Книга: Мутные воды Меконга

22. Отчаяние

22. Отчаяние

Привет, мамочка!

Мы с Джеем на днях хвастались, чья мама лучше.

— Моя может дом починить, — сказал он.

— А моя — построить, — ответила я.

— У моей мамы в саду сто сорок три розовых куста.

— Моя выращивает помидоры, каждый весом в два кило.

— Моя умеет рисовать.

— А моя делает вазы ценой в миллион долларов.

— Моя мама, — распалился он, — умеет клеить обои.

— А какой рюкзак она сможет нести?

— Вдвое больше своего веса.

— Ерунда! — отмахнулась я. — А она на мотоцикле умеет ездить?

— Нет, — признал Джей свое поражение.

Я не стала говорить, что ты тоже не умеешь. Ты не могла бы научиться этому до приезда сюда?

С наступлением теплого сезона Ханой совершенно преобразился. Местные жители повылезали из нор с опухшими после зимней спячки глазами и переместили все домашние дела на улицу, где было попросторнее. На каждом углу женщины мыли свои длинные черные волосы в ржавых ведрах, делали педикюры, оттирали детей и грязные овощи к ужину с одинаковым рвением и смачно плевали в канавы. Сквозь распахнутые окна лилась музыка, наполняя улицы пульсирующими ритмами из кинофильмов 1980-х и бондианы. Торговцев щетками стало в дюжину раз больше, и каждого сопровождала тележка, до краев наполненная полезными приспособлениями для весенней уборки. Блохастые котята с гноящимися глазами, которым прожить предстояло не дольше стрекозы, выкатывались на тротуар головой вперед.

Я бежала по улицам, не замечая окружающих картин и звуков. Лишь одно меня волновало — квадратное серое здание у озера. Почтамт. Я знала, что в одном из адресованных мне писем найдется ответ на самый важный вопрос — приедет ли мама меня навестить?

На этот раз меня ждали четыре конверта. Я выбежала на улицу, борясь с искушением поддеть ногтем первый же и разорвать его. Я нашла свою любимую забегаловку, хозяин которой как раз раскладывал лапшу к приходу вечерних посетителей. Увидев меня, старик улыбнулся и, ни говоря ни слова, протер чан, чтобы приготовить мое любимое блюдо. Я села в углу и попыталась разглядеть марки в меркнущем свете. Я давно уже все просчитала: письмо из Ханоя шло в Виргинию три недели, обратный ответ — дня четыре, и еще восемнадцать долгих часов, прежде чем конверт окажется в ящичке под буквой «М» ханойского почтамта.

И я нашла его. Почему-то я сразу поняла, что это именно то письмо. Сначала я подумала, не прочесть ли сперва другие письма, но пальцы рвали бумагу, двигаясь сами собой, и через секунду мои глаза уже бежали по строчкам.

«Как бы мне хотелось увидеть хмонгов… чудесные вышивки… бродить от хижины к хижине… поговорила с папой насчет поездки…» О нет! «Он даже слышать не хочет… так боится меня потерять… Что я только ни говорила, но успокоить его не смогла. Пришлось выбирать».

Последняя строчка красным пламенем горела у меня перед глазами. «Видимо, теперь осталось путешествовать только в мечтах».

Чтобы такой человек, как мама, и не путешествовала? Мама, которая часами могла разглядывать под микроскопом воду из лужи? Я не знала ни одной книжки про путешествия, которой бы она не прочитала. Она — единственный человек из всех моих знакомых, кто знает, где находится Илоило. Чтобы она больше не путешествовала? Невозможно. Ведь это из-за нее я начала странствовать по свету…

Я свернула письмо и отложила его в сторону. Другие письма подождут. Я прислонилась к стене. Мне так хотелось побыть одной. Но от пульсирующего сердцебиения города, его звуков и запахов не было спасения.

Я закрыла глаза. Вдалеке слышался мерный деревянный стук. Где-то там маленький мальчик ходит по улицам, расхваливая суп из другой лавки. Я уже видела его здесь: он бродил туда-сюда до самого утра. Сегодня его голос казался усталым.

Открыв глаза, я увидела у себя на тарелке сладкий и липкий пирожок. Старик улыбнулся и вернулся к работе. Наверное, увидел мои слезы.

Новые звуки накладывались на старые, сливаясь в симфонию. Торговка хлебом разносила остатки своего товара, прежде чем высыпать остатки на крышу для птиц. Мороженщик трубил свои две ноты, и к его тележке стекался топот детских ножек. Продавец тофу выкрикивал название своего товара на семи тонах, и оно превращалось в певучую мелодию. Все это стало таким знакомым — экзотическая мешанина азиатских звуков.

Я просидела там до полуночи. Как мне хотелось поделиться всем этим с мамой.

Оглавление книги