Книга: Афины: история города
Марк Твен и Акрополь
Марк Твен и Акрополь
У Марка Твена от поездки по Греции остались впечатления более приятные. Он посетил Афины в 1867 году, во время развлекательного круиза в Европу и Палестину на пароходе «Квакер Сити». Это путешествие положило начало путешествиям американцев в Европу с культурно-познавательными целями. Поездка обходилась туристам в 1.25 доллара за день на взрослого человека, кроме того, им советовали иметь запас по 5 долларов золотом на человека из расчета на каждый день, проведенный на берегу. (Чтобы получить представление о сегодняшних расходах, эти цифры следует умножить на число от 5 до 10.) Знаменитости, которых ожидали на борту, в последний момент отказались от путешествия, и компанию Марку Твену составляли главным образом профессора, священники, док-гора и овдовевшие дамы — это был круиз компании «Суон Хелленик» без заказа услуг экскурсоводов. Твен расплатился за поездку, послав несколько путевых заметок в калифорнийское издание «Дейли альта», по 20 долларов за каждую. Его больше интересовали собратья-туристы и местные жители, чем древние руины. Но в Афинах он не стал описывать картину богатства, разнообразия и причудливости жизни улиц, как, например, поступил в Константинополе. Во всяком случае, Афины показались писателю по-домашнему более привлекательными, рациональными, наконец, более «европейскими», чем типично восточный Константинополь.
Когда «Квакер Сити» причалил в гавани Пирея и американцы уже вовсю разглядывали Афины в подзорные трубы, рассуждая, где какой памятник, начальство порта запретило высадку. Действовал одиннадцатидневный карантин. Карантин в XIX веке был делом нешуточным, хотя на борту комфортабельного судна проходил далеко не столь тягостным образом, как в убогих приморских кварталах. Твен и три его спутника решили покинуть корабль. Ночью, когда луну скрыли облака, они тайком проскользнули на берег и прошли через Пирей в Афины, перебудив по дороге всех собак. Они выбрались на какую-то сухую, свежевспаханную землю, миновали виноградники, обрывая по пути сочные ягоды. Наконец поодаль проявились загадочные розоватые очертания. Авантюристы продолжали путь по широкой белой дороге, миновали каменный акведук, поднялись на скалистый гребень и вдруг вышли к Акрополю. Они не смогли ни пройти в ворота, ни перелезть через стену, пришлось кричать, пока не проснулись четверо греков-стражников. «Мы стали шуметь и возмущаться у ворот, — писал Твен, — и они, получив от нас взятку, открыли ворота»[3].
Так произошла встреча с Акрополем. Твен и его друзья
…ступили на плиты чистейшего белого мрамора, истертые множеством ног. Омытые лунным светом, перед нами предстали самые благородные из когда-либо виденных нами руин — Пропилеи (главный вход в Акрополь), маленький храм Минервы (храм Афины Ники), храм Геркулеса (Эрехтейон) и величественный Парфенон (эти названия мы почерпнули от греческого гида, которому казалось, что семидесяти туристам большего знать незачем). Все они сложены из белоснежного пентеликонского мрамора (добытого на горе Пентели, в нескольких милях севернее Афин), но от времени он приобрел розоватый оттенок. Однако там, где излом еще свеж, мрамор сверкает белизной, точно первосортный рафинад. Шесть кариатид, шесть мраморных женщин в ниспадающих мягкими складками одеяниях, поддерживают портик храма Геркулеса, но другие храмы окружены массивными дорическими и ионическими колоннами, чьи каннелюры и капители еще не совсем утратили былую красоту, хотя над ними и пронеслись века и они претерпели не одну осаду… Большинство величавых колонн Парфенона еще стоят, но кровли нет. Двести пятьдесят лет тому назад он был в полной сохранности, но артиллерийский снаряд попал в расположенный поблизости венецианский пороховой погреб, и взрывом храм был разрушен и лишен кровли. Я мало что помню о Парфеноне. Несколько фактов и цифр, которые я привел здесь ради людей с плохой памятью, взяты мною из путеводителя.
Писатель осматривал Парфенон поспешно, и это проявилось в небрежности подачи фактов: снаряд, попавший в пороховой погреб, был венецианским, а сам погреб — турецким. А как в лунном свете можно было увидеть розоватый цвет? Однако традиции жанра требовали указания деталей, которых автор, возможно, и не видел.
Повсюду во множестве белели статуи богов и богинь на мраморных постаментах — одни без рук, другие без ног, третьи без головы, но в лунном свете все они казались скорбными и пугающе живыми! Со всех сторон они обступали незваного полночного гостя, глядели на него каменными очами из самых неожиданных уголков и ниш, всматривались в него из-за груды обломков в пустынных переходах, преграждали ему путь к сердцу форума и, безрукие, властно указывали ему выход из святилища; в лишенный кровли храм с небес заглядывала луна и косые черные тени колонн ложились на усыпанный обломками пол и разбитые статуи…
Мы вышли на заросшую травой, усеянную обломками площадь за Парфеноном. Всякий раз, как в траве внезапно забелеет каменное лицо и уставится на нас неживой взор каменных глаз, мы вздрагивали. Казалось, мы попали в мир призраков и вот-вот из мрака выступят афинские герои, жившие двадцать веков назад, и проскользнут в древний храм, который им так хорошо знаком и которым они так гордились.
Полная луна поднялась уже высоко в безоблачном небе. Незаметно мы подошли к высокому зубчатому краю цитадели, заглянули вниз — и обмерли! Что за зрелище! Афины в лунном свете!.. Город раскинулся по равнине у наших ног и был виден весь, как будто мы глядели на него с воздушного шара. Мы не могли различить улиц, но каждый дом, каждое окно, каждая льнущая к стене виноградная лоза, каждый выступ были ясно, отчетливо видны, словно средь бела дня; и при этом ни ослепительного блеска, ни сверкания, ничего крикливого, ничто не режет глаз, — безмолвный город, весь облитый нежнейшим лунным светом, был словно живое существо, погруженное в мирный сон. В дальнем конце — небольшой храм, его стройные колонны и богато украшенный фасад так и сияли, и от него нельзя было оторвать глаз; ближе к нам, посреди обширного сада, белеют стены королевского дворца, сад весь озарен янтарными огнями, но в ослепительном лунном сиянии его золотой убор меркнет, и огни его мягко мерцают среди зеленого моря листвы, словно бледные звезды Млечного Пути. Над нами вздымаются к небу полуразрушенные, но все еще величественные колонны, у наших ног — дремлющий город, вдали серебрится море. В целом свете не сыщешь картины прекрасней!
Правда или вымысел? Некоторые детали указаны неверно, но романтическое описание в подробностях показывает нам Акрополь, еще не разобранный на части археологами и дельцами от культуры, не превращенный в музей.
Акрополь по сей день остается сердцем туристических экскурсий в Афинах. На страницах этой книги мы встретимся со множеством людей, посетивших Афины, узнаем их впечатления, поговорим о чувстве узнавания и сопричастности, чего обычно не испытывают греки. Именно эти переживания толкают гостей города к рассуждениям о Греции и греках. Первый граф Литтон, малоизвестный поэт и дипломат XIX века, дослужился до высокого звания вице-короля Индии и умер в 1891 году в Париже, за своим столом в британском посольстве. Будучи типичным представителем своего поколения, Литтон превозносил могущество духа Эллады, а став молодым дипломатом на службе в Афинах, он столкнулся с жестокой реальностью, когда Греция постоянно старалась сорвать планы великих держав, разработанные теми в их великой мудрости. Вот что Литтон писал в своем стихотворении «Афины» (1865):
Яснее не скажешь. Свет Эллады вместе со скульптурами Парфенона и неосязаемыми проявлениями духа Греции переместился в Британский музей, Лувр, школьные классы и загородные особняки, где озаренные светом могут воспринять послание из прошлого. Соловей и жаворонок никуда не улетели от своих древних рощ и камней, как и жители Греции, хотя они вовсе не попали в рамки картины. Многие путешественники вовсе их не замечают, делая исключение лишь для тех, кто уже умер. Когда бей Мистры спросил Шатобриана, зачем тот путешествует, если он не купец и не врач, Шатобриан ответил, что путешествует, чтобы получше узнать и изучить разных людей, особенно греков, которые умерли. Это очень рассмешило бея. Он ответил, что раз Шатобриан находится в турецких землях, ему следует учить турецкий.
Байрон был исключением, он очень много рассуждал о греках. Узнав о них все, что только смог, их обычаи, язык, литературу, он видел в них личности, а не типажи. Из всех приезжих лишь он один нашел ключ к греческому сердцу.
- Государственная Третьяковская галерея
- Музей истории Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова
- Художественное ремесло на канарских островах
- Количественные числительные
- Рождествено
- Общественный транспорт
- Рождественский монастырь.
- Общественная жизнь
- Путешествие на собственном автомобиле
- Государственный театр кукол
- В таинственном 16-м, над Сеной
- Государственный и частный секторы