покрыт изнутри богатой росписью, остатки которой еще проглядывают здесь и там, а над порталом была написана сцена «Поклонение волхвов».

В первой четверти XVI века были устроены в хорах собора 54 сиденья с высокими спинками, представляющие и ныне его отличительную особенность, а понизу шли скамеечки-«мизерикордии» (слово это означает «сострадание»), установленные из сострадания к престарелым братьям, многие часы проводившим в молитве. Голова молящегося оставалась над спинкой сиденья, так что и не видно было сзади, что прибег он к сострадательной этой скамеечке, а скамеечки были украшены искусной скульптурной резьбой. Сюжеты были выбраны резчиком не только из Священной истории, но также из жизни и «из головы», за что в конце XVIII века собор должен был лишиться этого своего украшения по строгому решению парижского архиепископа. Но поскольку и решения и архиепископы имеют тенденцию меняться довольно часто, бесценные эти скамеечки и поныне здесь. Попадете в Шампо, непременно осмотрите все 54 резные скульптуры на скамеечках и спинках сидений (там и птички, и львы, и многострадальный Иов, и святая Катерина, и еще много чего)…

Однако нам надо ехать дальше, потому что в каких-нибудь четырех километрах от Шампо ждут нас руины великолепного замка, да не простого замка, а замка с привидениями (меня же могучие руины, по которым воображение воскрешает великое прошлое, зачастую больше волнуют, чем новые бетонные новостройки, которые ничего не воскрешают в моей памяти, кроме былой тесноты и духоты). Замок, о котором зашла речь, называют Бланди-ле-Тур (Blandy-les-Tours), и чтобы сразу покончить с элементами туристической мистики, передам без утайки, что в ночь с 5 на б января (Королевская ночь) посещает эти руины сам Дюнуа, а 3 ноября в верхнее помещение башни (донжона) заглядывает обер-егермейстер (другими словами, главный охотник) короля Франциска I. Так как сам я достоверность этих важных сообщений не проверял, опровергать их не наберусь смелости…

Замок Бланди был построен на границе их владений виконтами Мелэна еще в XII веке. Именно тогда была воздвигнута башня, называемая Квадратной и служившая донжоном старому замку, а также вырыто и обустроено замечательное подземелье. Но по-настоящему этим замком занялись сами французские короли в XIV веке, осознав, что замок стоит на дороге, соединяющей бургундцев с их союзниками-англичанами. Вот тогда-то и было построено все то, что предстает ныне в качестве вполне устрашающих руин настоящего оборонительного замка. К XVI веку замок утратил свое оборонительное значение, и новые его владельцы из рода Орлеан-Лонгвилей, добавив к нему кое-какие постройки в стиле Ренессанса, поселились в нем надолго. Но в XVIII веке новый хозяин замка маршал де Виллар, он же владелец замечательного замка Во-ле-Виконт, утратил всякий интерес к былой крепости и уступил ее одному из своих фермеров для использования в сельскохозяйственных целях. Сейчас замок перешел в ведение муниципалитета, который его помаленечку восстанавливает. Человек, питающий пристрастие к средневековым крепостям, уже и сейчас может увидеть здесь кое-что любопытное.

У донжона, от которого теперь открывается доступ к памятнику, сохранился колодец, который носит имя королевы Бланш Кастильской. Связано ли это с посещением замка королевой, сказать трудно, но сам донжон 35 метров в высоту, 12 метров в диаметре имеет у своего основания стены толщиной в три метра. Донжон пятиэтажный, и на третьем этаже сохранился великолепный камин XIV века. На верхней же площадке удивленный посетитель видит процарапанную стрелку Север – Юг (разве у них уже были компасы?). Еще больше удивляет осведомленного посетителя наличие уборных – по одной на каждом этаже донжона. Это уже, надо признать, удобства на уровне послевоенного ялтинского Дома творчества писателей.

Немало интересного сулит туристу и посещение прочих башен (их пять), но человек, предпочитающий жилищное или даже церковное строительство военному, может отправиться в здешнюю церковь Сен-Морис, где сохранился резной складень стиля Людовика XVI и две очень старые картины голландской школы.

Тем, кто не слишком будет занят в сентябре, рекомендую съездить в Бланди в третье воскресенье этого чудного месяца – в день Святого Маврикия. В этот день в местечке проводится ярмарка «по-старинному», и традиция этой ярмарки впрямь не нова (ярмарка проводится здесь с 1322 года). Старинная ярмарка в глуши, на краю страны Бри, – наверняка это вас потешит…

А мы поспешим дальше, ибо всего в каких-нибудь семи километрах от Бланди расположен еще один замок…

«То дом отдыха Ильича, то церкви, то замки», – проворчит самый утомленный из моих попутчиков, которого я сбил с прямой дороги на Париж. «Да, но это не просто замок! – воскликну я, мобилизовав весь свой запас энтузиазма. – Это всем замкам замок!» И вот тут уж мне придется в меру своих слабых сил объяснять, какой это замок…

Любой странник-европеец (или просто петербуржец) навидался дворцов, рожденных подражанием Версалю. Но в подражание чему сам Версаль появился на свет Божий? А вот как раз тому самому замку-дворцу, до которого нам сейчас рукой подать. В подражание великому Во-ле-Виконту. Это отсюда пошел гулять по свету стиль Людовика XIV.

Об этом замке, о трагедии его владельца-вдохновителя, о роковом летнем празднике 1661 года, о каждом из участников тогдашнего торжества и тогдашней драмы написаны во Франции книги и пьесы, поставлены фильмы. Даже те, кто книг не читает (таких в мире становится все больше), все же уделяют хоть часть жизни телеэкрану, так что они тоже слышали эти имена – Людовик XIV, Кольбер, Фуке, Ватель, Ле Нотр, Ле Брен, Ле Во, Лафонтен… Увы, никого из этих смертных давным-давно нет среди нас. Равно упокоились друзья и враги, победители и побежденные. Но жив спасшийся чудом замок Во-ле-Виконт, живы террасы парка, созданного молодым еще Ле Нотром (Le N?tre), бьют фонтаны, красуются просторные конюшни, украшает замок живопись Ле Брена (Le Brun), высится массивный купол, радует душу гармония пропорций – колонны, фронтоны, высокие крыши (о, бессмертный Ле Во!).

Замку и парку Во-ле-Виконт повезло больше, чем Версалю, им повезло случайно, но повезло безмерно. Об этой удаче мы расскажем в свой срок – и об их спасителях расскажем тоже, но начнем все же с создателя. Можем скромно называть его заказчиком и спонсором, ибо он все-таки не был творцом, но в наше время уже научились ценить и заказчиков со вкусом, научились ценить и спонсоров и продюсеров (Дягилев ведь тоже не был ни композитором, ни дирижером, ни постановщиком, ни танцовщиком – а куда без Дягилевых?).

Заказчика этого национального шедевра Франции звали Никола Фуке, и было ему ко времени начала строительства едва за сорок. Родился он в богатой и знатной судей-ской семье, сам стал генеральным прокурором парламента, к 1653 году главным интендантом финансов и ближайшим сотрудником Мазарини, а к 1659 году, можно сказать, министром финансов целой Франции. В 1656 году он и задумал постройку, которая, по его понятиям, одна только и могла соответствовать его высокому положению и огромному его богатству (подобно покровителю своему Мазарини, он считал, что удачные его финансовые операции должны и автору их приносить доход). О положении и богатстве хозяина свидетельствовал и девиз на фронтоне его нового замка «Кво нон асцендер?» (Куда уж выше? Кто встанет выше?)…

Однако богатство и желания еще не все для заказчика. Нужны замысел, вкус, чутье в выборе мастеров. Это ведь сам Фуке выбрал из всех архитекторов Луи Ле Во, из всех художников – Шарля Ле Брена, из всех пейзажистов-садовников – Андре Ле Нотра, которым он дал свободу творить на шести тысячах гектаров в полную меру их таланта. Ну и рабочей силой их обеспечил – 18 000 работяг в течение пяти лет воздвигали замок и парк, «преобразуя природу», снося старые деревни (их тут стояло три) и, как любили петь в наше время, «меняя течение рек». Фуке даже мануфактуру по производству ковров специальную построил в Менси, чтоб замок свой увешать коврами (ту самую мануфактуру, что легла потом в основу Королевской мануфактуры гобеленов в Париже). И обошлось это ему во много миллионов в переводе на новые деньги…

К лету 1661 года замок и парк были готовы к приему гостей. И конечно, в первую очередь главного гостя – молодого, недавно взошедшего на трон Людовика XIV, еще не ставшего «солнцем», на котором не бывает пятен.

И сам хозяин замка, и его мажордом Ватель, и его друзья Лафонтен и Мольер, и многие сотни артистов, мастеров кухни, мастеров фейерверков, мастеров фонтанов и просто слуг лезли из кожи, чтобы превратить это новоселье в сказочную феерию в сказочном парке (в зеленом театре играл для гостей театр Мольера, и Лафонтен пел своих «Нимф де Во», и феерические огни переливались в струях фонтанов и водопадов, и звучала музыка Люли, а мажордом Ватель расстарался, чтобы кавалеры и дамы едали «не на серебре – на золоте» и чтоб такое ели, что нам с вами не снилось…).

ПРЕКРАСНЫЙ ЗАМОК ВО-ЛЕ-ВИКОНТ БЫЛ ПРЕДТЕЧЕЙ ПРОСЛАВЛЕННОГО ВЕРСАЛЯ. ЗНАЛ ЛИ ЕГО ХОЗЯИН, ЧТО ЭТОТ ШЕДЕВР ВВЕРГНЕТ ЕГО В ТЕМНИЦУ ДО КОНЦА ДНЕЙ?

Таким был прекрасный августовский вечер 1661 года, оказавшийся трагическим для его хозяина. Король был в ярости, он не остался ночевать в специально для него построенной Спальной Короля и уехал в Фонтенбло. Вполне возможно, что он был ослеплен и унижен всем этим богатством, роскошью, блеском и вкусом (он ведь забрал к себе потом всех создателей дворца и парка, забрал даже статуи, белевшие на аллеях), унижен тем блеском и вкусом, которые продемонстрировал один из его подданных, да еще и распорядитель его королевских финансов. Но скорей всего, ярость его была заранее возжена наветами врагов и конкурентов Фуке, в первую очередь Кольбером, так что ликующий бедняга Фуке попал в западню.

Но есть во всей этой катастрофе еще и другое, едва ли не главное объяснение. Как сообщает Бриен, на заседании Совета в марте того же 1661 года король сделал многозначительное заявление о том, что отныне все в этом театре пойдет иначе. Если б не тогдашнее пристрастие к театрализации не всегда приглядной действительности, король, может, сформулировал бы то же самое попроще – так, как, к примеру, объяснил своей собственной мафии товарищ Ленин на похоронах своевременно отправленного к предкам товарища Свердлова, или, скажем, объявлял (своей куда более симпатичной компании) турецкоподданный О.И. Бендер: «Командовать парадом буду я!» Король дождался власти, и теперь он должен был привести всю свору к смиренному повиновению и унизительному лизоблюдству (чего король и достиг в Версале).

Так или иначе, это был последний счастливый день в жизни всемогущего Никола Фуке. Уже назавтра начато было следствие по делу этого главного финансиста Франции, а еще три недели спустя явился в замок Во-ле-Виконт вездесущий д'Артаньян (не романный, а настоящий), чтобы арестовать Фуке и увезти его в крепость. Все его имущество было конфисковано (только замок сумела забрать в качестве компенсации за приданое мадам Фуке, и это ее сын стал позднее владельцем замка, виконтом Во и Мелэна). Суд присудил Никола Фуке к трем годам изгнания, но король в ярости ужесточил приговор, повелев упрятать его в темницу до конца жизни!

ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ РОСКОШЬ ЗАМКА ВО-ЛЕ-ВИКОНТ ЗАЛИЛА ЯРОСТЬЮ ГЛАЗА МОЛОДОГО КОРОЛЯ

Жестокая и резкая перемена в судьбе счастливого строителя замка Во-ле-Виконт вошла в легенды. Его имя называют иногда, гадая о том, чей лик был скрыт под «железной маской» в темнице пьемонтской крепости Пиньероль и в парижской Бастилии. Знатоки, впрочем, указывают, что Фуке прожил в заключении всего 19 лет, а таинственная «железная маска» – 42 года. Так что, вероятней всего, маску носил не бедняга Фуке…

Теперь обратимся к судьбе самого замка, которая сложилась довольно счастливо на фоне всех перемен, неистовства и разора, бушевавших во Франции на протяжении истекших трех с половиной веков.

В начале XVIII века (еще точнее, в 1705 году) замок стал владением доблестного маршала Виллара, одержавшего славную победу в войне за Испанское наследство, после которой маршал и сделался герцогом Во-Вилларом. Удалившись с молодой (лет на тридцать его моложе) супругой от двора, маршал вел в замке вполне мирную идиллическую жизнь в окружении блестящего общества. Вольтер подолгу гостил у маршала: места в замке хватало всем. К счастью, маршал не производил в замке никаких художественных усовершенствований, только заказал несколько новых батальных картин, чтобы вспоминать о былых подвигах.

После смерти маршала замок приобрел знаменитый министр иностранных дел короля Людовика XV герцог Шуазёль-Прален. Эрудиции старого дипломата замок обязан обретением библиотеки, а дипломатическим талантам одной из герцогинь Прален – и своим спасением. Ибо времена наступили страшные – Великая французская революция, родная мать Великой Октябрьской. Правда, у герцога и его наследников были добрые отношения с местными жителями, но в дни всеобщего безумия все нормальные отношения прекращаются (только разорвав на куски своего добряка мэра, жители Труа узнали, что он все имущество завещал любимому городу). Короче, из центра революционной мудрости города Парижа пришел в 1793 году приказ очистить за восемь дней от всей контрреволюционной рухляди помещение замка и приступить, не медля, к его уничтожению. Герцогиня Прален поняла, что в этой суматохе главное – выиграть время. Она сообщила в Париж, что в ее собрании есть ценные полотна Ле Брена, которые она хочет завещать Нации, только ей, любимой, и никому больше. В Париже задумались, и Конвент принял новое решение, на сей раз менее искрометное: решили послать в Во-ле-Виконт Комиссию по делам искусств. В комиссии, видимо, оказались и знатоки искусств, которые подтвердили высочайший художественный уровень замка и парка, высказавшись против их уничтожения. Замок был спасен, но стал мало-помалу приходить в запустение.

А полвека спустя замку Во-ле-Виконт выпала новая удача. Промышленник Альфред Сомье, увидев это поместье, был поражен его красотой и решил посвятить остаток своей жизни его восстановлению. К счастью, у него оставалось еще достаточно лет жизни, достаточно денег, достаточно вкуса и такта, чтобы привлечь к реставрации замка хорошего архитектора. В 1919 году месье и мадам Сомье смогли представить вниманию широкой публики великолепно отреставрированный парк Ле Нотра (восстановленный по проекту Израэля Сильвестра).

Потомки супругов Сомье, а потом и новый владелец замка граф Жан де Вогюэ добились для Во-ле-Виконта охранной грамоты и звания «исторического памятника». Вот вам и подлинная история со счастливым концом (может, бедняга Фуке тоже сможет ее услышать…).

Чтобы толково описать все, что можно увидеть в этом замке, нужна отдельная книга, написанная (и хорошо бы вдобавок вразумительно) настоящим историком искусств. Я лишь могу (исчерпав свои «охи» и «ахи») дать интендантский перечень сокровищ: менсийские ковры по рисункам Ле Брена в вестибюле первого этажа, над лестницей и на лестничной площадке – обтянутая кордовскою кожею квадратная комната с портретом герцогини де Виллар (работы Койпеля), галерея с портретами всех Сомье, салон муз с картинами Ле Брена, интимная комната со «Сном» Ле Брена, салон Геркулеса (бедняга Фуке считал знаменитого силача символом своей беспредельной власти), большой салон с бронзовым Людовиком XIV, библиотека в стиле Людовика XIV, Королевская комната, которой когда-то пренебрег король, комната Лафонтена, сохранившего верность узнику Фуке, с бюстом работы Гудона, а в вестибюле второго этажа – картины Пуссена и Веронезе, комнаты месье Фуке и мадам Фуке, галерея Виллара, бюст Вольтера, столовая в стиле Людовика XIII и картины, картины, картины…

Что до меня, то я из всех чудес выберу сады, или парк, раннее творение великого Андре Ле Нотра, который и сам заслуживает нескольких слов. Он был сыном знаменитого Жана Ле Нотра, садовника королевы Марии Медичи, и поначалу вовсе не собирался идти по стопам отца. Андре собирался стать живописцем, брал уроки у великого Симона Вуэ. Знатоки считают, что уроки эти пошли ему на пользу, ибо садовые творения его отличает особая чуткость к композиции и гармонии. Но главным творением его были сады «во французском вкусе», или «французские парки». Оправдание этой манере обстригать все сверху донизу Андре Ле Нотр находил в своем стремлении представить архитектурное строение (дворец, замок) во всей его чистоте, нетронутости, «расчистить» все подходы, сохранив целостность его массы и линий. Для этого он создавал свои длинные аллеи, не только открывавшие лучший вид на здание, но и как бы вписывавшие его в некую декорацию, подобную театральной, уводящую к горизонту, далеко за пределы дворца. Вид аллей парка из окон дворца представлял собой яркое, необычное зрелище, гармонирующее с интерьером и таящее немало чудес… Таковы были главные принципы Ле Нотра, и для их воплощения этот творец французского сада не останавливался перед кознями натуры. Деревья и кустарники надо было преобразить, обрезать, причесать, обстричь, создать из них нечто, весьма удаленное от первоначального их облика, от «натуры». Для достижения своей цели пейзажист не останавливался ни перед какими трудностями, ни перед каким сопротивлением натурального пейзажа. Художник-пейзажист мог срыть холм и, напротив, создать склон нового холма на горизонте, убрать прелестную речушку (в данном случае ее звали Анкёй) в каменные стенки канала. Иногда мне думается, что неудержимая страсть французов к социалистическому насилию над естественными законами развития общества и природы, ко всякого рода социалистическому «планированию» идет из смутно различимого далека. Так или иначе, Андре Ле Нотр и его Во-ле-Виконт, а за ним и его Версаль задали моду всей монархической Европе, а потому, входя в здешний (так счастливо восстановленный) сад, мы как бы припадаем к истокам…

Вот два партера Первого сада – стриженые кустарники, песок, толченый кирпич и даже измельченный уголь (это было очень модно), очертания восточного ковра («ковер Туркерии»), келлеровская статуя Дианы, бассейн Короны, младенцы в корзинах, изъятые в свое время в Мезоне, «Похищение Европы» Шапю и другие статуи, которые пришлось ставить вместо тех, что бесцеремонно вывез Людовик XIV…

Главная аллея, упираясь в перпендикулярную к ней ось, дает место для водяной клумбы, окруженной четырьмя статуями XVII века. А перпендикулярная аллея выходит к фонтанам и нависающим над ней бассейнам. Под ними и играла труппа Мольера в тот памятный вечер 17 августа 1661 года.

А еще ниже – скульптурные группы тигров и львов, тщетно предупреждавшие хозяина замка, что вокруг него хищники: зазевался – и съели… Еще ниже – лужайка, навеянная греческими мотивами, потом группа Тритонов и, наконец, квадратный бассейн «Зеркало», отражающий в своей глади гроты южного дворцового фасада перевернутыми. А дальше – малые водопады, и большой канал, и гроты по берегам былых речек Анкёй и Тибр, и замыкающая перспективу копия Геркулеса Фарнезе, отлитая из свинца и, конечно, позолоченная.

Вообразите все это в сиянии утренних лучей, и в сумерках, когда статуи белеют так загадочно, и в феерическом мерцании фейерверков, и с подсветкой, в которой французы нынче достигли большого мастерства…

Вдобавок для утехи и для просвещения тех, кто не истратит всей способности восхищаться, в былых конюшнях замка открыт музей старинных экипажей, тех самых легких колясок XVII века (открытых и закрытых, имеющих множество видов и названий, так затрудняющих нам понимание старых романов), в которых выезжали на аллеи Булонского леса подышать свежим воздухом (он еще был тогда действительно свежим)…

В музее есть и старинные виды «общественного транспорта», скажем омнибусы, есть и легкие автомобильчики-«фаэтоны», в которых можно прокатиться. Иные из них сохраняют специальные чехлы для дамских кринолинов.

Дети, посещающие парк, катаются в колясках, в которые запряжены пони, но могут передвигаться также по парку с родителями в старинных английских дилижансах и почтовых каретах…

Как нам с вами все-таки повезло, что не все мудрые решения революционного Конвента приводились в исполнение немедленно. Что уцелел Во-ле-Виконт…

Оглавление книги