Книга: Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя

Васильковичи, место печали

Васильковичи, место печали

На мызе Васильковичи в Лужском районе ни в День скорби, ни в День Победы негде возложить цветы в память о погибших партизанах. Здесь все заросло бурьяном. Местные жители, пережившие войну, поумирали или разъехались кто куда, и теперь уже мало кто помнит, чем «прославилось» это место.

В середине 1960-х годов, когда Ким Васильевич Голубков, в ту пору следователь, а ныне полковник ФСБ в отставке, в поисках свидетелей обошел пешком все окрестные деревни, память о войне была здесь еще очень свежа. Он участвовал в расследовании дела под № 51437, фигурант которого Василий Долин служил в карательном отряде оккупантов с 1942 по 1945 год. Собранные доказательства прозвучали на громком судебном процессе, проходившем в Луге в 1966 году.

На совести Василия Долина были десятки мирных жителей, партизан, разведчиков, казнь которых он совершал без малейших угрызений совести, не зная ни жалости, ни сочувствия к своим соотечественникам.

– Двадцать лет искали его по всей стране и наконец нашли на Дальнем Востоке, где он жил по фальшивым документам, – рассказывает Голубков. – В уголовном деле по обвинению Долина были показания десятков свидетелей, служивших с ним в одном отряде и уже отбывших к 1965 году сроки наказания, а также протоколы очных ставок гитлеровского прихвостня с родственниками тех, кто был арестован и расстрелян.

Оредежские «молодогвардейцы» – А. Семенова, Е. Богданова, Е. Нечаева, Т. Яковлева и Г. Комлева

От рук карателей погибли девушки-патриотки из поселка Торковичи Оредежского района. Эта история особенно взволновала следователей. Речь шла о своего рода местной «Молодой гвардии», которую организовала и возглавила 30-летняя Анна Семенова, в недавнем прошлом старшая пионервожатая местной средней школы. В группу входили бывшие ученицы этой школы 18-летние Екатерина Богданова, Елена Нечаева, Таисия Яковлева и 14-летняя Галя Комлева.

Девушки поддерживали связь с партизанским отрядом – передавали информацию о передвижении немецких военных частей и карателей, помогали продовольствием, по ночам стирали для бойцов белье, а также распространяли среди жителей окрестных селений полученные в отряде листовки и агитационные материалы с призывами к борьбе с оккупантами.

В декабре 1942 года девушек выдал предатель, бежавший из партизанского отряда. Их арестовали, доставили в Оредеж и бросили в тюрьму, устроенную в помещениях бывшего дома культуры. Жестоко допрашивали, выпытывая у них сведения о партизанах, а 20 февраля 1943 года расстреляли в полутора-двух километрах от станции Оредеж, у мызы Васильковичи.

Двухэтажное здание на мызе Васильковичи, где базировался карательный отряд

Когда-то тут было имение, потом, вплоть до войны, – областная овощеводческая школа. Сегодня той мызы нет – только остатки фундаментов посреди бурьяна… Во время оккупации здесь базировался карательный отряд, сформированный гитлеровской контрразведывательной службой СД. В нем под командованием двух немецких офицеров, Хассельблаха и Вайзе, было сорок человек, и все из числа перешедших на сторону врага.

В двухэтажном доме располагалась казарма, в хозяйственных помещениях – тюремные камеры. После освобождения на их стенах обнаружили множество предсмертных надписей… Место казни было совсем рядом, в поле. Людей расстреливали у заброшенных силосных ям, там же и зарывали тела. Каратели не скрывали казней партизан и подпольщиков, более того – о них для устрашения непокорных сообщалось в специальных объявлениях. Развесили объявления и о расстреле девушек из Торковичей.

Неполный состав карательного отряда с мызы Васильковичи. Фото сделано в 1944 году в Псковской области, куда отряд бежал из Оредежского района вместе с отступавшими немецкими войсками. В центре – офицеры Хассельблах и Вайзе. Крайний слева в нижнем ряду – В. Долин

«В собранных нами материалах уголовного дела были показания десятков свидетелей, в том числе и бывших карателей, о массовом уничтожении там же, у мызы Васильковичи, цыган, – рассказал Ким Голубков. – Их приводили сюда, а затем, отобрав все вещи, конвоировали к ямам и расстреливали всех без исключения. При этом обреченных заставляли собирать на ближайших полях булыжники и мостить ими дорогу к месту своей казни».

Сколько именно было расстреляно там цыган, неизвестно: каратели не утруждали себя подсчетами. Свидетели говорили, что тех вели группами по несколько десятков человек. Местные жители рассказали, что в 1942 году каратели с мызы Васильковичи расстреляли все цыганские семьи, проживавшие в поселке Торковичи. Всего более семидесяти человек.

«Никаких списков расстрелянных следствию обнаружить не удалось, почти все эти люди остались неизвестными, – сообщил Ким Голубков. – Лишь имена некоторых сохранились чудом. Так, однажды свидетели слышали, как из группы приговоренных к смерти, которых вели на мызу, молодой крупного сложения парень выкрикнул: «Ваня Орел погибает!». При опросе жителей одной из деревень Батецкого района мне удалось узнать, что так звали молодого цыгана, который до войны работал у них кузнецом. В числе других обреченных на смерть здесь видели красивую девушку-блондинку, о которой сами каратели говорили как о ленинградской артистке цыганского ансамбля. В табор она приехала навестить родных. Благодаря опросу старых артистов-цыган и помощи архива Ленконцерта моим коллегам удалось установить имя и фамилию той девушки»…

В апреле 1943 года у мызы Васильковичи каратели расстреляли еще одну девушку из поселка Торковичи – Сусанну Яковлеву. Она держала связь с группой наших разведчиков, заброшенных в Оредежский район. По наводке предателя из партизан каратели разгромили отряд. Девушку-связную забрали в тюрьму, а потом казнили. Подробности этой истории стали известны только в 1965 году при расследовании «дела Долина»…

В 1944 году, сразу после освобождения Оредежского района от оккупантов, был составлен акт о злодеяниях фашистов и их подручных-карателей. Как отмечает Ким Голубков, этот важный документ, изготовленный в спешке не очень грамотными людьми, изобиловал общими цифрами и фактами, не обоснованными с достаточной полнотой, и даже не имел даты.

«Увы, такой акт убеждает только в том, что фашисты и их приспешники были убийцами и палачами, но для уголовного преследования этой бумаги оказалось недостаточно, – говорит Ким Васильевич. – Может быть, именно из-за таких неубедительных документов советским властям после войны и было отказано в выдаче скрывавшихся на Западе карателей-палачей. Например, при расследовании „дела Долина“ стало известно, что руководители этого карательного отряда живут и процветают в Западной Германии, а непосредственные участники отряда, бывшие наши сограждане, нашли убежище в Англии, Бельгии и в других странах».

К моменту расследования «дела Долина», вспоминает ветеран, ямы-могилы, расположенные вблизи дороги Луга– Оредеж, настолько поросли кустарником и бурьяном, что их уже с трудом можно было обнаружить. Только на месте расстрела цыган стоял самодельный памятник, поставленный местными цыганами.

Тогда, в 1966 году, о «деле Долина» много писали. Военный трибунал Ленинградского военного округа под председательством полковника юстиции Л.П. Хламова начал открытый судебный процесс 15 февраля 1966 года.

«Мыза была мясорубкой, перемалывающей людей, – говорилось в публикации «Тропа предателя» на страницах одной из ленинградских газет. – Здесь пытка и убийство возводились в ранг доблестей. Здесь убивали, чтобы похвастать перед другими подонками, и пытали, чтобы выслужиться».

После войны некоторым карателям удалось уйти от возмездия. В середине 1960-х годов шеф оредежского СД и его заместитель жили в Западной Германии, командир карательного отряда – в США, начальник тюрьмы – в Англии. Долин предпочел спрятаться на родине. Метался по всей стране: Донбасс, Псковская область, Эстония, Дальний Восток, снова Донбасс, Приморье, Казахстан. Его долго искали, но безуспешно. Известно было, что под фамилией «Долинский» после войны он вернулся из американской зоны оккупации под видом бывшего военнопленного. Однако, как выяснилось потом, фамилия была не «Долинский», а «Данильский»…

«Небольшой Дом культуры литейно – механического завода не может вместить всех, кто хочет присутствовать в зале суда, – говорилось в „Лужской правде“. – А желающих из числа жителей города Луги, Оредежи и деревень района много. Где бы ни ступала нога фашистских палачей и их наемников, всюду оставался страшный след. Редкая лужская семья не испытала горя и тяжелых утрат в годы войны. И поэтому вполне понятно, что каждому хотелось бы посмотреть в лицо предателя, напомнить ему о злодеяниях…

Следствие привлекло показания более чем 200 свидетелей, 67 из них выступят на заседаниях суда… «Не помню», «этого не было», «виновным себя не признаю», – часто повторяет Долин, а в том случае, когда показаниями свидетелей его участие в массовом уничтожении советских людей подтверждается, изворачивается. Но даже то, в чем пока признается Долин, раскрывает весь звериный облик этого фашистского прислужника… За небольшой решеткой, ограждающей скамью подсудимых, он похож на волка. Зорко, цепко смотрит этот «волк» в лица всех, кто входит в зал. Он «ищет» в страхе того, кто заставит его вспомнить о каком-нибудь преступлении. Долин потому все отрицает, что прикидывается Иваном, не помнящим родства».

Газета «Лужская правда» печатала большие репортажи из зала суда. Названия их говорили сами за себя: «Пришел час расплаты», «Предателя судит народ», «Предатель изворачивается», «Факты изобличают фашиста», «Лицо изверга», «Преступления доказаны», «Палач приперт к стенке», «Возмездие».

«Тишину в зале суда нарушают то глубокие вздохи, то гул возмущения, – читаем в газете. – Многие не скрывают слез, когда зачитываются показания свидетелей, акты и другие документы о зверствах на мызе Васильковичи, о пытках, расстрелах, массовых истреблениях мирных советских граждан: стариков, женщин, подростков, младенцев».

Родная мать Долина, Дарья Степановна, не смогла присутствовать на суде, но на очную ставку приезжала. Ее разыскали в Токсово: после войны ей пришлось уехать из родной деревни, где невозможно было жить бок о бок с людьми, знавшими о страшных преступлениях, которые творил ее сын. На очной ставке она сначала не признала сына, ведь последний раз видела его в 1944 году, и только когда увидела его родимое пятно на спине, поверила, что это он.

Из ее показаний и свидетельств других жителей Торковичей явствовало, что Василий Долин до войны, будучи плотником местного стеклозавода, часто пьянствовал, дебоширил. Без него не обходилась ни одна деревенская драка. В 1940 году его призвали в армию, он попал во флот, служил в Кронштадте. Последнее письмо мать получила от него в августе 1941 года. Вскоре после этого Василий попал в плен (или сдался врагу – обстоятельства так и не удалось прояснить) в районе Ораниенбаума, потом был отпущен немцами и в декабре 1941 года явился домой. Мать предлагала ему уйти в партизаны, но сын отказался: «Не лезь, не твое дело». Устроился в комендатуру на хозяйственную работу, потом немцы присмотрели его и взяли в отряд…

Из мызы Васильковичи карательный отряд бежал в конце января 1944 года, уходя от наступающей Красной армии. Перед бегством сжигались документы – во дворе мызы горел огромный костер. Каратели перебазировались в деревню Малая Пачковка Печорского района Псковской области, и здесь продолжился их кровавый след. Там и была сделана роковая для них общая фотография, по которой чекисты потом определяли участников тех злодеяний. В августе 1944 года Долин в составе отряда СД находился в Риге, с ноября 1944 года, будучи в Югославии, принимал участие в карательных операциях против партизан. Весной 1945 года обучался в германской разведшколе в Карлсбаде…

Открытый судебный процесс продолжался в Луге две недели. В своем последнем слове Василий Долин ссылался на молодость и неопытность в те суровые годы, говорил о безвыходности своего положения в то время, уверял, что был рядовым исполнителем злой воли своих руководителей, отрицал личное участие в казнях и расправах, обещал искупить свою вину. 26 февраля 1966 года суд огласил вердикт: Василия Долина приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Присутствующие в зале суда встретили приговор дружными аплодисментами и возгласами «Правильно!».

30 августа 1966 года в «Ленинградской правде» появилась коротенькая заметка под лаконичным заголовком: «Приговор приведен в исполнение». В ней говорилось: «Военная коллегия Верховного суда СССР оставила приговор В. Долину в силе, а Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство о помиловании ввиду особой тяжести и опасности совершенных Долиным преступлений. 29 августа приговор приведен в исполнение»…

Местные власти заверяли, что там, где приняли геройскую смерть советские патриоты, будет мемориал. Но прошло время, пришли новые власти, и об обещаниях забыли. Только цыгане продолжали поминать своих соплеменников. Каждую весну они огораживали жердями место расстрела, потом эта традиция прервалась, оградка обветшала, развалилась. В последние годы кто-то из состоятельных цыган на свои средства поставил здесь металлическую ограду. Чтобы пройти к бывшей мызе, от шоссе положили через канаву три шпалы. Вот и вся память. И сегодня на месте расстрельных силосных ям растет уродливый борщевик…

И все-таки есть в этих краях люди, которые помнят об оредежских «молодогвардейцах». Уголок, посвященный им, есть в местной школе. Имена девушек выбиты на скромной табличке на братской могиле бойцов, погибших в 1944 году при освобождении Оредежа. Но там не указаны ни даты их жизни, ни кто они, ни когда и за что погибли!

«Как же это так – до сего времени здесь, на том месте, где казнили сотни патриотов, нет никакого памятника и даже скромных надгробий», – сокрушается Ким Васильевич Голубков.

Много лет он стучится в местные, районные и областные инстанции:

«Чиновники разводят руками: юбилеи прошли, денег нет. Неужели им не стыдно так отвечать? Неужели память о тех, кто погиб за Родину, должна зависеть от юбилея?!».

Оглавление книги