Книга: Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века

«Бесхлебное место»

«Бесхлебное место»

Крестьянский мир Петербургской губернии во многом хранил традиционные черты русской провинции, однако близость столичного Петербурга, несомненно, влияла на образ жизни селян. Попробую дать несколько штрихов к портрету петербургского крестьянина – каким он был на рубеже XIX-XX веков.

Город особенно влиял на тех, кто жил вблизи столицы и непосредственно общался с господами-дачниками. Журналист Михневич, описывая в конце XIX века колоритную фигуру парголовского крестьянина, замечал: «В бытовом, культурном и хозяйственном отношении парголовский россиянин действительно очень мало походит на нашего крестьянина-землепашца патриархального склада… Он уже не крестьянин, строго говоря, не мужик и стыдится этой клички, употребляя ее в смысле брани, так как самого себя он считает человеком "городским", "образованным", а отнюдь не "деревенщиной"… избави Бог!»

«Отличительной особенностью здешних мужиков была полная непривычка к полевым работам, – замечал о крестьянах Гдовского уезда Петербургской губернии в своих воспоминаниях полковник Александр Гершельман (ему довелось пройти по этим местам в 1919 году в рядах белогвардейской Северо-Западной армии генерала Юденича), – вся тяжесть полевых и домашних работ лежит на бабах. Это объясняется тем, что все мужское население сплошь было на заработках в Петербурге».

«У многих, очень зажиточных, дома – каменные, встречаются и двухэтажные, – продолжал Гершельман. – Зато поля у них чрезвычайно запущены, они невелики, а площадь их еще уменьшается широчайшими межами, чересполосица невероятная».

Кстати, в этих же воспоминаниях есть любопытное упоминание: жители всех губерний Российской империи имели свои клички, и если крестьянин переезжал из одной губернии в другую, то кличка нередко сохранялась за ним. Так, уроженцев Владимирской губернии звали «богомазами», харьковцев – «чемоданниками» (они будто бы во время знаменитого путешествия в Крым срезали с кареты Екатерины II ее дорожные чемоданы), тверичан – «козлами», уроженцев Петербургской губернии – «жуликами».

А вот другое свидетельство о Петербургской губернии, из масштабного обозрения «Живописная Россия», изданного в 1881 году. «Не будь Петербурга – не жить бы громадным петербургским окрестным селам, так как природа-мать не расщедрилась здесь на удобства, – говорилось в этой книге. – Вся Озерная область (под этим термином подразумевалась не только Петербургская губерния, но и весь Северо-Запад России. – С.Г.) заросла лесом, так что пахотные и покосные земли составляют такую малую часть общей площади озерных губерний, что о них и говорить нечего».

Действительно, в силу исторических обстоятельств и природных факторов сельское хозяйство в Петербургской губернии было менее развито, чем в других регионах России. Петербургская губерния не носила сельскохозяйственного характера. Она являлась крайне небогатой на хлебные посевы – хлеб сюда всегда завозили из других регионов России. Такое положение сохраняется и поныне: Ленинградская область остается в зерновом отношении «не хлебной»: зерно здесь выращивается исключительно фуражное – для укрепления кормовой базы местного животноводства.

Несмотря на эти обстоятельства, Петербург – «бесхлебное место» – стал «цветущей столицей огромной империи», а также главным портом, откуда в Европу вывозился русский хлеб. «Весь хлеб, как и для собственного своего пропитания, так и для заграничной своей отправки, Петербург получает или по Мариинской водной системе, или при посредстве Николаевской железной дороги», – говорилось в «Живописном обозрении». Однако хлеб под Петербургом не выращивали не только потому, что климат к этому не располагал, а потому еще, что это требовало больших затрат сил и труда. Простому мужику гораздо проще было заработать себе на жизнь в столице, занимаясь отхожими промыслами и сезонными работами.

Не раз делались опыты, подтверждавшие возможность выращивания пшеницы под Петербургом – при хорошо удобренной почве, однако это считалось делом по большей части «господским» или «заморским». «Конечно, если потрудиться да не пожалеть навозу, то и подстоличное хозяйство может дать хорошие барыши, – отмечалось в "Живописном обозрении". – Помещики, конечно, ухитряются и берут урожаи хорошие, так что на их урожай и степняк-барин дивится, так как и землю он усовершенствованными орудиями обрабатывает на славу да и назема ввалит на одну десятину столько, сколько мужик и на три не вывезет.

Копен не повелось, так как хлеба родится не помногу, а складывают его в бабки, по 7-9 снопов в каждый, да снопики-то в окружности всего четверти четыре, и, пожалуй, два таких снопа пойдут на один сноп южный… Не повелось в этих местах стараться укрыть хлеб от непогоды, так как сыромолотого здесь хлеба не знают, а чуть уберут хлеб с поля, так и везут его к овинам, где и сушат хлеб не зерном, а целыми снопами».

«Несмотря на неплодородность почв под Петербургом, их болотистость, зарастание лесом, русский человек и здесь умудряется вести хозяйство», – говорилось в «Живописной России». «Подстоличные крестьяне» издавна сеяли рожь и овес, гораздо меньше – ячмень. В юго-западных районах Северо-Запада, в сторону Пскова, располагались значительные посевы льна.

Хорошее подспорье для «подстоличного» крестьянина – картофель. «Громадные пространства засаживаются теперь картофелем в подстоличных местах, – читаем в "Живописной России", – и, пожалуй, нигде в России картофель не играет такой важной роли в качестве подспорья, как здесь».

Петербургские молочницы

В самых близких к Петербургу деревнях и селах практиковался посев «аптекарских трав» – ромашки, мяты, шалфея. Их разведение и продажа становились важной статьей дохода «подстоличных крестьян».

Одним из главных занятий сельских жителей вблизи Петербурга служило молочное хозяйство. Крестьяне или сами продавали молочные продукты, или сдавали их в магазины молочных ферм, или перепродавали их торговцам в Петербург – на Сенной рынок или на Охту.

Реклама Любанской фермы В.И. Котляревского на страницах одной из петербургских газет, начало 1910-х годов

Отлично прижилось на «подстоличной» земле огородничество, им занимались как крестьяне Петербургской губернии, так и настоящие знатоки огородного дела из средней полосы России – в основном из-под Углича, Ярославля, Костромы. Чем ближе к столице, тем больше земель занимали огородные хозяйства, где выращивались капуста, лук, огурцы, клубника и земляника.

«Огородный магнат» купец Авраамий Ушаков

Настоящим виртуозом своего дела был петербургский «огородный магнат» Авраамий Ушаков. Он имел обширные плантации под Петербургом – за Нарвской заставой, а также крупные земельные угодья с усадьбами в Петербургском и Шлиссельбургском уездах, дачи в Усть-Нарве, Териоках и Тайцах. В парниках, теплицах и оранжереях ему удавалось выращивать не только цветы, но и овощи, в том числе даже арбузы и дыни. Названий же семян в прейскуранте ушаковских магазинов числилось до тысячи двухсот, и все они годились для посадки именно в Петербургской губернии.

Что же касается арбузов и дынь, то ведь когда-то, во времена просвещенной государыни Екатерины II, петербургские арбузы шли в три раза дешевле привозных астраханских. Дороги в России тогда, как, впрочем, и в последующие времена, по словам классика, были «плохи» – накладно возить арбузы с юга в русскую столицу. А потому свои дыни и арбузы вовсе не являлись в Питере диковинкой – и это несмотря на то, что вырастить их в теплицах, оберегая от местного капризного климата, не так-то просто и стоило немалых затрат…

Кроме сельского хозяйства крестьяне Петербургской губернии занимались другими всевозможными занятиями, способными приносить доходы. К примеру, они ловили птиц.

По старинному русскому обычаю, в первый праздник весны – Благовещение, отмечаемое 7 апреля (25 марта по старому стилю), на петербургских улицах выпускали на волю птиц из клеток. Пригородные птицеловы всегда пользовались желанием благочестивых обывателей даровать свободу «воздушным пленницам» и извлекали из него немалую выгоду.

В этот день они собирались с утра на площадку Щукина двора в Петербурге. На земле, у их ног, расставлялись клетки с певчими птицами – чижиками, малиновками, щеглами, синицами, зябликами и др. Покупатели расхаживали по линиям разложенных на земле клеток и прислушивались к веселому щебетанию птиц. Самой дешевой птицей на рынке была малиновка, она очень бойко шла по пятачку за штуку. «Малиновку на волю Божью – за пятачок!» – выкрикивали торговцы около огромных садков со стаями птиц.

Мальчишки, надеясь обмануть доверчивых покупателей, пытались в этот день сбывать публике окрашенных в разные цвета воробьев, выдавая их за певчих птиц. Полицейские, как могли, ловили маленьких мошенников, выпуская их «товар» на волю безо всякой уплаты. По словам очевидцев, множество птиц оказывалось с перебитыми крыльями и, очевидно, не кормленными, «так как, получив свободу, они не могли даже подняться в воздух и прямо ползали по земле».

Из-за подобных безобразий городские власти запретили в день Благовещения продажу птиц на центральных улицах столицы, и продавцы стали ютиться на окраинах. Соответственно цены на птиц возросли: по данным 1913 года, за синиц и чижей начали брать по два рубля и дороже, и даже крашеных воробьев продавали по двадцать-тридцать копеек за штуку.

Значительную роль в хозяйстве «подстоличных» крестьян играли промыслы. Вот что говорилось, к примеру, в «Обзоре С.-Петербургской губернии за 1912 год»: «Кроме земледелия, как и в предыдущие годы, местные крестьяне занимались следующими промыслами: сбытом молочных продуктов, извозом, отдачей внаем дач, наймом на домашние прислуги, работой на фабриках и заводах, продажей ягод, грибов, лесными, рыбными и т.п. промыслами. Сбытом молочных продуктов занимаются почти все крестьяне С.-Петербургского уезда, а для крестьян северных волостей промысел этот составляет одну из важнейших статей дохода».

«Население в уездах преимущественно крестьянское или, вернее, полукрестьянское, так как главное место в его бюджете занимали всегда промыслы, – сообщалось в архивном документе из Петроградского отдела труда, датированном 1919 годом. – По данным земской переписи 1913 года, 70% населения губернии имело промысловый заработок».

В Лужском уезде среди промыслов пользовались популярностью «трепание льна» и рыбная ловля, а среди кустарных работ и ремесел – изготовление детских игрушек, починка плугов, производство телег, дровней, полозьев, кузнечное дело и т.д. В Ямбургском уезде преобладали лесной промысел, а также рыбная ловля и изготовление предметов крестьянского хозяйства.

В Тосно, по статистическим данным 1882-1892 годов, почти все крестьянские семьи жили за счет промыслов. Основным кустарным ремеслом служило сапожное производство. Тосненские сапожники славились как настоящие мастера своего дела, их продукция была востребована в Петербурге и в других уездах. Некоторые из тосненцев даже открыли собственные сапожные мастерские в столице.

В Царскосельском уезде в 1913 году промыслами, совмещая их с земледелием, занималась почти половина рабочего населения, только одними промыслами – 22%. В Дудергофской и Ижорской волостях преобладали плотники, столяры, маляры, печники, каменщики, сапожники и портные, а в Покровской волости существовала коробочная мастерская. В Петергофском уезде на 1913 год занятых только промыслами и промыслами вместе с земледелием было 72% всего рабочего населения в деревнях. Среди доходных занятий преобладали легковой и ломовой извоз, наем в прислугу, ломка плит, добыча песка и глины.

В Гдовском уезде основной промысел – лесной: рубка леса, пилка дров, перевоз и сплав. В волостях около Чудского озера процветала рыбная ловля. Среди других занятий – выделка льна для продажи, добыча камня для мощения дорог, плетение корзин, гончарное и бондарное ремесла, выделка кож, изготовление саней, телег и весел, шитье сапог и т.д.

В Новоладожском уезде многие занимались изготовлением деревянной посуды. Изделия крестьян из селений Карпино, Чухново и других деревень с большим успехом продавались на губернских ярмарках. Большим спросом пользовались сани и телеги, изготовленные крестьянами Усадицкой и Михайловской волостей, расположенных по Волхову.

Прибыльным ремеслом в Новоладожском уезде являлись рубка и сплав леса. В уезде к концу XIX века работало пять лесопилок. Кроме того, лесные промыслы способствовали развитию и кожевенного ремесла. Коры деревьев в качестве сырья для кожевенных предприятий вывозилось из уезда ежегодно на тридцать тысяч рублей серебром.

Во всех уездах Петербургской губернии были чрезвычайно распространены так называемые «отхожие промыслы» – то есть уход крестьян на заработки в Петербург. Каждое лето столица наполнялась крестьянами, желавшими получить какую-нибудь работу в Петербурге. Мужчины нередко искали что-нибудь по части строительства.

«На площади сидят толпой, по цехам, или сидят на панели каменщики, плотники, штукатуры, пильщики, землекопы и прочие чернорабочие, которые необходимы для строящегося Петербурга, – описывал журналист Бахтиаров площадь у Никольского рынка в Петербурге, где происходил найм рабочей силы. – Это главные, непосредственные строители столицы». Женщины подыскивали работу кухарки, а также няньки, горничной и прочих профессий женской домашней прислуги – на нее спрос в Петербурге был немалый.

Правда, тут требовалось соблюдать осторожность. Мало кто из работодателей подозревал, что, наняв на Никольском рынке кухарку либо горничную, он мог вместе с ними нежданно-негаданно приобрести непрошеный «подарок» – «дядю» или «братца».

Как только нанимательница, наняв себе прислугу и в обмен на документы сообщив ей свой адрес, довольная уезжала домой, к будущей горничной или кухарке подходил «дядя» и брал у нее господский адрес, куда через несколько дней являлся к своей «Дульцинее» под видом дяди, брата или просто жениха. Хозяевам избавиться от подобного непрошеного гостя, порой норовившего утащить все, что плохо лежит, потом было очень непросто. Судебная хроника сохранила немало случаев грабежей, совершенных «дядями» или «братцами»…

Род занятий чернорабочих легко определялся по их внешнему виду и тем «орудиям производства», которые каждый имел при себе. Плотники сидели с топорами, фуганками, рубанками, пильщики – со стальными пилами в деревянной оправе, землекопы – с железными лопатами.

Раз в неделю, по воскресным дням, с утра и до полудня, на площадь у Никольского рынка приходили капорки, чтобы наняться на летнюю работу на огороды. Больше всего их приходило на Фомино воскресенье – в тот день Никольский рынок, по отзывам современников, представлял своего рода «цветник деревенских полевых цветов». «Одетые в пестрые, яркие наряды, с загорелыми лицами, с широкими ладонями, – писал Бахтиаров, – эти представительницы прекрасного пола, обращающие на себя внимание прохожих, сразу показывают, что перед вами – истые дщери природы…»

Любопытно, что, несмотря на послереволюционные перемены, практика «отхожих промыслов» сохранялась и на протяжении 1920-х годов. «Каждое лето с мая месяца тянутся и тянутся сезонники в Ленинград, – писала в 1928 году ленинградская "Крестьянская правда". – Уже сейчас их около восьми тысяч понаехало. В одиночку получить работу трудно, большей частью биржа труда посылает заявки на уже определенные артели, из года в год приезжающие в Ленинград и хорошо зарекомендовавшие себя на работе. Дела в городе много: строятся новые дома, красятся, штукатурятся старые, мостятся мостовые, разбиваются скверы».

Много сезонников работало в 1928 году на Васильевском острове, где проводилась новая канализация. Работа – сдельная, и каждому хотелось выработать побольше. Поэтому и гудок на обед и в конце работы многих не особенно радовал. «Эх, только было принялся, бросать неохота», – ворчали они.

Обедало большинство тут же рядом, в столовой. Обед дешевый – 28 копеек. Давали и кипяток, и кружки для него, а для чаепитий устроили небольшие навесы со столами и скамейками. Здесь в перерыв сезонников занимали лекциями и политбеседами.

После работы длинной вереницей сезонники тянулись по своим общежитиям. «Не очень важно дело обстоит с помещениями для сезонников, некоторым приходится первое время и под заборами слоняться, – рассказывал репортер. – Да и в самих общежитиях незавидно. Дают сезоннику голый топчан, солому и столик на двоих – только и всего». На 1928 год подобных общежитий по всему Ленинграду насчитывалось восемь.

Одними из самых крупных являлись бывшие Дерябинские казармы на Васильевском острове. Там в каждую комнату, где жило по 25-30 человек, подбирались обычно земляки. Чтобы улучшить нехитрый быт сезонников, в общежитии устроили зал, в нем проводились лекции, беседы и вечера самодеятельности. Сделали и «красный уголок», с подшивками газет «Труд», «Батрак» и «Беднота». Правда, на три четверти крестьяне-отходники были неграмотными или малограмотными. Все свои невзгоды и пожелания сезонники высказывали в общественной стенной газете «Шпунт», причем малограмотные обращались к грамотным – и те писали заметки.

И, конечно, как ни печально, сезонники не обходились без пьянства. «До получки – пьянства нет, – писал репортер. – Как получили деньги – почти каждый с бутылочкой». Правда, к этому делу администрация общежития относилась очень строго: бутылочки отнимала, а за буйство могла и с работы выгнать. Оставался тогда бедный крестьянин совсем ни с чем…

Особым «припетербургским» крестьянским миром являлся Санкт-Петербургский уезд, включавший многие ближайшие к столице территории. Он граничил с Выборгской губернией, а также с Шлиссельбургским, Петергофским и Царскосельским уездами и насчитывал в своем составе около двух десятков волостей. Среди них – Белоостровскую, Вартемякскую, Куйвозовскую, Лемболовскую, Московскую, Муринскую, Ново-Саратовскую, Парголовскую, Полюстровскую, Сестрорецкую, Среднерогатскую, Стародеревенскую и др.

Как отмечалось в «Памятной книжке С.-Петербургской губернии на 1905 год», сельское хозяйство не составляло главного занятия населения уезда. Вместе с тем, по данным той же «книжки», некоторые отрасли сельского хозяйства получили довольно широкое развитие в северной части уезда – благодаря удобству сбыта результатов труда в столицу. К этим отраслям относились травосеяние, огородничество (парниковое и тепличное), а также ягодное хозяйство и садоводство, наиболее процветавшие в Усть-Ижоре и Рыбацком. «Главнейшим занятием местных жителей» служило молочное хозяйство.

В Стародеревенской и Сестрорецкой волостях широкое распространение получило рыболовство. Рыболовством занимались также в Рыбацком, где жило много коренных рыболовов, и даже в черте города и в его ближайших окрестностях.

Большой заработок крестьянам Санкт-Петербургского уезда, преимущественно его северной части, давал ломовой и легковой извоз. Немалый доход приносил особенно распространившийся к концу XIX века дачный промысел – деньги поступали как от сдачи дач внаем, так и от различных услуг, оказываемых дачникам. В Муринской волости в большом количестве заготавливались веники для столичных бань, а также метлы.

Занимались также уездные крестьяне разносной и развозной торговлей – из-за близости к столице и при летнем обилии дачников, а кроме того – драньем ивовой коры и плетением корзин. Кое-кто нанимался в поденщики – в качестве чернорабочих на фабриках и заводах, расположенных в южной части уезда. Отдельно от других промыслов стоял «питомнический», связанный со взятием на воспитание «питомцев» Воспитательного дома. Впрочем, этому уникальному явлению посвящена отдельная глава данной книги.

Большое внимание в «Памятной книжке С.-Петербургской губернии на 1905 год» уделялось кустарным промыслам, которыми занимались жители уезда. В ближайших предместьях Петербурга – на Большой и Малой Охте – процветали столярное и бондарное дело. Столярные изделия охтенских мастеров (они обычно сбывались торговцам мебели, особенно – в Апраксин двор) отличались высоким качеством. «Их столярные заказные изделия настолько хороши и чисто выполнены, что даже лучшими столичными фабрикантами они охотно выдаются за свои», – уведомляла «Памятная книжка».

На Пороховых заводах и в селении Исаковка, близ Большой Охты, сосредоточивался токарный промысел. Там выделывалось больше всего рукояток для разных инструментов, а также игрушек и ножек для мебели и гробов. Кроме того, еще во времена Петра I на Охте возникла артель резчиков по дереву она продолжала существовать на протяжении двух столетий!

Большое распространение в Санкт-Петербургском уезде получил портняжный промысел, причем количество швей преобладало над портными-мужчинами. В различных местностях швеи специализировались: в качестве портних верхнего платья, белошвеек, жилетчиц. Больше всего швей было в Полюстровской и Московской волостях. Они шили вещи, главным образом, для столичных рынков и частично на охтинские лавки. Работа по частным заказам встречалась достаточно редко. Швеи брали заказы либо прямо из магазинов, либо через посредство «хозяек». Те, имея дело с магазином, раздавали работу от себя или при посредстве состоятельных портных и швей.

Заметное место среди промыслов составляло вязание рыболовных сетей. Важнейшими центрами являлись Рыбацкая и Усть-Ижорская волости. Вязали в основном женщины, причем в свободное от других занятий время. В Сестрорецке достаточно широкое развитие получило шитье перчаток, хотя перчаточницы получали за свою работу мизерный заработок.

В Пороховых заводах и в соседней Ржевской слободе подрабатывали шитьем кулей. По свидетельству «Памятной книжки С.-Петербургской губернии на 1905 год», шитье кулей являлось «едва ли не самой жалкой формой промысловой деятельности местного населения; заняты промыслом исключительно женщины и по большей части семьи, лишенные взрослых мужчин-работников; материалом для производства служат держанные рогожные кули из-под овса и других зерновых хлебов, покупаемые в городе или у местных торговцев». Добытые кули мыли, сушили и разбирали на мочало, из него на самодельных станках изготавливали рогожное полотно и из этой «ткани» сшивали кулек. Заработок «кулечники» получали ничтожный: столичные мясные лавки платили всего по 25-30 копеек за 10 кульков, а местные скупщики и того меньше.

Среди других кустарных промыслов, популярных у жителей Санкт-Петербургского уезда, выделялись плотничество, кузнечно-слесарное и сапожное дело. Размер заработка кустарей-сапожников находился в зависимости от большей или меньшей близости столицы. В Рыбацкой волости существовал картонно-коробочный промысел. В селе Рыбацком работало несколько мастерских, где делали коробки для папирос, и трудились там, как правило, подростки.

Оглавление книги