Книга: Вена

Архитектура второй половины XVIII и первой половины XIX века

Архитектура второй половины XVIII и первой половины XIX века

«Дома в готическом вкусе – но добротны и комнаты просторны. Дворцы и общественные здания в чисто итальянском стиле и величественны (Императорская школа верховой езды, здание Библиотеки, церковь св. Карла, дворец Лихтенштейнов в городе и в Росау и так далее)» – так была описана старая Вена в книге, вышедшей в 1788 году. Отзыв о новом строительстве был куда как более суровым: «Дома в современном вкусе – но из бумаги, ветшающие пока их строят (доказательство – вечный ремонт в едва выстроенных домах). Комнаты малы и низки: скорее клетки для птиц, чем жилища для людей… Дворцы и летние замки-ублюдки упадочной французской и итальянской архитектуры (например, Шенбрунн, здание Университета и так далее). Общественные здания в испорченном вкусе и детском стиле (театр у Кернтнертор, Наррентурм, Общедоступная больница и так далее)».

Так безымянный автор книги с прямолинейной наивностью сформулировал свои крайне консервативные взгляды на венскую архитектуру. Другой аноним, несколько ранее, в 1784 году, в отличие от первого, не был склонен идеализировать старину и не признавал за столицей никаких достоинств. «На большинстве общественных зданий лежит злосчастный отпечаток национального духа, даже на тех, что возведены совсем недавно… Планировке общественных мест недостает регулярности; почти все памятники, которым надлежит их украшать,- дурного вкуса»,- писал он, призывая к обновлению Вены, которая-де должна стать новыми Афинами.

Хотя такого рода критика исходила из разных предпосылок, она появилась не случайно. Видно, и современники чувствовали, что зодчеству их времени недостает силы и определенности стиля. Целостной картины эпохи отдельные сохранившиеся памятники второй половины XVIII века не дают. И дело здесь не в том, что тогда много строили в предместьях, облик которых позднее сильно изменился. В те годы наступил заметный спад архитектурного творчества. Лишь отчасти это можно объяснить, исходя из внешних условий работы архитектора, новых вкусов и требований заказчиков.

Во времена Марии-Терезии и ее преемника Иосифа II (1780- 1790) власть стремилась выдвинуть идеи рационального, утилитарного подхода к действительности. Меркантилизм стал основой политики; права дворян и церкви были слегка урезаны, буржуазия получила возможность интенсивнее развивать промышленность и торговлю, Реформы касались также положения крестьян, судопроизводства, школьного обучения. Был преобразован Венский университет. Иосиф II, более решительный реформатор, чем его мать, утвердил свободу вероисповедания, почти отменил цензуру; впрочем, после его смерти многие реформы были тотчас отменены. Литература и театр получили новые стимулы роста; в частности, в Вене оперные и драматические представления стали в то время важнейшими городскими событиями. Бурно развивалась и публицистика. Музыка, как мы знаем, вступила в свою великую пору. Если в начале – середине века духовное возрождение австрийского общества могло выразиться именно в архитектуре, теперь она постепенно теряла свое былое значение.

Идеи разумной экономии заставили перенести внимание с оформления зданий на их практическую полезность, повседневную эксплуатацию. Городское управление стало гораздо последовательнее заниматься благоустройством столицы. В 1754 году в Вене провели первую перепись (оказалось 175 460 жителей), в 1771 году установили единую нумерацию домов. Заботились о чистоте и освещении улиц, регулировке новой застройки.

Был несколько ограничен размах дворцового строительства. Правда, сама Мария-Терезия истратила немало денег на перестройку и в особенности на отделку Шенбрунна. Тот же Пакасси переделал для императорской фамилии еще один дворец – в Хетцендорфе, превратив его в «Маленький Шенбрунн»; теперь в нем – венская Школа моды.

Среди зданий, возведенных в то время по заказу венских аристократов, самое известное – дворец Паллавиччини, поставленный против Библиотеки и замкнувший Йозефсплатц. Автор его, Хоэнберг,- строитель выдержанной в классическом духе Глориэтты. Здесь он, однако, опирается, скорее, на ренессансные, отчасти на барочные образцы. Стена делится на рустованный цокольный и более массивный основной этажи, в центральной части над карнизом поднимается аттик с гербом, над главным входом – разорванный фронтон. Однако мы не видим привычного «большого ордера» – стена дворца гладкая, ее украшают лишь наличники окон верхнего этажа. Оригинально «перевернуто» соотношение этажей: полуэтаж оказывается не над, а под главным этажом. Середина акцентирована только порталом, навес над которым поддерживают классицизированные фигуры кариатид. В сдержанно-суховатом облике здания выразилось переходное время.

Классицизму так и не суждено было развернуться в Вене в полную силу, хотя, казалось бы, для этого были благоприятные условия. Если дворцов строили мало, зато стали сооружать одно за другим общественные здания: этого требовала эпоха. Самая ранняя из этих построек и оставшаяся в своем роде одинокой – университетский Актовый зал (ныне Академия наук). Ее возведение в 1753-1756 годах как бы знаменовало переход университета от иезуитов к государству. Автором проекта был французский классицист Жан-Никола Жадо.

Здание Актового зала с длинными боковыми и узким главным фасадом, выходящим на Игнац-Зейпель-платц, роднит с предыдущей эпохой венской архитектуры разве что пышность отделки. Но барочной динамики объемов нет. Фасад в пять осей компактен, четко разделен, довольно тяжел по пропорциям. Рустованный первый этаж обретает равноправие, а не кажется лишь цоколем: он богато украшен, в ниши вдвинуты скульптурные группы на больших постаментах, над дверью и окнами – лепные гирлянды. Второй, парадный этаж украшен посередине лоджией с колоннадой, а по бокам – фронтонами. Над лоджией идет балюстрада со статуями, почти закрывающая верхний этаж, зато над ним поднимается мощный аттик с гербом посередине. Массив здания как бы состоит из определенных уравновешенных частей.

Фасад университетского Актового зала по своей нарядности не уступает зданиям прошлой эпохи. Этого нельзя сказать о возведенных уже в царствование Иосифа II больших сооружениях: Общедоступной больнице (1784), Медико-хирургической академии (1783-1785). Последняя построена на Верингерштрассе Исидором Каневале. Простое по основным формам здание выходит на улицу боковыми флигелями, центральная его часть – в глубине двора. Сохранена обычная схема – рустованный цокольный этаж и над ним еще два. На сильно выступающем среднем ризалите, как и на боковых, верхние этажи объединены ордером; а над окнами главного этажа – лепные украшения. Над средней частью, кроме того, аттик с надписью и гербом. Все декоративные элементы выполнены очень сдержанно, пилястры плоские, ионического ордера. Строгое, четкое по пропорциям строение привлекает своим благородством и несколько суховатым изяществом. Чисто утилитарное начало выразилось гораздо откровеннее в зданиях Общедоступной больницы и Военного госпиталя.

Не определяет современного облика Вены и массовая жилая застройка второй половины XVIII – начала XIX века, хотя многие из этих домов сохранились. В жилых домах тоже сочетались какие-то элементы, идущие от барокко, с чертами классицизма, но, как правило, все эти особенности выступали в упрощенном виде.

Некоторые из домов, правда, очень хороши: так, славится прилепившийся к большому брандмауэру двухэтажный домик на Мёлькербастей – сохранившейся части старых укреплений. Хотя он и выстроен в начале XIX века, но отделка рустом, украшения над окнами, высокая крыша с причудливо изогнутым фронтоном на торцовой стороне – все это заставляет вспомнить барокко.

Отдаленный отклик этого стиля находишь и в очертаниях деревенских одноэтажных домов в Гринцинге, Хитцинге.

Бюргерские дома в Вене порой исторически не менее важны, чем знаменитые дворцы. Так, в ничем внешне не примечательном доме недалеко от собора св. Стефана (Домгассе, 5) жил Моцарт, там он написал «Женитьбу Фигаро». Известный декоратор Камезина исполнил для потолка одной из комнат рельеф на тему «Женитьбы Фигаро». Тут у Моцарта бывал Гайдн, сюда приходил молодой Бетховен. С Бетховеном связано в Вене много мест, прежде всего большой дом на Мёлькербастей – дом Пасквалати, где великий композитор поселился в 1804 году и куда неизменно возвращался после отлучек; здесь он писал Четвертую, Пятую, Седьмую симфонии. В Хейлигенштадте Бетховен несколько раз проводил лето; в 1802 году в одном из сохранившихся доныне домов он написал «Хейлигенштадтское завещание». Сохранился и старый, еще XVII века, дом, где Бетховен жил летом 1817 года. Другое бывшее предместье Вены – Нусдорф – родина Шуберта. В маленьком домике на Нусдорферштрассе, 54 устроен музей памяти Шуберта. Кстати, Шуберт бывал и в упомянутом выше двухэтажном домике на Мёлькербастей в семье, где было три дочери, отчего дом иногда называют «Домом трех девушек».

Во второй половине XVIII века публика вслед за просвещенными умами как бы открыла для себя прелесть природы. Именно в это время Вена стала городом прекрасных садов. Наряду с более старыми регулярными начали разбивать парки уже по новым принципам «английской», свободно-живописной планировки (в Петцлейнсдорфе, Нойвальдэгге и других предместьях). Были открыты для свободного посещения Шенбруннский парк, Пратер (1766) и Аугартен (1775).

Открытие Пратера стало событием. Венцы тотчас же устремились туда, и современники описывают, как там немедленно появились палатки для продажи съестного и различные увеселения. Пратер до сих пор – самый большой и популярный парк Вены. Пятикилометровая прямая аллея ведет от его начала к «Увеселительному домику», выстроенному в 1782 году Каневале. Парк состоит из нескольких частей: кроме тенистых дорожек и лужаек по бокам от главной аллеи в него входят так называемый Вюрстельпратер – место народных гуляний с кафе и аттракционами, главный из которых – знаменитое Большое колесо, а также спортивный комплекс и ярмарочные павильоны. Свой традиционный облик Пратер начал приобретать именно во второй половине XVIII века.

Новый век начался для Вены неспокойно: внутренняя реакция после смерти Иосифа II, наполеоновские войны, две французские оккупации, наконец, Венский конгресс. Строили в те годы немного. В противовес сухой утилитарности иосифовских времен в архитектуре стремились к большей репрезентативности. Влияние Франции определило стиль сооружений – поздний классицизм, ампир. В австрийской столице работали заезжие архитекторы: так, несколько дворцов построил парижанин Шарль де Моро, проект резиденции эрцгерцогини Беатрисы сделал Джакомо Кваренги, чье творчество вошло в историю русской архитектуры. Однако их произведения так и остались одинокими – не создалось своеобразной школы венского ампира, в отличие от былых лет, когда на основе итальянских влияний возникло венское барокко.

Один из наиболее значительных памятников той эпохи принадлежит бельгийцу Луи де Монтуайе. Это дворец на Разумофскигассе, выстроенный в начале XIX века для русского посла графа Андрея Кирилловича Разумовского. Здесь во время Венского конгресса Александр I устраивал блестящие приемы. Хозяин дома был просвещенным человеком, любил музыку; известна его дружба с Бетховеном.

Дворец Разумовского (теперь тут помещается Геологический институт) выходит на улицу нешироким, скупо оформленным фасадом. На низком цоколе, прорезанном приземистыми арками, возвышаются два этажа, объединенные плоскими вертикальными тягами. Кроме них стену украшают прямоугольные углубления над окнами; все это не нарушает ее массив.

Сильно выступающий вперед портик – отдельный объем, приставленный к основному. Портик в чисто классическом вкусе, небольшая вольность – гирлянды, свисающие с ионических капителей. Монтуайе добивается впечатления простоты и изящества, сохраняет спокойную гармонию пропорций, не упуская из виду и необходимую представительность здания. Все подчинено разумному расчету, но нет излишней сухости.

Интерьеры Монтуайе отделывал гораздо богаче. Примером этому служат не только помещения дворца Разумовского, но и в особенности упоминавшийся уже Церемониальный зал в Бурге (1804-1807). Коринфские капители колонн, изукрашенный антаблемент, кессонированные своды потолка, множество хрустальных люстр – весь этот декор перегружает четкую в основе своей композицию зала.

Из венских архитекторов того времени наиболее заметный след оставил в городе Петер Нобиле, представляющий классицизм в самой последней его стадии – стиле ампир. Нобиле – автор «Храма Тезея» в Народном саду, примыкающем к Бургу. Здесь стояла скульптурная группа Кановы, ныне украшающая лестницу Музея истории искусств. «Храм Тезея» – чисто декоративный садовый павильон, но, повторяя формы одноименного афинского храма, он претендует на монументальность стиля.

Неподалеку другое сооружение Нобиле – Новые ворота Бурга (о них говорилось раньше в другой связи), лежащие на пути у всех, кто из старого города через Бург выходит на Ринг, к музеям и большой торговой Мариахильферштрассе. Нобиле создал подобие широкой, тяжелой по пропорциям триумфальной арки, открывающейся на Хельденплатц колоннадой, по бокам от которой находятся две глубокие лоджии. Со стороны Ринга проезд оформлен в виде аркады между двух глухих стен. Аттик над центральной частью делает строение еще массивнее. Украшено оно скупо. Простота и торжественность Новых ворот Бурга позволили превратить их – уже в новейшее время (в 1915 и 1934 гг.) – в памятник: внутри них находится капелла и могила Неизвестного солдата. Сооружение Нобиле выразительно в своей строгой парадности и выглядит как необходимое связующее звено между стариной «Внутреннего города» и архитектурой Рингштрассе.

В первой половине XIX века строили не очень много, строительство вели главным образом в предместьях (число домов во «Внутреннем городе» к 1820 г. даже сократилось). Для архитектуры наступил почти полный застой. Это можно было бы попытаться прямо связать с обстановкой тяжелой политической реакции и экономического кризиса, которыми отмечен так называемый предмартовский период (годы от 1815-го до 1848-го, точнее, до мартовской революции 1848 г.). Но в общественной и культурной жизни Вены время это было отнюдь не застойным. В обществе зрели бунтарские, революционные настроения, копилась сила протеста, прорвавшаяся вскоре в открытой борьбе. Чем строже были запреты, свирепее цензура, тем упорнее искали политики, публицисты, литераторы, драматурги пути к умам публики. Расцвела народная сатирическая комедия, огромной популярностью пользовались театры в предместьях. Музыка, которая была создана в Вене тех лет, оказала глубокое влияние на всю европейскую культуру. К 20-м годам относятся прославленные поздние произведения Бетховена и почти все творчество Шуберта. Штраус-старший и Ланнер стали родоначальниками венской легкой музыки.

В то время был создан и дошел до нас литературный образ Вены, образ ярко эмоциональный, забавный и чуть грустный. Тогда- не без влияния романтиков и, казалось бы, вопреки назревавшим общественным потрясениям – начала складываться и укрепляться легенда о «доброй старой Вене» – идея, которая, как мы видели, не чужда была уже людям второй половины XVIII века. Уютная бюргерская жизнь, венские модницы и служаночки, венские извозчики, венские кафе, венские вальсы – все эти идиллические мотивы предмартовского периода до сих пор вплетаются в лирический подтекст описаний города. Светские развлечения, шумные народные гулянья в Прат ере и других садах обязательно упоминаются в посвященных Вене сочинениях первой половийы XIX века. С особой любовью говорится там и о прогулках по городским валам, превратившимся в Бульвары. «Одинокая прогулка по гласису, вдоль прекрасной бесконечной аллеи с чудесными видами на башню св. Стефана и предместья с их дворцами»,- записано в одном дневнике еще в 1811 году. «Из укреплений предпочтительно используется для прогулок та часть, которая ведет от ворот у Ротентурм через Штубенторбастей к Бургбастей. Близ последнего место для сбора высшего света предоставляет кафе Корти на Левельбастей между Бургтор и Йозефштадтертор, в так называемом «Райском садике». Из него открывается очаровательный вид на предместья и ближайшие окрестности Вены»,- обстоятельно повествует автор книги, вышедшей в 1826 году.

«Это очень весело,- читаем мы в другой книге того же времени (1833),- наблюдать, как в пригожий денек выбираются семьями, разбивают здесь лагерь и кухню. В полном удовольствии здесь греются на солнце, ищут тени, варят, едят, пьют, смеются, поют, и дети танцуют и играют в салочки, и никакой полицейский не доставит себе удовольствие согнать их с зеленого газона».

Сады, разбитые на бывших крепостных валах, стали неотъемлемой частью города; это вторжение широкого пояса зелени чуть ли не в центр придавало Вене особое своеобразие среди других европейских столиц. Образ «доброй старой Вены» казался ненарушимым. Однако ему было суждено стать литературной фикцией – и очень скоро.

Оглавление книги