Книга: Вена

Застройка Рингштрассе

Застройка Рингштрассе

При первом же знакомстве с Рингштрассе, широкой четырехкилометровой улицей-аллеей, бросается в глаза определенность если не стиля, то всего характера ее застройки. Здесь не надо искать отдельные памятники, чтобы восстановить картину эпохи; она демонстрирует себя явно и настойчиво в каждом здании, в каждой детали. Она стремится даже заслонить собою остальные, создать свой законченный образ города со всей его духовной, интеллектуальной, государственной жизнью. Между периодом создания Рингштрассе и предыдущими лежит водораздел – революция 1848 года, во время которой венские улицы впервые стали свидетелями вооруженной борьбы; никогда еще они не видели такого героизма, такой самоотверженности и такого предательства, никогда на них не проливалось столько крови. Хотя революция кончилась трагическим поражением восставшего народа, она повернула всю историю Австрии. Крупная буржуазия решительно утвердилась в качестве первой силы в государстве. Ее действия и в хозяйственной и в культурной области были активно-наступательными, и это в первую голову сказалось на городском строительстве. Центр столицы был слишком мал и старомоден. Росла потребность строить, была и возможность. Вскоре нашли также и место. В первый день рождества 1857 года газеты напечатали послание императора к венскому бургомистру Баху с повелением снести городские укрепления, выровнять почву и предпринять застройку образовавшейся площади.

Решение это подготавливалось в 50-х годах, когда и в архитектуре складывались новые принципы. Они легли в основу зданий арсенала и церкви, закладка которых в начале царствования Франца-Иосифа I кажется символической. Воцарение молодого императора совпало с подавлением революции, и с тех пор австрийская монархия в его лице неизменно воплощала реакцию и служила ей. Одним из первых мероприятий Франца-Иосифа была постройка в начале 50-х годов нового Арсенала (ныне часть его – Военный музей) на возвышенном месте, с которого просматривался город, почти непосредственно за Бельведером. Для венской архитектуры сооружение Арсенала, в котором принимали участие видные мастера – Зиккардсбург, ван дер Нюлль, Ферстер, Ханзен,- тоже было знаменательным событием. Стало совершенно ясно, что времена единого, применявшегося при решении любой задачи архитектурного стиля прошли. Архитекторы стали исходить лишь из условий заказа и своих представлений о том, как должно быть оформлено здание. Начиналась эпоха стилевых подражаний, или, как иногда ее называют немецкие авторы, эпоха «историзирующей» архитектуры. В воле строителя было придерживаться одного образца или нескольких, соединять разные времена и страны. В этом проявились и характерное для XIX века развитие образования, исторического мышления, общеевропейских связей и, с другой стороны, обезличивающий и утилитарный дух буржуазной культуры.

Само по себе здание Арсенала не слишком интересно, но примечательна стилизация его под средневековую цитадель – глухие стены с мелкими зубчиками наверху, квадратные башни. Тут же, однако, появляется и другой мотив – два яруса арок, круглые окна над ними – воспоминания о средневековье смешиваются со смутным представлением о венецианском соборе св. Марка.

«Историзация» архитектуры с большей определенностью и редкой даже для того времени последовательностью выразилась в исполнении другого заказа Франца-Иосифа. После покушения на его жизнь оставшийся невредимым император дал обет построить церковь. Вотивкирхе («Обетная церковь») была заложена в 1856 году на месте, впоследствии оказавшемся рядом с Рингштрассе. Строил ее Генрих Ферстель, победитель большого конкурса. Он всерьез, с почти археологической точностью воспроизвел готический собор и при всей искусственности затеи даже добился некоторой иллюзии. Хотя все слишком симметрично, ровно, слишком заметна необязательность тех или иных форм, аккуратно скопированных и приставленных друг к другу, сооружение Ферстеля исполнено добротно, с размахом. Вотивкирхе огромна, и два ее шпиля видны над крышами большой части города. Возведенная в принцип несамостоятельность архитектурной идеи сочетается с упорным стремлением зодчего как можно более ясно, внушительно, даже грандиозно воплотить именно себя, свое время.

Так, еще до того как был заложен первый фундамент на будущей Рингштрассе, определилось направление, в котором пойдут ее создатели. Задачи, вставшие перед ними, были отчасти обусловлены и самим приказом императора, предусмотревшего конкурс на необходимые постройки вдоль будущей магистрали; кроме казарм и Генерального штаба в списке фигурируют и Опера, и Архив, и Библиотека, и музеи, и Ратуша.

Распоряжение Франца-Иосифа вызвало целую общественную бурю. Мероприятие было неизбежным, валы не могли удержаться посреди быстро растущего города. Однако уничтожалась не только традиция – уничтожалось одно из главнейших поэтических очарований Вены. Многие ее патриоты, такие, например, как драматург и поэт Грильпарцер, не могли с этим примириться. Другие протестовали из чувства консерватизма. Министр полиции Кемпен ворчливо записывал в свой дневник: «Валы должны быть срыты, рвы засыпаны. Все республиканцы ликуют, газеты кадят фимиам императору за этот поступок». Но многим и многим шаг казался необходимым и выгодным. «Вена станет наконец тем, чем она должна была бы быть уже давно! Немецким Парижем, чтобы немцам не надо было больше стремиться в него, когда они хотят видеть мировую столицу»,- писал один из приверженцев перемен. Среди таких людей было, видимо, гораздо меньше «республиканцев», которых опасался министр полиции, чем толстосумов, стремившихся укрепить и доказать свою силу в обществе.

Венским архитекторам предстояло разрешить градостроительную задачу невиданного до тех пор масштаба. К ее решению некоторые из них были подготовлены годами предварительной работы. Сложился образ Ринга – широкой, засаженной деревьями улицы, на которую отдельные здания выходят парадным строем, перемежаясь островками зелени. Специальная комиссия объединила три победивших проекта (Фёрстера, Штахе и Зиккардсбурга с ван дер Нюллем). Землю разбили на участки, от продажи их образовались средства.

С самого начала при планировке приняли меры для защиты центра города от возможных массовых восстаний: у Дунайского канала с двух концов улицы расположили казармы, предусмотрели размещение нескольких фортов и т. д.

В 1858 году ломка бастионов началась. Через десять лет улица была почти целиком проложена, проведена канализация, сделана мостовая, посажены деревья. Торжественное открытие Рингштрассе состоялось еще раньше-1 мая 1865 года; к этому времени часть улицы была уже застроена. Первый период строительства Рингштрассе характеризуется не только сооружением общественных зданий – из них были возведены Опера, Торговая академия, Дом художников, Дом Союза музыкантов,- но и бурными темпами роста частных владений. Все старые и новые богачи устремились на Ринг. В районе нынешних Шуберт- и Пар-кринг селились «благородные», на Оперн- и Кернтнерринг – финансовые воротилы. Между Кернтнерштрассе и Шварценбергерплатц было место светских гуляний – своеобразный открытый салон. Архитекторы работали с невероятной нагрузкой. Один из них, Карл Титц, в юности подмастерье каменщика, добившийся звания архитектора и возможности работать со знаменитым Ханзеном, вел в 1869 году сразу тридцать шесть строек в районе Ринга. Как рассказывают, несчастный архитектор не выдержал такой гонки и помешался на мысли, что он должен купить всю Рингштрассе, но не имеет денег. В 1871 году в возрасте сорока двух лет он умер.

Драматична и история постройки самого известного из зданий Рингштрассе – прославленной Оперы. Строили ее Зиккардсбург и ван дер Нюлль, работавшие обычно вместе (первый давал общий план и конструкцию, второй – декоративное оформление). Работа над зданием шла под неодобрительные замечания прессы, сочинялись ядовитые стишки о том, что для архитекторов, мол, все едино – греческий, готический или ренессансный стиль. Сам Франц-Иосиф, когда здание было почти готово, нашел, что оно-де кажется слишком осевшим в землю. Ван дер Нюлль не вынес нападок и повесился. В том же 1868 году умер от удара и Зиккардсбург – через два месяца после гибели друга. А 25 мая 1869 года Опера была торжественно открыта представлением моцартовского «Дон-Жуана».

Здание Оперы действительно как бы распластано по земле, действительно ему недостает композиционной гармонии, отдельные объемы приставлены друг к другу, и их не может объединить несколько однообразный декор. Однако современники напрасно упрекали ван дер Нюлля и Зиккардсбурга, они были на высоте опыта и мастерства своего времени. Опера построена по продуманному плану, прочно и умело. Славились ее удобство, замечательная акустика, отделка интерьера. Внушителен ее фасад – двухъярусная открытая лоджия, которую поддерживает аркада.

Для нас, однако, не столь важно архитектурное совершенство или несовершенство этого сооружения; здание Оперы в какой- то мере символизирует Вену, музыкальную столицу. Оно приобрело мемориальное значение. Венская Опера – одна из лучших в Европе, здесь пели и поют самые знаменитые вокалисты; за дирижерским пультом стояли Верди, Вагнер, Малер и другие прославленные композиторы и дирижеры.

Во время второй мировой войны здание Оперы было сильно разрушено бомбами. Его восстановили снаружи, а внутри построили заново по последнему слову театральной техники. Теперь там помещается 2200 человек. 5 ноября 1955 года на торжественном открытии восстановленной Оперы давали бетховенского «Фиделио» – не только для публики в зале, но и для тысячных толп, собравшихся вокруг театра в честь этого важнейшего для Вены события.

Из зданий Рингштрассе особенно знамениты – если следовать от Оперы мимо Бурга – музеи, Парламент, Ратуша, Бургтеатр, Университет (не считая Рингтурм, «Башни на Ринге», возникшей недавно – в начале 50-х гг. нашего века). Все они были построены уже во второй период создания нового района; «стиль Рингштрассе» проявился в них очень ярко. Бургтеатр (авторы Земпер и Хазенауэр, 1874-1888), как и Опера, был удобно устроен и хорошо оборудован, а его внешняя отделка подчинялась той же эстетике богатства, парадной торжественности. Во время второй мировой войны Бургтеатр тоже пострадал и более десяти лет восстанавливался. Теперь это вновь главная драматическая сцена Австрии, гордящаяся своими традициями.

Длинное помпезное здание Университета, спроектированное Ферстелем, как считают, в стиле итальянского Ренессанса, ближе к австрийскому барокко: средний из трех ризалитов, украшенный пышным портиком, сильно выступает вперед, каждая часть здания покрыта отдельной крышей.

Ратуша и Парламент, эти соседи по территории и по своим функциям, составляют характернейший «ансамбль наоборот», живо воплощающий дух эпохи. Ратуша строилась в 1872-1883 годах по проекту Фридриха Шмидта, приверженца готики, когда-то работавшего в Кельнском соборе, руководившего строительной мастерской при соборе св. Стефана. Все относящиеся к Ратуше здания образуют большой четырехугольник, внутри которого – семь дворов. Для главной части, выходящей в разбитый перед ней парк, Шмидт взял за образец старонидерландскую ратушу. Фасад вытянут по горизонтали, но нарастает и движение вверх – от боковых башенок к средней и высокой башне. Вся композиция, очертания башен, островерхая крыша напоминают о Нидерландах: есть и детали, взятые с образцов венской готики. Ратуша обильно украшена, но благодаря стремлению ввысь не кажется перегруженной декором. Хотя и здесь сохраняется общий бутафорский характер архитектуры, случайно по чьему-то индивидуальному вкусу выбирающей те или иные формы из старого арсенала, башня Ратуши уже прочно вошла в силуэт города.

Рядом с этим «средневековым» сооружением, отделенный зеленью парка, стоит ложноклассический Парламент (1873-1883)- детище Ханзена, датчанина, работавшего в Вене. Центральная часть Парламента – как бы отдельный античный храм с сильно выступающей колоннадой коринфского ордера. Он стоит на высоком цоколе, с двух сторон к нему примыкают галереи, заканчивающиеся храмами уже меньшего размера. Ханзен тщательно рассчитывает пропорции, стремясь к эффекту строгого величия. Однако подобие древнегреческого храма на фоне средневекового силуэта Ратуши среди современного города чужеродно, и формы его скорее массивно-официальны, нежели величественны. Такова же и в изобилии украшающая Парламент скульптура. Под центральной частью – фонтан со статуей Афины, беломраморной, в золоченом шлеме; это тяжеловесное добавление 1902 года подчеркивает отнюдь не лучшие стороны оформления Парламента.

В районе Рингштрассе было выстроено в 1876 году здание Академии художеств – в обычном репрезентативном стиле той эпохи; тут размещается богатейшая картинная галерея, в которой особенно многочисленны и хороши работы старых голландцев. Еще одно крупнейшее художественное собрание Вены – Австрийский музей прикладного искусства – находится тоже на Ринге, за Городским парком.

Интереснее всего была задумана часть Ринга, примыкающая к Бургу. По мысли Земпера и Хазенауэра (о чем уже упоминалось), Новый Бург должен был раскинуться двумя огромными полукружиями, а по другую сторону Ринга им соответствовали два прямоугольника музеев. Последняя часть ансамбля была осуществлена в 1873-1881 годы. Здания-близнецы – Музей естественной истории и Музей истории искусств – стоят по двум сторонам сквера с подстриженным кустарником, а между ними – памятник Марии-Терезии работы Цумбуша. В глубине площади виднеется здание «Дворца ярмарки» – бывшее здание Придворных конюшен, построенное обоими Фишерами. Оно, видимо, некогда входило в грандиозный замысел перестройки Бурга и его окружения. Здание сильно переделано в XIX веке. Ныне здесь проводится Венская ярмарка и размещают различные выставки. Если Парламент и Ратуша соединялись по принципу противоположности, выявляя весь эклектизм архитектуры Ринга, то ансамблю площади Музеев нельзя отказать в единстве. Согласуется он и с Новым Бургом.

Традиционно считается, что Земпер и Хазенауэр применили здесь все тот же «стиль итальянского Ренессанса», хотя и на сей раз можно усмотреть лишь отдельные его черты. Центральная часть каждого музея напоминает барочную церковь с куполом и башенками. Выстроенные из серого камня довольно темного и теплого тона, здания музеев парадны и чуть мрачноваты. Массивный рустованный цоколь, ордер, объединяющий верхние этажи, богатая лепнина тоже, пожалуй, более близки к барокко, чем к Ренессансу.

Внутри музеи – особенно Музей истории искусств – были отделаны чрезвычайно пышно; парадная лестница Музея истории искусств и сейчас поражает блеском позолоты, сиянием мрамора; в центре первой площадки – беломраморная группа Кановы. Залы музея в наши дни приходится модернизировать, оборудовать заново – принципы экспозиции сейчас иные. Венский музей истории искусств – один из крупнейших в мире; в основе его /1ежат коллекции Габсбургского дома, собиравшиеся еще со средневековья. В его состав входит экспозиция античных подлинников, размещенная на первом этаже, нумизматический кабинет, богатейшее собрание предметов прикладного искусства. Второй этаж музея занимает картинная галерея, ранее находившаяся в Верхнем Бельведере. Она включает в себя шедевры мировой живописи. В Вене – единственное по полноте и качеству собрание картин Питера Брейгеля Мужицкого. Итальянская – особенно венецианская – живопись эпохи Возрождения представлена необычайно богато – тут и Джорджоне, и Тициан, и Тинторетто.

В музее выставлена серия больших портретов кисти Веласкеса, знаменитые полотна Рембрандта и Рубенса, несколько лучших произведений Дюрера. Картины разных национальных школ и разных эпох – D основном от XV до XVIII века – экспонированы в больших залах с верхним светом, занимающих середину здания, и анфиладе кабинетов с боковым освещением, где особенно хорошо смотрятся тончайшие по манере исполнения работы ван Эйка и других старых нидерландцев.

Завершающий ансамбль площади Музеев памятник Марии- Терезии проникнут имперским пафосом. Силуэт его эффектен, для постамента использованы барочные формы, но сочетание мелочной отделки, нагромождения разномасштабных фигур и деталей с якобы монументальным замыслом создает впечатление театральной искусственности и ложности муляжно вылепленных объемов, которое редко оставляет нас при осмотре бесконечных венских памятников второй половины XIX века.

В них проявляется та же эрудиция и ученость, что в архитектуре Ринга. Скульпторы добивались портретного сходства, стремились сочетать естественность позы с многозначительностью, помещали на постаменте или вокруг него рельефы и фигуры чаще всего аллегорического свойства. В этих памятниках много чисто литературной условности, с которой неизбежно вступает в противоречие натуралистическая лепка форм. Задача собственно скульптурная остается в забвении. Цумбуш в своем изображении Бетховена на одной из улиц близ Ринга окружил постамент целым роем условных фигур и усложнил позу самого композитора, придав ей оттенок театральности. В иных случаях, как, например, памятник Грильпарцеру в Народном саду (1839, архитектор Хазенауэр, скульпторы Кундманн и Вейр), воздвигалось целое сооружение, где повествовательные мелкофигурные рельефы попадали в неожиданное соседство с классического стиля портиком.

Более удачен памятник Моцарту в саду перед Бургом (1896, скульптор Тильгнер). Он перегружен деталями, стилизован «под рококо», но все же в нем уловлен ритм легкого, повторяющегося движения, подобный ритму музыки. Некоторые памятники хорошо смотрятся в парках и на улицах благодаря простым, спокойным силуэтам и формам: памятник Шуберту в Городском парке работы Кундманна, памятник Гёте, выполненный Хелльмером в 1 900 году.

«Стиль Рингштрассе» легче всего назвать эклектическим, и это будет правильно, хотя недостаточно. Он, конечно, питался чужими формами и идеями, но при этом столь прямолинейно выражал именно свое время, что не могла не сложиться его собственная специфика. В архитектуре Рингштрассе важно отметить прежде всего то, что здания как бы составлены из разных объемных форм, прилепленных друг к другу, а «исторический» декор существует помимо этого, накладывается на эту схему. В одном случае это будет античность, в другом-готика и т. д.; здание остается не динамическим единством, но статическим конгломератом разных частей. Декор при этом приобретает главенствующее положение. Тут архитектор может развернуться. Он употребляет гранит и мрамор, позолоту и лепнину, облицовывает стены гладкими квадрами или рустом; какой бы ни был избран стиль, в глаза зрителю прежде всего должно бросаться богатство, изобилие, однако не легкомысленно-расточительное, а солидное, прочное. Поэтому – опять-таки вне зависимости от каждого данного стиля-пропорции должны избираться предпочтительно тяжелые, формы внушительные. Соответственной основательности требовали и от скульптуры. Конечно, эпоха Рингштрассе- эпоха архитектурного безвременья, но безвременья торжествующего. Можно говорить о внешней параллельности периода Рингштрассе, когда распространилась своего рода лихорадка созидания, и эпохи барокко – тоже активной, требовавшей неутомимой изобретательности и энергии. По существу же, между театральным, но исполненным искреннего и цельного чувства пафосом барокко и кичливым, пускающим в ход всю историческую бутафорию стилем Рингштрассе нет ничего общего. Разве только то, что последний остался – наряду с барокко – одной из существенных составных частей нынешнего облика города.

Рингштрассе слишком важна, парадна, чтобы полюбить ее, как можно полюбить закоулки «Внутреннего города». Но она так просторна, на ней и вокруг нее столько зелени, что тяжелые пропорции и темные тона камня, кажется, становятся легче, а в преизбытке декора начинает чудиться живая праздничность.

Оглавление книги