Книга: Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2
Ле-Везине
Ле-Везине
Спальный городок Ле-Везине Скульптор Бурдель • Александр Казем-Бек
Городок Ле-Везине не может похвастать столь же почтенной историей, как большинство других дачных или так называемых спальных городков под Парижем. Каких-нибудь полтораста лет назад на этом месте был лишь заболоченный лес в излучине реки Аржантёй. Он был частью леса Ивлин, где трубили некогда рога королевской охоты. Ну а в последней четверти XIX века и здесь началось строительство. Осушенный лес пронзили широкие парковые аллеи, окаймленные рядами роскошных вилл. Позднее обитатели их как могли сопротивлялись индустриализации местечка, но все же кое-какие предприятия открылись, по мелочи. Однако на месте – и роскошный парк, и аллеи, и старинные виллы, и всякие воспоминания…
В одной из вилл на авеню Клемансо жил и умер знаменитый скульптор Бурдель, и виллу эту сразу узнаешь, потому что подручный Бурделя месье Рюдье щедро заставил все вокруг собственными отливками бурделевских статуй. Есть в Ле-Везине и церковь времен первой застройки городка, строение стиля как бы готического, но зато с росписями знаменитого Мориса Дени. Да и на виллах этих обитали всякие вполне заметные люди. К примеру, дом № 22 на улице имени Горация Верне и вовсе снимал одно время весьма известный в русской эмигрантской колонии господин, или, если угодно, товарищ. Он был среди русских более знаменит, чем сам Гораций Верне, который был художник, сын художника и внук художника, потому что художники из рода Верне только изображали исторические события на своих полотнах, а молодой русский господин, снимавший в 1929–1932 годах дом 22 на Горация Верне, а потом в том же Везине и другой дом, чуть подальше, он сам собирался творить историю, надеялся возглавлять правительства, Верховные Советы и кабинеты, быть гофмейстером и канцлером, мечтал о лаврах Муссолини и Гитлера и даже кое-чего достиг на этом пути: он возглавил партию, где восторженные партийцы именовали его не иначе как Вождь или Глава, то есть что-то вроде фюрера или дуче. В других странах он был бы Кондукатор, Баши, Паша или просто Любимый Вождь Народов, но во Франции он пока по молодости лет звался просто Вождь и Глава. По рождению звали его Александр Львович Казем-Бек, был он из русских служилых дворян какого-то иранского корня. Александр Казем-Бек создал в эмиграции «Союз младороссов», объединивший группы монархической, «национально мыслящей» русской молодежи, и на объединительном конгрессе 1923 года в Мюнхене он избран был председателем нового союза. Этот его союз, позднее переименованный в «младоросскую партию», был монархическим и легитимистским, то есть выступал за «легитимного» (законного) наследника русского трона, великого князя Кирилла Владимировича Романова, который в 1926 году объявил себя русским императором в изгнании. Казем-Бек сумел выдвинуться на первое место среди монархических групп и партий, окружавших эмигрантского императора и обивавших пороги его бретонской дачи. Казем-Бек был способный оратор, умелый полемист, энергичный организатор, ловец душ и шармер. Его шарму поддавались и мужчины и женщины, но женщины, пожалуй, с большим пылом и последовательностью. Так произошло и в бретонском поместье зарубежного русского императора Кирилла Владимировича, в котором наибольшую поддержку Казем-Бек получал даже не от «императора», а от «императрицы» Виктории. Как почти все русские императрицы, начиная с петровских времен, она была немка и особую нежность испытывала к Германии, а с 33-го года – к Германии Гитлера. Так что и Казем-Беку приходилось подстраиваться, хотя ему как будто больше нравился Муссолини (к тому же Гитлер его обидел, никак не выделив из числа русских фашистов).
До переезда в Везине семья Казем-Бека прожила некоторое время на Лазурном Берегу Франции, где Вождь-Глава успешно служил в банке, хотя и на весьма скромном посту. Переезд в предместье Парижа был продиктован, по словам самого Вождя, необходимостью «концентрации моральной и интеллектуальной энергии русской эмиграции». Так что она, эта энергия, как можно понять, с 1929 года концентрировалась именно в Везине, на улице Горация Верне, и мы с вами недаром забрели сюда, этак вальяжно гуляя по дачному поселку. Место мы посетили историческое…
В 1929 году, после Лазурного Берега и семейного отдыха у жениных родственников в Польше, Вождю подыскали место банковского служащего в банке «Экитабль Траст Компани», но политические хлопоты и быстро растущее ощущение собственной значимости помешали Казем-Беку долго протирать штаны в банке, честно зарабатывая семье на хлеб. Что ж, если помните, братья Набоковы тоже оба отказались служить в берлинском банке, ощущая свое высшее предназначение (при том, что гением оказался только один из трех). Так что отныне и семье безработного Вождя Казем-Бека приходилось искать средства к жизни. Обычно в этих случаях на помощь приходят верующие в мужнин гений беззаветные жены, преданные друзья и спонсоры. Так было у Набокова (его самоотверженную жену звали Вера), так было и у Казем-Бека – его жену звали Светлана. Светлане пришлось и добывать деньги у родителей в Польше, и зарабатывать их на месте, в Везине. Супруги Казем-Бек сняли на улице Г. Верне дом типа «пансион», и Светлана держала для заработка пансионеров. Конечно, у нее было немало хлопот с постояльцами, с партийной молодежью, с девушками-невестами, парнями-холостяками, да она и сама была беременна большую часть 1929 года, но отец прислал ей много денег из Польши, так что она смогла купить землю в соседнем Шату, а потом продать эту землю в Шату, в общем, крутилась как могла. Соратники Казем-Бека собирали ему сколько-то денег, чтоб он мог отдаться делам политики и трона, но денег надо было много – на поездки, на отдых от трудов, на издания – в общем, с деньгами у политиков всегда туго (читайте на досуге письма Ленина, который был великий спец по добыванию незаработанных денег). Императрица Виктория старалась подкинуть хоть малость своему партлюбимцу, но у императорской четы у самой были немалые трудности – неясно даже, как удалось «наследнику» оплатить бретонскую виллу в Сен-Бриаке, когда кончились деньги у брата Андрея с Кшесинской. Понятно, что императрице помогали посильно и правые из Германии, и еще какие-то ультраправые, даже чуток подкинул апостол антисемитизма американец Генри Форд… Но, может, и молодому Казем-Беку кто-то помогал, тот, о ком пока не все известно и даже как-то помыслить дерзко. Впрочем, что значит дерзко – раз забрели на тайную улицу Верне, будем дерзать…
Стоило б рассказать подробнее о здешнем пансионе, кишевшем, как улье, юношами и девушками из хороших семей, из славных родов. Некоторым из них довелось провести здесь счастливые месяцы и годы юности, о которых уже и через каких-нибудь тридцать-сорок лет вспоминали они с умилением. Притом вспоминали не о том, что потом случилось с Казем-Беком и Светланой, не о собственных разводах вспоминали, не о болезнях, не о Гитлере со Сталиным или даже о войне и ГУЛАГе, а о себе тогдашних вспоминали, таких стройных и юных, которым так хорошо, так весело было в доме на улице Верне, в зеленом, изумрудном, солнечном Везине, в излучине речки Аржантёй близ Парижа. А после 1932 года жили они в том же Везине, на улице Мориса Берто – в двух виллах под номером 79-бис – и вот как вспоминала обо всех этих годах младоросска Елена Булацель:
«Движение младороссов расшевелило молодых русских, которым особенно и не было чем заняться. Жизнь у нас была серая. Я была совсем молоденькая. Я была очень увлечена движением, мы все были очень увлечены Казем-Беком. Это был организатор и вдохновитель. Он умел найти себе помощников, которые бы пропагандировали его и его деятельность. Меня привлек в Союз Владимир Авьерино, который вербовал по большей части молоденьких девушек. Это было движение процветающее, здоровое и симпатичное, конечно, наивное.
Семья моя приехала в 1923 году, с пустыми руками, жили в маленьких меблирашках. Я уговорила родителей переехать за город, к Казем-Бекам. Светлана и ее сестра держали пансион. Нас собиралось за овальным столом на обед человек двадцать. Александр был так поглощен своей деятельностью, что его мы видели не часто, собственно, мы и принадлежали к разным поколениям. Он держался особняком среди молодых…
Светлана Казем-Бек устраивала церемонию «представления Императрице». Она проходила в парижском отеле Лотти. Она научила нас делать придворный реверанс. Когда я рассказывала родителям, что меня представили императрице, они надо мной подшучивали. В день презентации мы выходили одна за другой. Великая княгиня Виктория восседала в кресле, и она нам протягивала руку, которую мы целовали. Светлана говорила: «Ваше Императорское Величество, разрешите Вам представить Елену Булацель»…
Я сперва работала в банке Ллойд, где зарабатывала 400 франков в месяц, а потом 650. Я занималась теннисом в Английском Клубе. В моей жизни только и были Английский Клуб и Младороссы. Через полтора года родителям моим все это надоело, и мы сняли квартиру. А все это время мы продолжали встречаться с Казем-Беком, на Рождество и, главное, – за пасхальным столом.
Потом я стала манекенщицей у Мадлен Вионне и стала зарабатывать больше, чем отец. Поначалу я зарабатывала 1300 франков, в два раза больше, чем в банке. У нас появился снобизм. Мы ходили на бал в «Кларидж». Девочки работали в домах моды. Мальчики одевали по вечерам смокинги. Мы много веселились и танцевали до безумия.
А к году 1930 это я привела своего кузена Сержа Булацеля к младороссам».
С этой последней легкомысленной фразы могла бы начаться новая, далеко не столь жизнерадостная история. Елена привела кузена Сергея к младороссам, он стал самым верным поклонником Главы, а уже после бегства Главы в США и после войны – активным «советским патриотом», настолько активным, что вместе с двумя десятками других совпатриотов был он в 1947 году выслан из Франции (за свою слишком совпатриотическую и не слишком легальную деятельность). В СССР его поселили в голодной Казани, где он провел в ожидании ареста шесть лет, вероятно, настолько мучительных, что когда объявили наконец о смерти Сталина, бедный кузен Сергей сошел с ума…
Развеселая сестра младоросского Вождя Казем-Бека Мара со вторым мужем Мишей Чавчавадзе и с детьми от двух браков тоже вернулась на родину, и вскоре они все были пристроены – муж на нарах в концлагере заполярной Инты, а остальные – в землянке, в промерзлых степях Казахстана. Отправляясь навестить мерзнущих внуков, старый Казем-Бек-отец заглянул в Москве проездом к старому другу графу Игнатьеву. Граф послал кое-какие вещички для «возвращенческих» детей, но настрого запретил другу компрометировать его своими вражескими звонками или, упаси Сталин, письмами…
Три года спустя после смерти Любимого Вождя и сам бывший младоросский Глава-Вождь, бросив детей и самоотверженную свою супругу, тайком от них сбежал через Швейцарию в Москву, где нашел себе жену помоложе и не слишком заметную, но вполне хитрую должность в иностранном отделе патриархата.
Известно, что еще в 1934 году Казем-Бек ездил в Рим для свидания с Муссолини. Неизвестно, встречался ли он с Муссолини, но известно, что он встречался там с советским разведчиком Львом Гельфандом, племянником того самого Гельфанда-Парвуса, что помог Ленину договориться с немецким генштабом, оказав тем самым неоценимую услугу Германии и октябрьскому перевороту 1917 года. До назначения в Рим Гельфанд работал в посольстве в Париже, но срочно отбыл в 1930-м, ибо попал в число подозрительных лиц после похищения ГПУ генерала Кутепова. Нетрудно допустить, что Казем-Бек был знаком с Гельфандом уже и в Париже… А в 1937 году Вождь Казем-Бек был застигнут сотрудниками правой парижской газеты «Возрождение» во время его тайного свидания с советским разведчиком графом А. Игнатьевым…
Такие вот неожиданные подробности молодежной идиллии Везине. Впрочем, даже в недавно вышедшей на Западе семисотстраничной биографии Казем-Бека нет объяснения всем этим странностям из жизни монархиста-легитимиста, вооруженного всеми «трестовскими» лозунгами. Так что, может, хоть наша с вами краеведческая прогулка по зеленому Везине наведет нас на какие-нибудь мысли… Вон там, в двух шагах отсюда, в Сен-Жермен-ан-Лэ жил с 20-х годов сотрудник советских секретных служб граф Игнатьев. Отец Александра Казем-Бека, неплохо знакомый с Игнатьевым по Пажескому корпусу, жил тоже поблизости, в Вокрессоне. Друзья Казем-Бека припоминают, что Игнатьев искал свидания с Казем-Беком. Легко догадаться, что свидание это он получил. Игнатьев тогда очень выслуживался и именно в 1930-м был облечен большим доверием советской разведки.
Ну а что же сам вождь младороссов? В те годы начал выходить «Бюллетень младороссов», который отличался от прочей эмигрантской прессы сдержанно-просоветским направлением. Можно даже сказать, «трестовским» направлением. Как, впрочем, и иные из докладов Казем-Бека – скажем, его доклад «о человеческом факторе при коммунизме». Как сказал один большой знаток младоросского движения (Н.И. Кривошеин) в беседе с писательницей М. Масип, и до 1956 года, и после 1956 года младороссы «платонически работали на Советы». Платонически – это значит, что, может, и платили, но платежные ведомости пока еще томятся в закрытых архивах…
Талантливый карьерист Казем-Бек искал приложения своим талантам, искал покупателя. Похоже, что покупатель не заставил себя ждать. Может, он и прислал впервые своих послов вот сюда, на бережок Аржантёя, хотя не могу исключить, что он помог нашему чародею Главе стать Главой уже и на конгрессе в Мюнхене, в 1923-м. А если никто тогда не обнаружил этого, ничего нет странного: и т. Упелиньш-«Касаткин» из «Треста», и граф А.А. Игнатьев оба были высокие профессионалы разведки. Может, уже и ранний Казем-Бек им был тоже. Что до прочих юношей и девушек из Везине, то они были просто пылкие любители. Они и прожили беспечную жизнь любителей. Если же ни Казем-Бек, ни сам граф Игнатьев не сделали большой карьеры – значит, не судьба. К тому же конкуренция в упомянутой сфере и в Москве, и в Париже была в те годы жестокая.
Оглавление книги
