Литература, посвященная метафизике Москвы, начинается. Странно: метафизика, например, Петербурга — это уже целый корпус книг и эссе, особая часть которого — метафизическое краеведение. Между тем “петербурговедение” — слово ясное: знание города Петра; святого Петра; камня. А “москвоведение”? — знание Москвы, и только: имя города необъяснимо. Это как если бы в слове “астрономия” мы знали лишь значение второго корня. Получилась бы наука поименованья астр — красивая, японистая садоводческая дисциплина. Москвоведение — веденье неведомого, говорение о несказуемом, наука некой тайны. Вот почему странно, что метафизика до сих пор не прилагалась к нему. Книга Андрея Балдина “Московские праздные дни” рискует стать первой, стать, в самом деле, “А” и “Б” метафизического москвоведения. Не катехизисом, конечно, — слишком эссеистичен, индивидуален взгляд, и таких книг-взглядов должно быть только больше. Но ясно, что балдинский взгляд на предмет — из круга календаря — останется в такой литературе если не самым странным, то, пожалуй, самым трудным.
Эта книга ведет читателя в одно из самых необычных путешествий по Москве - по кругу московских праздников, старых и новых, больших и малых, светских, церковных и народных. Праздничный календарь полон разнообразных сведений: об ее прошлом и настоящем, о характере, привычках и чудачествах ее жителей, об архитектуре и метафизике древнего города, об исторически сложившемся противостоянии Москвы и Петербурга и еще о многом, многом другом. В календаре, как в зеркале, отражается Москва. Порой перед этим зеркалом она себя приукрашивает: в календаре часто попадаются сказки, выдумки и мифы, сочиненные самими горожанами. От этого путешествие по московскому времени делается еще интереснее. Под москвоведческим углом зрения совершенно неожиданно высвечиваются некоторые аспекты творчества таких национальных гениев, как Пушкин и Толстой.
Верхний день
Верхний день
Троица
Она фокусирует все противоречия перехода Москвы из весны в лето. Все хорошее и худое сходится к этому дню, точно к церкви в летний праздничный день. Небо отворяется во всю высоту, бьет по земле солнцем.
Трава на полу в храме вмиг делается сеном.
Есть ли дело до трудных вопросов, от которых на головах (в умах) апостолов загорается негасимый огонь?
Троица у нас есть праздник березовый (в Молдавии — ореховый). Он идет из глубины языческих веков, представляет собой заплетание березы и называется Семик (седьмая неделя по Пасхе?).
Точно так же и Пятидесятница идет из Ветхого Завета. Евреи праздновали в этот день обретение Закона, который дан был Моисею на горе Синай.
На Троицу празднуется третье обретение главы Иоанна Предтечи (середина IX века).
Сразу за Троицей — Духов день. В этот день (в это мгновение) рождается Церковь.
Церковь берет Циркуль и обводит самое себя. Слова церковь и циркуль родственные, в них смысл и рисунок подразумеваемого пространства примерно один.
Пространство есть простор, который прежде всего родится в голове. Когда это произошло в голове у бога Зевса, она едва не лопнула — заболела так, что он завыл на весь Олимп. Тогда премудрая Афина, любящая дочь Зевса, взяла в руки вострый меч и разрубила Зевсу голову, ровно напополам. Пространство вышло наружу; мечом ему был придан разумный размер. Границы пространства всегда наводятся мечом. Зевс исцелился: сложил половинки головы в большее целое. Таково было рождение мира (в пространстве). То же и с Москвой, с ее огромной головой. В ней не сразу помещается пространство, от него у Москвы головная боль.
