Книга: На все четыре стороны
Помойное ралли
Помойное ралли
Монако, октябрь 2001 года
Странная это штука – деньги. Они не всегда ведут себя так, как вы ожидаете. Они похожи на воду. Не только потому, что имеют свойство утекать сквозь пальцы, но и потому, что умеют находить путь наименьшего сопротивления. А еще они не всегда чисты и не всегда приятно пахнут.
Монте-Карло – денежная трясина. Дельта гигантской реки наличных. Словно все богатства с тучных североевропейских пастбищ хлынули с материка вниз и образовали здесь, на самом берегу Средиземного моря, нечто вроде зловонного болота. Впрочем, болото – не совсем правильное слово. Может быть, вам нравятся болота. Пожалуй, уместнее сравнить это с канализационным стоком.
Есть два вида трущоб. Одни возникают потому, что их обитателям всего не хватает, а другие потому, что у них всего слишком много. Монте-Карло – трущобы, созданные богатыми людьми, у которых есть все, кроме вкуса и понятия о коллективном благе. В лучшую сторону бедные трущобы отличаются от богатых только одним – умением сохранять достоинство. В Монте-Карло его заменяют полицейские и камеры наружного наблюдения. Кто-то сказал, что Монте-Карло – самый большой в мире мотель. Сюда съезжаются все лодыри, прожигатели жизни и пустые мечтатели. А еще это отличная иллюстрация для всех нас, показывающая, что деньги дают человеку на самом деле. На ее примере хорошо видно, что любое место, именуемое «налоговой гаванью», по сути представляет собой приемную перед чистилищем.
Но Монте-Карло (читай – Монако) не всегда был таким. Зажатый между Италией и Францией, он умудрился сохранить статус независимого княжества, поскольку ни одной из его соседок ни разу не захотелось его покорить. Овчинка просто не стоила выделки. После тысячелетнего ничегонеделания и никомунепринадлежания этой карликовой стране вдруг повезло: колесо Фортуны покрутилось и уронило счастливый шарик в ее лунку. Здесь открыли казино. Юг Франции вошел в моду и породил новое сословие, назвавшее себя «реактивной публикой».
В довершение ко всему князь Ренье женился на Грейс Келли – союз, который заслужил бы одобрение любого средневекового двора. Ничего, что с точки зрения Голливуда Ренье был занудным безобразным коротышкой – ведь именно таковы все влиятельные мужчины в самом Голливуде. Вдобавок он был настоящим князем – кого волновало, что он владеет лишь каким-то старосветским Лас-Вегасом? Калифорнийцы сошлись на том, что он может добавить Грейс к своему имуществу, поскольку каждый от мексиканской границы до Биг-Сура ее уже поимел.
Венценосная чета властителей бутафорского государства произвела на свет достойных себя потомков – этакое аристократическое отребье. Принца, до того бесхарактерного, что его оправдали бы в суде, даже если бы он оказался единственным подозреваемым. Принцессу Каролину, прекрасную школьницу, овдовевшую из-за нелепой аварии и кончившую браком с немцем, который покалечил нескольких репортеров и стал единственным европейским принцем со времен «черной смерти», обвиненным в том, что мочился прилюдно (сейчас он судится с газетчиками).
Ну и, конечно, Стефанию. С чего бы начать? Она истинная королева китча, символ духовного убожества, апофеоз пошлости в кристально чистом виде. Жалкая кафешантанная певичка и героиня бульварных романов, всю жизнь ходившая по рукам. Благодаря ей весь род Гримальди окончательно скатился из князи в грязи – теперь уж им не прикрыть свою стыдобу никакими титулами.
Кроме денег страна прославилась двумя соревнованиями – ралли Монте-Карло и Гран-при Монако. В этом выборе сквозит очевидный недостаток воображения. Что ж, неудивительно. Если вы не знаете, куда девать деньги, но при этом полные банкроты в области вкуса, гоночные автомобили с успехом заменяют вам всю высокую культуру. Гораздо легче хвастаться сверхдорогим «Бугатти», чем уникальным «брынкуши»[58]. «А, Модильяни! Был у меня один. С места берет резво, а вот дорогу держит паршиво». В стране, где никто ничего не делает и никто ничего не знает, машины стали подлинным воплощением цивилизации. За плечами у Монте-Карло не эпоха высокого ренессанса, а краткая история автомобиля. То, что княгиня Грейс погибла в дорожной катастрофе, весьма показательно. Во всей остальной Европе аналогом этого была бы смерть под рухнувшим на голову Тицианом.
Раз в году Монте-Карло бросает свои обычные забавы ради Гран-при – единственной в мире гонки по улицам. В то время как все прочие европейские города отчаянно стараются избавиться от автомобилей, Монако с восторгом приветствует фанатов «Формулы-1» и валится перед ними на спину, точно шоферская блядь, готовая к групповому изнасилованию. Печальная правда состоит в том, что оно больше ничего не умеет и даже при желании не смогло бы заняться ничем другим.
Естественно, мы прибываем на вертолете. Дорога из аэропорта Ниццы вьется по живописным горным карнизам; по ней течет целый поток богачей и тех, кто хочет поглазеть на богачей.
С вертолетной посадочной площадки нас в мгновение ока перебрасывают на наше судно. Судно в Монте-Карло – это звучит гордо. Одна из фраз, которые приятно обронить в разговоре как бы невзначай: «Хотим заскочить в Монте, взглянуть, как там наше суденышко». На самом же деле монакская гавань напоминает плавучие трущобы. Это огромное беспорядочное скопление безобразных, неуклюжих штампованных корыт, поставленных на прикол в помойной яме.
Катера в Монте-Карло служат своим хозяевам для того, чтобы нюхать кокаин, заниматься дозированным сексом и врать наперегонки. Они пугливо цепляются сходнями за набережную. Беда этих пластмассовых бардаков в том, что они не умеют плавать по-настоящему. Вы понимаете, что если их опрометчиво отвяжут от берега, они будут беспомощно бултыхаться поблизости, пока не потонут. Монакские суда никогда не покидают своего порта, и это хорошо, потому что их владельцы никуда не стремятся. Раз они здесь, значит, пункт назначения уже достигнут.
Судовой интерьер отличается тактичной элегантностью, как обстановка в приемной швейцарского проктолога. Может, кто-нибудь объяснит мне, почему стены кают принято украшать изображениями других кораблей? Никто ведь не развешивает на стенах своей гостиной вставленные в рамочку вырезки из буклета агентства по торговле недвижимостью. Ну да ладно, хватит брюзжать: мы здесь, к чему и стремились. Подумаешь, нет спутникового ТВ – зато самый важный прибор, холодильник, работает сверхурочно. Судя по недержанию шампанского, у нашего судна обострился простатит.
Корабли навязывают интимность. Что бы вы ни делали, кто-нибудь всегда рядом. Химический нужник соседнего катера не дальше чем в полутора метрах от вашей подушки – вас отделяет от него лишь пара тонких пластиковых перегородок.
С палубы (той, что повыше) очень удобно смотреть, как все остальные смотрят на нас. И действительно, все остальные уже здесь. Почему автомобильные гонки привлекают стольких людей? Это одна из глупейших тайн современной жизни. Десятки тысяч зевак с набитыми евро карманами стягиваются сюда ради создания безликой пешеходной массовки. Они бродят вдоль рядов пришвартованных к дамбе сортиров, крыши с которых сняты, как с кукольных домиков, чтобы нас было получше видно. Каждый катер – окошко в фальшиво-блестящую жизнь, картина, по выразительности не уступающая дантовским. Ведерко с шампанским на столе, парочка девиц в бикини, стюард с ботулизмом на подносе, огромная ваза с букетом, точно для роженицы, и трое-четверо наливающихся пивом бездельников в пестрых шортах и футболках с логотипом какого-нибудь бессмысленного курорта, еле прикрывающих их толстые розовые волосатые животы.
Эти катера можно принять за живую рекламу «Будвайзера» или ночного клуба с лэп-дансом, но больше всего это зрелище напоминает наглядную агитацию за вступление в Рабочую революционную партию. Ей-богу, как на духу, положа руку на сердце: со стороны мы выглядим отвратительно. Не просто как шумные, нелепые, вульгарные позеры, а как люди, кичащиеся своей продажностью, и это отталкивает. В основном потому, что все это сплошной обман. Мы не живем здесь. Мы не ведем такую жизнь. Мы взяли свои лодки напрокат или сели кому-то на шею. Или нас самих взяли напрокат – словом, все обман.
В Монако нет ничего величественного. Это не скачки. Здесь нет ни возвышенности, ни житейской мудрости. Весь порт – эпическая панорама в духе «Монти Пайтона», карикатура на средневековое паломничество или крестовый поход. Повсюду развеваются флаги и знамена с геральдическими символами, народ щеголяет в ливреях своих любимых механических рыцарей. И пахнет тут так, что кружится голова: горячей пиццей, потихоньку тухнущими бутербродами, портовыми проститутками, кремом для загара, липкой помадой, косметическим молочком, скользкими презервативами, несвежими купальниками, пропотевшими нейлоновыми подмышками, перекаленным на сковородках растительным маслом. И со всем этим смешан неистребимый смрад разогретой канализации.
Монако похож на крышку гигантского котла, доверху наполненного бурлящими нечистотами. От него разит потребительством и коррупцией. Солнце превращает нас всех в огромную вонючую запеканку из прогорклого жира, мяса, хрящей и кроссовок Nike.
Наверное, вам интересно послушать про девчонок. Их тут и правда навалом. По большей части противных, непригодных к употреблению – они так азартно машут вымпелами «Феррари» своих немецких дружков, что их жирные сумочки хлопают по жирным задницам.
Есть и другие, малость посимпатичней. Добро пожаловать на борт – вот они, знаменитые палубные девушки. Может, еще не проститутки, но почти. У палубных девушек два выражения – недоступности и скуки. Недоступность предназначена для чужаков, а скука для тех, с кем их познакомили и чьих имен они не помнят.
Они лежат на пластике, точно бритые морские котики, страдающие анорексией, а выбирают их, как автомобили, за аэродинамические свойства корпуса. Это не семейные пикапы и не любимые, холеные классические модели. Они ненадежны и неэкономичны, их не хочется демонстрировать родственникам. Думаете, на них можно хотя бы прокатиться? Да нет, не выйдет. Они и в этом похожи на гоночные машины: внушают надежды, но в ответственный момент ломаются. Жмешь на стартер, а результата нет.
Представители сильного пола тоже хороши. Те, что постарше, смахивают на опустившихся коммивояжеров. Пьяные, заляпанные мочой, назойливые, горластые и не внушающие доверия – в общем, кошмарные типы, хотя в них и чувствуется некая незавершенность. Только в комплекте с теми, что помоложе, кошмар обретает истинную полноту и законченность. Кстати, большинство этой потной, дышащей шампанским публики относится скорее ко второй категории – тех, кого можно назвать условно молодыми.
И хотя все вокруг словно бы насквозь пропитано сексом, кричит о сексе, воет, стонет и голосит о сексе, вы почему-то уверены, что здесь очень мало подлинного, откровенного, энергичного, нормального генитального секса – того, что происходит один на один и лицом к лицу. А если он все же случается, то лишь потому, что этого нельзя было избежать. И постскриптум: он никогда, никогда не приносит удовлетворения.
Итак, мы прибыли сюда на уикенд, уговорили кучку порошка и ящик «Сан-Мигеля». Ну и что же мы теперь делаем?
Откровенно говоря, практически ничего. Планы у нас, конечно, наполеоновские, причем бо?льшая их часть начинается с побега из Монако. Можно поехать в Сен-Поль-де-Ванс и найти ресторан в горах. Можно заглянуть в часовню Матисса. Прошвырнуться по магазинам. Посетить Аквариум, чтобы на минутку почувствовать себя Жак-Ивом Кусто. Но беда в том, что всякая активная деятельность сопряжена с серьезной нервотрепкой. Спокойно кататься по Монако могут только участники гонок, но путь за его пределы закрыт и для них. Город превращен в лабиринт заградительных барьеров, охраняемых полицейскими того сорта, который нравится очень богатым людям, а именно злобными вооруженными метрдотелями.
Если вы все-таки решили куда-нибудь махнуть, лучше всего воспользоваться тендером (это разновидность катера) или водным такси. Но они могут доставить вас лишь на другой кусок берега, по которому тоже нельзя перемещаться. Или на другое судно, как две капли воды похожее на ваше. Так стоит ли игра свеч?
Впрочем, на одно мероприятие мы просто обязаны явиться. Это бал Гран-при, который считается чуть ли не центральным светским событием всего евросезона. Нужен черный галстук-бабочка; на суше это досадная помеха, но на море – настоящее орудие пытки. В костюмах пингвинов, усеянных блестками, мы загружаемся в тендер и плывем под пристальными взглядами опустившихся коммивояжеров и финских автомобильных фанатов. Теперь мне понятно, что значит быть капитаном Блаем, изгнанным с «Баунти»[59].
Праздничный ужин ничем не отличается от любого крупного корпоративного торжества. Тягучий, отупляющий, неуютный и организованный как рождественский спектакль в начальной школе для умственно отсталых, причем ваши мучения усугубляются тем, что вам должно быть весело. Как это можно с такими деньжищами и опытом – устроить вечер, который ровно никому не приносит радости? Негативный энтузиазм подобного рода требует некоторых усилий, так же как и слушание возникшей на экране Каприс[60]. Она напоминает уважаемой публике о благотворительных целях, преследуемых основателями этого ежегодного празднества (конечно, без ее помощи никто бы о них не вспомнил). Когда рукоплещешь виртуальной Каприс, чувствуешь себя законченным идиотом. Потом какой-то опустившийся коммивояжер выигрывает «Харлей». Он размышляет вслух, не позвонить ли ему добрым самаритянам. Пора уходить. Уходить пора было еще до того, как я пришел.
Главный ночной клуб Монте по соседству битком набит разъяренными знаменитостями («Вы что, не знаете, кто я такой?!») и их арендованными подружками, от одного вида которых вянет в паху. Множество молодых людей снаружи препираются с полицейскими-метрдотелями из ночной смены насчет того, куда поставить мамочкин «Порше».
Мы снова берем тендер и плывем на очередную гулянку, теперь уже на корабле. Выясняется, что это не один корабль, а два огромных парома, прилепившихся друг к другу задами, как два исполинских тюленя во время случки. Сто немцев за длиннющим столом уписывают тайские школьные завтраки. Нашим хозяином оказывается двухсоткилограммовый немецкий гей в дизайнерских кремовых шортах, жилетке и бейсбольной кепке. Сюда стоило приехать хотя бы для того, чтобы его увидеть: в этом городе, полном уродов, он явный претендент на «Пальмовую ветвь».
Вечеринка устроена для раскрутки его компании – доткома, созданного на базе долгов третьего мира. Мы прибываем как раз перед группой стриптизерш, которые окружают бассейн и разыгрывают убогое представление, прикидываясь лесбиянками. Немцы жуют азиатскую жвачку и пялятся на них. Три потасканные шлюхи на танцплощадке имитируют секс. Для полного сходства с фильмом ужасов, который побоялись выпускать в прокат, не хватает только Винсента Прайса[61] – так и кажется, что он сейчас вылезет из ящика с сухим льдом.
Все это до того угнетающе, настолько серо, уныло и безрадостно, до такой степени жалко, глупо, низкопробно и тоскливо, что я не могу даже отстраниться от происходящего и посмеиваться над ним, завернувшись в тогу своего профессионального репортерского цинизма. Побег с этого корабля становится насущной необходимостью. Врежься в него айсберг, я и то не хотел бы удрать сильнее (и, между прочим, от всей души желаю своим новым знакомым столкновения с айсбергом). Эта вечеринка – социальный аналог Эболы. Моя блондинка хочет перебраться на другой корабль, где тоже гуляют. Но мои силы исчерпаны. Я не могу – даже ради спасения своих детей.
Мы вернулись на свое плавучее биде, и вдруг к нам нежданно-негаданно нагрянул Джейми Бландфорд[62]. По сравнению со всем остальным, пережитым сегодня, это было как внезапный визит Аристотеля.
Монте-Карло – атака на все пять чувств, но особенно страдает слух. Наша сходня в десяти футах от гоночного маршрута – когда об этом рассказываешь, это звучит шикарно, но когда там живешь, это звучит так, что мозги у тебя норовят вылезти из ушей, точно зубная паста из тюбика. Чтобы предотвратить утечку мозгов, мы весь день не вынимаем из ушей желтых пластиковых затычек, поэтому вместо разговора приходится время от времени пожимать плечами или приподнимать бровь.
А вокруг без передышки бушует ураган. Если не тренируются основные гонщики, проходит что-то под названием «Формула-3», или соревнования по картингу, или испытания «Порше». Когда все это заканчивается, местные маменькины сынки садятся в свои «Феррари» и начинают выделываться как умеют. Выглядит это примерно так же, как если бы дворовая футбольная команда вылезла на поле перед финалом чемпионата страны. А когда все они берут тайм-аут, их сменяют свирепые и безжалостные дворники с метлами.
Между прочим, здесь есть целый городок из импровизированных кафе и домиков на колесах. Их обитатели катаются по всему миру, как бродячие циркачи в прошлые времена. Сегодня шалые мальчишки и девчонки из обеспеченных добропорядочных семейств сбегают на «Формулу-1». Чтобы поддерживать их фургончики в постоянном движении, нужна прорва денег – сколько именно, даже подумать страшно. Учтите, я совсем не из тех, кто любит обвинять состоятельных людей в превышении естественной нормы расходов, ссылаясь на голодающих негритят и эпидемии в странах третьего мира. Однако автомобильные гонки – это потребление на уровне булимического психоза. Я смотрю за парапет и вижу, откуда берется львиная доля средств на эту дурацкую забаву. Там плавают миллионы и миллионы окурков. Весь залив превращен в одну гигантскую пепельницу. Бычки усеяли воду, точно конфетти коллективной свадьбы с раковыми опухолями.
В ожидании начала гонок нас развлекают швейцарские «Красные стрелы»[63]. Нет-нет, я не шучу. Алые турбовинтовые самолетики жужжат и ныряют вниз, притворяясь, будто бомбят Монте-Карло, и все опустившиеся коммивояжеры на всех верхних палубах орут «Тора! Тора! Тора!», приветственно вздымают растопыренные пятерни и заливаются самодовольным хихиканьем. Швейцария бомбардирует Монако – это смешно. Один толстяк, уклоняющийся от налогов, объявляет войну другому, сбрасывая на него осколочные процентные ставки. Но Швейцария с Монако никогда не вступят в войну. Для этого надо сначала найти то, за что не жаль умереть.
На свете великое множество вещей, за которые вам как представителю человечества может быть стыдно. Есть много такого, от чего во рту появляется металлический привкус, что заставляет вас давать себе обещание стать лучше. Усердней работать над собой. По-иному расставить акценты. И в прямом или символическом смысле каждая из этих вещей без исключения ежегодно проводит в Монте-Карло хотя бы один уикенд.
Монте-Карло – это броская притча. Бессловесная нагорная проповедь. Но никто ей не внемлет. Да и нельзя здесь ничего услышать, даже если захочется. Шум такой, что трескается асфальт. Голоса эгоизма, жадности, тщеславия, корыстолюбия, зловредных привычек, похоти и животной тупости сливаются в один могучий рев. На огромном экране над плещущейся пепельницей, чуть расплываясь в бензиновой дымке, загораются стартовые огни. Красный, желтый, зеленый. И вот – началось.
Оглавление книги
