Книга: На все четыре стороны

Служебный роман

Служебный роман

Порнография в США, ноябрь 1999 года

«Сдохли щенки!» – кричит из темноты сердитый голос. Сдохли щенки. Я хохочу так, что начинаю бояться, как бы чего не надорвать. Мы все хохочем взахлеб, а это редко случается с людьми, перешагнувшими тот возрастной порог, после которого появляется первая банковская задолженность. Хохочем, как в автобусе после школы, когда одному попадает в рот смешинка, а через пять минут уже весь класс держится за бока. Мы все смеемся здесь, в темноте. За пять футов от нас, в яркой лужице света, человек в одном только поварском колпаке, лихо заломленном набок, манипулирует гигантским пенисом, точно бутылкой шампанского, из которой вот-вот вышибет пробку. Голая женщина, чьи груди размером и цветом напоминают розовые шары для боулинга, лежит навзничь в свадебном торте, широко раскинув ноги. Эта парочка не смеется. «Сдохли щенки» на профессиональном жаргоне означает «хватит трепаться, пора работать».

«Секс, пожалуйста! – доносится из нагретого мрака другой голос. – Мотор! Внимание, съемка!» и шеф-повар направляет пенис, похожий на чулок с бильярдными шарами, в седоватый, словно подернутый инеем сфинктер женщины. Таран слепо тычется в сморщенный глазок, заставляя нас недоумевать: разве можно налить литр в стопку? Разве можно втиснуть слона в телефонную будку? Как, скажите на милость, он собирается впихнуть этот чудовищный член в обычную задницу? Повар понадежней расставляет ноги на липком полу, берется рукой за свою собственную мускулистую ягодицу – ему, как Архимеду, нужна не только точка опоры, но и рычаг, – и давит. Точно одинокий морской пехотинец, поднявший флаг над Иводзимой[32], жезл гнется, но с честью выходит из испытания. Огромные, как мертвые пауки, ресницы женщины трепещут, ее розовые ногти впиваются в ее же филейную часть, и дубина начинает исчезать. Медленно, дюйм за дюймом. Груди, как истинные воины, стоят насмерть – они даже ни разу не дрогнули. Кто-то в темноте тихонько ахает. Поверьте мне на слово, ни один фокус знаменитого Пола Дэниелса с исчезновением предметов не вызывал у публики такого изумления и не казался столь захватывающе волшебным.

За нашими плечами осталась уже половина второго и последнего дня съемок «Озорных историй» – моего дебюта в роли режиссера, а по совместительству и сценариста, – и все это время я или покатывался со смеху, или качал головой от восхищения. Мы в Голливуде – точнее, у Голливуда под боком, – и я здесь полноправный автор. Творец. Имя. Меня будут вспоминать, а может, даже узнавать на улице. Я в кинобизнесе! Это мечта – заветная мечта, которую я вынашивал с тех пор, как мать привела меня, девятнадцатилетнего, на Таймс-Сквер смотреть мой первый порнофильм, «Дьявол в мисс Джонс». Сама мысль о том, что тебе позволено материализовать свои жаркие тайные фантазии и запечатлеть их на кинопленке, может свести с ума любого парня. Всю взрослую жизнь мне хотелось, чтобы чернокожий с карикатурно-огромным прибором завалил красотку с роскошными формами на свадебный торт. Кто не хотел чего-то подобного? Выяснилось, что воплотить это в реальности – плевое дело. В конце концов, мы же в Америке. В стране, где умеют делать мечты явью и нет недостатка ни в роскошных формах, ни в свадебных тортах.

Компания Metro, один из крупнейших производителей порнографической кинопродукции с многомиллионным оборотом и местом в листинге Nasdaq, с удивительной готовностью согласилась на то, чтобы никому не известный писака сочинил сценарий для фильма и поставил его, а потом еще написал про это статью. Не прошло и месяца, как мне предложили приступить к работе. Могут они получить сценарий 80-минутной ленты в понедельник (этот вопрос я услышал в пятницу)? В течение двух следующих дней я спрашивал всех и каждого, что они хотели бы увидеть в порнофильме. Есть ли какое-то согласие в том, что понимать под эротичностью? Особенно интересно мне было узнать мнение женщин. Мужские фантазии либо до огорчения предсказуемы (шаловливые медсестрички, удивленные горничные, скучающие домохозяйки), либо настолько экзотичны, что явно не годятся для широкого употребления, например: «Мне всегда хотелось увидеть, как элегантные девушки в вечерних платьях ищут бриллианты в куче навоза». Я думал, что женщины предпочли бы какой-то более развернутый сюжет, контекст и прежде всего – романтику. Однако все мои знакомые женского пола назвали одну и ту же фантазию – анонимный секс. Акт с незнакомцем. Просто встретились взглядами – и вперед. Нет, честное слово, – с тех пор как мне исполнилось шестнадцать, я прошел, наверное, мимо миллиона женщин, и мне ни разу не сделали подобного предложения. Мне-то казалось, их надо сначала хотя бы рассмешить.

Первым делом я составил список того, что меня не заводит: прыщавые задницы, носки (порнозвезды надевают их потому, что считают грязные ноги еще менее эротичными), банальная агрессивная ругань типа «ты знаешь, что ты этого хочешь, сука», фальшивые драгоценности, накладные ногти и самое главное – свирепое насилие и унижение, которые так часто изображаются в порнографии. У студии были свои требования. Мне прислали факс с перечнем необходимых элементов фильма. В нем должно быть от шести до восьми женщин и от четырех до шести мужчин. Одна женщина должна быть звездой – ее имя будет стоять на коробке с кассетой – и участвовать в двух сценах. Всего должно быть семь сцен следующих типов: М-Ж, Ж-Ж, Ж-Ж-М, Ж-М-М, М-Ж (анальный вариант), М-Ж (оральный вариант) и Ж-соло (мастурбация). Хотя меня лично раздражает онанизм в женском исполнении, тут я решил наступить на горло собственной песне и сделать то, что меня просят. Сюжет должен быть простым, диалог – еще проще. «Говорить они не умеют, – объяснила мне пиар-агент Metro, веселая и язвительная Сюзан Янетти. – Совсем. Они не будут читать сценарий, и актерскому мастерству они не обучены. У них другая специальность».

Пораскинув мозгами, я решил избрать местом действия своих эпизодов дешевый пансион и связать их все воедино, как в фильме «Рондо». Одни будут смешными, другие – безумно эротичными. Верховодить во всех будут женщины. Первоначально я хотел, чтобы каждая сцена была уникальной, не похожей на все, что я видел прежде. Но, приступив к работе, обнаружил, что в основном мои фантазии вторичны, навеяны фильмами, которые я смотрел, или книгами, которые читал. Вдобавок много эротики заключено в нюансах – в легком покачивании бедра, взгляде искоса – в чем-то неосязаемом, высекающем искру между экраном и зрителем. Однако идея родилась быстро, и пошла потеха. В поисках сюжетных линий я ограбил «Декамерон», «Кентерберийские рассказы» и греческие мифы. Можете мне поверить, на свете нет лучшего развлечения, чем сочинять сценарий для порнофильма.

В четыре утра в воскресенье я отправил плод своих усилий в Metro факсом и стал ждать звонка. Сюзан Янетти позвонила мне через несколько часов. «Все в порядке, – сказала она. – Вы отлично справились. Нет, правда, у вас талант. То, что мы получаем обычно, гораздо хуже».

Честно признаюсь вам, что на мою долю выпало больше журналистских наград, чем я выдал бы себе сам. Престижные журналы платили за мои статьи постыдно высокие гонорары. Мне присылала восторженные письма Элизабет Херли, меня отечески целовал в щечку Майкл Виннер[33]. Но ничто – никакие овации и панегирики – не наполняло меня такой гордостью, какую я почувствовал в то воскресное утро.

Однако Сюзан предложила внести некоторые поправки. «Многое из этого чересчур заумно для наших потребителей, не говоря уж об актерах. И сцену М-М придется удалить, иначе магазины у нас это не возьмут. При малейшем намеке на гомосексуализм бедняжки теряют эрекцию. Помните, что наш товар предназначен для онанистов, а эти ребята на дух не переносят голубых. А еще, боюсь, мы вынуждены будем выбросить сцену, где китаянка сует во влагалище косяк, затягивается и говорит: «Моя киска приготовила тебе гостинчик».

«Почему? – спросил я. – Вы не можете найти девушку, которая справилась бы с таким упражнением?»

«Да нет, все дело в наркотиках. С этим у нас очень строго».

«То есть двадцать мужиков могут изнасиловать одну женщину способами, запрещенными в восемнадцати штатах, а траву курить аморально?»

«Это Америка, Адриан».

Мы в Ван-Нейсе – это всего в сорока минутах езды от Беверли-Хиллз, но жарче здесь градусов на двадцать. Райончик насквозь пропеченный и, прямо скажем, мрачноватый – на месте здешних властей я запретил бы продажу опасных бритв без рецепта. Филиал Metro расположен в сборном ангаре среди таких же ангаров рядом с военным аэропортом. Со взлетных дорожек доносятся оргазменные вопли котов, но в остальном вокруг разлита жутковатая тишина. В жизни не догадаешься, чем они тут занимаются.

В офисах царит деловая, будничная атмосфера. Нигде не видно ни одной накачанной груди; стены, как ни странно, украшены кадрами из диснеевских мультиков. Сюзан приветствует нас и дает мне исправленный сценарий. Сказать, что он выхолощен, значило бы неточно выразиться. Все, что не выхолощено, беспощадно искромсано; сюжет и диалог, которые казались мне простыми, как в «Улице Сезам», стали похожи на упражнения из учебника для слабоумных.

Но что за важность! В руках у меня сценарий, на нем мое имя, и съемки вот-вот начнутся. Мы проводим первое производственное совещание с продюсером и оператором – двумя молодыми парнями в шортах и футболках с портретами рок-персонажей. У обоих футуристическая растительность на лице, обоих зовут Майклами, хотя оператор называет себя Квазаром[34]. Они работают в связке. Снимают по двадцать с лишним фильмов в год и говорят как закадычные кореша, подхватывая друг за другом фразы, аккомпанируя себе риффами из шлягеров и посмеиваясь над шутками, понятными только им. Квазар – канадец, имеет болезненную манеру копировать выговор Остина Пауэрса[35] и рисовать в воздухе кавычки. Изображая иронию, разумеется. Это Бивис и Баттхед в лос-анджелесском варианте, и я мгновенно проникаюсь к ним симпатией. Совещание оказывается коротким.

«Вопросы есть?»

«Нет».

«Отлично. Увидимся на площадке».

Перед началом съемок Сюзан ведет меня на склад в конце ангара. Штабеля видеомагнитофонов безостановочно работают в режиме копирования, а груды готовых кассет ждут, когда их упакуют в коробки и отправят в магазины. Фильмы рассортированы по темам: черные мужчины, белые женщины, групповуха, медсестры, гомосексуалисты, транссексуалы и анал (его так и обозначают буквой «А»). Есть даже секция, помеченная аббревиатурой «АА» – два члена в одной заднице, – отчего у непривыкшего человека сводит скулы и мутится разум.

Порно – один из крупнейших мировых бизнесов. Только в Америке его оборот составляет от семи до десяти миллиардов долларов ежегодно, то есть больше голливудского. По всему миру он набирает полтриллиона. Уютное либеральное мнение, что порнография – удел грустных, одиноких, социально неприспособленных пожилых онанистов из бедных слоев общества, заведомо ложно. Горстка грязных, полунищих сладострастников даже при помощи со стороны похотливого студенчества просто не в силах обеспечить такие доходы. С другой стороны, никто почему-то не знает, кто же, собственно, эти таинственные потребители, хотя все мы вроде бы понимаем, что ими движет.

«Пока этот рынок так толком и не изучен, – говорит Сюзан. – Нет никакой демографической картины, потому что когда дело касается секса, люди просто-напросто врут. Тут полно лицемерия, вины и стыда. Но в основном порнографию покупают мужчины. Женщины тоже могут получать от нее удовольствие, однако ни одна женщина не пойдет в прокат за кассетой, чтобы потом смотреть ее в одиночку, засунув руку в трусы».

Я спросил, сколько фильмов в каталоге Metro. «Никто не считал, – ответила Сюзан, – но вряд ли меньше двадцати пяти тысяч. Их перемонтируют и делают компиляции». Это только одна компания, и все это было снято за последние полтора десятка лет.

Бум порно наступил с приходом видео. Говорят, что именно порноиндустрия обрекла на гибель формат Веtamax, выбрав VHS. Безусловно, именно она поддерживает развитие DVD: на каждое нормальное видео приходится дюжина порнографических. Одна американская компьютерная компания хотела проиллюстрировать мощь Интернета, перечислив десять самых популярных сайтов. Она не стала этого делать, потому что все они оказались порнушными. Более того, порнуха оккупировала все первые двадцать мест, за единственным исключением мормонского сайта переписи Судного дня.

Студия у нас дешевая и довольно ветхая, но я все равно вне себя от волнения, потому что передо мной тот самый, придуманный мной пансион. Все комнаты воспроизведены и обставлены со скрупулезной точностью, и все выглядят невероятно убого.

Почетное место в ряду вспомогательных атрибутов порно занимают на редкость отвратительные покрывала, журнальные столики и картины на заднем плане. Если вы когда-нибудь задумывались над тем, откуда они берутся, вам будет любопытно узнать, что в калифорнийской киноимперии есть склад реквизита – настоящий британский музей частных эякуляций. Он набит сотнями ужасающих кроватей, диванов, ламп, статуэток, телефонов с отделкой из искусственных бриллиантов, мягких игрушек, кухонь и операционных. Это подлинное воплощение низкопробного стиля во всем его нахальном уродстве.

Наверху, в гримерке, Клариссу готовят к съемкам первой сцены. По сценарию мне требуется девушка-вьетнамка. Кларисса наполовину мексиканка – сойдет, а еще она очень молода и страшно нервничает. Я пытаюсь поговорить с ней о необходимости вжиться в образ и системе Станиславского.

«Вы хоть сценарий-то читали?» – «Да». Она настолько плохая актриса, что не может убедительно соврать даже односложным ответом. Для нее это всего лишь второй фильм, и она смертельно боится, что знакомые ее узнают, поэтому ей пришлось выдать парик. К несчастью, эта искусственная прическа в точности того же цвета, формы и длины, что и ее собственные волосы (Кларисса не слишком сообразительна). «Все будет хорошо, – говорю я. – Отлично выглядите». Она благодарно улыбается, доказывая этим, что я превосхожу ее в актерском мастерстве. У нее есть все основания для беспокойства. Ей предстоит сцена с Роном Джереми, которого она никогда раньше не видела.

Рон Джереми – бог, в этом нет никаких сомнений. Он – самая знаменитая в Америке порнозвезда среди мужчин, и он ужасен. Отчаянно, откровенно, отталкивающе безобразен. Толстый, низенький, почти лысый – сырой, вялый, волосатый мусорный бак с сальными усиками в богемном стиле. Рон – Мики Руни порнографического бизнеса. Он крутится в нем с момента изобретения непристойных открыток и успел поиметь всех. Рона все любят. Он забавный и к тому же неплохой актер. Но вот беда: никто больше не хочет ему давать. Клариссе приплатили лишних двести баксов, чтобы она не капризничала.

Вскоре появляется и он сам, в замурзанной бордовой футболке и шортах, которые тоже его не красят.

«Поздравляю! – кричит он. – Шикарный сценарий!»

«Не обращай внимания, – шепчет мне Майк, продюсер. – Он всегда так говорит».

Рон хочет обсудить свой образ. Он наизусть знает роль и относится ко всему очень серьезно. «Знаете, я же снимался в обычных драмах. И в Англии работал. Два раза вставлял Руби Вакс[36]». Ух ты! На свете не много людей, которые могли бы сказать то же самое. «Слушайте, я тут прихватил кое-какие костюмчики. Гляньте, как они вам». Он достает пластиковый пакет с тремя заляпанными футболками и тремя парами шорт – все это мало чем отличается от тех мерзких шмоток, которые он уже на себя нацепил.

У меня случается первый за сегодня приступ истерического смеха.

На съемках сразу начинаются проблемы. Увидев Рона, Кларисса деревенеет, как доска. Больше на площадке нет предмета, о котором можно было бы сказать то же самое. У Рона упорно не встает – а ведь когда-то он был знаменит тем, что мог сделать минет самому себе, кончить по сигналу и попасть в ноздрю с пяти шагов. Он вынужден прибегнуть к так называемой мертвой хватке кун-фу – сильно сжать пенис у основания, чтобы предотвратить отлив крови. Кларисса в панике.

«Минуточку», – пыхтит Рон. Гюнтер, спец по видеотехнике, ворчит: «Это самое противное слово, которое можно услышать на съемочной площадке. Синоним временной импотенции». В итоге сцену урезают до «лицевой», то есть Рон кончает Клариссе на щеку. Это малоприятно и совсем неэротично – в общем, не слишком удачный старт. Я выхожу за Клариссой следом на солнышко. «Ну как вы?» – спрашиваю. Она отвечает, что все хорошо: она благодарна за деньги, но сомневается, что когда-нибудь сможет сделать это снова.

Способность добиться эрекции и сохранить ее «по заказу» – вещь труднопредставимая, но на ней держится весь порнокинематограф. Этой способностью обладают считаные единицы. Многие думают, что им это под силу, но среди актеров лишь около двадцати пяти мужчин, работающих регулярно. Виагра постепенно меняет ситуацию, но если у человека есть хоть капля профессиональной гордости, он никогда не признается, что не может обойтись без нее.

В следующей сцене, М-Ж-Ж, участвует самый лучший, самый завидный мистер Эрекция во всем бизнесе. Он британец, родом из Эссекса (что вполне уместно). Стивена Скотта, или Марка Дейвиса – это его сценический псевдоним, выбранный по непостижимым соображениям, – трижды провозглашали в Каннах лучшей порнозвездой среди мужчин. Съемочная группа его обожает. Когда надо, он мгновенно приходит в боевую готовность и наяривает как бешеный, завершая свой труд великолепным финальным залпом. Но самое главное – то, что его хотят все актрисы. Считается, что производство порнофильмов – это эксплуатация женщин. С философской точки зрения об этом можно спорить, но с практической все обстоит как раз наоборот. Актрисам платят втрое больше, чем актерам; они сами выбирают себе партнеров и позы. На Марка огромный спрос, и порой он снимается в двух фильмах за один день. В порноиндустрии он с семнадцати лет – сначала был стриптизером, потом танцовщиком в секс-клубах. Обаятельный, приятный в общении парень. Пока мы болтаем об Англии и Калифорнии, я как-то забываю, что мой собеседник – голый человек, облизывающий себе пальцы и между делом обрабатывающий головку огромного пениса. Между прочим, он счастливый обладатель «капюшончика» – крайней плоти, которой нет у большинства американцев, хотя трудится так увлеченно, что дважды порвал ее. Этими шрамами он гордится – как трещинами на рыцарских доспехах.

Марк соглашается на все варианты.

«Как насчет двойного “А”?» – спрашиваю я у него.

«Пожалуйста. Кое-кто из ребят против – якобы в этом есть что-то от гомосексуализма. Ну знаете, контакт с чужим членом. Но меня это не волнует».

«А как же девушки?»

«Ха, у них места много. Киньте туда мячик для гольфа, и он ни разу не ударится о стенки. Одна моя знакомая может засунуть в жопу ананас».

Тут дело не только в физических возможностях, но и в отношении. Раньше анальный секс в порнофильмах был редкостью, но теперь он входит в число обязательных элементов. Почему? По мнению Сюзан, потребители хотят видеть то, чего не могут получить дома. Как правило, актеры-мужчины не любят работать с анусом – по части комфорта он заметно уступает влагалищу, – но женщинам это нравится. Участница одной из следующих сцен по имени Джонни Блэк, бывшая парашютистка в звании капитана, специально попросила разрешения на анал. Я ответил: раз она считает это соответствующим ее образу, тогда конечно, что за вопрос.

В гримерке нагие тела общипывают, оглаживают и прихорашивают. Входит продюсер и объявляет: «Пора прочищать трубы!». Пара участников очередной сцены отправляется в душевую, оборудованную особыми подмывочными агрегатами. Это гигиеническое правило хорошего тона – все равно что почистить зубы, перед тем как целовать Мишель Пфайффер.

Вместе с Марком работают Клаудиа Чейз и Темптресс – они начинают с комбинации Ж-Ж и постепенно переходят к варианту М-Ж-Ж. В воздухе витает волнующее предвкушение: обе женщины очень красивы, к тому же Темптресс уже давным-давно не снималась с мужчиной. До сих пор ее основными занятиями были лесбийская любовь и стриптиз (она берет банкноты ягодицами изо рта у клиентов). Марк умудряется заинтересовать своих партнерш по-настоящему. Темптресс заводится с полуоборота. Между дублями они не останавливаются – его голова по-прежнему торчит между ее ляжками.

«Как ему это удается?» – поражаюсь я.

«Он у нас такой молодчина, – хихикает Кларисса. – Лучше никого нет».

Марк выныривает глотнуть воздуха.

«Язык у меня коротковат», – улыбается он.

«От длинного языка одни беды», – шучу я, и вся компания покатывается со смеху.

Настоящие женские оргазмы на съемочной площадке не так редки, как вы могли бы подумать. Некоторые актрисы сдерживаются, считая, что кончать по-настоящему можно только с бойфрендами, но большинство не обременяет себя лишними моральными проблемами. Достигнув кульминации, Темптресс вопит во весь голос. С высоким профессионализмом Марк одновременно поливает обеим физиономии. «Я кончу сюда и сюда, в глаза не попаду, не волнуйтесь». По точности расчета траектории он прямо Тайгер Вудс[37]. Когда сцена отработана, Марк спрашивает Темптресс, есть ли у нее бойфренд. «Больше нет», – отвечает она. «Тогда, если захочешь секса без осложнений, давай встретимся». Это звучит трогательно, хотя и немножко странно: сначала развлечься втроем, а потом назначить девушке свидание. Но мне некогда размышлять на эту тему: надо двигаться дальше.

Ближе к вечеру в павильоне появляется немецкая съемочная группа, потом голландская. Какой-то замухрышка снимает документальные фрагменты для DVD. В каждый отдельный момент на площадке работает минимум пять камер; операторы делают все возможное, чтобы их углы обзора не пересекались. Квазар сыплет бесконечными шуточками из арсенала Остина Пауэрса и без устали поддразнивает голых актеров и актрис: «Давай, старушка, подставляй прямую кишку».

Вообще-то мы и сами снимаем два фильма зараз: махровую видеоверсию и вторую, смягченную, – для канала «Плейбой», так что каждую сцену приходится повторять с изменениями («Сдвинь ноги, у меня яйца в кадре!»). Пенис в заднем проходе – это определенно для жесткого варианта.

Квазар боится прикосновения чужих членов. Я спрашиваю: а в него когда-нибудь попадали?

«Однажды брызнули рикошетом на ботинки. Эта работа отбивает всякий интерес к сексу».

Вдобавок надо следить, чтобы в отснятом материале не было несоответствий.

«Эй, разве там на диване раньше валялось пуховое одеяло?» – кричит он.

«Какая, на хрен, разница? – откликается продюсер. – Если онанист бросит дрочить и скажет: “Постойте-ка, ребята, это одеяло поменяло цвет”, значит, он голубой».

«Я понимаю, что это просто порнуха, но мне надо, чтобы все было правильно, – говорит Квазар. – Не хочу обратно в подносчики гондонов». Помощник, снабжающий актеров презервативами, лубрикантами и салфетками, стоит в здешней иерархии ниже всех.

Я быстро осваиваю порнографический жаргон. Семяизвержение именуется «выхлопом», СВП означает «скрытый выхлоп понарошку» для смягченной версии. У всех поз есть свои названия. «Наездница» (она сверху) – поза, удобная для съемок зада. «Наездница наоборот» (она сверху, но лицом в другую сторону) хороша для крупнопланового показа гениталий. «Обезьяна» – поза, которой никогда не видишь в реальной жизни, когда мужчина пристраивается над женщиной то ли по-обезьяньи, то ли по-собачьи. В перерывах между сценами фотограф по прозвищу Гнилой Эндрю делает рекламные и журнальные снимки в быстрой последовательности – жесткие, мягкие и совсем мягкие. Весь день человек отталкивающей наружности, похожий на повара американских колонистов из вестерна Джона Уэйна, суетится вокруг площадки, оделяя всех провиантом. Креветки и салат из авокадо на чипсах тортилья, сэндвичи с тунцом и луком, курица и манго-сальса – кому что. Пока передвигают камеры или меняют пленку, героини обихаживают героев, помогая им сохранить эрекцию. Они спрашивают: «Чего ты хочешь, мой сладкий?» и целуют или облизывают их, ласкают мошонки или просто лежат, раздвинув ноги и показывая «розовенькое». Весь день на краю моего поля зрения кто-нибудь мастурбирует – это продолжается до двух ночи, когда мы наконец снимаем последний кадр. Я возвращаюсь в свой отель в Беверли-Хиллз и, слишком усталый, чтобы заснуть, смотрю порнофильм. Завтра в восемь утра меня снова ждут на рабочем месте.

Сейчас самая яркая звезда на порнонебосклоне – Хьюстон. Она засияла на нем после того, как, лежа на поворотном столе, отдалась за один день 620 мужчинам, поставив мировой рекорд всех времен и народов. Подняться на Эверест в купальнике из наждачной бумаги было бы более легким способом покорить вершину славы.

Имя Хьюстон займет почетное место на обложке нашей кассеты. Я знакомлюсь с ней в гримерной (ее туалет продолжительней, чем у Чубакки[38]), где она приводит в порядок то, что осталось от ее лобковых волос, умело оберегая от порезов свой половой орган, смахивающий на небрежно сделанный сэндвич с пастрами. Она поднимает пачку газетных вырезок. «Знаете, я могла бы торговать этой макулатурой».

Ах, что за дива!

Мы говорим о ее роли. «Мне нравится эта выдумка с тортами, – говорит она. – в моем сценическом номере есть что-то похожее». Многие порноактрисы зарабатывают хорошие деньги, танцуя в стрип-клубах и пользуясь видео в целях саморекламы. Тело Хьюстон создано для порнографии – создано с тщательностью и вниманием, какими отличаются шедевры истинных мастеров. Она сосредоточенно и очень профессионально выверяет все нюансы своего поведения перед камерой. «По-моему, здесь мне не стоит говорить “Красавчик, заделай мне”. Это звучит как-то неестественно. Можно, я скажу: “Ну давай, суй мне в жопу”?»

Первая сцена Хьюстон – минет. В ее исполнении он буквально завораживает. «Вся штука в том, что надо вправду получать от этого удовольствие». Вторая ее сцена – та самая, со свадебным тортом. Она сложнее. Хьюстон должна говорить, есть торт и сношаться в нескольких эффектных, но опасных для здоровья позах с человеком, которому следовало бы украсить свой член татуировкой «Не для внутреннего применения». Здесь происходит маленькая заминка. Актер не против того, чтобы его орудие подлакировали в соответствии со сценарием, он готов изобразить случку для смягченной версии, однако наотрез отказывается от куннилингуса. «У меня аллергия на сахар, – объясняет он, – а она вся в торте». Замечательно. Нам попалась единственная в мире порнозвезда с аллергией на глазурь. Впрочем, у продюсера есть своя гипотеза. «Это культурный барьер. Он не хочет облизывать место, где побывали Рон Джереми и еще 619 мужиков». Что ж, разумно.

В конце концов Квазар расстреливает возникшую проблему канонадой непристойных шуточек. «Пора зондировать прямую кишку. Паркуй кадиллак в глухом переулке…» Но колоритная сцена внезапно обрывается, потому что кадиллак въезжает в креозот. Попробуйте представить себе самую неловкую ситуацию, в какую только можно попасть, и сравните ее с этой: целиком вымазаться в торте, подставить зад незнакомцу на виду у трех работающих камер, а потом еще обосраться. Унижение – хуже не придумаешь, но Хьюстон и глазом не моргнула. Ни румянца, ни даже смущенной улыбки. Просто велела помощнику принести бумажные полотенца, привела себя в порядок и снова раздвинула ноги. Большего самообладания я в жизни не видел. Что ни говори, а Хьюстон – настоящая звезда.

Следующая трудность поджидала нас в сцене с католичкой и двумя незнакомцами. В этом месте оригинальный сюжет был изуродован до неузнаваемости. От него остались только какой-то невнятный католический интерьер и девица, получающая вместо причастия порции животворной влаги из двух членов сразу.

Для начала ей полагалось молиться. Мелоди Лав, маленькая, но аппетитная испанка, закатывает истерику. «Ах, боже, я не могу. Я католичка. Только не перед Иисусом». Я пытаюсь ее урезонить. «Вы собираетесь отдаться одновременно двум мужчинам за деньги, чтобы помочь людям заниматься онанизмом (грех). По-вашему, Бог обидится больше, если вы притворитесь, что читаете молитву?» Вскоре мы достигаем компромисса, убрав лик Христа. То, чего Он не видит, Его не беспокоит. Остается только надеяться, что Он не смотрит канал «Плейбой».

Квазар осыпает одного из мужчин, Тайса Бьюна, целым градом насмешек по поводу размера его пениса. «Ого, что я вижу – самая крошечная пиписка за всю историю кинематографа, сосок с гулькин носок. Эй, Тайс, когда у тебя будет эрекция? Ах, это она и есть? Ну извини, сейчас дам план покрупнее». Ей-богу, если бы у меня был член такого размера, я не прятал бы его в штаны, а повесил бы на него медаль с табличкой «Первое место среди любителей».

Я слежу за съемкой с запасного диванчика. Рядом со мной сидит порнозвезда, муж которой, тоже обладатель органа фантастических габаритов, сейчас работает на площадке. Через несколько минут я оглядываюсь. Она сосредоточенно мастурбирует. Поймав мой взгляд, вежливо улыбается.

«Молодец он, правда? Мы женаты уже десять лет. Жалко, что вы не отдали мне роль в этой сцене, я сыграла бы гораздо лучше».

Вообще-то, тут виноват не я, а наш продюсер: он старается не выпускать супругов на площадку одновременно, потому что их родственные отношения передаются на экран.

«Вас это до сих пор волнует, несмотря на то что это ваша работа?» – спрашиваю я, безмерно изумленный.

«Конечно, лапка. Если хотите добиться чего-то в нашем деле, вы должны обожать секс. А если вы не получаете от этого настоящего удовольствия… во-первых, вам будет больно. Обдерут все до крови. Нет, это надо делать с душой. Кстати, – продолжает она, – хотите посмотреть на пару лучших натуральных грудей во всем бизнесе?»

Ну если вы настаиваете… Она показывает. Что и говорить, такие груди и впрямь сделают честь любому бизнесу.

В два часа ночи мы переходим к заключительному эпизоду – лесбийскому. Две головокружительно роскошные девицы – одна блондинка, другая брюнетка с редкими, словно выгоревшими лобковыми волосами, напоминающими скудную растительность в городской зоне отдыха, – изображают женщину-полицейского и нелегальную иммигрантку. Первая надевает хирургическую перчатку и говорит с техасским акцентом: «Я должна вас обыскать, Мария. Нагнитесь».

«Нет-нет! Не так!» На мгновение она кажется мне Родом Стайгером в женском обличье, и я думаю, не назвать ли наш фильм «Полуночной течкой»[39]. Хотя вся группа вымотана после шестнадцати часов непрерывной работы, эта сцена вызывает общий интерес. Люди сидят в тени у освещенной площадки и молча наблюдают, как девицы катаются по кровати, завывая, точно ведьмы. Но вдруг я замечаю нечто странное. Осветители и курьеры, техники, ассистенты и подносчик презервативов – все отвернулись от происходящего и уставились в монитор. В пяти футах от них занимаются сексом две живые женщины, но они предпочитают смотреть это по телевизору. Место порнографии – на экране. Вот в чем суть этого всемогущего вуайеризма: без отстраненности не добиться привычного эротического эффекта.

Отснят последний упоенный вздох. Шабаш. Девицы спрыгивают с кровати, хихикая, целуются и говорят: «Спасибо, как-нибудь повторим». Прожекторы еще горят, в их свете киношники делят между собой оставшиеся сигареты. Вилки вынимаются из розеток. Сматываются на руку километры кабеля – и на этом все. Мы прощаемся со значением, как бывает после совместного напряженного труда. Крепкие мужские объятия. «Звони, не теряйся» – слышится со всех сторон. Майкл, продюсер, говорит: «Если захотите сделать еще один фильм, только позвоните. Можем снимать по ленте в год».

И конец – время финальных титров. Я выхожу в прохладную ночь, забираюсь в черный лимузин и сплю крепко, без сновидений.

Ни один сюжет, когда-либо положенный мной в основу статьи, не вызывал у публики такого безумного любопытства, как съемки порнографического фильма. Ни война, ни стихийные бедствия, ни политика, ни светские сплетни. Ко мне подходят в ресторанах, на приемах. Мне звонят, чтобы узнать, каково же это на самом деле. «Какие они на самом деле, эти звезды?» «Они и правда?..» «Неужели действительно?..» Всем хочется посмотреть фильм. К сексу на экране существует гигантский, неисчерпаемый интерес.

Возможно, это объясняется тем, что мы живем в единственном на всю Европу государстве с теократической цензурой, запрещающей порнографию. Первый фильм в нашей стране был снят в 1896 году. Первый акт цензуры произошел в 1898-м, когда британская сыроваренная промышленность добилась удаления с экрана сыра с голубыми прожилками. Вырезать сыр – не меньший абсурд, чем вырезать эрегированный пенис. Плачевная несостоятельность всех псевдонаучных аргументов насчет того, что порнография якобы поощряет насилие и способствует развитию сексуальных дисфункций, доказана пятнадцатилетней практикой – я имею в виду период, когда мы не имели порнографии, а вся остальная Европа тешилась ею без всяких ограничений. Частота преступлений на половой почве в Швейцарии и Дании практически не превосходит нашей. Большинство из нас против грубого насилия и секса с несовершеннолетними, но закон запрещает подобные вещи независимо от того, есть ли рядом включенная камера.

Но хотя все, с кем я говорил, рвутся посмотреть мой фильм и узнать каждую скабрезную подробность, всем без исключения хочется, чтобы порнозвезды были ненормальными в физиологическом смысле, несчастными и угнетенными. «Они там все на наркотиках, правда?» «Они ведь больные люди, разве не так?» «Это же довольно грязный бизнес, верно?» Навязанная праведность нуждается в подкреплении. Мы хотим суровой кары для тех, кто занимается сексом перед камерой, потому что секс – интимное действо, утверждающее невидимую истину любви, а любовь – самое драгоценное и могучее чувство, доступное представителям человеческого рода. Но ведь и тут у нас концы с концами не сходятся! Почему мы не возмущаемся и не требуем цензуры, когда актеры имитируют другие проявления любви? Разве два незнакомца, которые говорят друг другу на экране «Я буду любить тебя вечно», не ведут себя гораздо более аморально? Почему «Ромео и Джульетта» не признана самой порочной из пьес, созданных за всю историю театра, и не ставится только в каких-нибудь низкопробных секс-клубах на Рипербане[40]? В этом нет логики, однако бессмысленно искать логику в том, что касается секса. Откуда ей там взяться? Сеть проводков в наших головах, которая связывает воедино желания, похоть, ревность, страсть, преданность, разочарование и биологию, так сложна и иррациональна, что даже представить себе разумные дебаты о сексе и порнографии абсолютно невозможно.

Снимая «Озорные истории», я выяснил, что мои временные коллеги вовсе не принадлежат к числу угнетенных. На площадке царит матриархат – женщины выбирают, что они будут делать и с кем. Только съемочная группа относится к происходящему с цинизмом, но ведь циничны все съемочные группы на свете. Звезды же поразительно невинны – я употребляю это слово в общечеловеческом, а не в физическом смысле. Они невероятно добры и внимательны друг к другу. Каждая сцена начинается с того, что женщина говорит: «Ладно, что тебе нравится, а что нет? Я не люблю, когда мне суют пальцы в зад и тянут за волосы, но шлепать можешь сколько угодно. А ты не против, если я слегка покусаю тебя за яйца?». В перерывах они ласково, почти любовно помогают мужчинам сохранить эрекцию. И секс на площадке реален – реален в том смысле, в каком бег по кругу не уступает в реальности погоне за уходящим автобусом. Я обнаружил, что называть порнозвезд актерами и актрисами не совсем справедливо. Они гораздо ближе к спортсменам, поскольку тоже совершают гимнастические упражнения на радость зрителям. Они – настоящая элита. Очень немногим под силу то, что делают они. Даже если вы играете в теннис, это не значит, что вы способны выиграть Уимблдон. Пускай вы тоже занимаетесь сексом – до них вам все равно далеко, как до Луны. Они относятся к этому всерьез. Они тренируются, они упорны и очень, очень хороши в своем деле. Неужто женщина с парафиновой грудью, подставляющая задницу под два члена зараз, выглядит более противоестественно, чем толкатель ядра, напичканный мужскими гормонами? О том, на кого приятнее смотреть, не стоит и спрашивать. Но одного чествуют как национального героя, а другую причисляют к отбросам общества. Это несправедливо.

Эксплуатируют ли звезд? Действительно, у многих женщин есть дружки-сутенеры – паразиты, которые носят их сумки и забирают у них деньги, – а на периферии отрасли маячат довольно сомнительные посредники. Много ли там заразы? Каждый обязан ежемесячно сдавать тесты на ВИЧ – это нерушимое правило. Секс в порнофильме безопаснее того, которым многие из вас занимаются на супружеском ложе. Счастливы ли они? Нелепый вопрос. В этой сфере столько же неудачных браков и разбитых жизней, сколько вы найдете повсюду в Лос-Анджелесе. Зато одно можно сказать с полной уверенностью: эти женщины терпят и наносят гораздо меньше обид и гораздо более независимы, чем их голливудские аналоги.

Пожалуй, больше всего меня поразило их умение относиться к сексу без ложной стыдливости и все же получать от него удовольствие. Эта способность достойна искреннего восхищения и зависти. Я еще никогда не встречал людей, которые так просто смотрели бы на все, что связано с человеческим телом и его функционированием. Они сбросили ту смирительную рубашку неуверенности, которую мы, остальные, тащим с собой в постель. Я познакомился с дружным сообществом вежливых, славных и симпатичных людей, делающих в ярком свете прожекторов то, о чем мы, робкие, зашоренные вольнодумцы, толкуем с шестидесятых годов. Они относятся к сексу честно, открыто и спокойно. Еще я обнаружил, что мы ищем подтверждений и подпорок нашим собственным мнениям о сексе, всем связанным с ним проблемам социального, политического и морального характера. Мы видим и понимаем то, что хотим или предпочитаем видеть. И если сейчас у вас на лице появилась кривая недоверчивая ухмылка – что ж, добро пожаловать в клуб всех, кому я это говорил и чья реакция была в точности такой же, как ваша.

Как «Озорные истории» будут выглядеть на экране, известно одному небу. Вряд ли они станут «Гражданином Кейном»[41] взрослого кинематографа – скорее всего, им уготована судьба самой рядовой порнушки. Однако теперь я понимаю, как наивно и самонадеянно с моей стороны было думать, что я могу режиссировать секс. С таким же успехом я мог бы управлять яхтой, используя пенис вместо руля.

Оглавление книги