Книга: Как открывали мир. Где мороз, а где жара [Из истории путешествий и открытий]

Последнее путешествие капитана Скотта

Последнее путешествие капитана Скотта

Облака рассеялись, ярко светило солнце, и перед моряками «Терра-Нова», похожего на библейский ковчег, открывался великолепный вид. Льды сверкали на солнце. Вдалеке возвышалась гора Дискавери. С удовольствием смотрел Роберт Скотт на ее знакомые очертания, на Западные горы, одинокие в своем величии.

Корабль миновал мыс Крозье. Там всегда много пингвинов. Вот и сейчас сидит на ледяной глыбе старый пингвин-император. Рядом с ним — юный император, меняющий пух на императорскую мантию: черную с белым. Скоро он покроется перьями и уплывет к северу.

Больше восьми лет назад, в 1902 году, как раз здесь, мимо берегов Антарктиды, шел корабль «Дискавери», экспедиционное судно Роберта Скотта. Это была его первая экспедиция к Южному полюсу. Он прошел тогда пешком с товарищами в глубь материка. Дорога была ужасная: то налетала пурга, то загораживали путь дикие горы и приходилось искать обход, то под ногами разверзалась бездна, едва припорошенная снегом. Люди смертельно устали, кончались съестные припасы и на полпути к полюсу пришлось повернуть обратно.

Через несколько лет после Скотта отправилась вторая экспедиция, во главе с Эрнстом Шекльтоном, товарищем по первому путешествию Скотта. Отважный, смелый Эрнст Шекльтон тоже принужден был вернуться, не дойдя всего 179 километров до полюса.

И теперь снова Роберт Скотт у берегов Антарктиды, этого странного, будто заколдованного материка. Природа его капризна, непостоянна. На этот раз на редкость тяжелым оказалось плавание от Новой Зеландии. Сильнейшие штормы играли его перегруженным кораблем, как игрушкой, льды обступали со всех сторон. Хорошо, что это уже позади… Сейчас надо выбрать подходящее место для будущей базы. И не терять зря времени. Летние месяцы Южного полушария — декабрь, январь, февраль — время санных экскурсий. Нужно устроить стоянки по пути к полюсу со снаряжением и продовольствием для будущего года, когда Скотт выйдет в свое второе путешествие к полюсу.

Снаряжение… Скотт глубоко задумался. Роберт Пири шел на собаках. Но возможно ли это для Скотта? Он и не довезет их сюда, на другой конец земли. Несколько собачьих упряжек он взял, но основной транспорт — это выносливые, сильные маньчжурские лошадки.

На пробу, для опыта, он захватил с собой моторные гусеничные сани. Техническая новинка. Они отлично шли в Норвегии, в Альпах Новой Зеландии, однако не угадаешь, как они себя поведут в Антарктиде.

Скотту предлагали и самолеты, но он их не взял и хорошо сделал. В те времена они еще не годились для жестокого неба Антарктиды.

Мысли Скотта по какой-то неуловимой связи перескочили на покинутую Англию. Он вспомнил, как перед отъездом ему захотелось взглянуть на милый старый дом своего детства. С тех пор как умер отец, дом этот был сдан в аренду, там жили чужие люди. Но Скотту захотелось повидать хорошо знакомые ему места. С ними связаны такие сладкие воспоминания…

Посетил он также своего старого почтенного друга — Клемента Маркхэма, бывшего председателя Королевского Географического общества, ныне в отставке. Маркхэм, занимая кресло председателя, много помогал ему в тот первый раз. Как он выколачивал деньги для экспедиции! Теперь Скотту самому пришлось пустить «шапку по кругу». Ему не удалось собрать нужную сумму. Он отдал свое состояние и покинул цивилизованный мир с большими долгами. Газетчики писали, что на это способен лишь великий оптимист. Журналисты на страницах своих газет возмущались богачами, которые не желали развязать туго набитую деньгами мошну для такого великого дела!

В Антарктиде Скотт позабудет о фунтах, шиллингах и пенсах, они там не нужны и ровно ничего не стоят. Он уже забыл о них. Сейчас главное — найти место на берегу для хижины. Вот этот мыс как будто бы вполне подходит. Решено. Здесь нужно высаживаться. Скотт назвал это место в честь своего первого помощника лейтенанта Эдуарда Эванса мысом Эванса.

Первые дни нового, 1911, года, подарили путешественникам тихую, солнечную погоду, редкую в этих краях. И началась спешная разгрузка.

Как обрадовались собаки, почувствовав наконец под ногами вместо зыбкой палубы твердую землю, точнее — лед, и не для всех достаточно прочный: одни из трех моторных саней, самые надежные, провалились и теперь так и будут ржаветь на дне моря…

При высадке потеряли двух лошадей, одну собаку.

Но это только начало, думал Скотт, впереди и трудности и потери…

План был таков: как только корабль освободится от груза, он пойдет дальше на восток, где оставит небольшую группу ученых для исследования Земли Эдуарда VII. На обратном пути он пройдет мимо базы Скотта, так что они еще увидятся.

Тем временем Скотт начинал подготовку к походу на полюс. Он занялся устройством вспомогательных стоянок с продовольствием, снаряжением, топливом настолько далеко в глубь материка, насколько позволит погода. Путешествовать по Антарктиде — все равно что плыть в открытом море: снежная, безжизненная пустыня. И в Антарктиде приходится искать направление по звездам и приборам. Это называется навигацией. В каждой партии должен быть обязательно хотя бы один опытный навигатор, иначе забредешь неизвестно куда. И стоянок не найдешь, а в них продовольствие, топливо, снаряжение. В дурную погоду — в туман, снег, пургу — их легко потерять. Поэтому их делают, по возможности, более заметными: сооружают высокий холм из камней — гурий, — втыкают на высокой палке флаг, непременно цветной или черный, чтобы виден был издали.

В то время как часть людей строили на мысе Эванса дом и ремонтировали старую хижину Скотта на мысе Хат, остальные члены экспедиции двинулись к югу.

Дальше 79° южной широты им не удалось пройти из-за непогоды.

Путешественники заложили последний, самый большой склад и назвали его складом Одной Тонны. Затем повернули обратно.

По дороге завернули в старую хижину на мысе Хат. Там их поджидал доктор Аткинсон, старый спутник Скотта еще по первому путешествию к Южному полюсу. У него была почта, оставленная капитаном «Терра-Нова» на обратном пути в Новую Зеландию. И тут Скотт узнал поразительную новость. Оказывается, «Терра-Нова» встретила возле Барьера Росса, в пустынной Китовой бухте… «Фрам», корабль Нансена, на котором теперь прибыл в Антарктиду знаменитый норвежский путешественник Руал Амундсен. Он расположился на шельфовом леднике Росса, в четырехстах километрах от базы Скотта, на сто километров ближе к полюсу.

Первоначально Амундсен, как всем было известно, собирался к Северному полюсу, но его обогнал Пири. И тогда знаменитый норвежец изменил свой план: он решил идти к Южному полюсу.

Скотта неприятно поразила эта неожиданность. Почему Амундсен не предупредил его заблаговременно? Скотт так оберегал себя от каких бы то ни было соревнований! Он хотел спокойно исследовать неизвестный материк, без спешки, без игры наперегонки. И вот неожиданно, едва ли не под боком у него возникает соперник!

Амундсен впоследствии оправдывался. Он говорил, что не хотел раньше времени сообщать миру о своих изменившихся планах потому, что боялся «газетной шумихи», упреков в «грязном соревновании». Он опасался, что те, кто дал деньги на его экспедицию к Северному полюсу, теперь не захотят вкладывать их в новую экспедицию, и прочее, и прочее… Скотт — опытный путешественник, продолжал Амундсен, он исследователь, а что касается Амундсена, то его интересует лишь достижение полюса. Науке он предоставляет самой пристраиваться к его новым намерениям.

Повод для упреков в соревновании Амундсен все же давал, от них ему не отмахнуться. Амундсен действительно был спортсменом, а не исследователем, тоже верно. Но разве это меняло дело?

Скотт знал, что Англия ему не простит, если он не придет первым.

Мужественный и твердый, он только сказал своим товарищам: «Это великолепная мысль — идти к полюсу на собаках, я не думал, что их возможно перевезти через океан». И больше ни слова.

А про себя он решил: теперь ничего нельзя исправить, и потому всего разумней и корректней будет и дальше поступать так, как было намечено. Нужно идти своим путем, трудиться по мере сил, не выказывая ни страха, ли сомнений. И кончено. Он не будет об этом ни с кем говорить. Он постарается об атом даже не думать. Товарищи Скотта, прекрасно понимавшие, как велико беспокойство начальника экспедиции, тоже корректно молчали. И жизнь пошла своим чередом, будто ничего и не произошло.

В делах и заботах незаметно подкралась зима. Полярники занимались метеорологическими наблюдениями, они исследовали небогатый мир животных Антарктиды, работали в холодных лабораториях неподалеку от базы. Иной раз, если выпадала сносная погода, играли в футбол. Дома засиживались за шахматами. Приветливо светились окна в одиноком домике на мысе Эванса. Где-то вдалеке курился вулкан Эребус, голубой стеной сползал в море глетчер, искрились айсберги, стоявшие здесь точно на приколе, и далеко-далеко уходили таинственные Западные горы с высокими острыми пиками. Дивный горный пейзаж, неземной, такого больше нигде в мире не встретишь!

В экспедиции собралось много знающих людей: геологи, физики, метеорологи, биологи. «Было бы слишком злой насмешкой со стороны судьбы дозволить такому количеству знаний, опытности и энтузиазма пропасть даром, ничего не совершив», — думал Скотт.

По вечерам полярники устраивали настоящий университет: специалисты рассказывали о новостях своей науки, путешественники — о странах, где они побывали, а, исколесили они весь мир,

В самом разгаре зимы, 6 июня, был день рождения Скотта. Товарищи тайком приготовили огромный, затейливо украшенный торт, потом устроили торжественный обед с крюшоном из сидра, с ромом и ликерами.

Отечески добродушно Скотт прислушивался к веселой болтовне молодежи. Они смеялись, прыгали через столы и стулья, соревнуясь в ловкости.

Особенно веселился капитан Лоуренс Отс, будущий спутник Скотта к полюсу.

Хорошие подобрались ребята в группе Скотта — и офицеры и матросы. Чего стоит этот богатырь, весельчак и балагур — матрос Эдгар Эванс, однофамилец лейтенанта Эванса. Матрос второй раз сопровождал Скотта в Антарктиду. А эти русские парни — Антон Омельченко или Дмитрий Горев — как они сошлись с английскими парнями!

Потом мысли Скотта перенеслись в Англию, к жене, маленькой стойкой Кэтлин, к крепышу Питеру. Ему было девять месяцев, когда отец его уехал из Англии. «Он станет совсем большим, когда я вернусь», — улыбнулся Скотт этой мысли. Как там они сегодня? Наверное, тоже его вспоминают, может, вместе со старым Маркхэмом. Старик любит его и, наверное, если понадобится, все сделает для экспедиции, что только будет в его силах. Вспоминал Скотт свое последнее путешествие с Кэтлин чуть ли не вокруг земного шара. Пока «Терра-Нова» медленно продвигалась к югу, они с Кэтлин на разных транспортах ехали самостоятельно. Они останавливались в африканских владениях Англии, где считались личными гостями генерал-губернатора лорда Гладстона. Он принимал их в своем загородном доме, где они спали под открытым южным небом, и созвездие Южного Креста охраняло их с высоты. Скотт делал все, чтобы собрать деньги для экспедиции: читал лекции, рассказывал, как важно исследование неизвестного материка. Однако местные богачи, владельцы бриллиантовых рудников, неохотно шли на пожертвования… Обидно вспоминать об этом.

Потом Австралия, Мельбурн, потом Веллингтон в Новой Зеландии… Везде они с Кэтлин были вместе… Однако настал час, и «Терра-Нова» с капитаном Скоттом на борту отвалила от причала, и Кэтлин осталась где-то там, в туманной дымке… Увидит ли он ее еще?

Мысли Скотта перескочили на другое. Ему сорок три года. Может быть, он стар для такой экспедиции? Но ведь Роберту Пири было пятьдесят два года. Он хорошо помнит этого американца, непомерно длинного, с рыжими усами. Они стояли рядом, они пожимали друг другу руки: Пири — уже вернувшийся с победой, и Скотт — направлявшийся в неизвестное…

Уилсон говорит, что с годами человек становится более выносливым и менее чувствительным к холоду. Что же к старости будет с Бауэрсом? Для него, хотя он и молод, холода нет. Целый день он может работать на воздухе в своей поярковой шапчонке. Правда, Бауэрс чудо! Скотт восхищался им, его ловкостью, его готовностью прийти всем на помощь. Славные у него ребята. И на этой приятной мысли Скотт уснул.

Июнь был щедр на праздники: приближалось 22-е число, день солнцестояния. У нас, на севере, — летнее, здесь — зимнее. В конце декабря полюсная партия будет в походе, там уж не до веселья! Нельзя ли устроить наперед любимый праздник — рождество? И снова парадный обед с ликерами и шампанским. Даже с елкой. Это сюрприз Бауэрса. Вместо елки он устроил из палок, обернутых фольгой, деревцо; его увешивали самые настоящие хлопушки, разные игрушки, горели и свечи. При свете елочных свечей раздавали маленькие подарки, об этом позаботилась сестра доктора Уилсона. Она приготовила их в Англии и передала брату. Взрослые мужчины, смелые, мужественные путешественники, как они радовались этим пустячкам, словно дети!

Все вспоминали дом, «старую добрую Англию», семью, близких.

Даже сама природа оказалась милостивой, она также включилась в игру, устроив великолепный фейерверк — полярное сияние.

…Миновала зима. Уже стояла на пороге холодная антарктическая весна. Скотт рвался к полюсу, но начать поход раньше, чем установится сносная погода для его лошадок; не рисковал. Однако мысль о том, что Амундсен с его собачьим транспортом, возможно, уже в пути, мучила его. Но приходилось ждать.

…И день этот наступил для Скотта только 1 ноября. Весна в том году была особенно неблагоприятной. Неужто таким же будет и лето, со страхом спрашивал себя Скотт. Погода отвратительная, дорога еще хуже. Неровности, трещины во льду, ветер, бьющий прямо в лицо, мелкий колючий снег. «Ужасный переход», — часто встречаешь эти слова в дневнике Скотта. Но стоило путешественникам собраться в палатке для отдыха, как слышались шутки и смех…

Моторные сани, увы, скоро были брошены, у них все время ломался мотор, не приспособленный к антарктическому климату. Пришлось в сани впрягаться самим. Но оставались еще собаки, хотя их было немного, и лошадки, главная надежда Скотта. Пока и те и другие тащили грузы. Они часто проваливались в рыхлом снегу, худели, теряли аппетит. Так прошла первая часть пути до ледника Бирдмора.

Дальше пошло совсем плохо. Лошадки выбились из сил, и корм для них кончился. Их пришлось пристрелить. Это место путешественники назвали Лагерем Бойни. На, обратном пути полюсная партия будет питаться мясом убитых лошадей… Ну что ж, записывает Скотт, остается сыграть игру до конца…

Стоянки со всякими припасами делали на расстоянии шестидесяти пяти километров друг от друга. Вспомогательные партии то шли впереди Скотта, то сзади, иногда они встречались на остановках. Но вот настал час, когда из двенадцати человек четверо с собачьими упряжками должны были вернуться обратно. Осталось всего восемь.

«Дела идут от плохого к худшему», — записывает Скотт. Все устали смертельно, бураны не прекращались, иной раз приходилось отсиживаться в палатках.

«Январь 1912-го. Новый год отпраздновали лишней палочкой шоколада в однодневном пайке. Миновали последнюю стоянку Шекльтона. До полюса оставалось 170 километров. 170 километров совсем неизвестной дороги. Там еще никто никогда не бывал — ни зверь, ни птица, ни человек».

Как ни грустно, а пришлось расставаться с лейтенантом Эвансом. Эдварду Эвансу, совсем больному, все же не хотелось возвращаться. Ведь до полюса осталось немного. Но приказ начальника… Ничего не поделаешь. Он вручил Бауэрсу шелковый флажок, который жена дала ему «для полюса», и долго-долго смотрел вслед удалявшейся пятерке.

«Я не нахвалюсь своими товарищами, — пишет Скотт. — Все они неутомимы, каждый готов прийти на помощь друг другу, каждый старается облегчить положение другого. Эдгар Эванс — матрос, силач, у него золотые руки, благодаря ему снаряжение у нас в полном порядке. Бауэрс — чудо! Он всегда в хорошем настроении, неутомим в работе, добр к другим. И Отс, который был на своем месте при лошадях, теперь неутомим в ходьбе, исполняет свою долю лагерной работы и не хуже других переносит труды и лишения».

Партия шла быстро и легко. Наконец-то установилась погода. Затих ветер. Воздух чист и прозрачен. Солнце сильно припекает. Слишком хорошо, говорил Скотт, даже страшно. Они находились высоко над уровнем моря и, несмотря на это, чувствовали себя неплохо. Теперь уж должны дойти… Должны…

До полюса оставалось 63 географические мили…

До полюса оставалось меньше 40 миль…

Последний склад.

Солнце сияет на чистом небе. Даже легкий ветерок утих. Какая неземная тишина! Еще немного, совсем немного…

Но куда так пристально смотрит Бауэрс? Что он заметил?.. А, где-то далеко впереди черная точка… У него такое острое зрение… Все-таки что бы это могло быть? У каждого одна и та же мысль, и каждый боится произнести ее вслух: Амундсен?..

Подошли ближе. Да, это какой-то предмет. Он шевелится… Черный флаг. Норвежцы опередили…

…В ту ночь, несмотря на смертельную усталость, никто не мог уснуть. Поплелись дальше. Подошли к остаткам лагеря Амундсена.

«Великий боже, — горестно восклицает Скотт, — какое ужасное место! И каково нам понимать, что за все труды и лишения мы не вознаграждены даже сознанием, что пришли первыми!»

Из записки Амундсена Скотт узнал, что норвежцы побывали здесь 16 декабря 1911 года. Опередили на целый месяц. Скотт положил в карман письмо, адресованное норвежскому королю Гаакону «на случай, если мы погибнем на обратном пути», — писал предусмотрительный Амундсен. Скотт и его друзья сфотографировались возле своего флага, который они установили рядом с норвежским, даже выпили за победу, но без удовольствия, с тяжестью на сердце, и… «повернулись спиной к цели своих честолюбивых устремлений. А впереди, — с тоской пишет Скотт, — 800 миль пешего хождения с грузом… Боюсь, обратный путь окажется ужасно утомительным и монотонным».

…Погода невыносимая. За одну неделю пережили два сильных шторма. Признак ранней осени. Боже мой, как им не везет! Лето отличалось необычайным холодом, ветрами, теперь ранняя осень… «Помоги нам бог, — восклицает Скотт, — помощи нам ждать неоткуда, а силы — на исходе. Теперь, чтобы спасти людей, нужно лишь одно: идти как можно быстрей!»

Между тем у Отса зябнут ноги и, что удивительней всего, сдает здоровяк Эдгар Эванс. У него все валится из рук, лицо и руки отморожены. Уилсон растянул сухожилие. Только чудо Бауэрс чувствовал себя хорошо. Скорей, скорей вперед! В этом наше спасение. Но… при спуске с ледника Бирдмора путники попали в хаос ледяных глыб и потеряли свой след! Провизия кончается, а следы к стоянке потеряны. Даже Скотт признается, что «немного приуныл». Впервые путники почувствовали ледяное дыхание смерти…

Однако на этот раз судьба сжалилась. Каким-то образом они выбрались из мертвого нагромождения льда и нашли свою стоянку.

Отдыхали недолго. Нужно спешить. А тут снова беда: несчастный Эванс свалился в трещину. Его вытащили, по боже мой, какая безнадежность в его глазах! Руки страшные, отмороженные, в язвах нос.

Скорей, скорей вперед! Но… свалился в трещину сам Скотт, следом за ним — опять бедняга Эванс. Оба сильно расшиблись, особенно Эванс. Он стал сам не свой. Скотт с беспокойством поглядывает на него. Он освободил его от обязанностей тащить сани, но это мало помогло.

Подошли к лагерю у подножия горы Дарвина. Здесь, под защитой скал, так тихо, солнечно, а главное — под ногами камень, а не лед. Эту радость — ощущать под ногами камни, землю — может понять только полярный путешественник. Конечно, задерживаться не следует, но так приятно измученным людям немного погреться на уходящем солнце! Даже голод как-то не чувствуется. А за последнее время путешественники становились «все голоднее». Уилсон занят сбором образцов камней. Он наткнулся на целые пласты угля с четкими отпечатками растений. Какое счастье! Найден ключ к прошлому Антарктиды! Раз здесь найден уголь — значит, росли леса, было тепло… О, сколько нового узнают ученые об этом суровом материке! Значит, недаром люди потратили труды и силы, радовался Скотт; какое замечательное открытие сделал доктор Уилсон!

Разумеется, находка радовала Скотта, но записки его делаются все беспокойнее. Главное — его тревожит Эванс. Он стал отставать. Все чаще и чаще плетется позади, и его приходится поджидать. И вот однажды путешественники вынуждены были из-за него сделать привал. Они поставили палатку, приготовили чай, напились… А Эванса все нет и нет. Видно, что он стоит вдалеке, но не приближается. Встревоженные путешественники на лыжах мчатся к нему.

Вид Эванса ужасен: одежда в беспорядке, взгляд блуждающий, он несвязно бормочет, что у него, кажется, был обморок.

Бауэрс и Скотт побежали за санями. Когда они вернулись, Эванс был без сознания на руках у товарища. Он не пришел в себя и в палатке. Доктор Уилсон сказал, что, по-видимому, у него при последнем падении было сотрясение мозга. И вот бедняга умирает… Путешественники хотя и знали, что часы его сочтены, но оставить его одного не могли. «Милосердное провидение убрало его в самую критическую минуту, — записал Скотт и прибавил: — Как ужасно так терять товарища!»

Новая беда. С некоторых пор стали замечать, что керосину на складах стало куда меньше, чем предполагалось. А ведь все помнили, что заливали баки доверху.

Теперь приходилось экономить топливо. На стоянках путешественники стараются держаться бодро, хотя одежда вся промерзла, обувание по утрам отнимает слишком много времени, и опасность увеличивается. «Помилуй нас бог! Нам не выдержать этой пытки!»

Отс показал свои ноги Уилсону: сомнений нет, они отморожены. Мужественный, благородный Отс понимает свое положение, и все же он спрашивает у доктора Уилсона, есть ли у него надежда. Надежды нет, но Уилсон этого сказать не может. Товарищи уговаривают Отса идти с ними дальше, пока хватит сил. Они стараются помочь ему, часто сажают на сани. Отс нестерпимо страдает, он просит оставить его и самим идти дальше. Но этого они не могут сделать. Однажды утром, встав с трудом на свои больные ноги, Отс отодвинул край палатки и, не глядя ни на кого, сказал: «Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь»… И вышел в метель.

«Мы знали, что бедный Отс идет на смерть, — пишет Скотт. — На случай, если будут найдены эти листки, я хочу отметить: последние мысли Отса были о матери, но перед этим он с гордостью говорил, что его полк должен быть доволен мужеством, с каким он встретит смерть. Это мужество мы все можем засвидетельствовать. В течение многих недель он без жалоб переносил жестокие страдания, но до самого конца в состоянии был разговаривать о посторонних предметах. Это была бесстрашная душа.

…Мы все надеемся так же встретить конец, а до это-то несомненно недалеко».

Скотт приказал Уилсону выдать им таблетки опиума, чтобы облегчить страдания. Но пока никто ими не воспользовался. Они решили идти, насколько хватит сил. Все сознавали, что им не выскочить из этого ужаса, но бороться надо до конца.

Путники мерзли все сильней. Теперь и Скотт знал, что одна нога у него отморожена. Пропала… Что будет с другой? Уилсон тоже, кажется, отморозил себе ноги. Теперь лучше всех чувствовал себя один Бауэрс, да и то неважно. Но они шли вперед.

Они знали, что находятся в двух переходах от базы Одной Тонны, там в изобилии есть продовольствие, топливо. Возможно, их ждут там товарищи с собачьими упряжками… Если удастся добраться туда, возможно, еще все обойдется. Но в одиннадцати милях от базы закружила сильная метель. Ни зги не видно. Пришлось остановиться. У них оставалось на донышке керосина и еды раза на два.

Ужасно сознавать, что спасение рядом, но сплошная мгла окутывала их одинокую палатку. Пурга метет и метет вот уже четыре дня. Значит, конец. Да будет так…

Скотт все время заполнял страницы дневника и писал письма не только своей жене, матери, друзьям, но и близким Бауэрса и Уилсона: «Они были храбрыми, истинными мужчинами и самыми стойкими из друзей».

«…Как много я мог бы рассказать тебе о нашем путешествии! — писал Скотт своей жене Кэтлин. — Насколько оно лучше спокойного сидения дома в условиях всяческого комфорта. Сколько у тебя было бы рассказов для мальчика! И какую приходится платить за это цену».

Он думал о своем сыне, давал последние советы жене:

«Заинтересуй мальчика естественной историей, если сможешь, это лучше, чем игры, в некоторых школах это поощряется. Я знаю, ты будешь держать его на чистом воздухе… Сделай из него человека деятельного. Мне, как ты знаешь, всегда приходилось заставлять себя быть деятельным, у меня всегда была склонность к лени».

«Дорогой мой Барри, — пишет Скотт своему другу, — мы помираем в очень безотрадном месте… Собственно говоря, мне хочется, чтобы вы помогли моей вдове и сыну, вашему крестнику. Мы выполнили свое задание, достигли полюса и сделали все возможное, вплоть до самопожертвования, чтобы спасти своих сотоварищей. Я думаю, что родина должна помочь тем, кого мы оставляем оплакивать нас.

…Прощайте, я совсем не боюсь конца, но грустно утратить многие скромные радости, о которых я думал во время долгих переходов. Окажите мальчику помощь в жизни, если государство не захочет этого сделать».

«Достопочтенному сэру Эдгару Спейеру. 16 марта 1912 года, 79 градусов южной широты.

…Боюсь, что нам приходится умирать, а это поставит экспедицию в скверное положение. Но мы были у полюса и умрем как джентльмены».

«Вице-адмиралу сэру Джорджу ле Клер Эджертону.

Дорогой сэр Джордж!

Боюсь, что с нами кончено, — но мы были у полюса… Надеюсь, что письма дойдут когда-нибудь по назначению.

…Прощайте. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы мою вдову обеспечили, поскольку это будет зависеть от морского ведомства».

Скотт просил не только за свою жену и сына, но и за жену Эдгара Эванса, которая находится в очень бедственном положении, за жену доктора Уилсона, за всех близких своих товарищей. Отс не нуждался в помощи, он был из состоятельной семьи.

«Боюсь, что мы строимся к расчету: не выскочить. Пишу несколько писем в надежде, что они будут когда-нибудь доставлены»…

Писем много. И в каждом — просьба позаботиться о тех, кого они «оставляют оплакивать себя».

«Удивительные письма! — пишет известный австрийский писатель Стефан Цвейг. — Все мелкое исчезло в них от могучего дыхания близкой смерти, и кажется, что они наполнены кристально чистым воздухом пустынного неба. Они обращены к определенным людям, но говорят всему человечеству. Они написаны для своего времени, но говорят вечности».

Миновало семь месяцев. Бури пронеслись над палаткой, пытаясь повалить ее, но она устояла. Ничто не тревожило последний покой героев. Но вот 29 октября 1912 года невдалеке послышалось покрикивание каюров, скрип снега под полозьями саней. Это подходила спасательная партия. Впереди — доктор Аткинсон. Он остался старшим, с тех пор как лейтенант Эдвард Эванс, с трудом выкарабкавшись из болезни, ушел на «Терра-Нова» в Новую Зеландию.

Товарищи Скотта были уверены, что он и его друзья погибли. Однако их долг — постараться найти их.

На складе Одной Тонны следов не обнаружили. Пошли дальше. И вдруг сердце Аткинсона, шедшего впереди, замерло: он увидел полузанесенную снегом палатку…

С волнением группа подошла к палатке. Вот лыжи, воткнутые перед самым входом. На бамбуковом шесте поник парус, видно, его ставили на санях, пользовались попутным ветром. Холмик снега указывал, что под ним, наверное, сани с поклажей.

Аткинсон дрожащей рукой откинул полы палатки… Скотт лежал с открытым лицом, двое других с головой были укрыты спальными мешками. На груди у Скотта лежали письма, дневники.

Среди вещей на санях нашли драгоценные образцы горных пород, пласты угля. Подумать только — усталые путешественники из последних сил тащили лишние килограммы! Для своего времени эти образцы были настолько же ценны, как в наши дни горные породы Луны.

Скотт и его друзья лежали спокойно, будто спали. Так пусть же они останутся навеки в этой гробнице, своеобразном пантеоне — усыпальнице знаменитых людей.

Над ними соорудили огромный гурий со скрещенными лыжами на вершине, чтобы видно было издали. Металлический цилиндр, вложенный в бамбуковую палку, хранил для потомства записку Аткинсона:

«12 ноября 1912 года, широта 29 градусов 50 минут. Юг. Этот крест и гурий воздвигнуты над телами капитана Скотта, кавалера ордена Виктории, офицера королевского флота; доктора Э. А. Уилсена, бакалавра медицины Кембриджского университета, и лейтенанта Г. Р. Бауэрса, офицера королевского индийского флота, как слабый знак увековечивания их успешной и доблестной попытки достигнуть полюса. Они это совершили 17 января 1912 года, после того как норвежская экспедиция сделала то же самое. Жестокая непогода и недостаток топлива были причиной их смерти. Так же в память двух доблестных товарищей, капитана Иннискиллинского драгунского полка Л. Э. Дж. Отса, который пошел на смерть в пургу… чтобы спасти своих товарищей; также матроса Эдгара Эванса, умершего у подножия ледника Бирдмора. „Бог дал, бог и взял, благословенно имя господне“».

Впоследствии в Англии водрузили памятники Скотту и его товарищам, один из них создан его женой — скульптором Кэтлин. Но, кроме этого, члены экспедиции Роберта Скотта водрузили на вершине Наблюдательного холма крест из австралийского красного дерева. Он обращен к Великому ледяному барьеру и сохранился посейчас. На нем перечислены имена героев и в заключение строчка из стихотворения замечательного английского поэта Теннисона:

«Бороться и искать, найти и не сдаваться!»

Оглавление книги