Книга: Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Морская романтика

Морская романтика

В начале XIX века в Петербурге жило немногим более 200 тысяч человек (220 тысяч в 1800 году), к середине века город населяло уже почти 500 тысяч (до 468 тысяч в 1837-м, в 1846 году – уже 483 тысячи).

В 1837 году 30 % всего мужского населения города были крестьянами, 18 % – солдатами и нижними воинскими чинами, 14 % – мещанами и разночинцами, еще 14 % – ремесленниками. Купцов проживало около 5 тысяч, 12 тысяч чиновников, 2200 офицеров, 750 лиц духовного звания и более тысячи отставников. Свыше 12 тысяч были рабочими, трудившимися на трех сотнях фабрик и заводов. Все эти люди составляли «кости и мышцы» города, приводя в движение многочисленные «механизмы для жизни»: фабрики, рынки, городские службы, домашнее хозяйство.

Дворяне составляли только 15 %, и большинство из них были мелкими чиновниками, получившими личное дворянство как государственные служащие. (Неслучайно самый низкий, четырнадцатый, чин коллежского регистратора писатель Лесков так и называл – «чин, не бей меня в рыло»). Знатные дворянские семьи, «сливки общества»: Голицыны, Шереметевы, Мусины-Пушкины, Шуваловы, Воронцовы, Трубецкие, Юсуповы – составляли тончайший слой, но именно о них мы вспоминаем в первую очередь, когда речь заходит о «Петербурге золотого века». Так было и двумя веками раньше. Представители этих семей занимали самые высокие государственные должности, их жены блистали на дворцовых балах, их сыновья славились своими кутежами в армии или иностранных университетах, их дочери были самыми желанными невестами.

К «золотой молодежи золотого века» относился и Александр Александрович Бестужев. История рода Бестужевых была очень запутана (что в какой-то мере доказывало его древность), и в ней не обошлось без семейных легенд. Одна из них гласила, что некий Гаврила Бестуж, служивший великому князю Василию Дмитриевичу в начале XV века, был на самом деле англичанином Габриэлем Бестом. Сын же его, Яков Гаврилович Бестужев, якобы носил прозвище Рюма (слово это означало «падучая болезнь»). Никаких британских дворян Бестов на русской службе историкам найти на удалось, доподлинно известно, что Бестужевы и Бестужевы-Рюмины верой и правдой служили русским царям начиная, по крайней мере, с XVI века. Они были высшими государственными чиновниками, дипломатами, генералами, землевладельцами и, наконец, декабристами.

Герой нашего рассказа «просто Бестужев» происходил не только из замечательного рода, но и из замечательной семьи. Пять братьев и три сестры Бестужевых были детьми Александра Федоровича, «артиллериста екатерининских времен», как пишет о нем биографический словарь Половцова, но также и писателя, просветителя, издателя «Санкт-Петербургского журнала», демократа по убеждениям, и его жены Прасковьи Михайловны, бывшей ревельской мещанки, когда-то выходившей Александра после ранения в голову во время Русско-шведской войны. Дослужившись до майора, Бестужев-старший вышел в отставку; в дальнейшем он руководил канцелярией Мраморной экспедиции графа Строганова и служил в Академии художеств.

О своем детстве братья сохранили самые светлые воспоминания. Отец собирал картины, гравюры, модели пушек и крепостей, коллекции минералов. «Наш дом, – рассказывал один из братьев, – был богатым музеумом в миниатюре… Будучи вседневно окружены столь разнообразными предметами, вызывавшими детское любопытство, пользуясь во всякое время доступом к отцу, хотя постоянно занятому делами, но не скучающему удовлетворять наше детское любопытство, слушая его толки и рассуждения с учеными, артистами и мастерами, мы невольно и бессознательно всасывали всеми порами нашего тела благотворные элементы окружающих нас стихий… „Прилежный Саша“[5] читал так много, с такою жадностью, что отец часто бывал принужден на время отнимать у него ключи от шкафов… Тогда он промышлял себе книги контрабандой – какие-либо романы или сказки».

А. А. Бестужев

Александр прославился в семье не только своим прилежанием, но и наблюдательностью. «Непонятно, – говорил его брат, – каким образом, при однообразной корпусной обстановке[6], он ежедневно находил столько сил в своей ребяческой головке, чтобы наполнить целые страницы дневника, не повторяясь в описаниях происшествий обыденной жизни или в изображении длинной галереи портретов, сменяя веселый тон на более серьезный и даже иногда впадая в сентиментальность». Он также пишет пьесы для домашнего театра, а потом принимает участие в постановке спектаклей в корпусе.

Когда его старший брат, Николай, избрал военно-морскую службу, он сумел заразить страстью к морю и Александра, и тот вымолил у матери согласие на оставление Горного корпуса и начал деятельно готовиться к экзамену на гардемарина. Но с экзаменами он не справился (подвела нелюбовь к математике) и поступил юнкером в лейб-гвардии Драгунский полк, который стоял тогда в Петергофе, близ дворца Марли. Поэтому для своих первых литературных опытов Александр взял себе псевдоним «Марлинский», а описывая одного из своих героев, он замечает, что тот «являлся в дом, подобно карпам в пруде Марли – по звонку колокольчика». В Марлинском пруду перед дворцом действительно еще со времен Екатерины I жили дрессированные карпы, приплывавшие на звон колокола, чтобы подобрать крошки, которые им бросали гости дворца. Этот «аттракцион» был хорошо известен всем, кто часто бывал в Петергофе.

Первым печатным произведением Бестужева стал отрывок из комедии «Оптимист», опубликованный в «Сыне Отечества» 1819 года. Он также опубликовал ряд переводов и оригинальных статей по истории. Позже Бестужев был принят в Общество любителей российской словесности и избран на пост цензора библиографии Общества при журнале «Соревнователь», издавал вместе с Рылеевым альманах «Полярная звезда», в котором публиковались А. С. Пушкин, Крылов, Жуковский, Дельвиг, Баратынский. Там же Бестужев печатал свои повести, которые имели успех у публики. В те годы Бестужев жил вместе в Рылеевым в доме Российско-Американской компании (современный адрес – наб. р. Мойки, 72).

Все братья Бестужевы примкнули к декабристам. Но увлеченный литературными делами Александр не был в числе самых активных членов Тайного общества. 14 декабря он привел батальон Московского полка на Сенатскую площадь, а когда мятежники были расстреляны, успел скрыться, но на следующий день сам явился на гауптвахту Зимнего дворца. Братья Бестужева, Николай и Михаил, были приговорены к каторге, а он отделался ссылкой в Якутск. Там писал заметки о сибирской природе, о нравах и обычаях жителей и, конечно же, новые повести и стихи. Его произведения не появлялись в печати всего три года. Затем он начал публиковать статьи по этнографии, а позже – первые главы повести в стихах «Андрей, князь Переяславский» (1828). Осенью 1829 года, в виде особенной милости, Бестужев был переведен на Кавказ рядовым в черноморский № 10 батальон, с выслугою. Присылаемые им с Кавказа повести «Испытание», «Страшное гаданье», «Аммалат-Бек», Фрегат „Надежда“», «Мулла-Нур» печатались в журналах «Сын Отечества», «Московский телеграф» и «Библиотека для чтения» и неизменно привлекали к себе внимание читателей яркими описаниями природы Кавказа и романтическими коллизиями. Молодые читатели литературных журналов позже вспоминали: «Повести Александра Бестужева считались тогда бриллиантами нашей словесности. Мы выставили его против Бальзака, знаменитого тогда беллетриста, и радовались, что победа осталась на нашей стороне… Теперь находят в повестях Бестужева много неестественности и неправдоподобия. Видели и мы их, но, увлеченные прекрасным рассказом и занимательностью происшествия, выпускали из виду слабости литературные».

Да и как было Бестужеву не победить! Ведь он, в отличие от Бальзака, обладал дарованием юности приукрашивать реальность, окутывать ее флером романтики, а именно это и требовалось его столь же юным читателям. До моды на цинизм в духе Байрона и Лермонтова оставалось совсем немного, но пока прекраснодушие во всех смыслах этого слова господствовало в русской литературе. Сам Бестужев говорил несколько высокопарно: «Моей чернильницей было сердце».

Столь успешная литературная карьера внезапно оборвалась. Словарь Половцова сообщает по этому поводу следующее: «В стычках с горцами он выказывал чудеса храбрости, как в делах при Байбурге, на мосту Чирчея, под стенами Дербента. За это он был произведен в прапорщики и представлен к Георгиевскому кресту, но не получил его, так как попал под суд по обвинению в убийстве у него на квартире (в 1832 г.) его возлюбленной Ольги Нестерцовой, при весьма загадочных обстоятельствах. Полагали, что убийство совершено Марлинским из ревности; однако следствие, пристрастное скорее против Бестужева, чем в его пользу, с очевидностью доказало, что смерть Нестерцовой была просто несчастной случайностью. Последние четыре года своей жизни он охладел ко всему и почти перестал заниматься литературой».

Бестужев погиб в бою с горцами 7 (19) июля 1837 года.

Действие одной из повестей Бестужева «Лейтенант Белозор» происходит в Голландии, во время морской блокады побережья в 1812 году. Ее главные герои – лейтенант русского флота Виктор Белозор и юная красавица-голландка Жанни. Для нас, однако, будет интереснее всего финал повести, где рассказчик отправляется в Кронштадт и встречается там с Белозором и Жанни, уже ставшими мужем и женой. Как изменился Кронштадт со времен Радищева?

«В 1822 году, под осень, я приехал в Кронштадт встретить моряка-брата, который должен был возвратиться из крейсерства на флоте, – так начинает свой рассказ Бестужев. («Моряк-брат» – это Николай, который в 1822 году все еще служил на флоте.) – Погода была прелестная, когда возвестили, что эскадра приближается. Сев на ялик у Гостиного двора, я поехал между тысячи иностранных судов, выстроенных улицами, и скоро выпрыгнул на батарею купеческой гавани…».

Читатель, знающий Петербург, сразу удивится. Ведь Гостиный двор построен не на набережной реки или канала, а в глубине «материка». Вероятно, речь идет о так называемом Малом гостином дворе, выходившем одной своей стороной на Чернышев переулок, названный так по имени землевладельца, бывшего денщика Петра I, графа Чернышева (ныне – улица Ломоносова), другой – на Гостиную улицу (ныне – Думская улица), а третьей – на Екатерининский канал (ныне – канал Грибоедова). Здание построили в 1790-х годах по проекту Джакомо Кваренги. Кстати, Гостиный двор, очень похожий на тот, что был построен в Петербурге позже, возвели и в Кронштадте. Это произошло, когда в 1827 году Кронштадт посетил Николай I и заметил, что торговые ряды здесь находятся в безобразном состоянии. Первое здание, построенное в 1832 году по проекту В. И. Маслова, и являлось уменьшенной копией петербургского Гостиного двора, но оно сгорело и было восстановлено с некоторыми изменениями в проекте после 1874 года.

А что за «купеческая гавань», к которой причаливает лодка нашего героя? Она расположена в южной части острова Котлин, недалеко от Петровского канала. Ее строительство было начато еще в 1709 году. Рядом с Купеческой гаванью раскинулись Рыбные ряды. В 1822 году это еще деревянные лавки, но уже совсем скоро – через шесть лет – здесь будет возведена каменная постройка в стилистике классицизма. А вот каменное здание так называемой «Голландской кухни», также расположенное неподалеку от купеческой гавани, было построено совсем недавно – в 1805 году. Оно служило для приготовления пищи для команд судов, пришвартовавшихся в гавани Кронштадта. С берегов Купеческой гавани открывается живописный вид на один из створных маяков Кронштадта, возвышающийся на самом краю дамбы, и на весь кронштадтский рейд.

Меж тем Бестужев продолжает: «…она (Купеческая гавань. – Е. П.) была покрыта толпою гуляющих; одни, чтоб встречать родных, другие, чтоб поглядеть на встречи. Ленты и перья, шарфы и шали веяли радугою. Веселое жужжанье голосов словно вторило звучному плеску моря; песни, стук, скрип блоков, нагрузка, оснастка по кораблям, крик снующих между ними лодочников и торговок – словом, вся окружная картина деятельности оживляла каждого какою-то европейскою веселостью. Только одни огромные пушки, насупясь, глядели вниз через гранит бруствера и будто надувались с досады, что их топтали дамские башмаки».

Ожидание гостей длилось недолго.

«Флот приближался как станица лебедей. Корабли катились величаво под всеми парусами, то склоняясь перед ветром набок, то снова подъемлясь прямо. Легкий передовой фрегат в версте от Кронштадта начал салют свой… Белое облако вырвалось с одного из подветренных орудий, другое, третье – и тогда только грянул гром первого. Дым по очереди салютующих кораблей долго катился по морю и потом тихо, величественно начал всходить, свиваясь кудрями. Едва отгрянул и стих гул последнего выстрела, корабли, по сигналу флагмана, стали приводить к ветру, чтобы лечь на якорь. Несколько минут царствовало всеобщее молчание. Внимание всех обращено было на быстроту и ловкость, с которою команды убирали паруса, что называется на славу, и вдруг заревела пушка с Кроншлота, – все дрогнуло; дамы ахнули, закрывая уши! Ответные семь выстрелов исполинских орудий задернули завесой дыма картину… Когда его пронесло, весь флот стоял уже в линии и несколько шлюпок, как ласточки, махали крыльями по морю, спеша на радостное свиданье.

Адмиральский катер гордо пролетел сквозь купеческие ворота; за ним, как быстрая касатка, рассекала зыбь легкая гичка, с широкой зеленой полосою по борту. <…>

– Шабаш! – крикнул урядник, и весла ударились в лад об воду. Как сокол, складывающий крылья, чтобы сильнее ударить, сложились они, и два крюка словно когти возникли пред грудью…».

Так Бестужев описывает торжественное прибытие флота, живо напомнившее всем собравшимся и всем читателям, что Кронштадт – морские ворота России, а сама она – морская держава.

Оглавление книги