Книга: Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1

В долины рек Марны и Гран-Морен

В долины рек Марны и Гран-Морен

Сен-Манде Ножан-сюр-Марн • Шан-сюр-Марн • Германт • Дисниленд • Ланьи-сюр-Марн • Куйи-Понт-о-Дам • Креси-ла-Шапель • Куломье

Чтобы выбраться из Парижа на восток в долину реки Марны (где счастливые родители, путешествующие с малолетним потомством, рискуют застрять надолго), надо объехать с юга Венсен и проскочить через городок Сен-Манде (Saint-Mand?), типичный перенаселенный пригород, в котором к началу XIX века не было еще и трех сотен жителей, а к началу XX века было уже больше пятнадцати тысяч, так что спокойно в этом Сен-Манде можно погулять только на кладбище. Там, кстати, можно увидеть знакомые имена и интересные памятники – скажем, надгробную скульптуру работы Давида Анжерского, а также могилы возлюбленной Виктора Гюго Жюльетты Друэ и ее дочери Клэр Прадье (прижитой еще до Гюго, со скульптором Прадье): оба надгробия украшены стихами Гюго. Неподалеку от этих двух дам покоится знаменитый Эжен-Франсуа Видок, бывший каторжник, авантюрист и дуэлянт, ставший сыщиком, доносчиком и начальником сыскной полиции, великий профессионал сыска и преступлений. Знатоки кинематографа могут посетить здесь также могилу Шарля Пате (в мире французского кино имя известное). В начале века Пате построил у Марны (близ Жуанвиля) киностудию, цеха для проявки и тиражирования фильмов. Места эти хорошо знали и усердно навещали и Жан Ренуар, и Рене Клэр, и Марсель Карне, которым не нужно было с этой студии далеко ездить на «выбор натуры». Прогулка по берегу Марны позволяла им отыскать все, что нужно: устарелые лодочные гаражи, былые танцульки-«генгет», ветряные и водяные мельницы (их тут было 158). Недаром же Марсель Карне снимал здесь «Эльдорадо воскресного дня», Жак Бекер – «Золотую каску» с Симоной Синьоре в главной роли, а позднее и Бертолуччи – своего замечательного «Конформиста»…

Впрочем, не будем слишком долго задерживаться у могилы Пате и киношной «натуры», ибо нас ждет неподалеку один из самых живописных и самых известных городков в восточных пригородах Парижа, тот самый, что стоит над берегом Марны на месте былой усадьбы «Красота», получившей свое красивое название еще в царствование Карла V. Позднее король Карл VII поселил здесь свою «Даму Красоты», свою фаворитку (вероятно, первую в ряду официальных королевских фавориток) – Агнесу (по-французски совсем мило – Аньес) Сорель. В том же городке маркиза де Ламбер учредила в XVIII веке свое «ведомство духа», где живали Д’Аламбер и Бугенвиль, где умер Ватто… Короче, нас ждет городок Ножан-сюр-Марн (Nogent-sur-Marne).

Если я начал перечень здешних знаменитостей не с интеллигентной маркизы, а с королевской фаворитки Агнесы, то это не случайно. Дело в том, что до царствования Карла VII все эти столь часто сменявшие друг друга на роскошных (хотя и до смешного коротеньких) постелях французских королей разнообразные (порой даже вполне очаровательные) дамы не привлекали внимания ни всесильных министров, ни нищих поэтов, ни бесчисленных историков, посвятивших себя позднее воспеванию французской монархии. Ну да, попользовались их величество некоей фрейлиной. А вот еще снискала их постельное предпочтение некая белолицая обер-подавальщица, промелькнули одна-две уличные шлюхи не слишком высокого пошиба, да еще была эта, как же ее звали, которая наградила весь нижний этаж дворца стыдно сказать чем, – что с того? Но вот с короля Карла VII начинается в истории французского двора нечто новенькое – появляется статус главной королевской любовницы. Прототипом ее как раз и считают возлюбленную Карла VII Агнесу Сорель, якобы подвигнувшую короля на изгнание англичан и прочие подвиги любви. После этого героического эпизода, уже во времена темпераментного Франциска I (с его герцогиней Этампской Анной де Пислё), королевская любовница-фаворитка становится постоянным институтом монархии и центром придворной жизни, однако, что бы ни писали нынешние женолюбиво-прогрессивные французские авторы о цивилизующем и окультуривающем грубый тогдашний двор благотворном женском влиянии, «гигиенический момент», как сказал бы опытный оратор, играл в этом нововведении далеко не последнюю роль. Но поскольку почтенный список официально признанных королевских фавориток возглавляет живавшая в Ножане Агнеса Сорель, как нам было с нее не начать?

Вдобавок к этой своей исторической заслуге Ножан-сюр-Марн, первым из всех окружающих Париж и столь непохожих на Париж провинциальных городков, сумел воздать должное незабываемой парижской Бель Эпок, устроив у себя скверик Старый Париж, куда были перенесены из Парижа фонтанчик Уолласа и старинный вход на станцию метро «Георг V» (все это подлежало списанию и спасению). А над самым берегом Марны (пусть и не в самом удачном месте) установлен был в городке единственный из уцелевших рыночных «павильонов Бальтара». Того самого Бальтара, что строил в 1858–1864 годах павильоны «чрева Парижа», лишившегося этих архитектурных шедевров в 1972 году, через три года после закрытия знаменитого оптового рынка. Никак не оспаривая соображений высокой гигиены, потребовавших закрытия рынка в центре столицы, нельзя не отметить пренебрежения, которое нередко высказывало в те годы городское начальство – будь оно парижским, московским или пошехонским – к «модерну» истекших столетий, и пылкого пристрастия этого начальства к «самому-самому», самоновейшему. А ведь парижские павильоны Бальтара породили в XIX веке сеть великолепных крытых рынков по всей Франции. Теперь-то еще на подъезде к провинциальным городкам особые панно указывают при дороге на их сохранность как на главную достопримечательность места, но в начале 70-х годов XX века они, наверное, казались судьбоносным парижским властям устаревшими и ни к чему не пригодными. А в маленьком Ножан-сюр-Марн рассудили иначе. В городок перевезли рыночный павильон № 8 (тот, где торговали птицей и яйцами). Конечно, в Ножане порезвились над некоторой переменой облика павильона: облицевали его белой керамикой, закрыли просветы витражами, зато уж внутри павильона поместили старинный орган из былого кинотеатра «Гомон», что на площади Клиши в Париже, и воздвигли в помещении амфитеатр на полторы тысячи зрителей, сделали передвижную сцену и еще кое-что: в общем, обзавелись залом в две тысячи квадратных метров для концертов, спектаклей и выставок. Поживился Ножан и другими плодами парижского варварства (на сей раз революционного) – например, роскошным готическим порталом от разрушенной в Париже старинной церкви.

Сохранились в Ножане и собственные старинные дома XVIII века, а здешняя мэрия была со вкусом расписана художником Карбовским. Художники вообще жалуют городок: неподалеку от того места, где умер когда-то великий Антуан Ватто, в красивой усадьбе XVII века с прекрасным парком (ул. Карла VII, дом № 14–16) разместился в 1944 году старческий дом художников, завещанный государству Мадлен Шампион. При доме построены были 60 ателье, в которых и работают пожилые художники. При доме большая библиотека и великолепное собрание произведений искусства. Здесь провели последние годы жизни многие славные художники, и ни дом этот, ни городок Ножан-сюр-Марн не забыли еще светлоглазую русскую художницу Марию Васильеву, которая прожила здесь последние четыре года своей жизни. В Париже-то ее помнят, более того, память ее была недавно увековечена: в ее мастерской, что в коротеньком зеленом пассаже; выходящем на монпарнасское авеню дю Мен (дом № 21), открылся в 1998 году Музей Монпарнаса, причем открылся выставкой «Мария Васильева в своих стенах», я бы лучше сказал: «у себя дома». И надо заметить, обитатели этого островка старого Монпарнаса выдержали настоящее сражение, не только не дав пройтись по их раю бульдозерами, но и не позволив заслонить вход в свой пассаж специально спроектированными суперэлегантными особнячками (а кто-то ведь уже на них рассчитывал, кто-то что-то за них сулил). В общем, «пассаж Марии Васильевой» одержал победу над всесильной мэрией, над загребущими чиновниками, гип-гип-ура!.. Но кто она была, эта милая русская женщина, эта художница-модернистка, которую в 10-е годы XX века знал «весь Монпарнас» и которая в начале Первой мировой войны открыла на Монпарнасе благотворительную столовую для художников (кто только туда не заходил утолить голод; говорят, сам будущий кровопийца Троцкий блестел там очками и с аппетитом облизывал губы).

Родилась Мария Васильева в богатой семье в Смоленске (он немало подарил миру талантов, наш забытый Богом Смоленск!), с восемнадцати лет изучала медицину в Петербурге и училась в частной художественной школе. В 1905 году поехала в Париж изучать живопись на стипендию вдовствующей императрицы Марии Федоровны (бедняжка Дагмар Датская, ей, дважды овдовевшей, еще предстояло пережить кровавую гибель чуть ли не всего потомства). Поселилась Маша в пансионе мадам Буве, где жила также будущая Соня Делоне (по-петербургски Соня Терк, по-одесски Соня Штерн, тоже красиво). Потом училась Маша у Матисса, посещала академию Ла Палет, а мастерская у них была на пару с Олей Меерсон (столько будущих знаменитостей на каждый метр парижской жилплощади). Когда Маше было 25 лет, она уже выставляла живопись и в Париже, и в Москве, и в Харбине. И еще было в ней с избытком доброты и активности: создала с друзьями в Париже Русское литературно-художественное общество, была старостой Русской художественной академии, а потом у себя в мастерской основала «Академию Марии Васильевой», или «Свободную академию», где просто учились друг у друга, никому ничего не навязывая. Здесь у нее собирались молодые художники и музыканты, будущие звезды первой величины – Эрик Сати, Пабло Пикассо, Жорж Брак, Анри Матисс, Амедео Модильяни, Осип Цадкин, Фернан Леже, Маревна, Блез Сандрар…

Но вот грянула Первая мировая война. Деятельная Мария не только открыла столовую для неимущих собратьев, но и пошла сотрудничать в Красный Крест. А тут еще замучили беспокойство и тоска по родине – поехала в Россию повидаться со своими. Что значит «поехала»? Еле-еле добралась с приключениями через Сербию, Грецию, Болгарию, Румынию… В России она успела принять участие в двух авангардных выставках, а в 1916 году уже вернулась через северные страны в Париж, ставший ей домом. Тогда она и начала создавать куклы-портреты из папье-маше, клеенки, проволоки. Когда большевики подписали Брестский мир, русскую гражданку Васильеву посадили в лагерь Фонтенбло. Друзья (А. Салимон, супруги Леже) добились ее освобождения и вручили ей по возвращении из лагеря ее собственного, уже к тому времени годовалого сыночка. Мастерская ее оказалась разграбленной, но выдумки и работы пока хватало, жизнь продолжалась: художница оформляла балеты, помогала расписывать новое кафе на Монпарнасе («Ла Куполь» – там и нынче на меню ее картиночки, и любой официант вам покажет, где тут на столбах роспись Васильевой)…

АВТОПОРТРЕТ МАРИИ ВАСИЛЬЕВОЙ

Фото Б. Гесселя

Потом снова были выставки, салоны, заказы, куклы, картины, личная жизнь и жизнь друзей-русских, друзей-французов (их было множество). И только в 1953 году переехала она в «художественный» старческий дом, что в Ножан-сюр-Марн… Но она еще и после этого участвовала в Салоне независимых. А парижские художники устроили выставку ее работ в своей столовой. В 1955 году (за два года до ее смерти) была еще ее ретроспективная выставка в галерее От-Паве…

И вот в 1998 году имя Марии Васильевой оказалось вписанным в историю Монпарнаса и Старого Парижа. В ее мастерской – музей Старого Монпарнаса, да и весь пассаж, выходящий на авеню дю Мен, носит имя Марии Васильевой…

Но последний приют Васильевой – у нас на пути, в Ножан-сюр-Марн: эти деревья она видела из окна тридцать лет тому назад…

ЗАМОК ШАН, КОТОРЫМ ВЛАДЕЛИ И ПУАССОНЫ ДЕ БУРВАЛЛЭ, И КОНТИ, И МАРКИЗА ДЕ МАРБЁФ И КОТОРЫЙ ПРОСЛАВИЛА МАРКИЗА ДЕ ПОМПАДУР

Надо сказать, что многие художники и писатели (Рене Магритт, Эрве Базен и другие) не пренебрегали здешним зеленым раем, но по-настоящему эти края сумела некогда оценить былая обитательница парижского правобережья, а позднее фаворитка Людовика XV мадам де Помпадур. В замке Шан-сюр-Марн (Champs-sur-Marne), бывшем некоторое время ее резиденцией, а позднее украшенном хозяевами со всем шиком эпохи Регентства, посетители с особым вниманием осматривают комнату мадам де Помпадур, с которой в популярности может соперничать лишь тамошний «китайский салон». Маркиза де Помпадур (построившая на Французском Острове множество замков и вилл) этот замок снимала лишь в течение двух лет у герцога де Ла Вальер. Позднее замком до самой Революции владела мадам де Марбёф, а еще столетие спустя им всерьез занялся новый хозяин – Луи Казн д’Анвер, от сына которого замок и перешел к государству. Замок был построен для финансиста времен Людовика XIV Пуассона де Бурваллэ в 1701–1707 годах, но усовершенствовался он, как вы поняли, еще долго. Здесь можно увидеть ныне не только знаменитый французский сад – здесь в интерьере множество роскошных салонов и столовая с прекрасными картинами. Следует отметить, что это одна из самых старых во Франции столовых в замках. Дело в том, что почти до XVIII века во французских замках вообще не было постоянных столовых: обедали в роскошных замковых вестибюлях, где по случаю обеда и ужина не просто «накрывали на стол», но и «устраивали стол». Но вот в XVIII веке появляются постоянные столовые, а в них – постоянные столы. Поначалу столы эти накрывали шерстяными коврами, а чуть позднее стали накрывать вышитыми скатертями. Как медленно, о боже, совершенствуется мир, каким несовершенным получили его из рук своих грамотных предков наши прапрапрадеды. Когда читаешь, что все эти благородные поэты-рыцари, встав из-за обеденного стола, отходили помочиться у ближайшей стены того же обеденного вестибюля (и только извращенец Ришелье отчего-то мочился в камин), благодаришь судьбу, которая задержала твой приход в этот несовершенный мир хотя бы до появления сортиров… Но зато какая мебель была в этом замке Шан-сюр-Марн, какая живопись, какой парк! И, насколько мне помнится, русский Серебряный век, русские «мирискусники» не придирались к несовершенствам тогдашней канализации, а видели в «галантном веке» одну лишь неизбывную галантность:

Это стихи Михаила Кузмина, так что дальше в них идут застенчивые рассуждения о преимуществах «мужской дружбы» перед обычной любовью. Впрочем, «галантный век», похоже, был более гетеросексуален, чем Серебряный век…

Восточные пригороды столицы изобилуют старинными церквами и замками, так что и музеев здесь множество – чуть ли не в каждом маленьком городке музей. В лесу близ Жоссиньи стоит замок с великолепным интерьером, построенный в 1743 году. Однако, еще и не доезжая до Жоссиньи, можно увидеть известный во всем мире по романам Марселя Пруста знаменитый замок Германтов (Guermantes). Какой же европейский или американский интеллигент не посетит здешний музей в поисках своего утраченного времени или еще не прочитанного Пруста?

В том, что Пруст еще не бывал в здешнем замке, когда имя Германты стало мелькать в его эпопее, – в этом как раз нет ничего странного: писателю не обязательно все видеть, ему нужно найти слово для обозначения того, что он намечтал. Слова, навеянные районом Бри, показались Прусту самыми что ни на есть самыми. У него не только герцог Германтский в романе присутствует, но и Одетта де Креси, и Робер де Сен-Лу тоже названы по здешним местам. А сюда, в настоящий Германт, который он прославил, Пруст попал лишь позднее, во время Первой мировой войны, притом всего на несколько часов. И все же спасибо ему как гиду – в замок он нас с вами привел замечательный…

Поместье Германтов с самого 1580 года принадлежало семейству Виоль. Бывший королевский советник Клод Виоль затеял строительство нынешнего замка в начале XVII века: на голубятне, что сохранилась при входе в английский парк, есть дата – 1631. От Клода Виоля замок перешел к его сыну Пьеру, который в 1633 году был председателем Парижского парламента. По краям главного корпуса стояли здесь тогда два кирпичных павильона с крутыми аспидными крышами. Но самая знаменитая часть замка, галерея, прозванная Прелестной Бесполезностью, была построена лишь в конце XVII века Клодом Перро, украшена в самом начале XVIII века и дошла до наших дней в прекрасной сохранности. Корпуса замка, идущие зигзагом, как буква Z, лучше всего, говорят, видны с самолета. Но мы с вами не спеша обойдем их пешком, начиная с Итальянской комнаты, в которой сохранились дата ее постройки, 1745 год, и инициалы знаменитого Пьера Виоля – PV. Здешнюю роспись потолка, медальоны и лепку приписывают мастерам так называемой Второй школы Фонтенбло. В комнате Виоля сохранились без реставрации все росписи французского стиля, еще точнее, стиля Людовика XIII – пожалуй, самые старые в замке: 1633 год. Две сплетенные буквы V напоминают о бракосочетании Пьера Виоля и Марии Балле (Viole – Vall?e). Ну а столовая, как легко догадаться, переделана из былого вестибюля.

Из окон Музыкального салона с его декором из флейт и скрипок открывается великолепный вид на королевскую аллею и зеркало пруда – до самых гротов.

В Желтом салоне есть портрет канцлера де Мопеу кисти Ван Лоо. Юному Людовику XIV вместе с Анной Австрийской пришлось однажды (в пору Фронды – 27 июня 1652 года) заночевать в Королевском салоне замка Германтов. В память об этом король подарил хозяевам два портрета кисти того же Ван Лоо – свой и супруги.

Ну и наконец, главная приманка замка – стеклянная галерея Прелестная Бесполезность, законченная к 1700 году под наблюдением Робера де Котта и Клода Перро. Галерея имеет в длину больше тридцати метров и освещена восемнадцатью панорамными окнами. По картонам де Котта в галерее выполнены фигуры римских императоров, а между окнами висят копии Мереля, воспроизводящие самые знаменитые картины эпохи. Хрустальные люстры, зеркала, паркет… Более поздняя потолочная роспись, осуществленная одним из учеников Делакруа… В общем, как утверждают специалисты, это один из самых великолепных памятников эпохи, дошедший до нас в завидной сохранности.

В долине Марны есть еще замок Ферьер, есть старинные церкви, но, конечно, настоящим Эльдорадо эта долина Марны предстает не глазам взрослых, а глазам восхищенных деток. Здесь и раньше уже создавали детские парки на темы легенд и древней истории, но вот в начале 90-х годов прошлого века труды эти по умножению радостей детства завершились созданием в Марн-ла-Валле европейского Дисниленда. Во Франции, где туризм является главной отраслью национальной индустрии, ревниво следят за популярностью (и доходностью) французских достопримечательностей и приманок, так что ни от кого не ускользнул тот момент, когда Эйфелева башня с ее чуть не шестью миллионами посетителей в год передвинулась на седьмое место, а на первом среди туристов-иностранцев (хотя, вероятно, только на втором среди гуляющих французов – вслед за лесом Фонтенбло) засиял огнями несравненный парижский (и при этом американский; что может быть блистательней – сразу и парижский, и американский), первый и единственный в Европе парк Дисниленд, который (с его двенадцатью миллионами посетителей в год) давно потеснил в сердцах туристов и собор Нотр-Дам, и блошиный рынок на северной окраине Парижа, и Версаль, и Центр Помпиду, не говоря уж о каком-нибудь там Лувре или Монмартре с их пятью миллионами посетителей. Недаром составители одного из новых французских путеводителей всякие эти побочные вылазки в Лувр, на Монмартр, в музей Орсэ, на Елисейские Поля и площадь Конкорд, в Марэ или к отелю Инвалидов вынесли в отдел «путешествий по окрестностям Дисниленда», в «окрестностях» которого и размещается отныне этот несколько устаревший и старомодный город Париж.

ЗНАМЕНИТУЮ ГАЛЕРЕЮ ЗАМКА, УВЕКОВЕЧЕННОГО ПРУСТОМ, ПРАГМАТИКИ ПРОЗВАЛИ ПРЕЛЕСТНОЙ БЕСПОЛЕЗНОСТЬЮ. ОНА И ВПРЯМЬ БЕСПОЛЕЗНА, НО ПРЕКРАСНА – КАК ВСЯ ИЗЯЩНАЯ ЛИТЕРАТУРА, КАК СЛОВА И МУЗЫКА…

«Ну а что Дисниленд?» – не раз спрашивал я у детей и взрослых, уже потратив сотни две долларов на билеты для дочкиных поездок в этот рай, но еще не собравшись туда заглянуть сам. «Замечательно… – с достоинством отвечали взрослые. – Такая фантазия». «Лучше всего на свете!» – восклицала моя доченька.

Что ж, заглянем туда ныне и мы с вами, нам по пути, это ведь все тот же район Бри, знаменитый своими сырами, которые, кажется, к происхождению Дисниленда не имеют никакого отношения. Но поскольку не может все-таки столь старая страна, как Франция, не иметь отношения к происхождению всего на свете, то напомним почти научную гипотезу о том, что фамилия Дисни или, как говорят русские, Дисней – нормандского происхождения. Гипотеза утверждает, что это нормандский солдат Хью д’Исиньи из деревушки Исиньи-сюр-Мер принял английское подданство в ту пору, когда у них на берегу царили англичане, а в XVII веке одна из ветвей его семьи перебралась в Ирландию, откуда ей грех было не эмигрировать в XIX веке в Америку – все сбежали, кто смог. Вот в результате всех этих козней судьбы Уолт Элиас Дисни, будущий отец Микки-Мауса и Дисниленда, и был рожден в 1901 году не на тихом нормандском побережье, а на шумном озерном берегу – в Чикаго. Между прочим, американское командование при высадке десанта в Нормандии в 1944 году дало операции кодовое название «Микки-Маус», и это еще раз доказывает, что генералам всегда все известно лучше, чем нам, даже самые смутные из исторических гипотез им известны.

В 1955 году, получив свой четвертый, а может, уже и пятый по счету «Оскар» за мультфильмы, Уолт Дисни открыл в США свой первый Дисниленд. В Америке этих парков сейчас уже несколько, а вне Америки был раньше только один – в Японии. Зато вот теперь есть и европейский Дисниленд, открывшийся на Марне в апреле 1992 года, после четырех лет строительства. Открылся он под названием Евро-Дисней, а ныне носит титул Парижского Дисниленда.

Строительство тут развернулось поистине гигантское. Нужно было не только застроить всеми этими фантастическими павильонами и аттракционами, ресторанами и современными отелями 1900 с лишним гектаров, но и устроить тут пруды, искусственные реки и лужайки, засадить их сказочными садами и деревьями – в первую очередь деревьями, которые некогда составляли славу здешних лесов, но давно исчезли вместе с лесами, а также, конечно, экзотическими калифорнийскими или канадскими деревьями, ибо нельзя же размещать форты и салуны Дикого Запада в дубовой роще. Так над былыми пашнями и лугами поднялись гигантские туи, кокетливые сербские ели, пурпурные буки, краснолистые каштаны, ливанские кедры, чилийские араукарии, колорадские елки, кавказские серебристые тополя, ну и кактусы, конечно, – какая же это Мексика без кактусов, где вы видели ковбоев без шляп и кактусного пейзажа? Надо сказать, что с кактусами здешним лесникам и садовникам безмерно повезло. Уникальную коллекцию в 200 кактусов подарила Дисниленду мадам Дегёрс, жительница соседнего с парком городка Ланьи (Lagny). Это от Ланьи пошли в старину знаменитые ярмарки Шампани, это Ланьи пережил какую-то смертельную лихорадку, от которой его исцеляла сама Жанна д’Арк, но вот как туда попали кактусы? Оказалось, что у симпатичной мадам Дегёрс из провинциального Ланьи был обычай все события жизни отмечать посадкой нового кактуса. «Откуда столько взялось событий?» – удивитесь вы. Так ведь это зависит от того, что считать событием. С возрастом каждый безбедно прожитый день начинаешь считать событием. К тому же, зная слабость мадам Дегёрс, друзья ее специально для нее изобретали события и дарили ей кактусы. Все эти кактусы сгодились Дисниленду с его огромным, на сотни гектаров, сказочным садом. Уже отдалившись от паркинга или выйдя из поезда электрички, вы становитесь на движущуюся дорожку (французское название – «тапи рулан», ползущий ковер, и оно точнее, ибо дорожка-то горизонтальная); встав на движущуюся ленту в прозрачном коридоре, вы видите по сторонам море цветов, и мхи, и деревья. Играет музыка, потому что вы уже попали в волшебный сад, в волшебный мир, в американский детский рай.

К тому времени, как вы сойдете с «ковра» близ отелей, исчезнут последние сомнения в том, что вы оказались в театрализованном сказочном мире, потому что вас будет окружать уже не только музыка, но и ряженые, и цветы, и огни – иначе говоря, атмосфера игры и праздника…

Кто усомнится в том, что при нашем чадолюбии такому парку успех просто гарантирован? Однако начинался этот веселый бизнес не без трудностей. Папы и мамы готовы были раскошелиться для детишек на билеты, но европейцы все же не японцы, и Париж не за тридевять земель от Амстердама или Бонна. Так что семьи приезжали в своих трейлерах, и пустыми стояли роскошные дорогие отели, и кемпинг, и бунгало, и площадки для гольфа. Бесчисленные рестораны скучали в безлюдстве, а хозяйственные голландцы и немцы, не говоря уж о поляках или словаках, оделяли детишек бутербродами, вынимали из рюкзачка свои бутылки с молоком и кокой, что обходилось им во много раз дешевле. Но парк-то при этом прогорал. Ну а потом притерпелись люди к здешним бешеным ценам, раскрутились: народ валит валом. И допоздна, по-голливудски, по-бродвейски, сияет огнями Дисниленд, и светятся окна в полдюжине огромных отелей, и бродят какие-то взрослые по площадке для гольфа, и звучат почти трезвые песни… А дети после бурного дня спят в номерах, и снятся им Индиана Джонс, Буффало Билл, Алиса, Пиноккио, бешеный поезд, «русские горы» (те, что в России прозвали «американскими»). Снится им во всех фантастических подробностях главный парк, так называемый «тематический парк».

–?Ну а что там самое-самое? – спрашивал я у своей дочки всякий раз, когда она возвращалась из Дисниленда в Париж. – Небось Мишка-Маус, Микки-Мышка?

–?Ой, поезд, бешеный поезд! – говорила она. – Ой, Индиана Джонс, «Храм Судьбы», и еще горы…

–?Ну вот ужо и я как-нибудь соберусь.

Собираясь, я изучал путеводители. Понял, что начинать надо будет от главного входа в тематический парк, близ отеля «Дисниленд». Там и приходится решать, куда прежде всего отправиться. Пройтись ли по американской Главной улице – Мейн-стрит – до Центральной площади – Сентрал Плаза, откуда уже совсем недалеко до замка Спящей Красавицы, до городка Пиноккио, дома Белоснежки и семи гномов; или взять левее – к хижине Робинзона, а оттуда – к острову Приключений, Эдвенчер-айленд, а дальше уж в страну пиратов Караибского моря; или пойти прямо – к Питеру Пэну, к карусели Ланселота, к лабиринту Алисы. Вряд ли за день все это обойдешь, а если и обойдешь, все равно останутся за обочиной страна Утопии, Видеополис, Визионариум, страна Будущего, страна Открытий – Дискавериленд, страна Летающих аппаратов и подводный мир Наутилуса, а также Дом привидений, которых, говорят, числом 999, и павильон киномагии с Майклом Джексоном на ненашей планете… Да и слева от нас прошлепают тогда по реке незамеченными старинные корабли марктвеновской Миссисипи, и промчатся поезда по склонам Биг-Тфан-дер-Маунтинз, и останутся маячить в дреме форты Дикого Запада…

Любезные гиды советуют не пугать самых маленьких, пусть идут в страну Волшебных сказок, пусть себе идут к феям, пусть полетают с Питером Пэном, покружатся на лошадках с Ланселотом, покружат в лабиринте Страны Чудес с девочкой Алисой…

Помню, как с первой своей экскурсии моя десятилетняя дочка (ах, вот и ей уже 28!) принесла фотографию: Алиса выбежала ей навстречу, обняла ее, и дочка глядит в объектив – испуганная и счастливая, и верит и не верит в свою удачу.

После четвертого посещения Дисниленда (ей уже было лет 11) она сказала, что надо идти в страну Приключений – чтобы мурашки по коже, и непременно – в «Храм Судьбы». Вот туда мы с вами, пожалуй, сейчас и двинемся за мурашками – через остров Приключений. Тут, собственно, даже два острова. Соединяют их два моста. Один – плавучий, через обломки кораблекрушения, другой – подвесной, по воздуху, тоже дух захватывает. Один остров пришел из «Робинзона Крузо», другой – из романа Стивенсона «Остров сокровищ», оттуда же и затонувший корабль, и скала-череп, и пещера Бен Гуна… Путешествие тревожное, тревожная музыка, хохот пиратов в траве и пиратское зеркало, выслеживающее врага…

Ну а добравшись до «руин» старинного храма среди джунглей, попадаешь в атмосферу спилберговских фильмов о неистребимом археологе по имени Индиана Джонс, или Инди. Во дворике ржавеют брошенные джипы археологов, в ящиках пылятся их находки, забытое белье на веревке. Дальше заросли все гуще, входим в таинственный храм, поднимаемся по лестнице. Каменные кобры стерегут каждый наш шаг… Садимся в вагонетки – назвался груздем, полезай… И тут начинается бешеная гонка – вверх, вниз, во тьму, к небу, вверх ногами… От ужаса и восторга повизгивают девчушки в передней вагонетке: во мраке все пропорции меняются, все что-то чудится, что-то грезится… Натерпевшись страху, выходишь живым и, утирая пот со лба, произносишь любимую фразу из школьного анекдота: «Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие…» Но потом видишь, какие счастливые лица у двух испуганных девчушек из передней вагонетки, вспоминаешь, что тут еще много будет таких страстей и всяких домов с привидениями и еще бог знает чего, вспоминаешь, что это же для широких масс задумано (а для узких, так для них и в Америке, и в Париже все есть свое – и музей Гугенхейма, и элитарные библиотеки, и концерты), вспоминаешь и думаешь, что напрасно здешние «интелло» предрекали Дисниленду в Европе полный провал и финансовый крах, нет, нет, парк давно оправился и вполне процветает… А те две девчушки, что повизгивали в передней вагонетке, они уже храбро уселись в байдарку. «Дай коры мне, о береза…» Пока я вспоминаю ими не читанных Генри Лонгфелло и Ивана Бунина, они уже плывут навстречу новым приключениям, мимо Пустынного острова, в Аризону, в Уту (или, как говорил Набоков, в Утаху), в Рио-Гранде и Колорадо, на север Калифорнии, к Сакраменто, где лихие парни искали золото, и дальше – на завоевание Дикого Запада… И в Луизиану плывут, которую здешний хваленый гений Наполеон Бонапарт заодно чуть не с целой Америкой продал за смехотворную сумму в 15 миллионов долларов…

Оставив байдарку, можно сесть на старинный поезд, а потом пересесть в трамвайчик (из тех, что ходили в Сан-Луи, в Саратоге и в Сан-Франциско), в который впряжены першероны, послушные кучерам в ливреях. История Нового Света и самые знаменитые уголки его природы – все тут есть, и все обслуживается новейшей технологией, всюду неистощимая выдумка и размах.

Вечером Главная улица будет вся в бесновании огней, но здесь и днем люди толпятся возле аттракционов, раскупают американские сувениры, здесь тебя окружают дома викторианской Америки, горят газовые рожки, манит яркими красками реклама, здесь появляется сам Микки-Маус и фотографируется с публикой, всем сердечно пожимая руку, как кандидат в президенты избирателям… А я, листая за столиком кафе справочный буклет, вспоминаю сегодняшнюю прогулку по парку и узнаю, что в нем было посажено в предвкушении моего визита 360 000 деревьев, было завезено сюда 10 миллионов килограммов цемента, чтобы создать 68 000 квадратных метров скалистой поверхности, ну а заодно истрачено 500 000 литров краски…

Глядя на счастливые лица вокруг, я думаю, что, может, и не напрасно истрачено. Или все же напрасно?

–?Уж они на этом заработают, – говорит мой русский спутник.

–?Так что, стало быть, не напрасно? – спрашиваю я.

–?Еще бы, – вступает в разговор француз за соседним столиком. – Столько рабочих мест… Им повезло, здешним жителям. А сколько их работает в ресторанах, в отелях…

Дети, которым еще не спится, нас не слушают, они убегают на Плазу: какая-то там появилась знаменитость: сам Микки-Маус, Минни, папа Карло-Джепетто с Буратино-Пиноккио, Алиса, какой-то из семи гномов (а может, и все семь), Бемби, ослик, Золушка, собака Динго, Серый Волк, Маугли, Мэри Поппинс, три поросенка, Питер Пэн, Братец Кролик, Робин Гуд, Винни Пух… Как видите, здесь свои знаменитости. И если появятся дядя Саркози или дядя Обама вместе со страшным бородатым убийцей, дышащим на ладан, – Бен Ладеном, их здесь никто не узнает…

Допускаю все же, что ограниченный временем и не слишком охочий до индустрии массовых зрелищ странник после высокоинтеллектуальной прогулки по прозрачному замку Германтов не поспешит в шумный рай Дисниленда. Но здесь, на Марне, как я упоминал уже, целое созвездие старинных замков и музеев, а всего в нескольких километрах к северу от замка Германтов – древний Ланьи-сюр-Марн (Lagny-sur-Marne). К нему и направим свои стопы.

Город этот, непомерно разросшийся ныне, как все близкие к Парижу города, уже и в IV веке был известен как Латинус. В VII веке ирландский монах (позднее он звался святой Фурсий) основал тут аббатство, а в XI веке обветшавшие монастырские здания были восстановлены тщанием графа Вермандуа и короля Гуго Капета. Ланьи был городом, пограничным с Шампанью, городом торговым и укрепленным. Но в эпоху Франциска I (в 1544 году) город оказал сопротивление Парижу, был взят, разграблен и с той поры утратил прежнее благосостояние. Местная церковь Богоматери и Святого Петра (XIII век) славится чистотой линий и стройностью интерьера. Историю ее связывают с исцелением людишек от поражавшей местное население в XII веке страшной лихорадки. Здесь чтут память о чуде оживления мертвого ребенка Жанной д‘Арк, проезжавшей через город в 1430 году.

Фонтан Святого Фурсия, как и в XIII веке, стоит в центре города, а питает его источник, протекающий в крытом зале на улице Доктора Нодье: из трех бронзовых голов XVI века плещет вода. По краям старинной площади – пять крытых рынков XII века, а в местном музее – находки трудолюбивых археологов…

Двинувшись от Ланьи дальше на восток, мы попадем в деревушку Куврэ (Coupvray), которая гордится одним из своих сыновей, перенесенным полвека назад с деревенского кладбища в парижский Пантеон. Звали его Луи Брайль, и жил он в доме своего отца, деревенского шорника, на краю деревни. Ему было три года, когда он поранил глаз в мастерской у отца и ослеп. А к двадцати годам он изобрел свою знаменитую азбуку для слепых, стал профессором и посвятил свою жизнь обучению незрячих. Отчий дом его превращен ныне в музей.

Еще чуть дальше 34-я госдорога пересекает реку Гран-Морен (Grand Morin), и местечко у переезда содержит в своем названии и указание на мост, и воспоминание о женском бернардинском монастыре XIII века – Куйи-Понт-о-Дам (Couilly-Pont-aux-Dames). В монастырь этот после смерти Людовика XV была сослана знаменитая его фаворитка – красавица мадам дю Барри, от маленькой парижской продавщицы и уличной девки поднявшаяся на уровень любовницы Людовика XV, покровительницы искусств и великой модницы. Она, впрочем, пробыла в монастыре недолго, король Людовик XVI разрешил ей поселиться в ее великолепном имении, в Лувесьене, вместе с ее возлюбленным, герцогом де Бриссаком. Потом пришла революция, герцог был убит, а самой мадам дю Барри в незабываемом 1793 году отрубили голову на гильотине. Что касается монастыря на берегу реки Гран-Морен, то он был разрушен в начале революции, но некоторые из находившихся в нем произведений искусства XIV, XVII и XVIII веков были перенесены в здешнюю церковь Святого Георгия.

В 1902 году, за семь лет до своей смерти, знаменитый актер Констан Коклен (по кличке Коклен Старший), тот, что сыграл роль Сирано де Бержерака, устроил в своем доме приют для престарелых актеров театра и эстрады. При доме этом возник и Музей театра, где выставлены портреты театральных знаменитостей начала века – того же Коплена, Тальма, Саши Гитри, Режан, Сары Бернар, а также их костюмы, сувениры, картины, бюсты… Туристы любят посещать этот музей: вопреки всем пессимистическим прогнозам, любовь к театру в Европе не умерла.

В одной из соседних деревень, в Вильер-сюр-Морен, тоже прижились актеры и художники, так что во Франции все же есть свои Малеевки и Переделкины, свое Внуково и свое Комарово, хотя нельзя сказать, чтобы государство проявляло здесь хоть какую-нибудь щедрость к творцам (разве только по линии партийных выгод).

Следующая средневековая деревня, Креси-ла-Шапель (Cr?cy-la-Chapelle), отчасти обязана своим выживанием омывающим (и ограждающим) ее речным рукавам, а отчасти, конечно, боевым укреплениям, скажем, средневековому замку, что стоял близ церкви Святого Георгия. На левом берегу реки еще сохранились старинные оборонительные башни – башня Святых, башня Шатлен и башня Мижон. В этой деревне веков семнадцать тому назад отдыхали путники по дороге на ярмарки былой Шампани.

По берегам реки сохранилось немало мельниц, а также старинных бельевых (каменных, конечно) корыт и прочих стиральных приспособлений (lavoirs) – вроде как на берегу Плещеева озера у Переславля-Залесского. Французские художники обожали писать эти мирные берега Гран-Морен. Особенно часто работали здесь Коро, живший близ моста у своего друга Шатлена, а также Дюнуайе и Сегонзак.

Соседняя деревня, Шапель-су-Креси (Chapelle-sous-Cr?cy), недавно объединена решением уездного начальства с деревней Креси-ан-Бри (Cr?cy-en-Brie). Здешняя приходская часовня Нотр-Дам, построенная в 1230 году, конечно, не раз перестраивалась, но и в нынешнем виде остается жемчужиной готической архитектуры Французского Острова (который, как вы успели заметить, не беден готикой). Место тут низкое, часовню часто заливали паводки, и ее укрепляли косыми арками (аркбутанами), их анфилады и придают средневековой часовне особую элегантность. Колокольня здесь с крышей, украшенной четырьмя «щипцами», типичными для района Бри (как вы могли заметить, старинная архитектура жилья и храмов сохраняет и поныне свою специфику в каждом районе Франции – чего не скажешь о здешних «хрущобах» и новостройках). Интересен западный фасад часовни с его контрастом окон XIII и XV веков. Производя реставрацию нефа в XV веке, здешние строители бережно сохранили растительные узоры и маски на более древних капителях. В интерьере церкви можно увидеть резное деревянное распятие XVI века, Богоматерь с младенцем XIV века и статую святого Фиакра, покровителя садов.

Среди европейских широких масс места эти, конечно, больше славятся своими сырами, чем своими средневековыми часовнями. Сыров здесь изобрели великое множество. Их все называют сырами «бри» (а иногда называют и «доброй ракушкой» или «добрым колесиком»). Держат их в холодном подвале примерно месяц – так они сохраняют свежесть и мягкость. Разнообразие их может удивить приезжего – изготовляют здесь «синие» сыры Mo и Мелэна, «черные» сыры Нантёя (выдержка четыре месяца), козьи сыры Шеврю. Во всяком случае, при слове «куломье» французу прежде всего вспоминается колесико сыра, а потом уж (в зависимости от жизненного опыта) – пейзажи Коро, часовня в Креси, счастливый воскресный день на берегу реки Гран-Морен («Ах, мы тогда только-только сыграли свадьбу…»).

При слове «куломье» вспоминается, впрочем, и сам средневековый городок рыцарей-храмовников Куломье (Coulommiers), что так недалек от Парижа. Имя свое городок выводит из римского Каструм Колумбариум (Голубиная Крепость): во времена Цезаря здесь стояли лагерем римляне. От более поздних времен сохранилась здесь Командерия тамплиеров. После того как король Филипп Красивый ликвидировал этот богатейший орден, большая часть строений перешла к монахам-госпитальерам, создавшим орден Кавалеров Мальты.

В XVII веке Катрин де Гонзаг, она же герцогиня Лонгвиль, заказала знаменитому архитектору Саломону де Броссу построить ей здесь замок. Судя по руинам, это было настоящее чудо, но наследники герцогини не утруждали себя ни ремонтом, ни реставрацией замка и привели его в состояние весьма жалкое. Замок был разрушен в 1750 году. Осталась лишь церковь Капуцинов. А жаль! Ведь и места эти, и образ Катрин де Гонзаг навеяли некогда мадам де Лафайет ее роман «Принцесса Киевская». Так что непременно побродим все же среди руин в Парке Капуцинов… И конечно, непременно побродим по базару среди сыров в этом знаменитом центре «молочного Бри». А если попадем сюда весной, то можем посетить старинные ярмарки – и сырную, и винную. Этот край ведь и до сих пор богат вином, и молоком, и медом, и сыром…

Оглавление книги