Книга: Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Витебщина

ПСАЛОМЩИК ЛАРИОН

В большом зале старообрядческой молебной собралось человек тридцать. По левую сторону стояли женщины, по правую — мужчины, из коих было всего человек пять. У алтаря за перегородкой нудно тянул хор певчих. Пение, само звучание голосов, усыпляло. И даже множество свечей, по обычаю зажженных перед образами, казалось вот-вот должно было само собою загаснуть.

Я стоял у паперти и старался вникнуть в смысл слов на старорусском. Скорее увлекали чистота голосов и слаженность пения, чем слова.

Присно Богу покаяние, —

тянул хор. И огонь свечей при этом трепетал, угрожая потухнуть…

Неожиданно при словах «Аллилуйя, Аллилуйя, Господи, Сын Божий, смилуйся над нами!» — в зале начали отчаянно креститься и кланяться, «отмахивать и бить лбами», как сказали бы представители других религиозных конфессий. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к этому общему волхованию…

Причетчик Ларион Великанов, или попросту Мартианович, лысый, бородатый старик, вышел из-за перегородки и, прищурив глаза, внимательно, взглядом художника, стоящего у мольберта, оценил состояние им же выставленных перед образами свечей… Особенный своей худобой и какой-то согбенностью, этот человек вызывал сразу два чувства: жалость и уважение. Уважение вызывала его старость и длинное черное платье, как у монаха. Вдобавок, лицо Лариона изумительно походило на лицо графа Льва Николаевича Толстого. Казалось, что барин только распустил слух о том, что почил, на самом же деле он был жив и порой появлялся вот так перед людьми, чтобы озадачить их, заставить задуматься о неисповедимости путей Господних. Что касалось жалости, то ее вызывало выражение лица Лариона. Все знали трудную судьбу этого человека, его возраст. Восьмидесятилетний старик поблажки себе не давал: он еще держал корову, косил, пахал. Все это уже делалось через не могу — но жить иначе Ларион был неспособен… Увидев какой-то «беспорядок», псаломщик двинулся к перегородке. По дороге, которая составляла всего каких-то полтора метра, умудрился дважды спотыкнуться…

Праздник в молебной для Лариона — это праздник его души. В такие дни он чувствует себя молодым и счастливым. Но даже в такие дни с лица его не сходит тень заботы. Маховик жизни старика раскручен так, что бедняга просто не способен жить иначе — заботы о земле, переданные ему отцом и дедом, висят над ним дамокловым мечом, заставляют трудиться и презирать всякую мысль о праздной жизни.

Июнь и июль он занимался сеном. Сколько сил отняли дожди! Теперь Макавей. Пора убирать хлеб. А рожь полегла. Над ней поднялась высокая трава…

Всяко дыхание да хвалит Господа, —

старательно выводили певчие. Великанов одолел-таки тяжкие для него метры, взял с аналоя новые свечи и, очистив концы и запалив, стал старательно укреплять перед образами.

Я с жадностью всматривался в лицо и движения его. «О чем он думает? — задавался я вопросом. — О детях своих, внуках, приехавших погостить из Литвы? А может быть, он вообще не думает сейчас, а просто отдыхает душой? Все же праздник!..»

Вспомнилось, как однажды он сказал мне:

— Раньше, бывало, как в молебную идут, по две свечи несут, не меньше. А людей собиралось — на улице стояли!

Ох уж это «раньше»!.. Слушая жалостное пение и вспоминая тот наш разговор, я просто не мог поверить старику. Мне хотелось, чтобы что-то более весомое, чем слова, были доказательством его правоты.

Послушаешь — спасен будешь,

А не послушаешь — погибнешь, —

продолжала плавно звучать песнь из-за перегородки. Свет лампадки отражался и дрожал в стекле главной иконы алтаря, изображавшей Божью Матерь. Глядя на это отражение и слушая певчих, мне хотелось угадать главный секрет жизни, чтобы направить по правильному руслу свою жизнь. Все лето толкутся у Лариона внуки. Но видит ли он их?.. Старые люди замечают молодых по их помощи. Если молодой помогает старому, можно быть уверенным, что этот молодой проживет праведную жизнь. Вот теперь у Лариона гостит младшая внучка Наташенька. Настоящая красавица: волосы длинные, вьются, а личико круглое, как у куклы, с ямочкой на подбородке. Высокая, стройная, девочка знает себе цену. Когда приезжает, отбоя от парней нет. Уж и нос проколола для камешка и на каждый пальчик по два колечка нацепила. Хмурится Ларион, когда его про внучку спрашивают, недоволен Наташенькой. Однажды попросил ее картошки к завтраку накопать. Дал ведро, лопату, а сам обошел сарай — и стал смотреть, как его ангелочек с заданием справляется. Поставила Наташенька свою длинную белую ножку на штык, подтянула и без того коротенькую юбочку и начала копать. Двумя пальчиками подхватит вывернутый из земли клубень и в ведерко. Потом белоснежным платочком ручку свою вытрет. Брезговала землицей… Увидел это Ларион — и расстроился. Семнадцать лет девке. Уже жениха имеет, катается с ним на машине, как барыня-боярыня. Жених не из бедных, иначе даже не посмотрела бы в его сторону: покупает ей всякие «тени», стоимостью в полтелевизора. Где ей уразуметь, глупенькой, что дед и баба уже старые стали и что надо хоть иногда помогать им: полы в хате помыть, помочь с сеном, да вот и рожь пора убирать. Растет новое поколение — но сумеет ли оно прокормить себя, когда Ларион умрет?..

На высокой кафедре, застланной цветастой скатертью, лежит толстая книга. Этой книге три века, она черна и потрепана. Старая «птица», в роговых очках и длинном, до пят, платке, открывает заложенную страницу и начинает громко читать, растягивая слова:

Позавидовав дьяволу, теряет человек

Лице свое и достоинства свои…

Зависть рождает в человеке всякий грех…

Пока она читала, Ларион заменил свечи под иконами. Делая свое дело, он, кажется, испытывал блаженство. По крайней мере в глазах его угадывалась какая-то мальчишеская радость. Сколько лет уж ходит он в эту старую молебную! Почтенный возраст дал ему право занять здесь почетную должность псаломщика. Теперь он у всех на виду, теперь его уважают не только за возраст. А главное он трудится, делает нужное дело. И так будет, пока будут ходить его ноги!

Я оглянулся. Людей мало-помалу прибывало. Искренно молились женщины. Два мальчика, лет десяти каждый, набожно крестились, кланялись в пояс. Увидев детей, я вдруг почувствовал, как мне стало легче на душе: вспомнил о своей семье… И тут опять затянули певчие:

Устрашися отрок очестия…

Мне пора было уходить. Но я почему-то медлил. Хотелось еще раз увидеть псаломщика. Не зная, как вызвать его, я передал деньги молившимся мальчикам и сказал:

— Купите свечи и отдайте псаломщику Лариону.

Просьба была тотчас исполнена.

Вторично Ларион Мартианович предстал передо мной неожиданно, как джин. Он важно поклонился мне за щедрость, принял от мальчиков дюжину свечей, после чего двинулся в свой величавый обход. Словно специально, чтобы помочь старику, певчие вдруг громко запели:

Кресту Твоему поклоня-аемся,

Влады-ыко!

И святое воскре-сение Твое

Сла-авим!

Собравшиеся в зале начали выстраиваться в очередь, чтобы подойти к паперти (мироносице) и поцеловать святой крест…

Оглавление книги