Книга: Корея без вранья

1. Страна с пятитысячелетней историей, или сказки о корейских слонах

1. Страна с пятитысячелетней историей, или сказки о корейских слонах

– Привет! А ты знаешь, что мы с тобой родственники? – так неожиданно в метро начал со мной беседу совершенно незнакомый мне пожилой кореец. Сообщение для меня было, мягко говоря, необычное.

– Это как? – стараясь не смеяться, осторожно поинтересовался я.

– Ну разве ты не знаешь?! Вот ты откуда? А… из России. У российского государства сколько лет истории? Около тысячи. А корейскому государству пять тысяч лет! Это значит, что мы все вместе в Корее жили, а вы потом пошли в сторону Европы. Так что если очень далеко смотреть, то мы родственники. А это – твоя историческая родина… – начал было с энтузиазмом растолковывать мне дедуля, но от продолжения спонтанной лекции на тему «Происхождение человечества и миграция народов» меня спас подошедший поезд.

Тезис о «пятитысячелетней истории Кореи» уже давно превратился в Стране утренней свежести в аксиому, которую повторяют автоматически и в истинности которой не сомневаются. Что ж, прибавить своей нации несколько тысяч лет и потом начать сравнивать с окружающими народами, которые, как утверждается, менее древние, – любимое занятие националистически настроенных товарищей.

Не обошла чаша сия и Корею, где люди уверены в своей пятитысячелетней истории и гордятся ею. Почему именно пять тысяч лет? Все основывается на древнекорейском мифе о первом правителе корейского государства Тангуне. Следует подчеркнуть, что именно мифе, который, правда, в последнее время все чаще стали выдавать чуть ли не за реальное историческое событие. Согласно преданию, Хванун, сын небесного правителя, сошел на землю в районе священной корейской горы Пэктусан (сейчас она располагается на границе между КНДР и Китаем) и женился на женщине, которая до этого была медведицей. Почему медведица и каким таким образом она стала человеком – разговор отдельный. Так или иначе, Хванун и экс-медведица поженились, у них родился мальчик – Тангун. Мальчик этот спустился с горы Пэктусан и основал первое корейское государство. Отсюда, дескать, и пошла корейская страна. Путем крайне спорных расчетов было установлено, что Тангун стал корейским правителем в 2333 году до н. э. Этот год и является годом официального появления на земле корейской нации. Когда же все как следует посчитали, то обрадовались. Оказывается, корейской государственности, если принять миф за историческую правду, чуть меньше четырех с половиной тысяч лет. Потом творчески округлили цифру до пяти тысяч лет, и вот вам тезис о «пятитысячелетней истории корейского государства».

Цифра эта понравилась корейцам еще и тем, что она в два раза больше, чем у главных исторических врагов, обидчиков Кореи, – японцев, которые, кстати, тоже посредством сказочных источников вывели «свои» два с половиной тысячелетия существования. А также история корейцев превосходит по длительности историю существования главного государства региона – Китая, – который великодушно наделяют тремя тысячами лет. Куда ни кинь, корейцы – самые древние. В общем, пять тысяч лет понравилось со всех точек зрения, так что этот срок приняли как аксиому.

Историки и археологи, которые подходят к делу с точки зрения не мифов, а фактов, определяют возраст корейской государственности от тысячи семисот (от эпохи начала периода трех корейских государств) до максимум двух с половиной тысяч лет, если считать древний Чосон протокорейским образованием, с чем, кстати, далеко не все согласны. В любом случае, никак не пять тысяч лет.

Примечательно, что вера в тезис о пятидесяти веках крепнет в корейской душе прямо на глазах, тогда как буквально еще десять лет назад люди в целом понимали, что рассказы о Тангуне – миф, а пять тысяч лет – явное преувеличение. Помню, в 1998 году по местному радио доводилось мне слышать выступление корейского историка, который так прямо и сказал: «Ну, честно говоря, доказательств пятитысячелетней истории нашего государства не существует, максимум две-две с половиной тысячи лет». И это его высказывание принималось как само собой разумеющееся. Однако через десять лет на той же радиостанции уже другой специалист походя заметил: «Вот наша история насчитывает почти пятьдесят веков…» Так что история создается на ходу.

Если раньше в корейских школьных учебниках истории подчеркивалось, что рассказы о Тангуне – это миф, а цифра 2333 год до н. э. – весьма условная, то несколько лет назад все указания на мифичность исчезли. История эта превратилась чуть ли не в доказанный исторический факт. При этом никого не смущает, что рассказ о браке сына небесного правителя с медведицей, мягко говоря, не тянет на объективное и достоверное повествование. Не беспокоит и то, что в мифе о Тангуне первый корейский монарх правил более тысячи лет… Пять тысяч лет – и все.

Это теперь аксиома. Весьма часто можно встретить лозунги и рекламу или же услышать высказывания самых серьезных людей на тему «мы нация с пятитысячелетней историей». Один известный кореевед, А. Н. Ланьков, как-то рассказал об учебнике корейского языка, изданном южными корейцами для проживающих в России этнических корейцев. В нем в качестве учебного текста приведен разговор, похожий на тот, что состоялся у меня в метро. Сын говорит папе, что «у России тысячелетняя история». Папа тут же наставляет чадо на путь истинный: «А у Кореи – пятитысячелетняя».

Манипулирование историей – дело весьма распространенное у всех народов. И корейский пример здесь лишь один из множества. Однако корейцы весьма склонны к национализму, что, впрочем, можно сказать обо всех народах Восточной Азии. Много людей искренне верит в эти рассказы, не считая необходимым задумываться об исторических фактах. Если поймете, что ваш собеседник-кореец действительно близко к сердцу воспринимает все эти сказки с националистическим подтекстом, лучше вообще с ним не спорить. Доказать ничего не докажете, а отношения испортите.

Помните ироническое высказывание о том, что «Россия – родина слонов, а болгарский слон – младший брат русского слона»? Так вот и в Корее хватает своих «слонов». Встречаются клинические случаи, когда заявляют, что шумеры – были корейцами, а первый корейский самолет появился в конце XVI века. Это, конечно, крайности, но и такие утверждения мне доводилось слышать.

Другой всем известный миф южных корейцев, в основе которого лежат националистические идеи, повествует о великом княжестве Когурё и об «исконно корейской территории», захватывающей значительную часть Сибири и Дальнего Востока. Когурё было одним из трех княжеств, существовавших на полуострове с начала нашей эры и примерно до VII века. Оно занимало север Корейского полуострова и часть Маньчжурии, довольно успешно воевало против китайцев и двух других соседних государств, но в итоге пало под ударами китайской империи Тан и корейского королевства Силла. Потом элита Когурё смешалась с аристократией государства Бой, существовавшего на территории Маньчжурии и российского Дальнего Востока. Современные корейцы жутко гордятся воинами Когурё, а тезис, что это государство однозначно было корейским, лучше при корейце ни за что не оспаривать. Исходя из всего вышесказанного, в самых смелых националистических фантазиях корейцы считают исконно своими землями часть территорий российского Дальнего Востока (вплоть до Камчатки) и Сибирь (до Байкала). Не меньше амбиций у них и в отношении Китая – у Поднебесной корейцы хотят забрать Маньчжурию, то есть весь северо-восток.

Проблема даже не столько в том, что с тех давних пор политическая карта бесчисленное число раз перекраивалась, появлялись и исчезали княжества, сколько в том, что у языка Когурё обнаружили слишком сильное, чтобы можно было его игнорировать, сходство с японским. Большинство экспертов – конечно, не корейских – склонны считать, что язык Когурё был диалектом древнеяпонского. У японцев, кстати, тоже хватает своих корейских «скелетов» в историческом шкафу, но речь сейчас не о них.

Все эти притязания Кореи на Маньчжурию и Дальний Восток были бы смешны, если бы люди не верили в свою правоту, а государство не пыталось бы создать в сознании своих граждан образ «исконно корейских территорий». Я несколько раз выслушивал на полном серьезе обращенные ко мне заявления о том, что Владивосток стоит на корейской земле. В них присутствовал явный подтекст: когда, мол, нам нашу территорию-то вернете? Тема Когурё и споры вокруг Маньчжурии несколько раз выходили на самый высокий уровень южнокорейско-китайских отношений, серьезно омрачая их. К России официальных претензий корейцы не предъявляют, потому что в первую очередь с Китаем «надо разобраться». Официальный Сеул особо не выносит на первый план эти притязания, понимая их бесперспективность на данном этапе и осознавая всю разницу весовых категориях Южной Кореи и Китая с Россией. Кроме того, надо бы сначала с Севером объединиться. Но вот потом, накопив силы… Такой постулат часто проходит красной нитью в словах ученых, политиков, даже официальных лиц, когда они говорят «не для диктофона».

Стоит отметить, как подробно и внимательно в корейской прессе освещали события, когда «российские ученые на Дальнем Востоке обнаружили развалины крепости Когурё. Это еще раз подтверждает, что территория древнего корейского княжества простиралась до…». И далее в том же духе. То есть в душе корейцы полагают, что Корея должна быть намного больше.

Вообще идея величия своей страны свойственна большинству народов. Многие россияне вспоминают Россию, в которую входили и Польша, и Финляндия. Так что в своем страстном желании расширить родные земли на несколько тысяч километров корейцы неоригинальны.

Россиянам, кстати, припоминают и небольшой остров Ноктундо, располагавшийся на границе между КНДР и Россией. Демаркация российско-северокорейской границы несколько лет назад вызвала шквал статей о том, что «незаконное отторжение Ноктундо еще раз закрепили». Остров отошел к России в 1860 году по той причине, что русло пограничной реки сильно меняется и надо было регулярно проводить новую демаркацию госграницы. Самого-то острова уже давно нет – он стал частью большой суши, – однако южные корейцы о нем помнят. Об этом мало кто знает из россиян, но в огромном государственном Музее национальной независимости, расположенном примерно в 100 км к югу от Сеула, можно найти упоминания о трех территориях, которые являются корейскими, – район Кандо (северо-восток современного Китая), острова Токто (они находятся под контролем Южной Кореи, но на них претендует Япония) и остров Ноктундо. Идея такова: все наше окружение – Китай, Россия и Япония оттяпали или хотят оттяпать часть корейской территории.

Если продолжать тему националистических идей Южной Кореи, которые, может, не всегда официально озвучиваются, но крепко засели в умах корейцев, то надо отметить и их склонность к отрицанию иностранного влияния и преувеличению своего собственного. Как правило, какое-либо воздействие соседей на Корею стараются не подчеркивать, а вот каждый факт передачи что-либо корейского другим государствам – повод для гордости и громкой саморекламы. С другой стороны, эти сказки о «родине слонов» есть у каждой страны.

В этой связи историческим казусом воспринимаются нами судьбы лидеров двух нынешних Корей – Южной и Северной. Президент Республики Корея Ли Мен Бак родился в японском городе Осака и получил при рождении имя Цукияма Акихиро. Ну а Ким Чен Ир – это «наш» Ким Юрий Ирсенович, родившийся в селе Вятское, Хабаровского края СССР. И если южнокорейская пресса не особо подчеркивает, хотя и не отрицает, происхождение своего президента, то северокорейские историографы начисто переписали историю жизни своего лидера. По официальной версии, Ким Чен Ир родился в партизанском лагере в окрестностях той самой священной горы Пэктусан (откуда сошел первый правитель Кореи Тангун). Когда же «вождь нации» появился на свет, на небе зажглась новая яркая звезда. Хотя знающие люди говорят, что сам лидер КНДР прекрасно помнит, что он Юра, и не отрицает этого, по крайней мере в общении с россиянами.

Оглавление книги