Книга: Из истории Москвы

Юрий Долгорукий в начальной Москве.

Об основании же Москвы летописное предание говорит, что «Юрий, казнив Кучка, взыде на гору и обозре очима своими семо и овамо, по обе стороны Москвы-реки и Неглинной, возлюби села оныя (Степана Кучка) и повелел сделати там древян град». Что же именно построил Юрий Владимирович в Москве? Древнейший храм Иоанна Предтечи под Бором и церковь Спаса на Бору, который тянулся из Кремля, от Боровицких ворот, через Китай-город на нынешнюю Лубянку, на далекое пространство, построены были уже после смерти Юрия. Но сооружением основателя Москвы были, несомненно, деревянные стены Кремля, за коими могли находить себе защиту крестьяне сел Кучковых и новые поселенцы. Однако эти стены были даже не дубовыми, потому что таковые, по летописному сказанию, построены Иоанном Калитою. Более чем вероятно, что основатель Москвы построил в Кремле и княжий двор с соответственными строениями, где гостили у него князья и где можно было дать названный выше «сильный» обед в 1147 году, и где жила княжья дружина. Сомнения нет, что известный созданием храмов по другим городам, Юрий построил хоть одну церковь в Москве; так в основанном им же через пять лет после Москвы (в 1152 году) Переяславле-Залесском, в замену киевского Переяславля, он построил церковь каменную Спаса и обнес ее земляным валом, с деревянными башнями, с воротами в них Спасскими, Никольскими, Рождественскими. В том же 1152 году в основанном им Городце на Волге он строит храм Архангела Михаила и делает земляной вал с глубоким рвом. В построенном Юрьеве-Польском создает церковь каменную во имя Спаса, и другую св. Георгия. В основанном тоже Юрием Долгоруким Дмитрове первоначальное укрепление состояло из рва, наполненного водой, земляного вала и еще двойной стены с двенадцатью башнями. Нечто подобное построил Юрий и на Москве-реке.

Что такое Кучковы села до основания на Москве-реке города? Этот интересный вопрос решить очень затруднительно.

К числу Кучковых сел, по преданиям, принадлежали: Воробьеве, Симоново, Высоцкое, Кулишки, Кудрино и Сущево; называют и другие; и там, еще до основания Москвы как города, были, конечно, свои церкви: ибо села отличаются от деревень именно церквями. Одно только известно, что Кучковы села не совпадали с укрепленным городом Москвою. Кучково поле начиналось именно с того места, где идет теперь Лубянка, а дом боярина находился будто близ нынешних Чистых прудов. Предания рассказывают, что на месте церкви Спаса на Бору когда-то жил пустынник Букал, а на Крутицах какой-то мудрый человек по имени Подон, родом римлянин.

Но все, что можно сказать о Степане Кучке, есть или былины летописцев или догадки историков последующего времени. Разные старинные предания говорят согласно, что он был казнен Юрием Долгоруким. Но за что? — Вот вопрос, который по-разному решается и в схожих с былинами «старинках», и в новейших исследованиях. Одна легенда говорит, что «Кучко, возгордевся зело, не почтил своего князя и даже хулил его».

Какая-то раскольничья рукопись, которая была в руках историка Татищева, уверяет, будто Юрий Владимирович, бывший в связи с женою Степана Ивановича Кучка, казнил его за то, что этот последний запер от него свою жену и изменил ему в отмщение за свою честь в пользу Изяслава Мстиславича. Но та же «старинка» утверждает, что Юрий Владимирович выдал дочь казненного боярина Улиту за своего сына Андрея Боголюбского, передал ему в бояре сыновей Степана, а села опального взял себе. Особенно характерно, что сыновья казненного боярина, Кучковичи, хотя и были ближними боярами Андрея Боголюбского, были ему враждебны: один из них был казнен им, а другой, вместе со своим зятем и другими боярами, составил заговор и убил в Боголюбове этого князя.

Позднейшие историки, основываясь на том, что в Новгороде иногда встречалось имя Кучко, стали предполагать, что Степан Кучко был новгородским земским боярином, что его села были населены новгородцами и что в его «земском сопротивлении» заключается причина его казни, что самая Москва есть колония новгородская. Но едва ли это так. В княжеское время, со времени основания Владимира-на-Клязьме и Ярославля, все вечевое-новгородское, начиная с Ростова и Суздаля, в приволжских владениях Мономаховичей, становится в тень; и едва ли что-нибудь такое вечевое могло в XII столетии сказываться в вотчинах Кучковых. Да и самое прозвание их владельца, оканчивающееся на о, скорее указывает, что он или его родители пришли из южной Руси, а не из Новгорода. В Подолии был город Куча, а в Червонной Руси Кучельмин. У черниговских князей был боярин Судимир Кучебич. От этого, может быть, и Степан Кучко тянул на юг к Изяславу Мстиславичу, за что и был казнен великим князем суздальским.

Положил ли какую-нибудь печать своего личного характера на основанном им городе Юрий Долгорукий? — Едва ли. Об этом можно догадываться уже потому, что он не последовал примеру своего прадеда — Ярослава Мудрого, дававшего свое имя основанным им городам, и не назвал свою крепость Юрьевым, как сделал это сам относительно построенного им Юрьева-Польского, где он создал церковь в честь св. Георгия Победоносца, своего ангела. Москва некоторое время называлась даже Кучковым, и лишь потом за нею утвердилось, по реке, название «Москва», вероятно финское, обозначающее, по одним сказаниям «смородину», по другим — «крутящуюся, искривленную», а по третьим «мутную» и т. д. Лингвистам еще предстоит выяснить, из какого языка произошло и что именно значит слово «Москва», составлявшее название сперва нашей реки. Пора бы разгадать эту филологическую загадку. Ходаковский писал Мосткова, производя это имя от мостков на реке. Иные книжники производят это имя от Мосоха, сына Иафетова. В Северо-восточной Руси много рек, имена которых оканчиваются на ва: Протва, Сылва, Косва… У одной Камы 20 притоков, названия которых именно так оканчиваются; а ва по-фински значит вода.

Три поколения Юрьева потомства не удостоивали сделать новооснованный стратегический пункт постоянным стольнокняжеским городом, хотя тут живали в XIII столетии князья Владимир Всеволодович, Владимир Юрьевич и Михаил Хоробрит, сын Ярослава. Так, в летописи про князей Михаила и Всеволода Юрьевичей, в 1176 году, когда они были приглашены в Суздальскую землю племянниками своими Ростиславичами на совместное княжение, говорится: «уя (схватила) и болезнь велика на Свине (река в земле Черниговской) и идоша до Куцкова, рекше до Москвы».

Глеб Ростиславич Рязанский в 1177 году выступил на защиту шурьев своих Ростиславичей против дяди их Всеволода III и шел в Суздальскую землю чрез Москву и «позже Москову всю, город и села».

Во время усобиц, начавшихся по смерти Всеволода III (Большое Гнездо), между его сыновьями младшим Юрием, получившим великое княжение, и Константином, лишенным его несмотря на старшинство, младшие их братья разделились между этими соперниками и иногда перебегали от одного к другому. Так поступил Владимир Всеволодович, занимавший незначительный Юрьев, после похода в 1212 году с Юрием на Константина, перебежал к этому последнему и занял Волоколамск; посланный затем Константином, затворился в Москве. Но в следующем 1213, когда братья помирились, Владимир был выведен Юрием из Москвы в южный Переяславль, и Москве не удалось сделаться стольным княжеским городом.

Затем сам Юрий Ситский прислал сюда младшего сына своего Владимира Юрьевича, еще малолетнего, но он погиб при нашествии татар. После татарского разорения в Москве сел один из младших сыновей Ярослава Всеволодовича — Михаил «Хоробрит», который, не удовольствовавшись Москвою, выгнал из первопрестольного Владимира дядю своего Святослава и занял его место; но он тогда же погиб на берегах Протвы в битве с Литвою.

Александр Ярославич Невский основывает здесь княжество, отдав Москву в удел младшему сыну своему Даниилу. Но со времени утверждения здесь княжеского стола, и особенно с возвышения Москвы на степень общерусского центра, стала восстанавливаться и подниматься память основателя его. Наши князья, начиная с Даниила Александровича, давали своим сыновьям — в честь основателя Москвы — имя Юрия, и, наконец, Иоанн III сделал ангела его, Георгия Победоносца, гербом московского княжества. Это указывает на то, что предания об основателе Москвы хранились в ней, и его личный образ, по крайней мере, в последующем предании не оставался без некоторого влияния на наших московских князей и им подвластных.

Оглавление книги