Литература, посвященная метафизике Москвы, начинается. Странно: метафизика, например, Петербурга — это уже целый корпус книг и эссе, особая часть которого — метафизическое краеведение. Между тем “петербурговедение” — слово ясное: знание города Петра; святого Петра; камня. А “москвоведение”? — знание Москвы, и только: имя города необъяснимо. Это как если бы в слове “астрономия” мы знали лишь значение второго корня. Получилась бы наука поименованья астр — красивая, японистая садоводческая дисциплина. Москвоведение — веденье неведомого, говорение о несказуемом, наука некой тайны. Вот почему странно, что метафизика до сих пор не прилагалась к нему. Книга Андрея Балдина “Московские праздные дни” рискует стать первой, стать, в самом деле, “А” и “Б” метафизического москвоведения. Не катехизисом, конечно, — слишком эссеистичен, индивидуален взгляд, и таких книг-взглядов должно быть только больше. Но ясно, что балдинский взгляд на предмет — из круга календаря — останется в такой литературе если не самым странным, то, пожалуй, самым трудным.
Эта книга ведет читателя в одно из самых необычных путешествий по Москве - по кругу московских праздников, старых и новых, больших и малых, светских, церковных и народных. Праздничный календарь полон разнообразных сведений: об ее прошлом и настоящем, о характере, привычках и чудачествах ее жителей, об архитектуре и метафизике древнего города, об исторически сложившемся противостоянии Москвы и Петербурга и еще о многом, многом другом. В календаре, как в зеркале, отражается Москва. Порой перед этим зеркалом она себя приукрашивает: в календаре часто попадаются сказки, выдумки и мифы, сочиненные самими горожанами. От этого путешествие по московскому времени делается еще интереснее. Под москвоведческим углом зрения совершенно неожиданно высвечиваются некоторые аспекты творчества таких национальных гениев, как Пушкин и Толстой.
Разговор Новопушкина и Новониколая
Разговор Новопушкина и Новониколая
Могло ли 21-е сентября, день-магнит, собирающий на себя все окрестные московские события, обойтись без Пушкина и «Годунова»? Нет, разумеется.
21 (8) сентября 1826 года в Кремле, в день Рождества Богородицы (когда же еще?) состоялся знаменитый двухчасовой разговор Николая I с Пушкиным. Об этом разговоре сказано многое; высказывания на этот счет в значительной мере определяются политической позицией того или иного эксперта.
Николай прибыл в Москву на коронацию. Ему, по мнению одной стороны, необходим был показной жест, сглаживающий тяжелое впечатление после июльской казни декабристов. Царь должен был предстать перед обществом в новом свете. Для того Пушкин был спешно вызван из псковской ссылки.
Другие заявляют, что венчание на царство в Кремле есть уже достаточная перемена образа, причем внутренняя перемена, куда более существенная, нежели привходящие показные жесты.
Возможно, со временем выстроится срединная версия, примиряющая эти контроверзы в пространстве большем. Собеседники оба были друг другу надобны, и не только политически, — не все в этой встрече был спектакль.
Они были нужны друг другу по-московски, для воцеления поврежденной картины времени. Им обоим нужен был праздник — лучшего, нежели Рождество Богородицы, найти было трудно. Поэт и царь встретились в оживающей после войны древней столице (это обстоятельство почему-то уходит из внимания спорящих), в Москве победившей и теперь как будто растущей заново. Встретились, по сути, в день рождения города (огненно жертвы и нового рождения), который много более их обоих.
Приехали на праздник, отметили Рождество — и оно их отметило.