Книга: Мутные воды Меконга

10. Шоссе № 14 и «Зверь»

10. Шоссе № 14 и «Зверь»

Дорогая мамочка! Тропа Хошимина — это грязь, рытвины, рыхлый песок по колено; местами тропа и вовсе куда-то девается, зато злобные полицейские повсюду. Каждый день дождь, москиты, здоровые, с грейпфрут, и только одно можно предсказать с абсолютной точностью: до обеда наш мотоцикл обязательно сломается хотя бы один раз.

Мы загрузили рюкзаки, крепко-накрепко прикрутив их велосипедными камерами. Джей выкатил тяжелый мотоцикл по переулку на улицу, затушил сигарету и нажал на кнопку стартера. Ничего не произошло. Он нажал снова. И снова. Толпа восхищенных вьетнамцев начала хихикать над нами. Джей сел на мотоцикл и навалился на стартер всем весом.

Ничего не произошло.

Час спустя местные потеряли к нам интерес, Джей потерял остатки хладнокровия, а двигатель мотоцикла дважды дал обратную вспышку. Мы оттащили его в мастерскую. Рабочие колдовали над ним до позднего утра, заводя его несколько сотен раз, пока он наконец не взревел в облаке голубого дыма. Осторожно держась за акселератор одной рукой и подстегивая мотор, чтобы тот не заглох, владелец мастерской протянул другую руку для денег. Мы сели на мотоцикл, прокричали «спасибо» и уехали.

Шоссе № 14 — странное название для дороги, которая очень быстро превратилась в раздолбанную однополосную колею. На смену цементным постройкам пришли бамбуковые хижины, которые затем сменились шалашами из пальмовых листьев; в конце концов дома и вовсе исчезли в море тонких коричневых деревьев и колючей блеклой травы. На виниловом сиденье, которое когда-то казалось таким мягким, вдруг выступили бугры и шишки. Я давно уже перестала задерживать дыхание, когда что-то в мотоцикле начинало громыхать при каждом соприкосновении с рытвиной, зато начала проклинать ушибы двадцатидвухлетней давности.

Только я приготовилась наплевать на гордость и попросить Джея остановиться, как мотор услышал мои молитвы, дважды кашлянул и заглох. Мы медленно затормозили.

Джей мрачно смотрел на запыленную хромированную поверхность.

— Что случилось? — спросила я.

— Откуда я знаю? — огрызнулся он, возясь с педалью газа.

Джей мне все уши прожужжал байками о своих мотоциклетных походах по Таиланду — долгие месяцы езды по непроходимым дорогам и неизведанным маршрутам. Я-то думала, после этих отчаянных путешествий он должен иметь хоть какое-то понятие о том, что делать в случае поломки.

— У меня никогда ничего не ломалось, — пробормотал он.

Наконец он постучал по бензобаку и услышал в ответ глухое эхо. Внезапно ковбой Мальборо снова был в седле: он потянулся, переключился на резервный двигатель, приказал мне садиться, завел мотор и опустил щиток шлема.

Через сто метров резервное топливо кончилось, и мы опять остановились. Не стали спорить, а просто подбросили монетку — и Джею выпало идти вниз по дороге в поисках литра бензина, а мне — сидеть на одуряющей жаре и присматривать за нашим «зверем».

Он вернулся почти сразу — его подвез дешевый русский «Минск», чей мотор тарахтел с досадной живучестью. Оказалось, что в каждой хижине вдоль дороги непременно хранится несколько литров бензина: хозяева держат его наготове в сарае или под крышей свинарника, чтобы быстренько продать незадачливым путникам.

Еще через час мы наехали на особенно коварную рытвину, и у нас отвалился глушитель. Я молча вернулась назад, завернула его в полотенце и всю дорогу до ближайшего маленького городка ехала, сжимая на коленях сверкающее украшение нашего классического мотоцикла.

Кажется, местные ремонтники были совершенно уверены, что им удастся устранить все неисправности. Восторженно бормоча что-то о его внушительных размерах, они откатили его в сарай со старыми покрышками, включили сварочный автомат и весело приварили глушитель на место. После чего заметили, что мы едем на половине мощности, так как вторая труба не выпускает густые клубы голубого дыма, которые, по их мнению, являлись неотъемлемым признаком хорошей работы мотора. Они протянули нам по стакану сока из сахарного тростника и выставили из сарая, а сами взялись разбирать мотоцикл.

Через два дня «зверь» ожил, издав воодушевляющий рев, и мы отстегнули гамаки, висевшие среди старых покрышек в углу мастерской. Было здорово снова отправиться в путь. Гроза, прошедшая поздним вечером, смыла пыль и разогнала насекомых, а утренний воздух был прозрачен и чист. Листья каучуковых деревьев поблескивали в золотистом свете; подвешенные к ним кокосовые чаши были наполнены свежей дождевой водой, в которой плавали захлебнувшиеся жучки. Все вокруг точно отмыли дочиста.

Кроме дороги. Вода и глина смешались в грязевые канавы шириной в грузовик, похоронив под собой все впадины и вмятины. «Хонда», массивный дорожный мотоцикл, предназначенный для езды по гладкому бетону и поворотов с ограждениями, бешено вихлял в этой скользкой каше. Джею понадобилась вся его мышечная сила, чтобы удерживать мотоцикл в вертикальном положении, а я тем временем шла впереди, тыкала в лужи старой палкой и таскала камни, складывая из них мостки.

А потом, на середине головокружительного прыжка через громадную лужу, переключатель передач отвалился и с мягким шлепком плюхнулся в грязь.

Джей резко затормозил и молча уставился на вязкий кисель у себя под ногами. Затем достал смятую пачку сигарет и вытащил одну. Я впервые в жизни задумалась о том, не начать ли мне курить.

До следующего городка — Буданг — мы добрались только к вечеру, преодолев в целом восемнадцать миль за восемь часов. Это поселение с разбросанными далеко друг от друга домами могло похвастаться сотней футов мощеного тротуара, тремя пабами под открытым небом и ночлежкой с клопами. Мы остановились у одного из пабов, с облегчением плюхнулись на стулья, которые не двигались, не подпрыгивали и не натирали зад, и заказали лимонад. Джей был обессилен; его загорелое лицо посерело, глаза и рот просматривались лишь благодаря более темному слою грязи и сажи вокруг них. Я провела несколько часов в дыму, толкая мотоцикл от одной ямы к другой, и мои руки и ноги покрылись смесью машинного масла и грязевых брызг.

Несмотря на то что наш мотоцикл был похож на водяного буйвола после продолжительной грязевой ванны, он явно представлял больший интерес, чем фильм про кунг-фу, который показывали в пабе. Молодые люди стройной колонной вышли из паба и окружили мотоцикл, а потом стали дергать сцепление и жать на педаль газа. Толпа привлекает себе подобных, и вскоре даже школьницы протискивались в передние ряды, чтобы взглянуть, что происходит. Лицо Джея озарилось гордостью.

Я допила лимонад и побрела через улицу в ночлежку. Хозяйка, доисторическая старуха в одном ботинке, курившая промокшую сигарету, потребовала документы, прежде чем выдать ценную информацию о наличии свободных мест. Она выхватила паспорт из моих рук и запихнула в карман, но потом ее внимание привлекло что-то за моей спиной, и она почему-то отдала его обратно. Ее губы растянулись в улыбке, но сигарета так и осталась неподвижной, крепко приклеившись к тому месту, где раньше был передний зуб.

Я проследила за ее взглядом. Джей стоял у мотоцикла в окружении сотни расталкивающих друг друга зевак. А наши документы осматривали несколько полицейских с каменными лицами и качали при этом головами. Я пробралась к ним, вспомнила все свои скудные знания вьетнамского и протянула им ворох смазанных ксерокопий: наши паспорта, международное водительское удостоверение, регистрационные документы на мотоцикл, визы. Главный полицейский раздраженно потряс мне кипой бумажек в лицо.

— У вас должно быть местное водительское удостоверение! — сказал он.

Мы и вправду пытались раздобыть его в Сайгоне, но список требований был просто убийственным: срок проживания во Вьетнаме не менее года, разрешение на работу, согласие посольства, документы собственника на мотоцикл, безупречный вьетнамский. Поскольку американцам было в принципе запрещено иметь мотоциклы в собственности, мы даже и не пытались оформить права.

Я достала международные права Джея и открыла страницу со списком стран, где они действуют. Каким-то чудом — видимо, по случайной оплошности составителей — Вьетнам оказался среди них. Полицейский неуверенно кивнул. Мы воспользовались его замешательством, рассыпались в благодарностях и сели на мотоцикл. Тут случилось еще одно маленькое чудо: он завелся с полоборота.

Но мы забыли о собравшейся толпе. Зеваки окружили нас, с интересом подслушивая разговор с полицейскими и выкрикивая советы как нам, так и им. С нетерпением ожидая стычки, они не давали нам проехать, дергая за рукава и образовав неприступную стену из любопытных, подкрепленную напирающими сзади, которым хотелось получше разглядеть, что творится в первых рядах. За те несколько минут, что мы потеряли, пытаясь проложить себе дорогу, приехали военные. Я услышала пронзительный свисток, и сбитый с толку полицейский встрепенулся и принялся за дело. Нас арестовали.

В грязном полицейском участке сидели несколько человек; они просматривали наши бумаги и непрерывно курили. Я уже два часа пыталась с ними договориться, вежливо отвечая на их требования поделиться сигаретами и вопросы о гражданстве, местных водительских правах и фамилиях, и пыталась не паниковать, глядя, как солнце медленно ползет по вечернему небу. Буонметхуот, ближайшая провинциальная столица, был в семидесяти милях отсюда. Ехать по размытым дорогам после наступления темноты будет сущим кошмаром. Кроме того, передо мной встала более насущная проблема — у меня начались месячные.

— Извините, у вас есть туалет? — вежливо спросила я.

Полицейский поднял руку на три дюйма от стола и сделал отрицательный жест, даже не глядя в мою сторону.

— Туалет, — нервно повторила я.

На этот раз он указал на главный вход, вокруг которого столпились любопытные зеваки, за ним была лишь улица. На задний дворик за полицейским участком меня выпускать отказались, и все мои повторные мольбы остались без ответа.

Я села на место.

Наконец голос в соседней комнате, кричавший в допотопную телефонную трубку, замолк, и в дверях появился начальник. Он рявкнул какой-то приказ, конфисковал пачку сигарет у Джея и исчез. Его подчиненный выписал каждому из нас двадцатидолларовый штраф за то, что ехали на мотоцикле без документов.

— Как это, — спросила я, — мы могли оба ехать, когда мотоцикл только один?

Он пожал плечами.

— Но вот же они, документы, вы их в руках держите, — не унималась я.

Я все еще сердилась на них за то, что не пустили меня в туалет.

Он нацарапал пару слов на листке бумаги. Я взглянула: «Не хотите платить — сидите здесь».

Мы заплатили.

Помимо штрафа, выплата которого обсуждению не подлежала, нам приказали вернуться в Хошимин. Буонметхуот и все остальные северные пункты закрыты для иностранцев.

Перепуганные не на шутку, мы медленно двинулись за пределы города на юг, не останавливаясь, пока не оказались на приличном расстоянии от длинной руки закона. При мысли о том, что до Хошимина двести миль, жить не хотелось, а короткие тропические сумерки быстро сгущались. Только одна вещь могла быть более противной, чем сидеть в прокуренной комнате с облупленными стенами под надзором полицейских, и она была прямо перед нами.

Грязь.

Мы развернулись. Когда мы подкрались ко въезду в город, уже давно стемнело; мы опустили козырьки на шлемах, дали газу и пронеслись по рыночной площади в направлении севера.

Ничего не произошло. Ни сирен, ни баррикад на дороге — просто тихая деревушка, где бодрствовали лишь сонный торговец супом и пара дворняг на улице. Я чувствовала себя идиоткой.

Бетонная дорога кончилась шестидюймовым обрывом, и началась ухабистая грязевая колея. Наш старый враг — шоссе № 14 — вновь встал перед нами.

Через две мили переднее колесо наехало на камень размером с кулак; фара мигнула и погасла. Дорога погрузилась в чернильную темноту.

— Чем это место хуже любого другого? — сказал Джей.

Мы откатили мотоцикл в кусты и замаскировали ветками те немногие его части, что еще блестели. Я отошла в сторонку в поисках места, где можно было бы подвесить гамак, и вдруг услышала хриплый шепот Джея:

— Знаешь, чем знаменит Буонметхуот? Здесь было крупное сражение. Американцы забросали город бомбами. И коммунисты тоже. Смотри не наступи на мину.

Мы подъехали к границе с Камбоджей, и погода переменилась под стать моему настроению: серость, тьма и дождь, ветер, завывающий на песчаной дороге и нещадно бьющий в лицо. Даже по обочинам никого не было: ни птиц, ни зверей, ни домов, одни лишь военные базы и сооружения, все чаще попадавшиеся на пути.

Со временем мы стали осторожнее относиться к полицейским. Это была слаженно работающая мафия, которая наживалась, вытряхивая деньги из иностранцев. Вид двух туристов на крутом мотоцикле сразу же запускал отлаженный механизм. Джей мастерски научился объезжать дорожные посты, пристраиваясь с подветренной стороны ничего не подозревающих грузовиков, а если проходящий мимо полицейский в форме проявлял хоть малый интерес к нашим делам, мы оба были готовы нырнуть в кусты и залечь там. Несмотря на все наши предосторожности, время от времени нас все же останавливали, и я всегда держала в паспорте пятидолларовую банкноту, чтобы все остались довольны. Я поняла, что в тот первый день вела себя по-идиотски: позволила затащить нас в полицейский участок, поддалась запугиваниям и заплатила двойной штраф. С того дня мы многому научились. Всегда давай взятку первому, кто спросит документы; чем больше чиновников вовлечены в дело, тем больше итоговая сумма. Никогда не передавай им в руки оригиналы документов, если не хочешь, чтобы пришлось выкупать их обратно. Принимай как должное торговлю с полицейскими: ты покупаешь у них свободу и свои вещи. Сумма зависит от того, как долго ты готова сидеть на одном месте, насколько нетерпеливый у тебя вид и сможешь ли ты их рассмешить. Тогда, в первый раз, мы провалились по всем трем пунктам и еще легко отделались двадцатидолларовыми штрафами.

Однако я до сих пор была зла на них за то, что не пустили в туалет.

Буонметхуот, тот самый запретный город, был оплотом коммунизма в его худшем проявлении: приземистые серые здания, десятилетиями не видавшие нового слоя краски, и атрибуты войны, разбросанные повсюду, чтобы напоминать жителям об их славном прошлом. Погода не добавляла ему обаяния. Из-за проливного дождя дороги превратились в кашу; вездесущая грязь умудрилась проникнуть даже в котелок с бульоном, придав супу привкус речного ила.

Сжимая в руках сломанный трос и коварный переключатель передач, мы проковыляли мимо муляжа танка в натуральную величину, водруженного на пьедестал на центральной площади. Я посоветовалась со стариком, который сидел на углу на табурете и при помощи шприца с чернилами возрождал к жизни непишущие шариковые ручки. Он поведал нам, что есть один механик, который прославился на всю провинцию своим мастерством работы по металлу, и по счастливому стечению обстоятельств он живет как раз за углом. Мы отправились туда.

Знаменитый механик разбил свою мастерскую прямо на тротуаре, рядом с лавкой запчастей. Он был маленький и тощий, с острыми локотками и личиком, как у хорька, которое принимало все более угрюмое выражение по мере того, как я перечисляла многочисленные изъяны «зверя». Потом он отвернулся и провел гибкими пальцами по обшивке двигателя, покрытой коркой грязи, уже не слушая мои бесконечные жалобы и советы. Кто-то другой велел нам прийти завтра ранним утром.

Починка началась.

Буонметхуот был бедным младшим братом Сайгона и воплощал собой темную сторону коммунизма, которую иностранцы не должны были видеть. Но даже здесь возрождающийся капитализм был повсюду. Тротуары кишели новичками-предпринимателями, и в каждом уголке и закутке ютились прилавки размером не более кухонной плиты, готовые вести торговлю. Подержанный велосипедный насос, выставленный на краю тротуара, служил рекламой ремонта шин. Зеркальце, приколоченное к дереву, и трехногая табуретка — вот вам и прекрасная парикмахерская. Почти на каждом углу сидел человечек с увеличительным стеклом и набором крошечных отверток, готовый починить любые часы и оправы для очков. Трехколесные тележки торговали комплексными обедами: тоненькие луковые блинчики, свежие омлеты со свининой и странное, но вкусное варево из кокосового молока, сахара и желатинового загустителя из коровьих копыт.

Во Вьетнаме нашелся и способ насладиться роскошествами двадцатого века, невзирая на ужасающую нищету. Ксерокопии делали по полстраницы, чаем торговали по четверть чашки, батарейки перезаряжали, а носки штопали в присутствии клиента. Мало кто из вьетнамцев мог позволить себе купить фотоаппарат, да и зачем? Фотографы, кочующие от места к месту, предлагали сделать всего по одному снимку. Разбитые яйца шли за полцены. Даже черствый резиновый вчерашний хлеб получал второе рождение на рынке: его жарили и подавали к супу и рису. Продажа по долям и вторичный рынок здесь достигли уровня высокого искусства.

«Зверюгу» починили: переключатель стоял крепко, как скала, а передняя фара наконец надежно заработала. Коротышка механик, казалось, не замечал наших похвал и еще долго после того, как мы ему заплатили, твердил, что нужно доделать еще кое-что, а когда Джей вывел мотоцикл на пробный пробег, взволнованно замер на тротуаре. Размер счета меня поразил: целый день работы стоил меньше новой свечи зажигания, а новый трос вместе с установкой обошелся примерно в тридцать пять центов. Мы пообещали, что обратимся к механику, если что-нибудь еще сломается, и уехали, всей душой надеясь, что покинем Буонметхуот в течение часа — и никогда не вернемся.

Оглавление книги