Книга: Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура

Луиджи Руска: накануне и после отъезда из России

Луиджи Руска: накануне и после отъезда из России

Как известно, в мае 1818 года придворный архитектор Луиджи Руска навсегда покинул Петербург, где он проработал долгие 35 лет. Уезжал он из трехэтажного дома на углу Невского проспекта (ныне № 26) и Малой Конюшенной улицы, здание принадлежало ювелиру Жану Франсуа Лубье, а затем Луи Лубье, консулу Швейцарской конфедерации. Россию Руска покидал вместе с женой Маргаритой. Причиной отъезда было плохое здоровье архитектора.

Это была его вторая поездка в Италию. Первая (тогда Руска уезжал из дома церкви Св. Екатерины на Невском, где состоял старостой) после ряда отсрочек состоялась в начале 1815 года, о чем архитектор Иосиф Шарлемань, сообщал из Петербурга своей сестре Франсуазе в Руан, где она проживала: «Мсье Руска, моя сестра и их сын, утром 20 января наконец-то уехали, не сказав никому ни слова <…>. Они едут весьма неудобным и затратным маршрутом через Витебск, Минск и Краков, которым обычно пользуются курьеры в Вену, отчего получить на нем лошадей весьма затруднительно. На каждой станции мсье Руске придется нанимать лошадей у крестьян <…>. Боюсь за него. Дай Бог им добраться до Милана, но успокоюсь я лишь тогда, когда они мне из него напишут…»¹.

6 марта 1816 года Шарлемань снова пишет в Руан: «Думаю, что если здоровье позволит, то он (Руска) вскоре вернется. Его отпуск кончается, и, кроме того, пребывание в Италии сделалось невыносимым после смерти старшего сына Жана (Вани, от первого брака. – В. А.), подававшего большие надежды и исполненного талантов и знаний. Он умер в Милане, в конце декабря, в возрасте 21 года. Я любил своего племянника». Кстати, в Милане Любушка (Эме, Амата), сестра Жана, посещала занятия по рисунку в местной Академии художеств.

Спустя полгода брат извещал Франсуазу о возвращении семьи Руска в Петербург: «Они прибыли с виду в добром здравии, но, несмотря на хороший вид, мой свояк не устает возиться со своим здоровьем <…>. Как не поверить, что при лечении мнимые болезни – самые длительные и многотрудные. Итальянские врачи тех мест, где они жили, этим душевным состоянием пользовались, чтобы нажиться. Находясь 18 месяцев в Италии, Руска обращался к 40 врачам и хорошо им платил. Это неслыханно!»².

Автор процитированных строк – Иосиф Иванович Шарлемень 1-й (1782–1861) был шурином Луиджи Руска, с 1797 года женатого вторым браком на его сестре Марии-Маргарите. По окончанию Академии художеств Шарлемань в 1804 году поступил помощником к Руске «к исправлению сделанных и составлению новых проектов <… > и к самостоятельному производству практических работ». Руска с похвалой отзывался о своем помощнике и родственнике: «…он – в сочетании с дарованием по части архитектуры – делом доказал свои познания в столь совершенном виде, каковой может быть присущ только опытнейшему архитектору»³.

После такого отзыва становится понятным, отчего, уезжая навсегда из Петербурга, Руска поручил свои незаконченные работы Иосифу Шарлеманю и его младшему брату Людовику, который с 1808 года у него тоже трудился.

Иосиф регулярно переписывался с уехавшим Руской, сообщая о новостях и своей работе, как во время пребывания того в Италии в 1815–1816 годах, так и после его окончательного отъезда из России. Эта неизданная переписка на французском языке хранится в архиве Санкт-Петербургского отделения Института истории РАН. В моем переводе использованы только фрагменты, представляющие исторический интерес. Они относятся к творчеству и Руски, и Шарлеманя.

Шарлемань в мае 1815 года послал Руске в Италию два письма. В первом от 17-го числа говорится: «Я получил указ Кабинета (Его Величества) отправиться в Ропшу (где Руска ранее работал. – В. А.), чтобы посмотреть, какой ремонт срочно необходим во дворце и других прилегающих зданиях. Я составил смету на 24 323 руб. Сумма Вам может показаться довольно большой, но Вы знаете Ропшу и помните, что церковь, бумажная фабрика и каменная мельница, расположенная в трех верстах, а также дом священника находятся в очень плохом состоянии (этот дом доныне уцелел. – В. А.). По новому проекту этот дом обойдется в 12 124 руб. <…> Военный губернатор поручил мне также ремонт его дома на Морской (Большой Морской ул., 38). Ремонт будет стоить приблизительно тысячу рублей.

На днях у меня была г-жа Мятлева с просьбой о смете для ремонта дома графа Орлова <…> Гурьев (граф Д. А. Гурьев, глава Кабинета) говорил Модюи, что хочет получить от него проект нового дома у Аничкова моста и просил руководить постройкой. Больше разговор не возобновлялся и устройством дома занялся Овсянников (архитектор М.А. Овсянников (1777–1826). – В. А.)»⁴.

Во втором письме, отправленном через неделю, Шарлемань сообщал новую информацию: «Оранжерея графа Толстого почти полностью закончена, но он хочет иметь вторую. Как положено, детальные чертежи высылаются (идентифицировать эту постройку не удалось. – В. А.). Я занимаюсь проектом церкви и по Вашему совету придал ей круглую форму. Мне удалось составить приемлемый проект и я постараюсь найти возможность переслать Вам копию».

Круглая церковь – это возможно церковь Божией Матери «Всех скорбящих радости» на Шпалерной ул., 35-а, заложенная по проекту Руски летом 1817-го и освященная в 1819 году. Внутреннее оформление ротонды – отличный пример зрелого русского классицизма.

Письмо продолжает: «Господин Мартос, профессор Академии, Вам хорошо знакомый, собирался навестить Вас с просьбой переговорить с каноником Дзанони, секретарем миланской Академии, но Вы неожиданно уехали и он не смог этого сделать. Он просил меня сообщить г. Дзанони, что молодой архитектор Мартос умер и в Петербург уже не надо присылать академические программы (Никита Мартос (1782–1813) погиб в Италии во время своего пансионерства. – В. А.).

Как писал ранее, я был с визитом у Молчановых, которые хорошо меня приняли. Они просили меня переговорить с Федотом Афанасьевичем относительно их дачи и потребовали эскиз плафона для большого зала и подмалевок на холсте. Я это с радостью сделал и думаю, что все будет в порядке. Вчера Федот Афанасьевич (неустановленная личность. – В. А.) мне сообщил, что он был на даче вместе с Молчановым и Росси <…>. Молчанов купил новый дом и поручил его переделку Овсянникову».

Дача статс-секретаря Петра Степановича Молчанова находилась на Московской дороге, в районе нынешних Московских ворот. Адрес купленного дома – ул. Рубинштейна, 14. Статс-секретарем Александра I Молчанова назначили в 1807 году, а со следующего года, став сенатором, он управлял делами Комитета министров. Ослепнув, в 1828 году вышел в отставку, но продолжал общаться со своими знакомыми, среди которых были ценившее его: A.A. Дельвиг, П.А. Плетнев и A.C. Пушкин. По словам П.А. Вяземского, в Молчанове, не чуждом литературным занятиям, он «нашел человека умного, обхождения самого вежливого и приятного»⁵.

В письме от 11 июня 1815 года в Пизу Шарлемань подробно излагает, как по проекту Руски идет начатая год назад постройка казенной бумажной фабрики в Петергофе. «Соколов (архитектор Е.Т. Соколов (1750–1824). – В. А.) поставлен во главе предприятия. Идея Гурьева неплоха, но, мне кажется, Соколов и Вистингаузен не ладят друг с другом. Вистингаузен (Wistinghausen, английский инженер. – В. А.), сообщивший Вам размеры здания, с условием после доставки машин их уточнить, вдруг заявил, что размеры надо пересмотреть из-за несоответствия габаритам изготовленных машин. Соколов – с ним работает Войлоков (Михаил, архитектор (1783-?). – В. А.) – исполнил новый план; вероятно, придется составить новую смету.

Я нахожу, однако, что несмотря на свой опыт Соколов в данном деле повел себя по-детски. При назначении он захотел набрать новых помощников; Лукини ему не подошел и он потребовал Руджа, но тот отказался под предлогом большой занятости. Затем отказались Квадри, старший Висконти и Руска. Гурьев рассержен и, полагаю, он заставит снова обратиться к Лукини, что Соколова заденет <…>.

Стройка потихоньку идет <…>. Постройка в Невской (Александро-Невской. – В. А.) лавре в этом году закончена не будет. Митрополит нам поручил переделать проект одного из новгородских монастырей. После чертежей мне дано задание составить смету. Надо запросить Новгород о цене стройматериалов».

Прокомментируем приведенные факты. На Петергофской бумажной фабрике была смонтирована английскими мастерами первая в России бумагоделательная машина. Она разместилась в здании, «где прежде была гранильная и шлифовальная мельница. К старому дому пристраивается еще огромный корпус красивой архитектуры, и все здание будет служить немалым украшением. <…> Машина действует водой; людей при ней потребно весьма мало». 28 июля 1816 года с работой машины ознакомился Александр I. В стройке участвовал также молодой архитектор И.И. Свиязев (1797–1875), за свои чертежи удостоился звания архитектора. Он также издал описание действующей фабрики.

В Александро-Невской лавре по проекту Руски строилась Духовная академия. Какой монастырь в Новгороде имеется в виду, установить не удалось. Тессинцы Марко Руджа, Джованни Лукини, Доменико Квадри, Давид Висконти и Джованни Руска были в столице в это время самыми известными каменных дел мастерами⁶.

В июле указанного года Шарлемань продолжает делиться новостями. «Я только что закончил ремонт губернаторского дома на Морской и сейчас занят счетами. Я занимался также ремонтом дома Давыдова близ Литейного двора для французского посла, который вскоре ожидается с супругой.

Что касается новостей о Фонтана, то он все время занят проектами. Сейчас он, кажется, работает над проектом театра. Для Москвы он тоже составил проект церкви <…>.

В Петергофе дела идут плохо, Соколов и Вистингаузен похоже совсем рассорились. Не найдя каменных дел мастера, взяли Лукини»⁷.

Более интересным по содержанию является письмо в Пизу, написанное 10 декабря 1815 года. «Проект составлен и направлен графу (Николаю) Толстому за 15 дней до приезда Императора. Мы придерживались правила следовать прежнему стилю в императорском задании и присланному Вами генплану. Я лишь осмелился добавить показавшееся мне нужным, а именно удлинить крылья у Воинского зала, где мы сделали большие прямые одномаршевые лестницы с пятью криволинейными арками.

Сделав такое прибавление, я постарался создать связь с фасадом <…>, поскольку Воинский зал по-настоящему монументален. Надеюсь, эти большие лестницы лишними не станут. В остальном мы буквально выполняли данные Вами указания относительно пилястр и сводов. Мы создали чертежи с указанным добавлением, которые, думаю, Вас удовлетворят <…>. (Вероятно, в письме описан экзерциргауз, спроектированный Руска для Второго Кадетского корпуса – ныне ул. Красного Курсанта, 18. – В. А.).

Экзерциргауз 2-го Кадетского корпуса

Модюи продолжает заниматься крупными проектами, много и усердно работает и иногда создает неплохие вещи. Кваренги, как обычно, мнит себя главным в вопросах вкуса и стиля, но, боюсь, он предается самообману. В архитектуре у него появился опасный соперник, земляк Бруни (Вы знаете, о ком речь), который, как мне говорили, создал прекрасные проекты, каждый из них в своем роде уникален.

Стасов заполняет город колоннами, арабесками, большими и пышными лепными фризами. В этом году лепщики, очевидно, много на нем заработали. Кроме того, самые популярные украшения – это антаблементы с консолями, они повсюду. Михайлов (архитектор A.A. Михайлов 2-й, 1773–1849) по-прежнему работает в своем стиле; в моду входит Штауберт (архитектор А.Е. Штауберт, 1780–1843)»⁸.

Когда Руска окончательно уехал из России, регулярная переписка возобновилась и первое письмо Шарлемань 10 августа 1818 года отправил в Мендризио, центр родного края своего патрона, сообщив следующие строительные новости: «Дом князя Лобанова продвигается. (Это известный „Дом со львами“ построенный О. Монферраном. – В. А.). У моего брата (Людовика) и Бернадацци (Антонио Бернадацци, 1771–1838. Он до мая 1820 года работал с Монферраном. – В. А.) были некоторые затруднения с поставщиками, но теперь все уладилось. Князь им полностью доверяет и дал брату дополнительные заказы, которыми он и занимается. Круглая церковь вскоре будет закончена.

В Невской (лавре) мы сделали парадную лестницу, ограду и лепку на потолках, карнизах, оконных наличниках и обрамлении дверей. Печи поставлены, за исключением двух зал и церкви, которая весной будет передана духовенству. Мне велели переделать проект иконостаса, так как храм совет посвятил 12 апостолам.

Чертеж постараюсь переслать с первой оказией. Уверяем Вас, что в сделанном до сих пор мы во всем следовали Вашим указаниям. Тибо (Жак Тибо, скульптор. – В. А.) удачно исполнил Славу для фронтона. Не знаю, сумеем ли разместить ее в этом году.

Стасов как будто теряет престиж – созданным в Петергофе и Царском Селе все не очень довольны. Напротив, несмотря на павильоны Аничкова дворца, Росси играет большую роль: за покои прусского короля он получил Анну на шее, все с ним работавшие тоже были награждены. Скотти (Джованни Батиста, известный мастер росписи. – В. А.) дали золотую медаль и пропечатали в газетах. Надо признать, он – талантливый человек и трудился в данном случае с полной отдачей, хотя упал с лесов и едва не сломал себе шею <…>. Думаю, переделка намеченного к покупке дома Кусовникова напротив Зимнего дворца будет поручена Росси. Однако, кажется, Император склонен использовать Ваши фасады…». В последних предложениях говорится о начале создания ансамбля Дворцовой площади⁹.

В декабре того же 1818 года в Пизу отсылается новый отчет. «Людовик закончил генерал-прокурорский дом и церковь (современный адрес – Итальянская ул., 25).

Бернадацци сейчас – каменных дел мастер в Исаакиевской церкви вместо Карлони (Л.П. Карлони был также архитектором. – В. А.), рассорившегося с Монферраном. Кроме того, он устроился у Модюи на постройке Апраксина рынка.

Мы ждем приезда Императора, чтобы представить ему проект решетки Духовной академии. Цоколь и столбы думали сделать гранитными, но при составлении сметы Суханов (С.К. Суханов – известный каменотес и подрядчик. – В. А.) возвысил цену до 83 ООО рублей. Князю Голицыну (А.Н. Голицын, 1773–1844, министр духовных дел и народного просвещения. – В. А.) смета, однако, не понравилась и он приказал ее переделать с тем, чтобы цоколь был из плиты в шесть рядов, а столбы – из кирпича. Я исполнил это приказание и снизил смету до 50 ООО рублей. Князь в третий раз велел пересмотреть проект, убрать в цоколе один ряд, а также столбы и сократить смету. Он посоветовался с Овсянниковым, который предложил уменьшить смету до 40 ООО рублей приблизительно <…>. Гонзаго просит написать о готических руинах, которые он видел в Пизе во время своего там пребывания, и, по возможности, выяснить их автора»¹⁰.

Необычно начинается письмо от 25 февраля 1819 года. Шарлемань высылает в Пизу рисунок дрожек, одновременно советуя выписать их из Петербурга. Далее следует обычная информация. «Император одобрил решетку Духовной академии и отпустил на ее изготовление 40 000 рублей. В сентябре завершены постройки в Стрельне. Я закончил работу у Мятлева, который все время был учтив со мною, особенно его жена. От них получил табакерку с 50 полуимпериалами».

Дом на Исаакиевской пл., 9/2, Мятлевы купили в марте 1819 года, и он отделывался И. Шарлеманем по проекту, ранее составленным Руской.

Далее Шарлемань пишет: «От нашего министра у меня есть приказ продолжить и завершить достройку Инженерного корпуса, начатого Вами; там сейчас делают стропила.

Коль скоро погода позволит, мы сделаем антаблемент. Поскольку здание осталось в том же виде как при Вашем отъезде, единственное что я себе позволил на основе модели, созданной по Вашему указанию, это убрать четвертую балку из основания фермы перекрытия <…>.

Позднее сообщу Вам полученные от Модюи сведения относительно постройки одесского карантина и лазарета. Съездив по поручению Императора в Италию для знакомства с публичными зданиями, Гурьев привез проект карантина, исполненный каким-то итальянским архитектором. Императору он понравился, и Гурьев получил задание привести его в исполнение. Модюи не знает, по какому проекту будут строить: по итальянскому или прежнему, но обещал выяснить автора»¹¹.

В следующем письме от 10 октября того же года Шарлемань извещал о женитьбе Модюи на сестре Фан дер Флита, известной как Мальвина, и поведал о постройке Михайловского дворца по проекту К.И. Росси. Поначалу для великого князя думали перестроить дворец Чернышева у Синего моста, снося при этом множество домов, но Модюи сочинил другой генплан, который и был одобрен. Согласно нему, перед дворцом создавалась площадь и улица, выходящая к портику Руска на Невском. «Все довольно красиво, но нет ансамбля; чем всегда страдает Росси», – пишет Шарлемань. Этот отзыв заставляет задуматься о роли A.A. Модюи, который в 1810–1827 годах служил в Комитете для публичных строений и гидравлических работ и много занимался городским планированием. Судя по последним исследованиям, возможно, не Росси, а Модюи принадлежит авторство многих ансамблевых решений, обычно приписываемых Росси.

Шарлемань продолжает: «Большие конюшни частично окончены, но надо еще оформить фасад на площадь (имеется в виду здание на Конюшенной пл., 2). Здание красивое, особенно если смотреть со стороны Летнего сада. В Духовной академии с июля уже живут, и ректор просил меня передать поздравления его, эконома и казначея. Нарисованным мною иконостасом довольны; его вырезал Копачев, Дунаев исполнил лепку. С решеткой Добрецов задержался, но на следующей неделе ее, наконец, установят. В Кадетском корпусе для кадетов строят отдельный флигель при участии Пятницкого (архитектор П.Г. Пятницкий, 1788–1855. В 1820 году он уехал в Казань). Так как смета невелика, то, думаю, для покрытия дефицита хотят сэкономить на Воинском зале.

Мне поручено устроить флигель при Михайловском замке и один из павильонов для конной школы. Как Вы помните, в центре был манеж, который решено расширить. В нем и в прилегающих конюшнях я убрал боковые стены и с каждой стороны добавил по три окна. Теперь опиравшиеся на стены фермы прежнего манежа опираются на деревянную оштукатуренную конструкцию, которая выглядит как каменная. В павильоне будут жить управляющий, его помощник и учитель фехтования». В данном случае речь идет о Михайловском манеже, или экзерциргаузе. Участие Шарлеманя в его перестройке было ранее неизвестно¹².

Следующее письмо Шарлемань пишет 10 августа 1820 года в Комо. «Зимой я сочинил два проекта новой тюрьмы, которую хотят построить по английской системе. Ныне по моему проекту строят тюрьмы в Нижнем Новгороде и Харькове. Я занят также переделками и ремонтом в (Гренадерских. – В. А.) казармах на Карповке. Воинский зал в Кадетском корпусе полностью завершен. Недавно получил задание сочинить проекты Духовных академий в Киеве и Вятке. (В Киеве после преобразования в 1819 году Академии понадобилось новое здание; в Вятке восстанавливали семинарию, пострадавшую в 1819 году от пожара. – В. А.).

Осенью намерены сделать крышу в Михайловском дворце, но сомневаюсь, что это произойдет <…>. Часть Царскосельского дворца сгорела и восстановлением занимается Стасов. Михайлов продолжает строить Екатерининскую церковь на Васильевском острове, которую собирается окончить в будущем году <…> (это церковь Св. Екатерины на Кадетской линии. – В. А.). Сгорели конюшни, манеж и низкие флигеля дома Гарновского, но главное здание уцелело <…> (Измайловский пр., 2. – В. А.). Сейчас идет ремонт, а в следующем году низкие флигеля хотят надстроить этажом, чтобы разместить батальон Измайловского полка. Мне поручен проект переделок для нового распорядка».

В ноябре того же года архитектор сообщает, что «сочинил проект объединения флигелей Измайловских казарм, создав три больших здания, и отделил друг от друга четыре казармы». На этом переписка с Луиджи Руска завершается, так как в конце сентября 1822 года Иосиф Шарлемань извещал о смерти своего учителя, «которому обязан вечной признательностью за сделанное ему добро». Умер Руска на постоялом дворе во французском городке Балансе¹³.

Маргарита Руска, сестра Шарлеманя, переехала после смерти мужа в Триест, откуда 28 июня 1823 года просила брата передать в канцелярию Александра I прошение о пенсии за мужа. Десять лет спустя и она скончалась, оставив после себя замужнюю дочь. Так, вдали от Петербурга, закончилась история семьи Луиджи Руска, блестящего мастера зрелого русского классицизма¹⁴.

Оглавление книги