Книга: Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Витебщина

СТАРООБРЯДЦЫ (СТАРОВЕРЫ)

Для Великого княжества это были переселенцы из России или, как мы теперь говорим, «беженцы».

Апидомы, Кукляны, Поташня, Дворишки и далее на Литве множество других деревень — это все край старообрядцев. Здесь издавна звучит русская речь, у людей русские фамилии, а новорожденным присваиваются русские имена, обязательно согласуясь с тем, в день какого ангела они родились. Когда-то, три с половиной столетия назад, гигантский катаклизм выбросил сюда из России часть русского народа. Люди поселились в лесах, чтобы укрыться от преследований. Построили дома, разработали землю… С тех пор многое изменилось. Уже не так многолюдно в молебных, исчезли напрочь леса, поредели, как волосы на голове старого человека, деревни. И только кладбища продолжают шириться, принимая к себе даже тех, кто прожил жизнь вдали от этих мест. Больше трех столетий староверским кладбищам. Посетишь одно такое — и будто побываешь в музее архаичных имен, соприкоснешься с нераскрытой, как бы спрятанной под вуалью историей нашего края.

Русский раскол возник во второй половине XVII в., когда в Москве патриаршествовал Никон. При переписи религиозных книг, переводах со старорусского образовалось множество искажений, которые меняли саму основу, установленную первыми отцами церкви. Никон хотел вернуть старую, исконную для Руси веру. Но против восстало большинство патриархов и сам царь Алексей. Преследуемые правительством раскольники шли на крайности — сжигали себя. Факты самосожжений были многочисленны. Раскольники даже специально строили здания из хорошо горящего дерева, собирались в них и сжигали себя живьем…

Другим средством «спасения» служило для упрямцев бегство из России. Убегали туда, куда не могла достать карающая рука преследователей: на Кавказ, в Сибирь. Часть народа уходила в Великое княжество. Особенно интенсивным поток туда был в середине XVIII в.

По воле случая Видзы стали одной из вех старообрядчества в Великом княжестве. Переселенцы построили здесь свою первую молебную (XVIII в.), которая в 1835 г. сгорела. После того, как в строительстве новой молебной старообрядцам было отказано, они стали собираться в домах. Известно, что в 1839 г. старейшиной местной старообрядческой общины был некто Лукьянов. Но несомненным лидером среди них в то время считался Тонаев. Интеллигентный человек, умный, рассудительный, образованный, Тонаев производил благоприятное впечатление на всех, кто его знал и видел. Зато противников его поведение доводило до бешенства.

Разрешение на постройку новой молебной поступило лишь в нач. XX столетия. В 1905 г. по улице Угорской староверы построили храм в честь праздника Успения Пресвятой Богородицы. Кирпичное строение пострадало во время Первой мировой войны. Его обновили в 20-х годах под руководством архитектора Л. Витана-Дубейковского.

Едва ли место выбора для видзовской молебной связано с какими-то чудесами. В то время, когда было получено долгожданное разрешение, прихожан заботили чисто практические вопросы. По Угорской специально освободили четыре двора. Старообрядцы никогда не отличались пижонством. Они не думали завлекать к себе людей красотой своего храма. Их скромности импонировала простота. Даже не удобство — а именно простота. Может быть, поэтому их молебная так похожа на амбар. И две ее доминанты, колокольня и купол, это прежде всего дань необходимости…

Направляясь в Сарью, я, собственно, потому и выбрал дорогу через Видзы, чтобы получше узнать о старообрядцах. Об этом народе отсутствуют всякие свидетельства. Один лишь Без-Корнилович в своих «Исторических сведениях о примечательных местах в Белоруссии» (1855) оставил о нем общие характеристики: «трезвы, расторопны, трудолюбивы, но горды и недоверчивы: между ними честное слово действительнее всяких письменных обязательств. В избах и одежде соблюдают чистоту и опрятность».

Пришлось, что называется, «полопатить», чтобы добыть более детальные сведения…

В Беларуси этот народ еще называли «веретиками» (еретиками) или «москалями». Старообрядцы жили по своим строгим законам, которые для местного населения порой являлись просто дикими. Вот несколько отзывов белорусов и поляков о староверах:

— Москаль со своей кружки не даст пить…

— Москалю поляка прирезать, что овечку…

— Если с ними дружить, то дружбисты, но если встать им на палец, то берегись: коня украдут, корову украдут…

Каких же таких «строгих» законов придерживались староверы?

Они не курили. Ревностно соблюдали посты: в пост даже рыбу не ели, хотя были первые рыбаки. Когда крестили ребенка, окунали его трижды в бочку с холодной водой. Иконы, поставленные на полку, в углу, закрывали занавеской, которую убирали только в дни праздников или похорон. По обычаю, невесту старовер должен был украсть; похитителя, при этом, пытались догнать и устраивали пальбу из ружей…

У местных сложилось впечатление, что «веретики» отличались дюжей силой, необыкновенной шириной плеч и большим объемом груди. Зимой и летом многие из староверов ходили «расхриставшись до пупа». Еще не так давно белорус и старовер, встречаясь, вели такой разговор. «Что, опять вчера на танцах драка была?» — спрашивал белорус. «Да какая там драка! — отмахивался москаль. — Шворенами[15] по головам постебали — вот и все…»

Народ был простой, эти старообрядцы, безграмотный и даже дикий. Вся наука: преподаденные дедами законы жизни. Но, кажется, эти законы были высокой пробы. Вот что сообщает Хэдеман о видзовских старообрядцах: «Они зажиточны, трезвенны, не курят, помогают друг другу, моральность у них на первом месте, но соблюдают они ее только по отношению к одноверцам, трудолюбивы, энергичны».

Семьи у староверов были громадные — иногда по шестнадцать детей. На вопрос, отчего детей столько, отшучивались: «Лучина не горит».

Еще одна отличительная особенность этого народа — их чудесные, тучные и уже практически забытые в нашей мешаной ультра-современной жизни имена. Вот несколько мужских: Астафей, Сервусь, Назар, Трофим, Ермолай, Прокоп, Елизар, Никанор, Лаврентий, Капитон, Порфирий, Парфений, Сысой, Васса, Арсений, Пимен, Куприян, Архип, Антип, Клим, Аким, Карп. А вот несколько женских: Тайса, Вероника, Марфа, Ия, Агафья, Прасковья. От этих имен веет древностью. Кажется, ими награждали еще в те времена, когда на наши земли только прибывали первые славянские ладьи.

У старообрядцев все не так, как мы привыкли. Взять хотя бы их церкви — молебные. Зал, где собираются прихожане, у них разделен перегородкой на две одинаковые части. В левой половине молятся женщины, в правой — мужчины. На мой взгляд, подобный архаизм указывает на неравенство мужчины и женщины в старообрядческих семьях. Почему?.. Потому что всякое разделение уже само по себе говорит о неравенстве, о преимуществе одних и унижении других. В магометанских мечетях пошли дальше: там, разделяя зал, выстраивают стену… Впрочем, я могу ошибаться; разделение зала могло вызываться обычным стремлением сосредоточить прихожан на молитве.[16] А что касается неравенства в старообрядческих семьях, то оно действительно имеет место и передается из поколения в поколение. Еще живя в Апидомах, в глубинке старообрядческого края Беларуси, я видел настоящее отношение стариков, истинных староверов, к своим женам. «Жена должна рожать и смотреть за детьми», — вот крест, который они определяют своей женщине. Они не прислушиваются к ее мнению, им не интересны ни ее желания, ни даже жалобы. Патриархат в их семьях еще исконный.

Испытываешь просто потрясение, когда впервые видишь молящихся старообрядцев. Дело не в том, что они крестятся двумя перстами, и не в том, что рука у них при этом идет со лба на живот, а потом — на правое плечо и к сердцу, а именно в самой частоте, с какой они крестятся и кланяются в пояс. Думаю, в том, что касается обряда вероисповедания, старообрядцы — истинные фанатики. Они молятся, слушают чтеца или хор певчих и при этом не понимают смысла того, о чем им читают или поют. Да, они фанатики в вере. Основные их книги, Псалтырь и Новый завет, написаны на старорусском языке, который забыт, но к которому, оказывается, до сих пор обращаются, как к кладезю целебной воды.

Святая Матерь-Богородица, сопетая в книгах…

— успел выхватить я из целого потока непонятных мне слов, от которых, как от старого, обугленного пергамента, веяло глубокой стариной и еще — колыбелью нашей образованности и моральности. Молитва у старообрядцев ведется плавным, однообразным пением.

Всяко дыхание да хвалит Господа, —

Ноет чтец. И зал подхватывает:

Всяко дыхание да хвалит Господа!

Смысл отдельных слов, которые читают с алтаря или поют, угадать трудно — но фразы, составленные из этих слов, как будто понятны. Они странным образом откликаются в душе и очаровывают. Помимо воли соглашаешься с мнением, что религия сеет если уж не что-то разумное, то по крайней мере доброе. В голосах певчих уверенность, сила. Поэтому, слушая их, просто невозможно не поднять двухпалый перст и не перекреститься.

Говорят, есть разница в чтении молитв у православных и у старообрядцев. У православных мотив чтения на испанский манер, а у старообрядцев — на греческий.

Когда я брался расспрашивать самих организаторов старообрядческих праздников об истоках их вероучения, то не получал удовлетворяющего меня ответа. Фанатизм этих людей был основан не на знании и даже не на сознании того, что их религия самая правильная, а лишь на том, что их так учили с детства. Они были воспитаны в этой религии. Потому именно к ней и лежало их сердце…

Весь процесс службы в молебной сводился к чтению псалмов и объяснению происхождения и назначения данного праздника.

Иконостаса, то есть стены, отделяющей зал от алтаря, в молебной нет. Молившиеся смотрели на стену, украшенную множеством икон. Каждую икону, в зависимости от ее размера, подсвечивало определенное число свечей (обычно две-три). В результате беспрерывного пения тех, кто стоял на клиросе, огонь свечей колебался — и это колебание оживляло изображения на иконах. Отсутствие достаточного света в зале, колеблющийся огонь, мрачные, почти черные иконы дарили мне впечатление, словно я в царстве теней: реальное смыкалось с фантастическим. Иногда пение прекращалось. Тогда выносили небольшую кафедру и чтец читал что- то из Псалтыря. Собравшиеся слушали словно зачарованные. А потом крестились и кланялись в пояс, лбами дотрагиваясь до скамеек.

Их страстность удивляла и даже заставляла завидовать им: эти люди знали и верили в то, чего не знал я…

Кроме своеобразия в том, что касалось вероисповедания, старообрядцев связывало между собой и выделяло среди других людей множество присущих только им укоренившихся с незапамятных времен привычек. Взять хотя бы баню. Обязательно по субботам каждый старовер должен посетить баньку. Этот старорусский обычай превращен у этого народа в ритуал. Баньки их, как и имена, как и обряд вероисповедания, хранят корни архаичности. Устроены они, как правило, «по-черному», так, чтобы дым из парилки выпускался через щель в двери. Воду в бочке нагревают раскаленным железом, а пар создают поливом воды на камни. Знатоки утверждают, что банька «по-черному» нежнее, что она лечит ревматизм, простуду, нервы и даже благоприятствует половой функции. Опасаться в ней надо только угара.

Борода — атрибут обязательный для старообрядцев. Завел семью — отращивай бороду. Когда Петр ввел закон о том, чтобы брить бороды, староверы будто бы ответили на это репликой: «Режь голову — оставь бороду». В народе говорят: «Москаля не утопишь, покуда бороду не острижешь». Еще бытует сказка о том, как староверы выбирали себе старейшину (батюшку): клали, будто бы, бороды на стол и пускали посреди вшу, — в какую бороду вша, тот и батюшка…[17] Я еще застал упрямцев, носящих бороду. Доказательств в пользу своего макияжа они не предъявляли — но за бородой следили тщательно.

— Неудобно ведь, — случалось, говорил я кому-то из них, — длинные волосы — не миновать беды.

— А вы попробуйте — тогда и узнаете, удобно или неудобно. Никакой беды от бороды не бывает. Хуже, когда взрослый мужчина — и брит, ходит, как мальчишка, холуй. Это несерьезно!

Искренность и уверенность в себе — вот еще признаки настоящего старообрядца.

Меня интересовало о староверах все. В том числе и главный из их обрядов — обряд похорон…

Мужчине-покойнику рубаху в брюки не заправляют. Но подвязывают пояском. На шею одевают крестик, а на левую руку — лестовку, своеобразные бусы, сшитые из материала. Лестовка имеет столько зубов, сколько слов самая известная молитва: «Отче наш иже еси…» Крестик, естественно, старообрядческий, с тремя поперечинами, причем нижняя — наискосок. Прежде, чем остынет тело, складывают пальцы правой руки в два перста, при этом мизинец, безымянный и большой привязывают шнурком к ладони. Позже шнурок снимают… Из белого материала шьют саван, чтобы накрыть им покойника в гробу. В доме покойник лежит лицом к иконе. Выносят ногами вперед. Обычно по дороге на кладбище гроб заносят в молебную и зажигают вокруг 40 свечей. Иногда гроб оставляют в молебной на ночь. Тогда кто-то должен быть рядом с ним и читать «за упокой души».

Мне посчастливилось увидеть редкую книгу, из которой старообрядцы читают на поминках. Эта книга, называемая «Отрекание», содержит «молитвы Вселенские на поминках и на сорока днях». Книга переведена со старорусского. То, что мне удалось прочесть из нее, произвело на меня самое благоприятное впечатление. Музейные слова и фразы были весомы, как золото, и легки, как фимиам. Судите сами. Вот несколько выписок из той книги:

Помяни Господи души прежде почивших в веке сем. От Адама и до сего дня правоверных христиан.

Помяни Господи души святейших вселенских патриархов, благочестивых царей и цариц и чад их.

Помяни Господи благолюбивых преосвященных митрополитов и благоверных великих князей и великих княгинь и чад их.

Помяни Господи все вселенския роды, иже попечение имели в непорочной вере Твоей Христа истинного Бога нашего и управляли с прилежанием люди твоя в вере христианского закона.

Помяни Господи души благочестивых архиепископов и епископов священно архимандритов и схимников. Инокинь и схимниц. И всех черноризцев и черноризниц. И всего мнишеского чина.

Помяни Господи душе иже в лесах и в болотах и в горах непроходимых и в дебрях заблудших. И в вертепах и в пещерах и в кладези и в рове впадших и умерших, и в пропастях земных, и во всяких местах ведомых и неведомых скончавшихся и без покаяния умерших.

Помяни Господи души которыя от зверей и всяких гадов ходящих и ползающих и от всякого звериного и гадского естества снеденных и расторгнутых и роги изведенных и змеями поглощенных и попранием конским и ристанием разбиенных и от птиц снедаемых умерших.

Помяни Господи души иже напрасно умерших от звериного клича и от всякого тресновения и с брега и с стремнины падшихся и на ледов проторгнувшихся и потопившихся и в пучине морской погрязших и в реках и в озерах истопившихся и от морских зверей и гадов снеденных и расторгнутых и рыбами раздробленных умершия православныя вся.

Насколько я понял, пока жил среди старообрядцев, главный стержень моральности их лежит в отношении к лукавству. У русских самый сильный грех — лукавство. Оттого у них и Сатану называют Лукавым. Старообрядцы не понимают нечестного поведения. По этой причине они не принимают и то, что теперь во главе государства Российского стоят бывшие коммунисты. «Те, кто когда-то ратовал за разрушение церкви и патриархальности России, теперь не имеют права призывать за церковь и царя, Таким веры нет и не будет!» В этом отношении к лукавству угадывается та сила, которая вот уже столько веков помогает этому оторванному от родины народу сохранять свое лицо.

Пожив достаточно долго среди старообрядцев, я так и не исчерпал своего любопытства. Этот народ остался для меня загадкой. Единственное, в чем я уже не сомневался, когда уезжал, так это в том, что полюбил его. Гордости моей прибавилось. Ибо теперь я знал, что он все еще есть, этот народ. Он был членом нашей большой, многонациональной семьи, был родным нам всем как по крови, так и по духу.

Оглавление книги