Книга: Русские на Эвересте. Хроника восхождения

Первая глава. НОЧНОЙ ШТУРМ

Первая глава. НОЧНОЙ ШТУРМ

4 мая. Передав в 16.45 сообщение об аварийной ситуации, Владимир Балыбердин и Эдуард Мысловский продолжали путь вниз. На первой же крутой стенке Эдуард, шедший первым в связке, ушёл метров на тридцать левее маршрута. Володя никак не мог спуститься с нижней страховкой по заснеженным скалам и решил оставить тяжёленный рюкзак, набитый камнями и прочими трофеями с Эвереста. (На следующее утро он искренне надеялся «сбегать» за ним. Ощущение расстояния и сложности пути стиралось).

18.45. Связались с базой и узнали, что к ним навстречу вышла двойка из пятого лагеря. Сообщение обрадовало и расслабило одновременно. Балыбердин прошел мимо собственных кошек, вместо того чтобы надеть их: «Очень не хотелось останавливаться и снимать меховые рукавицы на таком морозе. Одна из них была сильно порвана. Рука в ней мерзла, поэтому постоянно приходилось менять рукавицы. А о том, что через пару   часов мы выйдем на скользкую черепицу, не думал. Пожалуй, соображал я тогда плохо».

Состояние Мысловского не лучше. Он еле шёл. Наступали сумерки. Вскоре у него кончился кислород. И без того черепаший темп спуска вовсе замедлился. Каждый метр преодолевали усилием воли. Пустой баллон выбросили в кулуар Бонингтона. Немного погрохотав, он улетел в бездну. Этот звук слышала двойка, идущая на помощь из пятого лагеря.

После получения сообщения о вероятности «холодной ночевки» Балыбердина и Мысловского на высоте 8800 в пятом лагере начали готовиться к выходу. Вопроса идти или не идти не стояло. Конечно, идти. Было ясно, что пойдет двойка, поскольку кто-то должен оставаться на подстраховке на 8500. Ясно и другое. Эти двое почти наверняка лишатся шанса выйти на штурм Эвереста, израсходовав силы и кислород. Но что такое вершина, даже самая главная для альпиниста, если в опасности человеческая жизнь.

Сергей Ефимов начал одеваться. Бершов и Туркевич настаивали, что вверх идти  надо им. Они давно ходят в одной связке, оба специалисты по скальным участкам и, следовательно, смогут двигаться быстрее. Их аргументы убеждали, особенно последний. Они действительно смогут быстрее добраться до передовой двойки и оказать столь необходимую им теперь помощь.

Бершов и Туркевич начали собираться, не успев полностью раздеться после дневного перехода в пятый лагерь. Иванов связался с базой и попросил к рации врача экспедиции: «Свет, вот мы берем наверх для них возбуждающее – центедрин, чтобы ночью шли. Правильно мы делаем?» Орловский подробно проконсультировал, что надо брать из аптечки для Балыбердина и Мысловского.

 Бершов и Туркевич надели все теплые вещи, чтобы быть готовыми пробыть наверху всю ночь и даже, если придется, переночевать без спальников и палатки. Взяли «карманное питание»[29] (изюм, инжир, орешки), фляги с горячим компотом, кошки для Мысловского, маску и редуктор для Балыбердина, медикаменты. Каждый положил в рюкзак по три кислородных баллона: по одному для застрявших на немыслимой высоте товарищей; по два... для себя. Они всё же надеялись использовать свой последний шанс, если Мысловский и Балыбердин смогут самостоятельно продолжить спуск.

В базовый лагерь о варианте ночного восхождения решили не сообщать, чтобы не накалять и без того накаленные страсти. Если возможности выйти на штурм Эвереста не представится, они оставят баллоны там, где встретят передовую двойку. Кислородом тогда смогут воспользоваться следующие за ними Иванов и Ефимов. Надо было предусмотреть все возможные варианты.

В шесть вечера Бершов и Туркевич покинули уютную и теплую палатку. Ефимов в последний момент успел сунуть им фонарь. Они быстро исчезли из поля зрения. На небе полная луна. Ветра почти нет. Погода на сей раз смилостивилась. Есть ещё немного светлого времени и его надо максимально использовать. Из нагрудного кармана ветрозащитной   куртки Туркевича торчала антенна радиопередатчика, включенного на прием, чтобы постоянно слушать находящихся наверху товарищей.

Поставив расход кислорода на два литра в минуту, Бершов и Туркевич быстро и мощно продвигались вперёд. Вышли на крутой осыпной склон, ведущий к Западному гребню. Взяли слишком высокий темп, дыхание начало сбиваться. Пришлось остановиться, чтобы немного отдышаться. Снова вверх, теперь чуть медленнее, стараясь найти оптимальный ритм движения.

19.00. Начался сеанс связи. Бершов и Туркевич хорошо слышали базу и передовую двойку. Переговаривались на ходу, ни на минуту не прекращая движения. Быстрее, быстрее вверх. Тем более несколько минут назад они слышали, как с грохотом по кулуару Бонингтона пролетел пустой баллон. Значит, кислород у Мысловского кончился. И без того медленный спуск наверняка замедлился, а может быть, и вовсе прекратился. Надо торопиться.

Наконец вышли за Западный гребень. Подступали сумерки. Ветра по-прежнему почти не было. С юга и со стороны Тибета надвигалась густая пелена облаков. Сверху сообщили, что их видят. Рация продолжала работать постоянно на приеме. От мороза садился аккумулятор. Связь могла прекратиться в любую минуту.

20.00. Бершов и Туркевич преодолели пояс рыжих скал. Подошли к основанию крутого скального взлета. У его основания неожиданно наткнулись на остатки палатки. Потом увидели тонкие красные верёвки, провешенные кем-то на скалах. (Начиная с Западного гребня путь советских альпинистов совпадал с маршрутами некоторых предыдущих экспедиций). Около верёвок заметили следы первой штурмовой двойки – значит, идут верно.

Стемнело. Начался снегопад. Правда, луна время от времени проглядывала сквозь облака, заливая все вокруг холодным серебряным светом. Горный рельеф приобрел совершенно иной вид. Стало трудно ориентироваться, правильно определять расстояния. Искрящиеся в лунном свете Нупцзе и Лхоцзе казались совсем рядом. Теневая сторона гребня, по которому они шли, выглядела абсолютно черной и бесконечной. Только бы не проскочить терпящую бедствие двойку: возможно Балыбердин и Мысловский спускаются по противоположной стороне гребня.

Конденсат, что выбрасывался   из клапанов кислородных масок, покрыл сплошной коркой льда ветрозащитные куртки. При каждом движении они потрескивали и, казалось, вот-вот рассыпятся на ледяные кусочки. По расчетам Бершова и Туркевича до вершины оставалось недалеко. Неужели за шесть часов спуска Балыбердин и Мысловский прошли так мало? Сняли маски и закричали – никто не отозвался.

21.30. Пройдя ещё немного, Сергей поднялся на вершину гребня и снова крикнул. Ему тут же ответили с другой стороны, с той, что освещалась луной. Наконец через три часа подъёма Бершов и Туркевич услышали голоса Балыбердина и Мысловского. Метров на двадцать ниже на фоне голубоватого снега чернели их фигуры. Один стоял, опираясь руками на камни. Другой сидел под огромной скальной глыбой.

Быстро спустились вниз по склону гребня. Эдуард Мысловский (это он сидел под скалой) поднялся навстречу товарищам... и сразу сел.

– Как вы? – спросил Туркевич.

– Нормально, – ответил Мысловский.

– Очень холодно... тяжело... – добавил Балыбердин.

Они с трудом выговаривали слова, делая длинные паузы, чтобы отдышаться. Силы совсем оставили их. Больше всего они нуждались сейчас в спасительном кислороде. Надели на них маски, подключили баллоны. Через несколько минут Мысловский и Балыбердин пришли в себя и смогли нормально разговаривать. Попили ещё теплого компота, пожевали инжира и орешков, проглотили тонизирующие таблетки, которые предусмотрительный Орловский посоветовал взять из аптечки пятого лагеря.

В котомке, что заменяла Мысловскому рюкзак, оказались заветные камни с вершины Эвереста (даже в этой ситуации он не расставался с ними). Балыбердин уверял, что, отдохнув немного, сходит за оставленными под вершиной рюкзаком и кошками. Кошки, которые принесли им из пятого лагеря, надевать категорически отказались, объясняя, что их лишь одна пара.

Подышав кислородом и немного подкрепившись, Балыбердин и Мысловский явно приободрились, повеселели, почувствовали себя вполне «на уровне».

– Подумайте, ребята, сможете пока спускаться сами? – спросил Бершов.

– Давайте, – ответил Балыбердин, поняв, что стоит за этим вопросом, и добавил, – до вершины часа три-четыре ходу.

В это трудно поверить. По расчетам Бершова и Туркевича встреча с первой штурмовой двойкой произошла где-то на 8750. Скорее всего у Балыбердина при его бескислородном пайке сместились понятия времени и пространства.

21.35. В базовом лагере, который уже несколько часов был в полном неведении относительно того, что происходит наверху, раздался голос Туркевича:

– Евгений Игоревич, мы дали им кислорода и накормили. До вершины полтора-два часа ходу…

– База! База! Я – группа один. В моей рации кончается питание... Отвечайте быстро. Ребята хотят идти на вершину. Мы чувствуем себя нормально, спустимся самостоятельно. Можно им идти?.. – добавил Балыбердин.

– Нет! – категорически перебил его Тамм.

– Почему нет? Сейчас луна светит и ветер стих. Мы быстро догоним ребят, – закричал Бершов, выхватив рацию у Балыбердина.

В этот момент по закону подлости село питание. Ответа руководителя экспедиции они не услышали. Евгений Тамм, который все последние часы не мог оторвать глаз от далекого предвершинного гребня, судорожно размышлял:

– Действительно, почему нет? Надо подумать, но все время мешает, просто давит мысль, что связь опять может прекратиться... Допустим, они спускаются в пятый лагерь, а там ещё двое. Шесть человек в маленькой палатке. Двое из них предельно уставшие и беспомощные. Это не отдых, перед тем как одним продолжать долгий спуск, а другим идти на штурм. А кислород! Хватит ли его? К счастью, рация у Балыбердина ещё работала, и из неё донесся вопрос Тамма:

– Сколько у вас кислорода?

– По триста атмосфер на каждого, – тут же ответил Бершов.

– Хорошо... Идите... – после некоторой паузы послышалось из эфира.

Разрешение базы на ночной штурм Эвереста получено. Но последнее слово за Балыбердиным и Мысловским – таковы законы альпинизма. Выходя на помощь, Бершов и Туркевич прекрасно понимали, что от них во многом зависела судьба товарищей. Теперь их собственная спортивная судьба находилась в руках тех, кому они вовремя пришли на помощь.

Балыбердин и Мысловский уверяли, что чувствуют себя нормально и смогут понемногу идти вниз. Они не могли не понимать, что придется нелегко, но лишать Бершова и Туркевича их последнего шанса покорить вершину, до которой оставалось всего ничего, не могли.

21.40.   Бершов и Туркевич пошли вверх. За время вынужденной стоянки пальцы рук и ног окоченели – приходилось разогревать их на ходу. Вскоре увидели на снегу кошки Балыбердина, чуть дальше, за предвершинной скалой – его рюкзак. Преодолели сложный скальный участок. Вышли на острый гребень, показалась зазубрина южной вершины Эвереста. Начался снежный взлет. Поставив расход кислорода на максимум – четыре литра в минуту – в хорошем темпе друг за другом они устремились к уже близкой цели.

22.25. Вершина. Михаил Туркевич стал 114-м покорителем Эвереста, Сергей Бершов – 115-м.   Сняли обледеневшие варежки и пожали друг другу руки. На более бурные эмоции не хватало сил. Взглянули на часы – подъём от места встречи с первой штурмовой двойкой занял всего сорок пять минут.

Заветная, голубоватая в лунном свете вершина похрустывала под ногами. Временами восходителей накрывали снежные облака, и они оказывались в кромешной мгле. Прикрепили к концу дюралевой треноги вымпелы со значками. Туркевич привязал свой пустой баллон к оставленному первой двойкой. Сняли маски, чтобы вздохнуть воздух на самой макушке планеты.

Попробовали сообщить о своей победе руководству экспедиции. База не ответила. Видно снова село питание. Уже после спуска радист экспедиции Юрий Кононов расскажет, что внизу услышали только «База! База!» и больше ни слова. Все надеялись, что они снова выйдут в эфир и всю ночь не ложились спать, боясь пропустить вести сверху. Но рация продолжала угрюмо молчать... до самого утра. До самого утра в базовом и пятом лагерях не было известно, что происходит наверху.

Бершов и Туркевич попытались снять друг друга на фоне ночных Гималаев. Но хваленый «Ролей», что дал им в базовом лагере кинооператор экспедиции, безнадежно замерз. Зато куда менее известная советская «Смена» щелкала как ни в чем не бывало. Вот только её футляр из кожзаменителя на сорокаградусном морозе от первого прикосновения рассыпался на мелкие кусочки.

Они настолько привыкли к темноте, что, когда из-за облаков выглядывала луна, им казалось, что света более чем достаточно для съемки. Уже после возвращения в Москву отснятая пленка была отдана в специализированный научно-исследовательский институт  для проявления. Но даже специалистам не удалось спасти ни одного кадра.

22.55. Бершов и Туркевич, пробыв всего полчаса на вершине, пошли вниз. Надо торопиться к оставшимся внизу товарищам. Погода начинала портиться. Взяли на память по горсти камешков. Ещё ниже подобрали кошки Балыбердина, которые пригодятся при спуске. Выпавший снег сделает опасными и труднопроходимыми наклонные плиты, что предстоит преодолеть на пути к пятому лагерю.

К «черепичной лестнице» как раз в это время подходили Балыбердин и Мысловский. С кислородом им стало идти намного легче, но спуск продолжался по-прежнему слишком медленно. После обильного снегопада все вокруг выглядело незнакомым. Отойдя немного влево от основного пути, решили дождаться товарищей. Спускаться по отполированным ветрами и припорошенным снегом наклонным плитам без кошек очень рискованно.

Мысловский остановился и сел.

Это из дневника Балыбердина.

Всё же он чувствовал себя лучше напарника. Усилием воли Володя заставил себя пройти немного вперёд, чтобы посмотреть дальнейший путь. В этот момент их заметили возвращавшиеся с вершины Бершов и Туркевич.

В лунном свете было отчетливо видно, что один сидит, а второй двигается, как им показалось сверху, в сторону пропасти. «Стойте на месте! Ждите нас!» – сорвав маску, что было сил закричал Бершов. Двигающаяся фигурка остановилась.

23.55. Бершов и Туркевич догнали Балыбердина и Мысловского. Заканчивалось 4 мая – самый длинный и напряженный день в жизни экспедиции. Начинался день новый. Продолжался изнурительный спуск четверки победителей Эвереста в пятый лагерь.

5 мая. Шли очень медленно, подыскивая более или менее ровное место, чтобы надеть кошки Эдику и Володе. И без того измученным им приходилось затрачивать дополнительные силы, чтобы не поскользнуться на скользких, как лед, плитах.

На этом сложном отрезке четверка спускалась так. Бершов уходил вперёд, пока не натягивалась 45-метровая верёвка, связывающая его с Туркевичем. Пристегнувшись к верёвке и держась за неё, шли вниз Мысловский и Балыбердин.

Потом все вместе они принимали с нижней страховкой Туркевича. И всё повторялось сначала. Много часов подряд. Эдик всё время скользил и зависал на верёвке. Поднимался ветер. Мороз усиливался. Луна закатывалась за горизонт.

Неожиданно Мысловский сел на плиту, свесив ноги над пропастью: «Всё. Здесь хорошо. Я больше не пойду». Посмотрели на манометр. Так и есть – кончился кислород. Такая реакция вполне объяснима.

Бершов отдал ему свой баллон и вскоре почувствовал, что значит остаться без живительного газа на подобной высоте: «Мерзнут руки, ноги, лицо, глаза (даже не подозревал, что такое возможно). Ненужную теперь маску я снял – тут же стало прихватывать нос, смерзлись ресницы. Иду уже не так бодро. Заторможенность в движениях, в мыслях».

С трудом уговорили Эдика продолжить путь. Он сердится, уверен, что в задержке виноват Балыбердин, не понимая, что тот идет следом и страхует его. Типичные симптомы горной болезни. Хотя он вновь дышит кислородом, организм не в состоянии полностью восстановиться на такой высоте.

Наконец дошли до более или менее ровного места. Сняв рукавицы, Туркевич начал надевать Мысловскому и Балыбердину кошки. Руки приходилось отогревать каждую минуту: пальцы мгновенно прилипали к металлу. «Переодевание» заняло ещё полчаса столь ценного теперь времени.

В четыре утра луна окончательно скрылась за горизонтом. Все погрузилось в кромешную тьму. Идущий впереди Туркевич подсвечивал путь фонариком. Спускаться стало невыносимо трудно. Но они упрямо почти на ощупь (батарейка фонарика от мороза постепенно садилась) продолжали путь к спасительному пятому лагерю, где с тревогой и нетерпением ждали их Иванов и Ефимов.

...Оставшись без рации после ухода из лагеря Бершова и Туркевича, они не знали, что происходит наверху. Оставалось только ждать. Изредка Сергей Ефимов высовывался из палатки, прислушивался и кричал. Неизвестность не давала покоя. Оделись, прошли несколько сот метров. За Западным гребнем не видно последнего отрезка пути к вершине. Дальше идти без кислорода нет смысла, а тратить его нельзя.

Четверки не видно и не слышно. Больше всего их беспокоило, что возвращающиеся с вершины  восходители могут проскочить место схода с гребня к пятому лагерю. Тогда все может кончиться очень плохо. Иванов и Ефимов снова и снова кричали в надежде, что это поможет сориентироваться их товарищам. В ответ ни звука. Вернулись в палатку. Разожгли примус, сварили овсяную кашу. Добавили в неё красной икры (соли не было) и, не торопясь съели это весьма своеобразное блюдо. Почти мгновенно наступил рассвет, залив все вокруг зеленовато-голубоватым светом. Настроение улучшилось. Даже сил вроде бы прибавилось.Начали готовиться к выходу из лагеря. Было пять тридцать утра, когда они неожиданно для себя услышали голоса. Первым в палатку ввалился Бершов.

– Живы?

– Живы.

– Были?

– Были.

За ним появился Туркевич. Вчетвером помогли забраться в палатку Мысловскому и Балыбердину. Почти сутки проходили они в связке по Эвересту – восемь часов к вершине, пятнадцать – к лагерю V. Это был долгий и бесконечно трудный путь. Пожалуй, самый трудный в их спортивной жизни.

Вот, что напишет позже в своем дневнике Владимир Балыбердин. Напишет откровенно, не боясь в какой-то степени принизить цену своей победы над Эверестом:

Наконец вся четверка оказалась в тепле палатки, где есть еда, есть питьё. Где можно отдыхать, не двигаясь и не боясь замерзнуть. Иванов и Ефимов помогли раздеться Балыбердину и Мысловскому. У Эдика почернели фаланги пальцев на руках и ногах. Состояние Володи намного лучше. Хотя пальцы онемели, их цвет нормальный – значит, через несколько дней они полностью восстановятся.

В тепле палатки рация отогрелась и «ожила», сообщили на Базу об успешном ночном штурме Эвереста. Попросили на связь Света Орловского, нужен был его квалифицированный совет. В пятом лагере, как, впрочем, и в остальных, находилось все необходимое для оказания первой помощи при обморожениях и травмах. По рекомендации   доктора Бершов отобрал нужные таблетки, сделал Мысловскому сосудорасширяющие уколы. Ребята постепенно приходили в себя и вскоре задремали.

Шестерым в палатке слишком тесно. Выбравшись наружу, Иванов и Ефимов долго провозились, пытаясь надеть на морозе кошки. Ничего не получилось, снова забрались в палатку. За двадцать минут изменились до неузнаваемости: лица покрылись инеем, насквозь промерзла одежда. В тепле им удалось наконец привязать непокорные кошки к ботинкам.

В 6.30 Валентин Иванов и Сергей Ефимов, взяв по два неприкосновенных баллона (этого хватит при расходе два литра кислорода в минуту примерно на десять часов работы), вышли из лагеря V.

Иванов и Ефимов шли к вершине довольно медленно: то у одного, то у другого соскакивали кошки. Они часто останавливались, чтобы помочь друг другу надеть их. «Надо же! Сколько лет готовились к этому дню, сколько раз подгоняли, прилаживали, продумывали, пробовали  снаряжение, а тут на тебе! Создается   впечатление, что мы больше сидим, чем идем», – запишет в дневнике Валентин Иванов.

Когда вышли на гребень, начали встречаться следы прошлых экспедиций: югославский красный репшнур, навешанный на скальной станке; желтый баллон, оставленный, вероятно, в прошлом году японскими восходителями (из-за позднего вечера они отступили, не дойдя до цели всего сто метров по вертикали).

Позже наткнулись на рюкзак Балыбердина. Ефимов с трудом оторвал его от земли. В нём лежала кинокамера «Красногорск», японская рация и редуктор, несколько килограммов камней из-под вершины. Трофеи Балыбердина (кроме экспедиционной кинокамеры) оставили в рюкзаке, решив забрать кое-что из них на обратном пути.

Вскоре Иванов и Ефимов оказались на уровне Южной вершины Эвереста. Главная вершина, скрытая облаками, была где-то совсем рядом. Неторопливо, но уверенно шли они последние десятки метров. Лишь однажды остановились, когда у Иванова кончился кислородный баллон. Заменив его, продолжили путь к заветной цели. В 13.20 они достигли её.

– База, база. Я – вершина. Как слышишь? Приём, – послышался в базовом лагере голос Иванова.

– База слушает, база слушает. Валя, где находитесь? – не расслышав, как следует, переспросил Тамм.

– Мы на вершине! – ответил Иванов.

– Поздравляю вас, поздравляю, – донеслось снизу.

Первым делом решили отснять панораму, пока её не занавесили облака. Промерзшая насквозь кинокамера не работала. Решили проконсультироваться с оператором Дмитрием Коваленко:

– Дима, давай команду, что делать с камерой. Она не крутится…

– Ребята, дорогие, поздравляю, – послышалось в ответ, – спрячьте камеру под пуховку на 10–15 минут, и она должна заработать.

Ефимов засунул «Красногорск» по пуховку. Вскоре она действительно заработала. Сергей начал снимать панораму. Иванов заметил, что счетчик кадров не работает. Открыли камеру. Кассета, которую начал отснимать ещё Балыбердин, кончилась. Попытались зарядить новую. Без навыка на морозе это сделать очень сложно. Легкий нажим, неосторожное движение – пленка ломается. Одну кассету угробили окончательно. Осталась последняя. Кое-как заправили пленку.

Уверенности, что все сделано так, как надо, нет. Все же решили попробовать. Камеру на сей раз взял Иванов: «Отхожу на край вершины, даю наезд на лагерь американской экспедиции, расположенной внизу на леднике Ронгбук, потом перевожу камеру на Ефимова, крепящего к треноге вымпел Уральского политехнического института. От него – вниз, на окружающие горы. Я очень рад своей находке. Это лучшее, что мне удалось снять в жизни. Но Сережа открывает камеру, а там «салат» – клубок перепутанной пленки. Обидно до слез. Но сделать ничего больше нельзя. Пленка кончилась. Теперь в ход пошли фотоаппараты».

Фотоаппаратами удалось снять изумительную по красоте панораму Гималаев. По просьбе офицера связи в очередной раз подробно описали все, что видят на вершине и вокруг. На леднике Ронгбук виднелись две маленькие точки, приближающиеся к американскому лагерю. (Одновременно с советской экспедицией Эверест штурмовали с севера ещё две – американская и английская. Из-за плохой погоды, потеряв несколько человек, обе экспедиции, спустя несколько дней, отказались от штурма).

На вершине Иванов и Ефимов пробыли час сорок минут. Незадолго до ухода в эфир ворвался корреспондент ТАСС Юрий Родионов:                                                 

– Ребята! Если можете, скажите пару слов для печати о том, что вы чувствуете, взойдя на вершину. Для советских читателей.

Валентин Иванов, капитан гималайской сборной, не задумываясь, произнес значительно больше «пары слов» с вершины планеты:

– С этой самой высокой трибуны мира мы хотели бы поздравить весь коллектив нашей экспедиции с большим успехом, с огромнейшей проделанной работой. Титанический труд! Такие маршруты, в общем-то, ходятся нечасто и под силу только действительно хорошему коллективу. Я хотел бы поздравить альпинистов всей страны, которые долго ждали этого успеха в Гималаях. Я хотел бы поздравить всех радиослушателей и читателей, всех наших многочисленных помощников на всех этапах подготовки этого огромнейшего мероприятия. Всем ещё раз огромное спасибо! Ещё раз хочу подчеркнуть, что это восхождение мы посвятили 60-летию образования нашего государства – Союза Советских Социалистических Республик!

Несколько часов спустя эти слова долетели до Москвы. Они не успели ещё прозвучать в эфире и появиться на страницах газет, но их уже знали. Ими гордились те, кто был особенно близок к экспедиционным делам, кто вкладывал душу и силы в подготовку гималайской экспедиции.

Эти слова вобрали в себя многое, подытоживая тот огромный путь, что пройден советским альпинизмом. И усилия выдающихся организаторов горного спорта, учителей целых поколений наших восходителей. И блестящие   победы лучших альпинистов страны на труднейших маршрутах, поражающих воображение пиков. Все те шаги, что вели к вершине планеты.

Оглавление книги