Книга: Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи

Предыстория строительства высотных зданий в Москве

Предыстория строительства высотных зданий в Москве

Еще задолго до того, как было официально объявлено о закладке московских высотных зданий, в советской печати началось активное обсуждение темы применения новых технологий в строительстве. Из прессы 1945–1946 годов отчетливо видно, какое пристальное внимание стало уделяться вопросам строительства и архитектуры. Объяснялось все просто – для быстрого восстановления разрушенных войной городов следовало заново проработать всю концепцию жилищного строительства в СССР. Внедрение новых технологий велось по двум основным направлениям. С одной стороны, по пути удешевления стройматериалов, унификации и типизации готовых элементов, что получило наиболее распространенное выражение в застройке типовых малоэтажных кварталов. С другой стороны, по пути разработки и освоения сложных и перспективных технологий, получивших последующую реализацию в высотном строительстве.

В те годы печатным органом Союза архитекторов являлась газета «Советское искусство», и большое количество материалов на строительные темы публиковалось именно в ней. Так как И.В. Сталин был провозглашен первым другом всех советских архитекторов, литераторов и художников, то начиная с 1946 года редкий выпуск упомянутой газеты обходился без портрета вождя в четверть первой полосы. Ракурсы портретов менялись из номера в номер: вождь в кресле, вождь за столом, вождь с трубкой в полный рост, вождь на фоне панорамы Москвы. Допускались варианты и комбинации.

Примерно тогда же была сформулирована и основная идея развития архитектурного стиля – послевоенной парадной архитектуре предстояло стать триумфальной. Зодчим требовалось создать новые формы, способные внести архитектурную монументальность в общественные и административные здания. Тему поиска стиля с воодушевлением подхватили в архитектурных кругах. В печати обсуждались важные проблемы решения фасадов жилищной застройки, повышения функциональности и технологичности строительства. Иногда публиковались материалы, обобщающие зарубежный позитивный строительный опыт. Правда, многое из того, что обсуждалось, так и осталось на бумаге по самым разным причинам.

Была озвучена и серьезно проработана идея комплексного перепланирования застройки целых городов с плохо развитой инфраструктурой. Так, например, даже в центральной печати мне попадалась информация о том, что в Куйбышеве (ныне Самара) именно таким образом спроектирован и построен район, именуемый Безымянкой. Название говорит само за себя – до войны там находились пустыри, которые впоследствии застроили эвакуированными оборонными заводами и бараками для рабочих. Малая часть этих бараков сохранилась до последних лет, однако большинство их было снесено еще к середине 50-х годов, уступив место благоустроенным кварталам. В конце 40-х – начале 50-х активное строительство развернулось во многих городах, и в первую очередь в тех, которые сильно пострадали в период войны, как, например, Сталинград, Минск, Киев и многие другие.

Следует сказать, что послевоенное новаторство в деле согласованного планирования в строительстве выглядело в действительности не так уж и ново. Впервые идея комплексной планировки районов увидела свет в 20-х годах, когда несколько московских кварталов были застроены как единые ансамбли (например, Усачевка, Дубровка, Дангауэровка), подобные кварталы строились во многих крупных городах – Ленинграде, Харькове, Киеве и т. п. О значении сооружения жилых кварталов Усачевки, которое относится к раннему периоду развития советского градостроительства, специалисты отзывались уважительно даже в 50-х годах, несмотря на весь багаж накопленного к тому времени опыта ансамблевой застройки и трансформацию официального стиля. Отмечалось, что построенный в 1925–1928 годах этот район был одним из первых примеров социалистического преобразования окраин столицы. Несмотря на серьезные недостатки, присущие архитектуре жилых домов, создание этого крупного массива было для своего времени явлением большого прогрессивного значения. Впервые на рабочих окраинах выросли удобные и благоустроенные кварталы, жилые дома, расположенные среди зелени, омываемые со всех сторон светом и воздухом. Все виды городского благоустройства – водопровод, канализация, электричество, детские и спортивные площадки – стали достоянием населения рабочих окраин столицы[1].

На фоне таких немногочисленных примеров в 30-х годах объективно назрела проблема разнобоя в застройке городских улиц. Порой архитекторов, каждый из которых хотел сполна реализовать собственные творческие амбиции, мало волновали вопросы, как и что будет построено рядом, каждый пытался выразить лишь себя. То было сложное для архитектуры время, оставившее нам и множество утопических проектов. В 30-х годах независимость зодчих пришлось серьезно ограничить, а перспективное планирование поручить специально уполномоченным архитектурным институтам.

Начальный период советского градостроительства характеризовался рядом исканий и сопутствующих им ошибок в проектировании и строительстве городов. Особенно отрицательную роль играло отсутствие дифференциального подхода к населенным пунктам. Создавались безличные схемы планировки, одинаковые, вне зависимости от размера города и его географического положения. В тесной связи с этим было и чрезмерное увлечение многоэтажной внемасштабной застройкой, которая упорно насаждалась в больших и малых городах, в центрах и на окраинах.

М.Г. Бархин в книге «Метод работы зодчего» описывает этот период в архитектуре следующим образом: «Высокая архитектура 20-х годов, творчески исключительно напряженная, давшая поразительно много продуктивных идей и прекрасных образцов прогрессивной советской архитектуры, ошеломившая западных архитекторов и заставившая их с вниманием изучать ее опыт, – эта архитектура начала к середине 30-х годов терять черты глубокой идейности и содержательности. Незаметно для ее созидателей и носителей уходили эти характернейшие особенности архитектуры первых 10–15 лет, еще недавно так наполнявшие ее. Они подменялись поисками своеобразной отвлеченной «красивости» построений, игрой конструкций, иногда даже чистой графикой. Произошло то, чего боялись наиболее прозорливые конструктивисты, – «метод» работы превратился в «стиль», даже моду. Несмотря на всё более открывавшиеся возможности реального строительства, в проектах слишком часто игнорировались реальные бытовые потребности и человеческие взаимоотношения, игнорировались реальные технические возможности страны, возможности имевшихся материалов и конструкций. Движение шло в направлении архитектуры рисуночной, нематериальной, часто – эпигонской, перепевавшей самое себя. Лишь единицы пытались сохранить «лицо», особенность, индивидуальность. В массе же господствовали застой, манерность, штамп…

Множество конкурсов, масса студенческих проектов показывали относительную легкость создания «современных» проектов, когда планы (в основном) развивались в направлении уже установившихся, давно выработанных схем, когда фасады получались почти автоматически, когда даже манера выполнения чертежей достигла своеобразного «совершенства», так все научились ловко работать под любого мастера – под Корбюзье, под Веснина, под Леонидова… Это были верные рецепты, которые и нивелировали всю массу зодчих. Уже нельзя было, или почти нельзя было, выделить «подлинник» – имитации заполняли стены выставочных залов и даже страницы журналов… Поток бездушной подражательности, легкой и доступной, затопил архитектуру 30-х годов. Романтика начала революции, высокий пафос новаторства 20-х годов, даже поиски одиночек начала 30-х годов оказались забытыми и незамеченными. Общий недостаток твердых позиций, идеологических, научных и эстетических взглядов ощущался всеми»[2].

Сегодня мы должны понимать, что откат к классике произошел именно на фоне архитектурного кризиса 30-х годов. Формальным толчком к изменению творческой направленности работы архитекторов явились неудовлетворительные результаты первых туров конкурса на проект Дворца Советов в Москве (1930–1933). И последствием начального этапа конкурса стало постановление совета строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР от 28 февраля 1932 года, в котором в весьма скромной форме, но услышанное всеми, было сказано следующее: «…не предрешая определенного стиля, совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники»[3].

«На этом крупнейшем международном конкурсе, в котором участвовало 500 архитекторов и было представлено 160 проектов, большинство конкурентов показало недостаточную подготовленность к решению больших идеологических задач, одной из которых было проектирование Дворца Советов СССР. <…> Оказалось, что теоретическая база рационалистов, касавшаяся как раз формальных архитектурных качеств, была слишком рассудочна, аскетична, абстрактна. И что теоретические основы конструктивизма и функционализма оказались узкими, сухими, нехудожественными»[4].

Особое значение для эстетического исследования имеют реализованные конструктивистские проекты, ряд которых носил явно футуристический характер. В городе Самаре, где довелось жить автору этих строк, ярчайшим таким примером может быть названа фабрика-кухня завода имени Масленникова (1930–1932, архитектор Е.Н. Максимова), представляющая в плане символ, выразивший идею союза рабочего класса и крестьянства, – серп и молот. Технологическое решение объекта строилось исходя из условностей плана: из «молота», в котором помещалась кухня, еда и полуфабрикаты по трем радиальным переходам доставлялись в полукруглый «серп», где находились буфеты и столовая. Отдавая дань остроумию архитектора, приходится признать, что претензия на оригинальность и пафос революционной романтики здесь явно противопоставлены технологичности. Уже в годы войны облик здания был серьезно изменен. Для экономии тепла заводчане заложили кирпичом широкие окна, составлявшие остекленный радиус фасада. Несмотря на то что странная форма здания вполне очевидна, его идея осталась нераскрытой для горожан: люди, увы, не летают, как птицы, а ходят пешком или ездят в транспорте. Аналогичное построение плана несколькими годами ранее было реализовано в одном из зданий Ленинграда. В 1927 году на проспекте Стачек, напротив Тракторной улицы, по проекту А.С. Никольского построена средняя школа имени 10-летия Октября – первая после революции за Нарвской заставой, ранее почти лишенной школ[5].

Здание состояло из пяти корпусов, композиция которых в плане отдаленно напоминала «серп и молот», впрочем, в этом случае символы освобожденного труда скорее читаются интуитивно, чем явно. Очевидно, первоначальный авторский замысел не был реализован полностью из практических соображений.

Надо думать, что возможность строить и насаждать свой стиль была дана конструктивистам в виде аванса. Им предстояло создать новую архитектуру, способную стать инструментом формирования нового человека для общества нового типа. Получилось это у конструктивистов или нет – вопрос спорный. Отдельные постройки, несомненно, оказались удачны, но в целом заявленная цель так и не была достигнута. Гипертрофированная механистичность, предсказуемость форм, склонность к типовым решениям помогли этой архитектуре стать массовой, но они же не дали ей шанса утвердиться надолго… Постройки этого стиля при обычном освещении выглядят крайне монотонно и буднично. Его стихия – вечер, электрический свет уличных фонарей и окон, тени деревьев на глади стен. Днем, а тем более пасмурным и дождливым, простота форм этой архитектуры проигрывает. В сочетании с не слишком качественными строительными материалами и недостаточной ухоженностью (переходящей в сильную облезлость) лаконичность объемов способна вызывать лишь уныние.

Архитектор Е.Н. Максимова. Фабрика-кухня завода им. Масленникова в г. Куйбышеве (1930–1932). Фото 1960-х гг.

В начале 30-х дома массовой конструктивистской застройки (а шедевров в ней, по правде говоря, было не так уж и много), построенные во второй половине 20-х, перестали быть новостройками. С них начала облетать краска, кирпич стен тускнел, и здания приобретали все более мрачный и неуютный вид, опередив в этом даже многоэтажные рабочие казармы – жупел мрачного дореволюционного прошлого.

Кого могла воспитать такая архитектура? Вряд ли жителя светлого будущего. Под давлением собственной идеологии власть была вынуждена надавить на архитекторов и заставить их искать новые архитектурные формы. Это пресекло конструктивистскую линию, но породило интереснейшие архитектурные поиски 30-х годов[6].

Большое значение – научно-просветительское, с одной стороны, и сдерживающее угрозу безвкусицы, с другой стороны, – получила созданная 1 января 1934 года Академия архитектуры СССР, которая являлась единственным в мире научным учреждением в области архитектуры. Собрав в своих стенах старшее, среднее и молодое поколения, она достаточно скор о превратилась в подлинный научный центр. Сразу после организации академия приступила к переизданию наиболее ценных и редких книг и работ по архитектуре. Открывалась возможность глубокого изучения классического (в том числе русского) прошлого. В академических недрах разрабатывались новые концепции современного советского градостроительства. Надо отдать должное академии: на протяжении двух десятков лет она в лице института аспирантуры являлась школой подготовки мастеров архитектуры высшей квалификации – теоретиков и практиков, очень нужных для наступившего времени реализации огромных строительных планов в развитии народного хозяйства страны. Впереди были большие проектные и строительные работы по реконструкции ряда городов и в первую очередь Москвы. Так начинался новый, продолжительностью два десятилетия, классический или «сталинский» период советской архитектуры.

Начальный этап этого периода, пришедшийся на 1933–1934 годы, был отмечен многочисленными творческими дискуссиями по вопросам формообразования, в ходе которых зодчие озвучивали основные принципы проектирования советских городов будущего. Уже тогда многим становилась очевидна печальная участь конструктивистской эстетики – архитектура, акцентирующаяся на утрированных достижениях сиюминутной техники, стареет столь же быстро и малопривлекательно, сколь и сама вчерашняя техника. Оппоненты конструктивистов отмечали, что «функциональность» их архитектуры являлась в действительности ложной декорацией. Эффект восприятия достигался функционально неоправданными излишествами: ненужными балконами, остеклениями, которые приведут к перерасходу тепла и усложнят обслуживание фасада. Сегодня, по прошествии многих лет, материалы архитектурных дискуссий 30-х годов скрыты от читателя в толстых подшивках довоенной периодики, но это не означает, что дискуссий совсем не было. Это не дает оснований утверждать сегодня, что все архитекторы думали и работали единообразно, по команде сверху тиражируя однотипные образы.

В числе слушателей факультета усовершенствования академии первого набора оказались архитекторы К.С. Алабян, А.К. Буров, А.В. Власов, А.А. Кейслер, Л.И. Савельев, В.Н. Симбирцев, И.Н. Соболев, О.А. Стапран, Д.Н. Чечулин. Слушателям и аспирантам академии создавались самые благоприятные условия для усвоения теоретических знаний, учебного и реального проектирования, занятий рисунком и живописью. Для молодых архитекторов общение с крупнейшими теоретиками и практиками было огромной школой профессионального мастерства. С октября 1935 года по конец января 1936 года, в период завершения занятий, группу выпускников факультета усовершенствования направили за границу для изучения классической и современной архитектуры. Несколько месяцев, проведенных среди шедевров Античности и Ренессанса, ансамблей французского классицизма и романских замков, храмов Древнего Египта, памятников эллинизма и Византии, среди природы, жизни и быта других народов, оставили у молодых специалистов неизгладимое впечатление[7].

Можно сказать, что «сталинский стиль» в советской архитектуре начал формироваться еще в 30-х годах на фоне того, как конструктивизм оставлял свои позиции. Поиски стиля велись в условиях, когда зодчим порекомендовали обратить внимание на освоение наследия классики. Однако какого именно наследия? Модерна, готики, барокко? К концу 30-х годов попытки освоения традиционных приемов чаще выражались в подчеркнутой строгости и рустовой рельефности фасадов. Кварталы таких зданий можно встретить практически в любом российском городе. Как правило, именно ими застраивали ключевые на тот период магистрали.

Поточно-скоростное строительство двенадцати жилых домов общей жилой площадью 50 тыс. м² на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект), предпринятое по предложению А.Г. Мордвинова еще в 1939–1940 годах после успешного опыта поточного строительства при расширении головного участка улицы Горького, имело огромное значение для развития типового проектирования и индустриального домостроения. В разработке этих проектов участвовали А.Г. Мордвинов, Г.П. Гольц, Д. Н. Чечулин. Были приняты несколько типовых секций, что позволило создавать различные объемно-планировочные решения. Значительная часть конструкций была запроектирована сборными: металлические колонны, железобетонные и деревянные плиты перекрытий, перегородки, остекленные оконные и дверные коробки, лестничные марши. На строительстве работали экскаваторы и башенные краны, которые в то время еще были редкостью. При сооружении нескольких корпусов проверялись зимние методы кирпичной кладки. Уже на первом этапе поточно-скоростного строительства в Москве (на улице Горького, 1-й Мещанской, Можайском шоссе и Большой Калужской) была доказана возможность ввода в эксплуатацию крупных зданий за шесть-семь месяцев вместо полутора-двух лет[8].

Само укрепившееся за многие годы название «сталинская архитектура» свидетельствует о тесной связи этого архитектурного явления с именем И.В. Сталина. 14 июля 1934 года на совещании архитекторов и планировщиков, проходившем в одном из залов Кремлевского дворца, Иосиф Виссарионович дал ясные указания о том, как необходимо реконструировать столицу. «В архитектуре не должно быть ничего надуманного, показного, никакой мишуры, никакого эффекта ради эффекта. Во всех случаях надо исходить из правильно понятого масштаба, из целесообразности, из существа дела, учитывать конкретную обстановку и конкретные условия строительства, не допускать преувеличения и излишеств. Строить надо красиво и экономно, считаясь с запросами советского человека, с тем, как ему будет лучше, удобнее. Излишне высокие дома не дают удобств для живущих в них. К чему создавать излишне широкие магистрали? Ведь ширина магистралей и улиц определяется в первую очередь целесообразностью, возможностью обеспечить по ним бесперебойное движение транспорта и пеше ходов…»[9]

Новый этап развития советского градостроительства начался еще в годы Великой Отечественной войны. 6 ноября 1943 года И.В. Сталин сказал, затрагивая вопрос восстановления городов, разрушенных фашистскими захватчиками: «В районах, где временно хозяйничали фашистские погромщики, нам предстоит возродить разрушенные города и села, промышленность, транспорт, сельское хозяйство, культурные учреждения, создать для советских людей, избавленных от фашистского рабства, нормальные условия жизни. Уже теперь полным ходом развернулась работа по восстановлению хозяйства и культуры в освобожденных от врага районах. Но это только начало. Нам необходимо полностью ликвидировать последствия хозяйничанья немцев в районах, освобожденных от немецкой оккупации. Это большая общенародная задача. Мы можем и должны решить эту задачу в короткий срок»[10].

До конца войны оставалось без малого два с половиной года, а М.И. Калинин в своей статье «Большая общенародная задача», опубликованной в газете «Известия» 10 декабря 1943 года, обращается к советским архитекторам с открытым письмом. Он говорит, что разрушенные города России должны возродиться неувядаемыми памятниками доблести и славы, просит зодчих найти для этого достойные выразительные средства. «Сейчас советским архитекторам представляется редкий в истории случай, когда архитектурные замыслы в небывало огромных масштабах будут претворяться в реальном строительстве. И мы вправе ожидать, что наши архитекторы удовлетворительно справятся с выпавшими на их долю задачами. В противном случае тяжелая моральная ответственность перед потомством ляжет на наше архитектурное руководство и на нашу архитектурную общественность»[11].

Совершенно ясно, почему это обращение М.И. Калинина, сделанное от имени правительства, с некоторых пор стало удобно замалчивать. Именно оно легло в основу принятого в 1945 году постановления Совнаркома Союза ССР о восстановлении пятнадцати наиболее пострадавших городов РСФСР – Смоленска, Вязьмы, Ростова-на-Дону, Новороссийска, Пскова, Севастополя, Воронежа, Новгорода, Великих Лук, Калинина, Брянска, Орла, Курска, Краснодара и Мурманска, разрушенных немецко-фашистскими захватчиками; именно оно открыло новую послевоенную страницу в истории советской архитектуры и градостроительства.

Города нашей страны имеют свою, подчас многовековую историю, свой неповторимый силуэт, свой рельеф, свои композиционные узловые пункты, свои климатические, национальные и бытовые особенности. Все эти факторы определяют облик города, и недопустимо игнорировать их. Вместе с тем ряд городов до войны характеризовался неудачной застройкой, отсутствием хороших городских планов. Реконструкция таких населенных пунктов, а порой и их полное архитектурно-планировочное обновление являлись неотложным требованием жизни.

В 1944–1945 годах архитектурно-планировочные работы развернулись в 315 городах, пострадавших в период оккупации. К маю 1945 года для 200 городов уже были составлены проекты застройки. Разработка генеральных планов крупнейших из них была поручена коллективам под руководством известнейших мастеров: Сталинград – К.С. Алабян, Новгород – А.В. Щусев, Воронеж – Л.В. Руднев, Новороссийск – Б.М. Иофан, Калинин – Н.Я. Колли, Смоленск – Г.П. Гольц и т. д.[12]

К ноябрю 1945 года только в городах РСФСР уже было восстановлено 4 млн м² жилой площади, 2327 лечебных учреждений, 705 школ, большое количество промышленных предприятий и общественных зданий[13].

Уже к началу 1946 года были подготовлены и утверждены шесть из пятнадцати предусмотренных постановлением генеральных планов городов – Ростова-на-Дону, Калинина, Новгорода, Пскова, Орла и Курска. При этом восстановление не рассматривалось как только воспроизведение города, существовавшего до войны. Новые композиционно-художественные схемы восстанавливаемых городов основывались на качественном улучшении их структуры в интересах всего населения.

В 1946 году – первом году запланированного правительством восстановления – капиталовложения должны были составить свыше полумиллиарда рублей. В соответствии с планом в 1946 году предполагалось ввести в эксплуатацию 360 тыс. м ² жилой площади и около 150 тыс. м ² общественных сооружений. В постановлении четко формулировался принцип концентрированного строительства. Акцент делался на то, что новое строительство должно вестись не на всей территории города, а преимущественно в центральных городских районах, с обязательным соблюдением требования целостной застройки улиц и площадей, одновременного благоустройства и озеленения территории, прокладки всех необходимых сетей технического обслуживания, сооружения оград, дорог и т. д.[14]

С 1945 года в печати в порядке творческой дискуссии одна за другой начинают выходить статьи ведущих советских архитекторов. Одним из первых, еще в январе, в газете «Советское искусство» выступает Б.М. Иофан, чуть позже на страницах того же издания публикуются статьи Н. Былинкина и В. Семенова. Очень неординарно для своего времени прозвучала публикация А. Бурова, в которой тот выступил с критикой академистов, призвал переделать архитектурную теорию с тем, чтобы привести ее в соответствие с законами массового производства. Не заставила себя ждать и реакция академистов: с ответным словом выступил Н. Былинкин, отметивший, что А. Буров таким образом отдает дань механистической, конструктивистской концепции, которая ставит проблемы современной архитектуры с ног на голову. Н. Соколов в своей публикации подчеркнул, что не следует фетишизировать такую особенность современного процесса, как массовое производство. Требования массовости и технологичности не снимают с повестки дня задачу создавать художественный образ архитектурного сооружения. Эпоха, так или иначе, найдет и создаст нужные ей материалы, а вот недостаточная организованность строительной индустрии в первую очередь является результатом стилистического разброда среди архитекторов. И преодолеть этот разброд – значит определить лицо эпохи[15].

Эти публикации во многом являлись отзвуком довоенных архитектурных дискуссий о путях освоения классики. В годы войны об этих дискуссиях забыли – не до с поров было. Но наступал период послевоенного строительства, и требовалось формулировать художественную направленность предстоящих архитектурных поисков. Было ясно, что искусство прошлого – не цель, а творчески используемое средство для создания новых произведений в условиях жизни нового общества. Но то, что хорошо для центральных улиц и деловых учреждений, то необязательно и нехорошо для улиц жилых. По существу представление многих архитекторов об улице оставалось на уровне градостроительных идей XIX века. Между тем развитие индустриального общества предъявляло новые требования. Проблемы борьбы с шумом, с выхлопными газами тысяч машин, с жаром раскаленного асфальта требовали от зодчих введения новых приемов, обусловленных гигиеной современного города, проектируемого с запасом на сотни лет. Все эти вопросы необходимо было учитывать в работе наряду с определением в современном строительстве роли классического наследия.

На фоне достаточно острой творческой дискуссии в июле 1945 года проходит Всероссийское совещание главных архитекторов городов РСФСР. Завершая совещание, председатель Комитета по делам архитектуры при СНК СССР А. Мордвинов перечисляет несколько ключевых условий, которые должны соблюдать главные архитекторы для создания красивых, здоровых и благоустроенных городов. Самая основная и срочная задача главного архитектора заключается теперь в обеспечении города генеральным планом, детальным проектом планировки и застройки первой очереди и проектом центра города, последующие отступления от которого недопустимы. Другое условие работы главного архитектора – наличие ясного композиционного стержня города, который составляют центральная площадь, главная улица и «вестибюль города» – привокзальная площадь. Красивый архитектурный облик городу придает концентрация крупных общественных зданий в решающих пунктах его композиции. Общественные здания выявляют образ города, характеризуют его стиль, отмечают главные и наиболее значительные точки, служат ориентирами, определяющими структуру города и его силуэт.

«Нужно помнить, – говорит А. Мордвинов, – что пять-шесть крупных общественных зданий, хорошо выполненных и правильно поставленных, определяют облик города. Поэтому главный архитектор должен тщательно продумать, где эти здания будут расположены, по каким проектам и как они будут выполнены. Красоту города определяют и его высотные композиции. Составляя генеральный план города, главный архитектор должен думать и о силуэте города.

Непременное условие градостроительной практики – ансамблевая и комплексная застройка жилых улиц и кварталов в соответствии со строительным зонированием города. Наши жилые дома должны быть не только комфортабельными, удобными, но и красивыми. Мы требуем, чтобы они слагались в определенное композиционное единство, составляли бы ансамбль улицы.

Нам придется в массовом строительстве широко применять типовые проекты. К разработке типовых проектов привлечены крупнейшие архитекторы страны. Но как бы ни был хорош типовой дом, если его повторить на одном участке десятки раз, ничего хорошего не получится. Такая улица будет всегда казаться унылой. Поэтому главный архитектор должен предъявлять к строящим организациям требования воздвигать по типовым проектам разнообразные дома, образующие целостные ансамбли. Крайне важно также застраивать улицы и кварталы комплексно – со всеми видами благоустройства. Надо решительно требовать одновременно со строительством домов устройства дорог, тротуаров, калиток, ворот, оград, надворных построек и озеленения улицы»[16].

Таким образом, в свете правительственного постановления была на качественно новом уровне возрождена к жизни довоенная теория ансамблевой застройки городов. Во всех проектах восстановления наблюдалось стремление с наибольшей целесообразностью подойти к вопросам определения ширины улиц, этажности зданий, озеленения, использования в композиции города выгодных природных особенностей – моря, реки, озера, холмистого рельефа. Монументальная застройка композиционных центров противопоставлялась рядовой, обычно двух-трехэтажной жилой застройке районов, что создавало выгодный архитектурный контраст для центральных площадей и магистралей. Архитектура жилых домов трактовалась в формах более строгих и простых. В проектах восстановления Новгорода, Смоленска, Воронежа, Калинина, Новороссийска наблюдалось стремление в наибольшей мере подойти к городу как к исторически сложившемуся организму, учесть его индивидуальные особенности, его прежнюю планировку и включить сохранившуюся центральную застройку в качестве одного из основных элементов в композиции возрождаемого города[17].

Все эти обстоятельства повлекли известную послевоенную трансформацию «сталинского стиля». С одной стороны, в него была привнесена триумфальность парадных строений, с другой стороны – большая практичность рядовой застройки. Для нее применялся в основном красный кирпич, который обычно штукатурили. Высота – все те же 3–4, максимум 5 этажей, как и перед войной. С 1946 года, в соответствии с заданием правительства, стали разрабатываться серии типовых жилых и общественных зданий с фасадными украшениями, выполнявшимися впоследствии в заводских условиях из бетона или гипса[18].

Так была начата кропотливая и плодотворная работа, оставившая нам в память о творческом труде зодчих примеры замечательных малоэтажных ансамблей в разных городах нашей страны.

Однако самый грандиозный ансамбль, воплотивший наивысшие достижения советской архитектуры и строительной техники, требовалось, по замыслу вождя, создать именно в центре Москвы.

В январе 1947 года, после обсуждения в Совнаркоме вопроса о 800-летнем юбилее города, И.В. Сталин предложил подумать над дальнейшей реконструкцией столицы, сказав при этом: «Ездят у нас в Америку, а потом приезжают и ахают – ах, какие огромные дома! Пускай ездят в Москву, также видят, какие у нас дома, пусть ахают»[19].

Эта фраза вождя стала известна нам благодаря тому, что 20 января 1947 года прозвучала в изложении Г. М. Попова на совещании о строительстве многоэтажных домов, проходившем в Московском городском комитете партии. Сам Г.М. Попов был председательствующим. Минула всего неделя с момента подписания правительственного постановления, а от чиновников вовлеченных министерств и ведомств уже были затребованы отчеты о проведенной подготовительной работе. Присутствовали и выступали представители МПС, МВД, Минавиапрома; от Управления строительства Дворца Советов – Б.М. Иофан и М.А. Прокофьев. Более всех от Г.М. Попова досталось заместителю министра транспортного строительства И.Д. Гоциридзе, который пытался объяснить, почему нельзя построить 16-этажное здание у Красных Ворот. Обсуждались конструктивные трудности, отсутствие опыта строительства скоростных тихоходных лифтов в жилых и общественных зданиях, нехватка ресурсов по производству стеновых керамических блоков, деревянных и металлических дверей, оконных переплетов и многое другое. Высказывались пожелания в пользу изучения американского опыта. Ближе к окончанию совещания, когда уже состоялось обсуждение большинства насущных вопросов, Г.М. Попов обратил внимание и на ряд концептуальных моментов.

«Возьмите такой вопрос. Если несколько сот лет тому назад могли построить колокольню Ивана Великого, – у нас не каждая строительная организация может сделать это сейчас. Почему период социалистического строительства, период победы Советского Союза не должен быть ничем отмечен? В настоящее время мы строим совершенно утилитарные вещи. Обсуждался вопрос о Дворце Советов, но спрашивается, что сейчас жизненно необходимо построить? Правительство пришло к выводу, что нужно построить жилье. Этим самым мы двинем и технику вперед, но и, с другой стороны, были бы построены утилитарно гостиницы и административные здания. Нужно подходить к решению этого дела с ответственностью. <…>

Какая была цель строить (высотные здания. – Авт.) на площадях? Цель такая, чтобы мы свои площади оформили. Вот приезжает в Москву человек, с вокзала он будет видеть большое здание, поднимется к Красным Воротам – он будет иметь прекрасный большой жилой дом. Возьмите площадь Восстания – одно из прекрасных мест, но оно еще не обстроено хорошими домами. Там будет большая площадь, рядом будет построен дом Министерства госбезопасности, там строит дом Главсевморпуть, МГБ. Все это получается целое, прекрасное от площади Маяковского до площади Восстания.

Возьмите Смоленскую площадь, там будете подниматься до Бородинского моста и все время будете видеть этот хороший дом. Это также будет служить серьезным украшением. У Устьинского моста – там будет построен дом Министерства внутренних дел. Все участки выбраны такие, которые придадут городу силуэт и будет подчеркнутая архитектура, ив то же время эти дома будут служить целям улучшения бытовых условий. <…> Возьмите Воробьевы горы – прекрасное место, в Зарядье хороший дом и т. д. – это уже запоминаться Москва будет.

Чем мы выигрываем по сравнению с небоскребами? Мы строим сравнительно небольшие дома, но выбираем наиболее высокие точки, создаем больший горизонт. Как нам строить? <…> Я считаю, что нужно строить по-серьезному. Вы имейте в виду, если мы будем тяп-ляп строить, мы не двинем нашу тяжелую индустрию, не потянем машиностроительные и др. организации. Если мы подойдем к этому делу смелее, то на ближайшие 15 лет мы двинем вперед нашу строительную индустрию»[20].

Так с исторического решения, основательно подготовленного многими годами предшествующих архитектурных поисков, началась история строительства семи высотных зданий столицы, навсегда ставших символами обновленной советской Москвы.

Оглавление книги