Книга: Легенды старого Оренбурга

Дом полковника Тимашева

Дом полковника Тимашева

История, о которой хочу рассказать, началась при губернаторе Перовском, а закончилась при Обручеве.

В нашем городе есть много домов, тесно связанных с историей, с прошлым нашего города и края, с судьбами интересных людей. Средь множества следует, пожалуй, выделить один, и не только потому, что он старейший по постройке. Приезжий пройдет мимо, не остановив на нем даже взгляда — дом как дом, двухэтажный с мезонином, каких в Оренбурге много. Но этот достоин того, чтоб о нем пошел особый разговор.

Итак: по Советской улице идет пешая экскурсия, останавливается около дома, расположенного между кинотеатром «Октябрь» и гастрономом № 2.

Экскурсовод продолжает свой рассказ: «Мы подошли к дому, некогда принадлежавшему полковнику Тимашеву...»

Позднее им последовательно владели купцы Ладыгин, Хусаинов. Как говорит предание, в этом доме постоянно жили оренбургские губернаторы, в его стенах бывали Государь Император Александр I, великий русский поэт Александр Пушкин, Владимир Даль, сосланные в наш город поляки Виткевич, Зан, пастор Зеленко, поэты Жемчужников, Плещеев, Тарас Шевченко...

^{Дом полковника Тимашева, в котором жили оренбургские губернаторы. По преданиям, здесь останавливался А. С. Пушкин.}

Жил в нем и Перовский. Пушкин приехал в Оренбург вечером 12 июня 1833 года и остановился в местной гостинице. Узнав об этом, Перовский приехал к поэту не только с визитом, но и пригласил Пушкина переехать к нему. С утра он осматривал вместе с Владимиром Далем город. Будущий автор «Толкового словаря», узнав о цели приезда поэта, предложил посетить Берды, которые старожилы называли «Пугачевской столицей», обещал показать и дом, в котором жил Е. Пугачев. Туда они выехали в карете. По дороге Даль обратился к своему спутнику: «А знаешь, друг Пушкин, сказывали мне старики, что меж ними ходит слух, будто некоторые из них видели привидение, обликом своим сильно на Емельяна схожего! Рассказывали так убедительно, что вспомнилось и мне, как с привидением тоже дело иметь пришлось. Будучи еще студентом, я жил тогда на чердаке, где печь стояла посреди комнаты у проходившей тут из нижнего жилья трубы. Кровать моя была в углу, насупротив двух небольших окон, а у печки стоял полный остов (скелет — Г.Д.) человеческий так, что даже и в темную ночь я мог видеть с постели очерк его, особенно против окна, на котором не было ни ставень, ни даже занавески. Просыпаюсь однажды заполночь во время жестокой осенней бури. Дождь и ветер хлещут в окна. Вся кровля трещит, ветер, попав, видно, где-нибудь в переулок, завывает по-волчьи. Темь такая, что окна едва только отличаются от глухой стены. Я стал прислушиваться... и услышал с чрезвычайным изумлением — бой маятника от стенных часов, коих в моей комнате и у меня никогда не было! Прислушиваюсь... протираю глаза... привстаю — одно и то же: кругом все темно, холодно, сыро, буря хлещет в окно, а где-то в комнате мерно ходит маятник... Я встал и начал подходить на слух, медленно, шаг за шагом, к тому месту, где ходит маятник. Я еще положительнее убедился в том, что слышу не во сне, а наяву, что маятник ходит мерно, звонко, ровно, хотя у меня стенных часов нет. Я дошел до самой печи и стоял еще в большем недоумении, носом к носу со скелетом, коего силуэт смутно обозначался против белой печи. Что тут делать и как быть? Маятник явным образом ходит в скелете!..

Тут карету резко качнуло. Даль выглянул в окно дверцы:

— Ну, вот. Кажется подъехали. Это Бердская слобода! — и продолжил свой рассказ: — Подхожу ближе, ближе, носом к лицу его, чтобы впотьмах рассмотреть такое диво! Как вдруг скелет мой, с кем я давно жил в такой тесной дружбе, внезапно плюнул мне в лицо!

— Барин! Приехали! — раздался голос возницы. — Ждут вас, во-он люд какой собрался!

Выходя из кареты, Даль продолжил:

— Я невольно отшатнулся, обтерся рукой и удостоверился, что все это было не воображение — брызги, попавшие в лицо, были точно, мокрые...

Но тут приезжих окружила толпа вездесущих ребятишек, рассматривавших приезжих гостей, один из которых чему-то заразительно смеялся. Был он черным, с бакенбардами, кучерявым...

^{Будущий автор «Толкового словаря» Владимир Даль в Оренбурге.}

Даль представился старикам бородачам, рассказал о цели их приезда. Старики подвели гостей к дому казачки Бунтовой, которая видела и еще помнила Емельяна Пугачева. Стоя на крыльце, хозяйка дома пригласила, с низким поклоном, гостей войти в дом.

— Ничего, хозяюшка, — сказал Пушкин. — Присядем тут на крылечке...

И началась неторопливая беседа...

А вечером из раскрытых окон губернаторского дома, привлекая внимания прохожих, вылетали взрывы хохота — то Александр Сергеевич рассказывал о плюющих привидениях...

— Вот только не досказал уважаемый гид мой, чем дело-то закончилось?

Все повернули головы в сторону Даля.

— Провел я ладонью по лицу, ощутил, что лоб мой и щеки стали мокрыми. Я стоял и пялил глаза, прислушиваясь к мерным ударам маятника. Но, подумав еще немного и не видя ни зги, я безотчетно протянул руку и погладил череп скелета по лысине — тогда я вздохнул и улыбнулся. Все объяснилось! В кровле, в потолке, возле трубы, сделалась небольшая течь, капля за каплей попадала на лысую, костяную, пустую и звонкую голову моего немого товарища...

Новый взрыв смеха перебил рассказчика.

— Нет, это ты обязательно должен описать, — предложил поэт. — Обязательно! Прочтем, сообща посмеемся...

Много позднее, когда Пушкина не стало, Владимир Даль выполнил его наказ и все описал в статье «О привидениях».

^{Встреча А. С. Пушкина и В. Даля с казачкой Бунтовой в Бердах.}

Но продолжим наш рассказ о доме полковника Тимашева.

В сентябре 1829 года Перовский встречался с известным немецким путешественником-натуралистом Александром Гумбольдтом, проводившим ряд исследований на Южном Урале, интересовавшимся и методами добычи золота местными старателями. Легенда донесла до наших дней слова, будто бы сказанные в той беседе Перовскому: «Я ехал сюда как уверенный в себе учитель, уезжаю — как пристыженный ученик! Таковых оригинальных и добычливых методов извлечения золота Европа пока еще не знает!» В Орске Гумбольдт встретился со ссыльным Виткевичем. Пораженный эрудицией и знаниями восточных языков ссыльного солдата, Гумбольдт попросил, по возможности, смягчить участь его.

Серьезность познаний Виткевича удивила и Перовского. Поговорив с ним, губернатор оставил его у себя ординарцем, позднее перевел в адьютанты. Пару лет спустя Перовский посылает его с секретным поручением в Бухару. Тот блестяще его выполняет. Перовский, насколько смог, облегчил участь и другого ссыльного поэта — А. Плещеева. Тот был зачислен в отряд, с которым направился в поход для взятия Ак-Мечети. После взятия крепости поэта производят в унтер-офицеры, потом — в прапорщики. Позднее Плещеев прослужил несколько лет в Оренбургской пограничной комиссии, в Илецке женился на дочке местного солепромышленника; в 1857 году поэт покинул Оренбург, имея приличное состояние. За десять лет до освобождения Плещеева в Оренбург в ссылку прибыл другой поэт — Тарас Григорьевич Шевченко. Вот как описывает его прибытие П. Столпянский:

«Узнав, что в Оренбург привезли Шевченко, служивший в Оренбургской пограничной комиссии Ф. М. Лазаревский, тогда еще лично не знавший поэта, немедленно отправился к чиновнику особых поручений при военном губернаторе Обручеве полковнику Е. М. Матвееву с просьбою сделать все возможное для облегчения горькой участи поэта. «Все, что можно будет сделать, будет сделано!» — ответил бравый полковник, один из благороднейших людей в Оренбурге, всегда относившийся к судьбе поэта с истинным участием. От Матвеева Лазаревский пришел в казармы, куда поместили Шевченко. Он застал поэта лежавшим ничком в одном нижнем белье на нарах, углубленным в чтение Библии. Наученный горьким опытом, недавно жестоко поплатившийся за свою доверчивость, Шевченко принял посетителя весьма сдержанно, но звуки родной речи и непритворное участие, светящееся в глазах вошедшего, скоро рассеяли его подозрительность, и он дал слово в тот же день посетить Лазаревского».

В его доме он встретил своих земляков, которые стали искренними друзьями до его перевода в Орскую крепость. Но и там опальному поэту, благодаря друзьям, делались небольшие поблажки. Украдкой Тарас писал стихи, рисовал, что официально было ему запрещено. Обращение к шефу жандармов с просьбой разрешить рисовать и выдать для этого все ему необходимое осталось без ответа.

В 1848 году Шевченко был зачислен в команду, которая направлялась к Аральскому морю для постройки Раимовского укрепления. Начальником экспедиции был лейтенант А. И. Бутаков, будущий адмирал русского флота. Тарасу было разрешено ходить в гражданской одежде, было поручено производить зарисовки пейзажей берегов Аральского моря. Как только экспедиция возвратилась в Оренбург, Бутаков представил Обручеву альбом с рисунками Тараса Шевченко, выдал блестящую характеристику о пользе, проявленной поэтом во время экспедиции. Военный губернатор не только дал обещание ходатайствовать о производстве Тараса в унтер-офицеры, но и попросил написать портрет своей жены. Шевченко стал выполнять этот заказ, как вдруг внезапный обыск прервал проживание поэта в Оренбурге. Причиной тому, как гласит легенда, послужило следующее.

У одного из близких приятелей Тараса была хорошенькая жена. За ней ухаживал дон жуан местного масштаба — прапорщик Оренбургского линейного батальона. Многие знали об этой связи. Но, как всегда бывает в таких случаях, не знал об этом только ее муж, как и многие другие, уверенный в добродетели своей супруги.

Чужой позор возмущал честную натуру Шевченко. Он считал, что знать и молчать — значит самому быть участником этой подлости. И, как ни уговаривали друзья не вмешиваться в это дело, которым с возмущением Тарас делился, выражая свой взгляд на происходящее, он решил все рассказать мужу, стал наблюдать за поведением жены-изменницы. Однажды Тарас увидал, как прапорщик, в отсутствие мужа, тайком пробрался к красавице жене... Взял извозчика, съездил за мужем — и влюбленные были изоблечены.

На другой день военный губернатор Обручев получил донос о том, что, вопреки запрещению, ссыльный поэт пишет стихи, занимается рисованием, ходит в гражданской одежде... Аналогичный донос пришел и в жандармское управление. Обручев на донос вынужден был среагировать. Шевченко был выслан в Ново-Петровское укрепление...

Есть в Оренбурге один человек, десятки лет своей жизни отдавший изучению творчества Тараса Григорьевича Шевченко, его жизни в нашем крае — писатель Леонид Наумович Большаков. Много лет ищет он следы альбома с зарисовками аральских пейзажей. Пока не повезло. Может быть, фортуна улыбнется кому-то другому? Надеемся, что он расскажет про то...

Оглавление книги