Книга: Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Меж двух соседей

Меж двух соседей

Воспевая дворцы императрицы и ее вельмож, Державин строил собственный дом. На самой границе города – на берегу реки Фонтанки, по соседству со слободой лейб-гвардии Измайловского полка (современный адрес – наб. р. Фонтанки, 118). Это был настоящий усадебный дом, каких много осталось в Москве, но почти не сохранилось в Петербурге, – с окружающим его садом и «службами» – конюшней, каретником, сараем и т. д.

Наб. р. Фонтанки, 118

Державин купил этот участок и недостроенный дом в январе 1791 года у прежней владелицы – Марьи Петровны Захаровой, жены надворного советника и сенатора Ивана Семеновича Захарова, писателя и переводчика, члена Российской академии, награжденного в 1789 году за участие в работе над «Словарем Академии Российской» Большой золотой медалью. До Захаровых участком владел тайный советник статс-секретарь Екатерины II, управляющий Ее Императорского Величества Кабинетом, сенатор и дипломат Адам Васильевич Олсуфьев. Адам Васильевич – один из самых образованных людей своего века и знаток русского и многих европейских языков, член Российской академии, председатель Театрального комитета. Так что, хотя дом еще не построили, но у участка уже была своя славная «литературная история».

Державин, как и в свое время Захаров, приобрел участок на имя жены и поручил работы по достройке дома своему другу – талантливому архитектору и поэту Николаю Александровичу Львову. Екатерина Яковлевна завела «Книгу об издержках денежных для каменного дома с августа 1891 года», куда заносила все многочисленные расходы на строительство двух флигелей – «кухонного» и «конюшенного», на то, чтобы провести по участку дренажные трубы, выровнять, засыпать песком и облицевать плиткой парадный двор, а также «защебенить мостовую», выстроить деревянные сараи, ледники и коровник, купить 9000 кирпичей и сложить в доме «изращатые печи», 591 рубль на оконные стекла, заплатила 1 рубль священнику за молебен при закладке, на вино для угощения рабочим было потрачено 30 копеек, а на то, чтобы «посеребрить артели», 2 рубля, и так далее, и так далее. «Катерина Яковлевна в превеликих хлопотах о строении дома, который мы купили», – пишет Державин еще одному приятелю – русскому поэту и драматургу Василию Васильевичу Капнисту 7 августа 1791 года. А всего достройка дома заняла два года.

К 1793 году каменный дом полностью построили. Одним из главных его украшений стала уютная Овальная, или «Соломенная», гостиная, открытая окнами в сад. Ее стены украшали поверх обоев соломенные вышивки, которые сделала со своими крепостными девушками жена Львова, Мария Алексеевна. На золотистой переливчатой основе из подобранных по цвету и длине соломинок они вышили разноцветными нитками и стеклярусом цветочные орнаменты и целые картины, которые Державин воспел в стихах, описывая, как Мария Алексеевна в своем загородном поместье

На втором этаже, в кабинете хозяина с полукруглым окном, выходившим в сад, главным, разумеется, являлся стол из красного дерева, за которым Державин работал. Еще в комнате было девять шкафов, где стояли книги и фарфоровые модели памятников Царского Села: Чесменской колонны и Кагульского обелиска, а также несколько гипсовых бюстов мудрецов и философов древности, маленькое бюро из красного дерева и большой диван с двумя шкафами по сторонам, в которых Державин хранил свои рукописи. На диване лежала аспидная доска с привязанным к ней грифелем, на которой Державин записывал черновики своих стихов.

Диван этот был отнюдь не единственным в доме: соседняя комната, будуар Екатерины Яковлевны, так и называлась «Диванчик», в честь большого мягкого П-образного дивана, закрытого балдахином из белой кисеи на розовой подкладке. Два окна комнаты выходили в сад, между ними перед большим зеркалом на столике стояли мраморные бюсты Гаврилы Романовича и Катерины Яковлевны работы Ж.-Д. Рашетта. Своему бюсту Державин посвятил стихотворение «Мой истукан», в котором он с гордостью говорит:

По левую руку от дома Державина находился дом известного геолога и путешественника графа Аполлоса Аполлосовича Мусина-Пушкина. Соседи жили мирно. Поэтому, вас, возможно, удивит, когда в стихотворении Державина «Ода к соседу моему господину N» вы прочитаете:

И далее:

Спору нет, Мусины-Пушкины были богаты, но Аполлос Аполлосович прославился в России и Европе своими научными трудами и путешествиями, а отнюдь не безумными кутежами. А разгадка проста: стихотворение написано в 1780 году, еще до того, как Державины приобрели усадьбы на Фонтанке, и посвящено купцу М. С. Голикову, взявшему на откуп питейные сборы в Петербурге и Москве, а после ставшему одним из организаторов компании, впоследствии названной Русско-Американской. Позднее, как замечает Державин, Голиков сделался «по худому своему оным [откупом] управлению и роскошной жизни несчастливым, что отдан был под суд за непозволенный провоз французской водки».

А вот стихотворение «Ко второму моему соседу» (после его публикации стихи, посвященные Голикову, стали называть «К первому соседу») связано уже с домом на Фонтанке. Этим «вторым соседом» был полковник Михаил Антонович Грановский, управитель петербургских имений князя Потемкина. После смерти Потемкина Грановский принялся подводами перевозить из Таврического дворца на свой двор картины, дорогую мебель и даже строительные материалы. При этом он развернул бурное строительство собственной усадьбы, вторгся на территорию соседа и своим непомерно высоким зданием закрыл дом и двор Державина от солнечных лучей. Державин в своих стихах возмущенно вопрошал:

В конце концов Грановский попал под суд и был посажен в крепость, а его дом продали за долги с публичного торга.

Державин сумел удержаться на месте при дворе почти два года и за это время успешно расследовал несколько серьезных финансовых афер, добился оправдания невиновных и наказания виноватых. При этом он ни на миг не «ослеплялся жизнью дворской», а вот Екатерина, кажется, поначалу обманывала себя. Ей казалось, что Державин будет не только секретарем, но и ее придворным поэтом, воспевающим ее многочисленные добродетели. Но Державин, по его собственному признанию, запершись дома «по неделе», пытался создать новую верноподданную оду, но ничего не выходило, и скоро поэт пришел к выводу, что «почти ничего не мог написать горячим чистым сердцем в похвалу императрице».

И из-под его пера выходили только язвительные строки, подобные этим:

Оглавление книги