Книга: Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю

О расхождении и схождении (времен)

О расхождении и схождении (времен)

Есть сюжеты-подсказки, направляющие мысль Толстого по одному и тому же пути. Таков и этот сюжет, о Рождестве Богородицы. Кстати, это тот как раз случай, когда его мысль направляли тетушки. Речь пойдет об истории его рода и связи этой истории с богородичным сюжетом.

В рассказе тетушек Толстой заподозрил тайну, величайшую из всех. Далее он только додумывал подробности этой тайны, проводил сравнения, принимал и отменял выводы.

Дева Мария родилась в Галилее, городе Назарете. Назарет в трех днях пути (пешего, конного?) от Иерусалима, по тамошним и тогдашним понятиям — глушь. В той же глуши — исторической — пребывал царский род Давидов.

Евангелисты проводят родословную Христа по-разному. Матфей прочерчивает ее от Давида к Иисусу через Иосифа, Лука же через Марию. Удивительное расхождение.

На самом деле, конечно, схождение — в Христов фокус.

Толстовский сюжет: когда-то, еще в XIV веке княжеский (Рюриков, царский) род Волконских распался. До того они обитали в тульской земле в ныне исчезнувшем городе Волконске. Но вот на севере взошла Москва как новый русский центр, новый магнит. Этот магнит перетянул к себе одного из меньших Волконских. Он вышел из древнего княжеского гнезда и перебрался в Москву.

Вот что важно: тот перебежчик был не вполне Волконский: он был бастард, прижит родителем в связи с дворовой девкой Агашкой. Согласно преданию, он был груб и несоразмерен с виду: голова его казалась слишком велика. За это он получил прозвище Толстая Голова. Судьбоносное определение: от этой Головы и пошли московские Толстые.

Такого «тетушкиного» сюжета Лев Николаевич пропустить не мог: география оставалась для него неразличима (что такое пространство? ему надобно было время), зато рисунок рода, переплетение и конфликт его ветвей, драматический распад, унижение одной ветви перед другой ему были ему хорошо понятны. Он произошел от бастарда — еще бы!

Так царский род его заглох, почти пропал в истории.

В «Войне и мире», которую в настоящем контексте можно рассматривать как попытку создания книги судеб, Евангелия от Льва, главный герой Толстого Пьер Безухов оказался бастард — большеголовый, толстый, нелепый. Сходство слишком очевидно.

Ладно бы один Безухов, он все-таки фигура выдуманная. Зато Ростовы не выдуманы, это прямая родня Льва Николаевича, его семья. Та именно униженная перед старшей, княжеской, младшая, графская ветвь. Толстой этих обстоятельств и параллелей не скрывает; в черновиках «Войны и мира» его герои сначала прямо Толстые, затем Простые, затем Плохие (показательные прозвища) и, наконец, Ростовы.

Ростов — забытая столица, стоявшая некогда над Москвой. Ростовы — забытые цари?

Между тем, предок Левушки, перебежчик Толстая Голова, оказался героем. Он отличился при Куликовской битве, снискал славу и обрел титул.

И тут видна параллель: толстоголового Пьера Толстой «посылает» на Бородинское сражение. Трудно сказать, насколько он в том бою отличился, тем более его, возможно, вовсе не было в сражении. Зато он превзошел превратности судьбы, взял верх над временем — взял Москву, взял в жены Наташу.

Как важна эта победа над Москвой! Еще важнее возвышение младшего рода, реванш униженной ветви или хотя бы уравнение ее в правах со старшей, княжеской. Но так и происходит! Не в книге, но в жизни: происходит уравнение, схождение: в 1822 году некогда распавшиеся ветви древнего рода, Волконские и Толстые, вновь сходятся: сочетаются законным браком Николай Ильич Толстой, отец писателя, и Мария Николаевна Волконская, по прямой линии происходящая от древних князей, черниговских Рюриковичей.

Рассказ об этом схождении составляет одну из ключевых осей толстовского романа. Это его главная потаенная ось: распад и соединение древнего царского рода.

Мать его зовут Марией. В этом уравнении Лев Николаевич оказывается таинственно христоподобен. Способен к чуду, переоформлению времени, основанию новой эпохи.

*

Тут нужно взять под защиту его московских тетушек: такой ереси они ему сообщить не могли. Скорее всего, в их рассказах речь шла о некоей необыкновенности его генеалогии, о роковом круге распада и соединения ветвей рода. И даже можно предположить, что знаки судьбы, таким образом рисуемой, казались его тетушкам скорее тревожными, нежели обнадеживающими.

В первую очередь это касается его бабки по отцовской линии. Смерть сына и невестки родителей совершенно подкосила ее; она подвинулась умом, заперлась в своей спальне, где за плотно занавешенными шторами принялась при свечах раскладывать пасьянсы и вести «роковые» разговоры со своим старым слугой, не менее ее помешанным. Юный Лев Толстой часто сиживал в этой спальне, слушая страшные истории о схождении и расхождении родов.

*

Толстой всю жизнь (говорил, что с рождения) остро ощущал устремленность на него неких осей времени, зацикленность или фокус, который обозначил его как избранного в пространстве разных эпох. (Сейчас не идет речь о знаке, которым отмечена эта избранность; знак себе он выставлял сам.) Вот она, избранность: его «ветхозаветный» род, некогда, в начале Москвы распавшийся, теперь, ввиду конца Москвы 12-го года, показательным образом воссоединился.

Наступают следующие времена, эпоха нового (московского) завета. Стотысячные жертвы принесены, земля вся покачнулась, так что Европа нахлынула на Россию и во мгновение отхлынула, Москва погибла и возродилась, что есть несомненное чудо и свидетельство начала новой эры.

И в перекрестии осей, от которого стартует эта эра, в перекрестии родов, которые на самом деле есть один род, встает этот мальчик, первый человек Нового (московского) Завета, фокус Москвы олицетворенный.

Еще, вспомним — перед ним в роду три Николая, дед, отец и старший брат, и, стало быть, он награжден наследной болезнью никольщины — соблазна самообожествления, власти над смертью и временем.

И мать по имени Мария, которой он не помнил, не мог помнить, потеряв ее в полтора года, но он считал, что помнил ее иначе: как свет и средоточие счастья. Она была собрание всех возможных совершенств, кроме одного — внешней красоты ей не было дано, что в полной мере искупалось красотой внутренней, духовной и душевной.

Про мать ему рассказали тетушки; он верил им безусловно. Неудивительно, что Левушка с младых ногтей задумывается о своем христоподобии. Гонит от себя эту мысль или вдруг, когда являются подсказки, опять к ней приникает. И никогда не отпускает от себя мысли о возможности чуда. Самим собой произведенного, рукодельного, «левушкиного».

*

Понемногу начинает собираться некое подобие целого: круг толстовских праздников величиной в год. Самое время: в конце сентября, самого левушкина месяца.

Москва сама к этому моменту собирает себя единой округлою фигурой. Праздничный год ее также близится к завершению (к переходу в праздность, см. Казанский спуск). На этом фоне встречаются все толстовсие сюжеты; они были разбросаны по сезонам, точно фокусы звезд в округлой чаше небосвода. Теперь необходимо проследить их связь.

Мы начали с того, что встреча Москвы и Толстого в конце сентября 1839 года была «организованным» судьбой чудом. Тогда на Волхонке (фамильной земле ТолстыхВолконских) началось синхронное строительное действие: возведение собора и романа.

Теперь, после рассмотрения генеалогического рисунка толстовского рода, большого «волконского» календаря, после разбора никольской сказки (см. главу четвертую, Никольщина) становится понятно, насколько глубоко было прочувствовано и продумано рукотворное чудо Левушки.

Строится собор во имя Христа Спасителя — это уже не подсказка, но прямое указание на ключевой сюжет романа: спасение Москвы (и Левушки) от небытия, от смерти. Отворение Нового (московского) Завета, нового календаря.

Толстой начинает писать книгу, тайной целью которой становится спасение во времени. Он начинает сбор, фокусировку времени вокруг нового центра, в котором, в пересечении осей времени, как в центре паутины, должен поместиться новый человек. Он, Левушка.

Паутина любви: характерное выражение Толстого.

Эта паутина любви, духовных и душевных связей — времени, не пространства — и есть Москва. Толстой начинает писать московскую книгу, где по высшему, Христову образцу он пропишет историю своего рода — всю правду о нем, о чистых и нечистых, законных и незаконных. И эта правда обернется чудом, выйдет фокус из фокусов, которым он заставит прежнюю Москву переродиться в новую.

В сентябре, на Рождество Богородицы.

Оглавление книги


Генерация: 0.600. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз