Книга: Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя
В гостях у Сперанских
В гостях у Сперанских
…Эта старая фотография словно излучает добро и душевную теплоту. Когда смотришь на нее, кажется, что время как будто остановилось, и очень хочется прикоснуться к тому далекому миру. А сделан был снимок 30 июня 1929 года в поселке Кезево близ Сиверской.
Дети, запечатленные на фотоснимке, собрались на даче выдающегося ученого в области физиологии и патологии Алексея Дмитриевича Сперанского, будущего академика Академии наук и Академии медицинских наук, удостоенного многочисленных государственных наград и Сталинской премии. Как раз в те годы он работал в Институте экспериментальной медицины. Сотрудница его физиологического отдела, впоследствии известная писательница и великолепная переводчица Рита Райт-Ковалева вспоминала, что А.Д. Сперанский принадлежал к числу «особых любимцев» Ивана Петровича Павлова. «С виду незаметный и спокойный, он таил в себе огромное честолюбие, неистощимую энергию, уверенность и яркий исследовательский талант».
Несмотря на занятость столь серьезными делами, Сперанский был человеком, не лишенным чувства юмора. А вот он и сам, на заднем плане фотографии, ради смеха разыгрывает из себя пьяницу, не расстающегося с бутылкой…
Впрочем, для нас тут главные герои – два мальчика в самом центре фотографии, на ступеньках крыльца. Слева – Боря Стрельников, сын знаменитого ленинградского композитора, одного из основоположников советской оперетты и советского детского театра, многолетнего музыкального руководителя ленинградского ТЮЗа Николая Михайловича Стрельникова, создавшего немало музыкальных комедий для драматического театра, в том числе первую советскую комическую оперу «Холопка», много других произведений театрального и симфонического жанра.
Про Стрельникова-старшего стоит добавить, что хотя способности к музыке он проявил с ранних лет, родители определили его в привилегированное Императорское училище правоведения – профессия музыканта не считалась серьезной для выходца из родовитой дворянской семьи Мензенкампфов. Николай Стрельников Михайлович окончил училище с золотой медалью и «шпагой Юстиниана» – традиционной переходящей наградой лучшему специалисту по римскому праву. Профессиональную деятельность правоведа он осуществлял и до, и после Октябрьской революции, но затем полностью ушел в музыку – она была смыслом его жизни…
Справа от Бори Стрельникова – его лучший друг Коля Гулецкий. «Мы с ним были знакомы с пяти лет, когда вместе ходили в частную немецкую группу прибалтийской немки Эмилии Павловны – там и подружились, как оказалось, на всю жизнь, – рассказал автору этих строк Борис Николаевич Стрельников. – Здесь нам по семь лет. На фотографии мы с Колей как-то по-особому прижались друг к другу. И фотограф не зря поместил нас в центре: он обладал, наверное, особым чутьем. Это был замысел художника! И он очень точно подметил нашу особую тягу друг к другу. Еще с тех пор мы были как одно единое целое, и эта преданность продолжалась всю жизнь…
Отец Коли Гулецкого, Алексей Дмитриевич, который до революции был ефрейтором гвардейского Преображенского полка, служил начальником Московской товарной станции Ленинградского железнодорожного узла. Когда моего отца в марте 1935 года арестовали по печально знаменитому «кировскому потоку», Алексей Дмитриевич открыто высказывал ему свою поддержку, говорил, что мой отец – его друг и замечательный человек».
Фотография, сделанная на даче ученого А.Д. Сперанского 30 июня 1929 года в поселке Кезево близ Сиверской. В центре – Боря Стрельников (слева) и Коля Гулецкий (справа, в шапочке)
Николая Михайловича Стрельникова продержали тогда две недели в тюрьме «Большого дома», а затем приговорили к высылке из Ленинграда и к запрещению проживать в 15 крупных городах страны. Семья уже упаковала все вещи для отъезда в Саратов, как в последний момент высылку отменили, и Стрельниковы остались в Ленинграде. Не последнюю роль сыграло в этом и поддержка, которую оказала отцу Коли Анна Андреевна Ахматова…
Впрочем, все эти волнения будут потом, когда в стране сгустятся тучи, а пока – еще только 1929-й год. Как же оказались два друга, Боря Стрельников и Коля Гулецкий, на даче профессора Сперанского?
«Однажды, – рассказывает Борис Николаевич, – мама моего друга, Софья Дмитриевна Гулецкая (она запечатлена на фотографии справа от Сперанского) пригласила нас всех – меня, моего младшего брата Даниила (вот он, сидит внизу в беленькой шапочке) и мою двоюродную сестру Наташу (она, как будто бы насупившись, стоит справа) на дачу к друзьям их семьи – Сперанским. Снимали они дачу под Сиверской, в деревне Кезево.
Детей, которые изображены вместе со мной на фотографии, я увидел в тот день в первый и последний раз в своей жизни. Помню, там была чудесная теплая и душевная атмосфера. Очень меня тогда поразили игры, в которые они играли. К примеру, крокет. Особенно мне запомнилась та девочка, что стоит слева. Она все хотела познакомиться со мной, но я не обращал на нее никакого внимания – она казалась мне очень взрослой».
Завораживают и безмятежность, и радость бытия, буквально наполняющие эту картина… А ведь перед нами – «год великого перелома», 1929-й, и страна стоит на пороге непростого и трагического десятилетия своей истории.
Впрочем, детям было очень далеко до хитростей этого странного мира взрослых. Они были счастливы, они упивались свободой, которую ощущали здесь, на чудесной даче, утопающей в зелени сада, в бесконечно длинные июньские дни…
«Эта фотография – одно мгновения из далекого прошлого, драгоценная секунда истории, – говорит Борис Николаевич Стрельников. – Далеко не каждой фотографии дано обладать такой редкой теплотой и душевностью. В этом мгновении есть одно ключевое и все объясняющее слово – уют. Перед нами – уютная жизнь. Здесь все хорошо. И это тот уют, который шел еще из дореволюционного времени».
Кто же они, счастливые дети с этой фотографии? К сожалению, рассказать мы сможет не обо всех, но все-таки…
Николай Гулецкий – военный комендант города Легниц в Польше, апрель 1951 года
Герой нашего рассказа, Борис Николаевич Стрельников, во время блокады был заместителем директора Зала камерных концертов, действовавшего в помещении театра им. Деммени на Невском проспекте. После войны стал музыковедом, занимался преподавательской и лекторской работой, преподавал историю музыки в Высшей профсоюзной школе культуры, писал о музыке, о ленинградском ТЮЗе и его руководителе А.А. Брянцеве, работал с Ильей Рахлиным в Мюзик-холле. Стал автором книги о замечательном певце Георге Отсе, увлекался портретной и жанровой фотографией. Делом всей его жизни стало изучение творчества и сохранение памяти об отце.
Младший брат Бориса Стрельникова, Даниил, стал певцом-хористом, выступал в хоре Капеллы и Мариинского (тогда Кировского) театра.
Удивительно складывалась судьба двоюродной сестры – Наташи Фрозель. «Ее мать, родная сестра моей мамы, была пианисткой, вышла замуж за шведа, жившего в Австрии, – рассказал Борис Николаевич Стрельников. – В 1928 году она умерла, и мой отец взял Наташу к нам – она росла и воспитывалась в нашей семье. В ее паспорте, в графе „национальность“, была указано „шведка“. Наташа провела со мной всю блокаду, служила в МПВО. Вышла замуж она за врача Алексея Дмитриевича Тарасова. Когда в послевоенные годы он работал в госпитале в Эстонии, она была секретарем у министра культуры этой республики».
Стоит добавить, что сын Натальи Альбертовны и Алексея Дмитриевича Тарасовых, Виктор Алексеевич Тарасов, – известный в Петербурге хирург, военный врач, профессор, доктор медицинских наук. А его дочь Марианна – солистка Лондонского Королевского театра.
Друг Бориса Стрельникова, Николай Алексеевич Гулецкий, запечатленный рядом на фотографии, после окончания школы поступил в военное училище, стал артиллеристом. Прошел всю войну до Германии. «Николай никогда не допускал в своем присутствии ни малейшей критики в адрес маршала Жукова, – вспоминал Борис Стрельников. – Связано это было с тем, что полководец сыграл исключительную роль в его судьбе».
Случилось так, что уже на подступах к Германии, во время ожесточенных боев, артиллерийская часть, в которой служил Николай Гулецкий, была окружена, и он, будучи единственным не раненым среди офицеров, принял командование. В исключительных условиях он принял решение оставить все имущество и технику и с боем вывел из окружения бойцов. За потерю имущества его отдали под трибунал. Грозила высшая мера. Но когда об этом узнал Жуков, его решение было коротким: «Разогнать этот трибунал! Он же людей вывел, он людей спас!»…
После войны Николай Гулецкий окончил Военно-юридическую академию. Его назначали исполняющим обязанности военного прокурора Ленинградского военного округа, затем предложили высокий пост на Дальнем Востоке – он отказался, попросив оставить его в любимом Ленинграде. Его оставили в городе на Неве и направили в «Большой Дом» – он занимался реабилитацией жертв сталинских репрессий.
«Мне очень дорога эта фотография, – признается Борис Николаевич Стрельников. – Она напоминает мне о детстве. Те годы были исключительным временем для детей. Это была эпоха замечательных стихов Маршака и Чуковского. Их строчки помнились потом всю жизнь, они были словами понятной, четкой правды для любого ребенка…
Борис Стрельников, фото 1974 года
Глядя на эту фотографию, я вспоминаю и об очень важных вещах из детского мира того времени. Дело в том, что все мои ровесники, мои друзья, очень примечательны тем, что с огромным уважением относились к своим родителям, считали их замечательными людьми независимо от их положения в обществе. Мы внимательно наблюдали, как они относятся к людям, к работе, к нам, и их поведение и жизненная позиция были образцом для нас. Такова была особенность того времени – теперь такого гораздо меньше!
Помню, что я, маленький, восхищался своей матерью. Прежде всего, потому что она очень красивая, – это первое, что приходит в голову каждому, кто видит и сегодня ее фотографию. Второе – что она способная и талантливая настолько, что она все может. И она, действительно, все успевала. Моя мама, Надежда Семеновна, была замечательной женщиной: родилась в крестьянской семье, закончила школу, сумела приехать в Петербург и поступить в Военно-Медицинскую академию. Стала хирургической сестрой, ассистировала на операциях известному доктору Джанелидзе…
И для меня, и для моего друга Коли Гулецкого отношение к материнскому слову было одинаковым: если мама что-то велела, это следовало беспрекословно немедленно выполнить. С точно таким же почитанием и даже благоговением я относился и к отцу.
В основе такого отношения к родителям лежало, на мой взгляд, взаимное уважение их друг к другу – это сказывалось и на мне. Мы ощущали, как они удивительно относились друг к другу. Ведь ребенок вдыхает в себя малейшие нюансы и отношений родителей между собой, и их отношения к миру, к окружающей действительности».
Оглавление книги
