Книга: Из истории Москвы

Панагия патриарха Гермогена. Внешняя сторона.

Изменники стали требовать от патриарха, чтобы он церковным проклятием вернул назад уже двинувшееся к Москве ополчение, но он мужественно сказал: «Если все изменники и королевские люди выйдут из Москвы вон, то я отпишу ратным людям, чтобы они вернулись назад». Великий старец не устрашился и ножа, которым замахнулся на него Салтыков. Поляки стали держать его под стражей. В Вербное воскресенье его освободили, ради шествия на осляти.

Народ отсутствовал на помянутом торжестве и, очевидно, настораживался, — был в ожидании событий. Поляки начали готовиться к встрече подходившего народного ополчения. Они стали втаскивать пушки на башни и крепостные стены и послали на рынок звать к себе на помощь русских извозчиков. Те не послушались, завязался спор, поднялся шум и сбежался густыми толпами народ. Немцам, находившимся на службе у поляков, показалось, что это — народное восстание, которого уже все ждали со дня на день. Они вместе с поляками бросились с оружием на безоружный народ. 7000 москвичей пали под ударами иноземцев. Но народ в Белом городе стал готовиться к энергичной защите: улицы были перегорожены бревнами, столами и чем попало. К горожанам выходили ратные люди в вооружении. На улицах закипели битвы. Особенно горяч был бой на Сретенке и Лубянке. Им распоряжался князь Д. М. Пожарский, пришедший в Москву ранее Ляпунова; он отбил здесь поляков и заставил их уйти в Китай-город. У Введения на Лубянке, во Псковичах, или в Опасовичах, он поставил вблизи своего дома (на месте нынешней 3-й гимназии) и богадельни, построенной им при существовавшей здесь церкви св. Феодосия, укрепление. Бутурлин бился с поляками у Яузских ворот, Колтовской — в Замоскворечье. Общими силами русских поляки были загнаны в Китай-город и Кремль. Тогда они решили сжечь Москву и подожгли сперва Белый город. Ветер благоприятствовал пожару. Проникли поляки, несмотря на сопротивление москвичей, и в Замоскворечье, подожгли и его в нескольких местах. Польский отряд среди пылавших улиц обошел князя Пожарского и ударил ему в тыл. Этот защитник Москвы целый день геройски отбивался от поляков, но был ранен и отвезен в Троицкую лавру. Москва горела до четверга Страстной недели. Одновременно с этим она подвергалась страшному разграблению от поляков и немцев. «Им, — говорит в своей московской летописи Бер, — не нужно было ни дорогих полотен, ни олова, ни меди; они брали одне богатыя одежды, бархатныя, шелковыя, парчевыя, серебро, золото, жемчуг, дорогие камни; снимали с образов драгоценныя ризы; иному немцу, или поляку доставалось от 10 до 12 фунтов чистаго серебра. Тот, кто прежде не имел ничего, кроме окровавленной рубахи, теперь носил богатейшую одежду; на пиво и мед уже не глядели: пили только самыя редкия вина, коими изобиловали боярские погреба, — рейнское, венгерское, мальвазию. Поляки стреляли в русских жемчужинами, величиною с добрый боб, и проигрывали в карты детей, отнятых у бояр и именитых купцов…» В несколько дней большая часть Москвы выгорела. Лишь обгорелые остовы церквей да трубы торчали среди углей и пепла, на коих лежали массы мертвых тел. Мрачно смотрели поляки со стен Кремля и Китай-города на пепелище Москвы, поджидая народных ополчений и слушая по ночам вой собак, глодавших человеческие кости. Святейший патриарх Гермоген, брошенный в подземелье Чудова монастыря, был низвергнут и заменен лжепатриархом Игнатием.

На третий день Святой в сожженную Москву вступили ратники под начальством Ляпунова. На следующий день привел сюда Заруцкий казаков, а Трубецкой — калужан. Но те русские, кои, заняв Белый город, окружили поляков, не были готовы к совершению великого и святого дела. Среди них кипели раздоры, а казаки по-разбойничьи относились к родной земле и ее народу. Этим воспользовался коварный Гонсевский и подбросил в казачий стан подложную грамоту от имени Ляпунова, требовавшую, чтобы русские люди избивали казаков, как собак. Казаки призвали к ответу Ляпунова и изрубили его саблями. Ополчение городов, лишившееся авторитетного предводителя, разошлось по домам, и под Москвой остались казаки да бывшие тушинцы.

Между тем патриарх Гермоген томился в подземелье Чудова монастыря, где этого святого мученика за Русь святую, православную мучили голодом и терзали нравственно. Его призывный голос уже не был слышен из-под сводов подземелья. Даже в Успенском соборе не совершалась уже служба. Наступал самый ужасный момент в нашей истории. Разоренной Москве и России, казалось, уже неоткуда было ждать спасения.

Но жив еще был русский народ, жива была его душа православная. Ее светлое, ее святое, все объединяющее проявление мы видим в обители преподобного Сергия, в учениках первосвятителя Гермогена.

Из Москвы и из других центров разоренной и умиравшей Руси потянулся в 1611 году страшный, можно сказать, Голгофский крестный ход: под сень Троицкой лавры шли орошенные кровавым потом русские люди, ограбленные, голодные, страшно изувеченные (у иных были ремни на спинах выкроены и глаза из глазниц вырваны). Они шли под кров святой обители уже без всякой мысли о земной жизни, с одним желанием помолиться и по-христиански встретить здесь свой смертный час.

Оглавление книги