Книга: Московские слова, словечки и крылатые выражения

Милости прошу к нашему шалашу

Милости прошу к нашему шалашу

В современном словаре русской фразеологии это выражение объясняется так: «Шутливое. Приглашение присоединиться к компании».

Приглашение «Милости прошу к нашему шалашу» бытует в русском языке, по крайней мере, около пяти веков, но за это время оно изменило свое содержание: москвич XIX–XX веков употреблял и употребляет его совсем в ином случае и вкладывает в него иной смысл, чем москвич XVII века. Для уяснения его первоначального значения необходимо обратиться к истории и заглянуть в XVII век.

Но начнем с современности. Истинное значение выражения «Милости прошу к нашему шалашу» в речи современного москвича не совсем то, которое приписывает ему уже цитировавшийся словарь русской фразеологии. И опять-таки для его выяснения тоже придется обратиться к истории, правда, не такой глубокой.

Что такое «шалаш»? Академический «Словарь русского языка» в 4 томах (1984 г.) объясняет: «Временная небольшая постройка для жилья из жердей, кольев, покрытая ветками, соломой и т. п.». Словарь В. И. Даля (1861 г.) дает, в общем, то же объяснение: «Балаган, сень, куща, конура, наскоро сделанный в лесу или в поле приют из подручных припасов». То есть, и тот и другой словари называют шалашом временное, неблагоустроенное жилье или убежище, и никакого другого значения этого слова они не знают. Поскольку В. И. Даль собирал материалы для своего словаря в 1820–1830-е годы, то эту дату можно считать датой, когда однозначность слова «шалаш» уже прочно утвердилась в «живом великорусском языке».

Всем известна пословица «С милым рай и в шалаше». Вот уже более 180 лет она ходит по Руси. Эта пословица принадлежит к числу литературных цитат и прошла через полтора с лишним века без изменений — случай редкий и свидетельствующий о том, что автору посчастливилось найти слова, точно соответствующие заложенной в них мысли.

Это выражение — цитата из стихотворения «Русская песня» Н. М. Ибрагимова (1778–1818) — малоизвестного поэта, профессора Казанского университета. Он получил образование в гимназии при Московском университете, затем окончил Московский университет. Годы учебы Ибрагимова в Москве пришлись на золотое время русского сентиментализма, центром которого стала древняя столица. Как раз в эти годы Н. М. Карамзин пишет и печатает «Бедную Лизу», а в поэзии самым популярным и любимым становится жанр сентиментальной песни: в Москве тогда увидели свет известнейшие песни И. И. Дмитриева «Стонет сизый голубочек», Ю. А. Нелединского-Мелецкого «Выду я на реченьку» и «Ох, тошно мне», Н. М. Карамзина «Законы осуждают предмет моей любви», Н. И. Жемчуговой «Вечор поздно из лесочку», А. Ф. Мерзлякова «Среди долины ровныя» и другие. Ибрагимов в своем творчестве предстает типичным сентименталистом, такова же и «Русская песня», напечатанная в 1815 году:

Вечерком красна девицаНа прудок за стадом шла;Черноброва, белолица,Так гуськов своих гнала:Тига, тига, тига,Вы, гуськи мои, домой!Не ищи меня, богатый:Ты постыл моей душе.Что мне, что твои палаты?С милым рай и в шалаше!Тига, тига, тига,Вы, гуськи мои, домой!Для одних для нас довольно:Все любовь нам заменит.А сердечны слезы больноЧерез золото ронить.Тига, тига, тига,Вы, гуськи мои, домой!

«Песня» была положена на музыку несколькими композиторами, в том числе Павлом Булаховым, и получила широкое распространение. Писательница А. А. Фукс в своих воспоминаниях писала об Ибрагимове: «Одна из его „Песен“ обошла положительно всю Россию: целые поколения различных классов распевали ее и не подозревая имени автора». И, действительно, в архивах фольклорных энциклопедий хранится много записей этой песни как народной.

Но как ни велика была популярность «Песни», она не сравнима с пословичной общеизвестностью строки из нее. Особенно пришлась она ко двору в Москве и усвоилась московской народной речью. А. Н. Островский, как известно, для речи персонажей своих пьес отбирал самые характерные, самые употребительные в этом классе и слое общества слова и выражения. Находим у него и ибрагимовскую строку. В «Бедной невесте» происходит такой разговор:

«Милашин. Нам будет жить нечем: у меня нет состояния, у нее также.

Мерич. А любовь? С милым рай и в шалаше».

В XVIII и первой половине XIX века старинное выражение «Милости прошу к нашему шалашу» пропадает в живой речи и вновь возвращается в нее ближе к концу XIX века. Вызвано это было социальными условиями — ростом в обществе среднего и служилого разночинного сословия — обитателей не домов, а квартирок, комнат, углов. Как часто в рассказах конца XIX — начала XX века из жизни этого сословия встречается эпизод: герой приводит кого-то к себе домой и с горькой, но бравурной самоиронией рапортует: «Вот-с мои хоромы-с». Ирония разъедает сознание, и человек, естественно, ищет от нее противоядие, и вот тут-то уничижительное «хоромы» обретает себе альтернативу с совершенно другой — утешительной и ободряющей — системой отсчета тех же ценностей: если ту же квартирку назвать «шалашом», то снимается претензия на роскошь, на «хоромы», и при этом на фоне популярнейшей пословицы «с милым рай и в шалаше» (а фольклористы отметили, что в конце XIX — начале XX века вдруг опять широко запели ибрагимовскую песню) подразумевается, что хотя дом и не велик, и не роскошен, зато в нем царит мир и любовь, зато он доброжелателен и гостеприимен. Именно этот смысл и вкладывался в приглашение в гости, в дом (а не в компанию): «Милости прошу к нашему шалашу». В Москве это выражение привилось и стало истинно московским, потому что подобное гостеприимство было исконной и характерной чертой московского быта, державшейся, несмотря ни на что, вплоть до Отечественной войны 1941–1945 годов, но потом обстоятельства жизни свели на нет эту привлекательную и добрую особенность московской жизни, как, впрочем, и некоторые другие…

Ну а теперь пора обратиться к исконному историческому значению выражения «Милости прошу к нашему шалашу».

Адам Олеарий совершенно справедливо назвал московские торговые ряды улицами. Это действительно были улицы, сплошь занятые различными торговыми помещениями, носившими и разные названия.

Основной вид торгового помещения — лавка, то есть специально построенное каменное или деревянное строение, внутри которого производилась торговля. «Лавка» имела установленный законом размер: 2 сажени в ширину и 2,5 в длину, то есть 4x5 м. Такую «лавку» содержать было по средствам только богатым купцам, поэтому в описях чаще встречаются торговые помещения меньшего размера: полулавки, четверть лавки, осьмая лавки. Кроме собственно лавок, в рядах имелись также «погреба», «ящичные места», «рундуки», «скамьи», «кади», «бочки», «шалаши».

«Шалаш» представлял собой небольшой бревенчатый сруб, передняя стенка которого открывалась, и торговля велась через это отверстие. По окончании торговли откидная стенка запиралась на замок. К «Путешествию в Московию» Адама Олеария приложен широко известный и часто воспроизводимый рисунок «Лавка башмачника в Москве». На нем как раз изображен «шалаш». Продавец находится в шалаше, покупатель снаружи. Вы видите, с каким призывным жестом протянута на рисунке рука продавца к покупателю, и этот жест сопровождался призывом купца: «Милости прошу к нашему шалашу!» Именно «к шалашу», а не «в шалаш». В XVIII веке торговые ряды в прежнем их виде перестали существовать, «шалашей» не ставили, и само их название ушло из речи. Правда, форма «шалаша» как торгового помещения сохранилась и до сих пор: подавляющее число коммерческих киосков, палаток, автоприцепов, заполнивших улицы Москвы, по сути дела самые настоящие «шалаши» московского торга XVI–XVII веков.

Оглавление книги

Оглавление статьи/книги

Генерация: 0.494. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз