Книга: Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

«Приличьем стянутые маски…»

«Приличьем стянутые маски…»

23 ноября 1834 года Лермонтов произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка. Он покинул Школу и снова поселился в доме Н. В. Арсеньева.

Об одной из встреч с поэтом в 1835 году рассказывает в своих воспоминаниях его дальний родственник М. Н. Лонгинов: «Я узнал Лермонтова в 1830 или 1831 году, когда он был еще отроком, а я ребенком. Он привезен был тогда из Москвы в Петербург, кажется, чтобы поступить в университет, но вместо того вступил в 1832 году в юнкерскую школу лейб-гусарским юнкером, а в офицеры произведен в тот же полк в начале 1835 года.

Мы находились в дальнем свойстве по Арсеньевым, к роду которых принадлежали мать Лермонтова и моя прабабушка. Старинные дружеские отношения в течение нескольких поколений тесно соединяли всех членов многочисленного рода, несмотря на то, что кровная связь их с каждым поколением ослабевала. В Петербурге жил тогда Никита Васильевич Арсеньев, родной брат деда Лермонтова и двоюродный брат моей бабушки; Лермонтов был поручен его попечениям. У Никиты Васильевича, большого хлебосола и весельчака, всеми любимого, собирались еженедельно по воскресеньям на обед и на вечер многочисленные родные, и там часто видал я Лермонтова, сперва в полуфраке, а потом юнкером. В 1836 году на святой неделе я был отпущен в Петербург из Царскосельского лицея, и, разумеется, на второй или третий день праздника я обедал у дедушки Никиты Васильевича (так его все родные называли). Тут обедал и Лермонтов, уже гусарский офицер, с которым я часто видался и в Царском Селе, где стоял его полк.

Когда Лермонтов приезжал в Петербург, то занимал в то время комнаты в нижнем этаже обширного дома, принадлежавшего Никите Васильевичу (в Коломне, за Никольским мостом). После обеда Лермонтов позвал меня к себе вниз, угостил запрещенным тогда плодом – трубкой, сел за фортепьяно и пел презабавные русские и французские куплеты (он был живописец и немного музыкант).

Как-то я подошел к окну и увидел на нем тетрадь in folio и очень толстую; на заглавном листе крупными буквами было написано: „Маскарад, драма“. Я взял ее и спросил Лермонтова: его ли это сочинение? Он обернулся и сказал: „Оставь, оставь, это секрет“. Но потом подошел, взял рукопись и сказал, улыбаясь: „Впрочем, я тебе прочту что-нибудь; это сочинение одного молодого человека“, – и действительно, прочел мне несколько стихов, но каких, этого за давностью лет вспомнить не могу».

«Маскарад» – драма, рассказывающая о нравах высшего света. Со светским обществом у Лермонтова были достаточно сложные отношения, но не у света с ним. По большей части аристократы его просто не замечали.

Рассказывает Владимир Александрович Соллогуб: «Лермонтов, с которым я находился издавна в самых товарищеских отношениях, хотя и происходил от хорошей русской дворянской семьи, не принадлежал, однако, по рождению к квинтэссенции петербургского общества, но он его любил, бредил им, хотя и посмеивался над ним, как все мы, грешные…».

Сюжет «Маскарада» – это, по сути, сюжет «Отелло», но перенесенный в светский Петербург – история искренней любви, которую губит клевета. История, доказывающая в очередной раз, что «злые языки страшнее пистолета». Недаром современники сравнивали пьесу Лермонтова не только со знаменитой пьесой Шекспира, но и с «Горем от ума» Грибоедова. «Маскарад» – понятная метафора, это одновременно и светское развлечение, и «состояние общества», где все стараются скрыть свои истинные чувства, показаться не тем, кем являются. Немного позже, в 1840 году, Лермонтов напишет одно из своих знаменитых стихотворений:

Таким «стихом, облитым горечью и злостью» и должен был, по замыслу Лермонтова, стать «Маскарад». Супруги Арбенины слишком любят друг друга, и поэтому они обречены. А где же проходил тот самый роковой маскарад для Арбениных? В доме Энгельгардта (современный адрес – Невский пр., 30).

Современным петербуржцам это здание известно прежде всего как Малый зал филармонии – место проведения концертов классической музыки. Музыка звучала здесь и в XIX веке: в 1806 году Санкт-Петербургское филармоническое общество арендовало его для своих концертов. 24 мая 1824 года здесь, впервые в России, звучала «Торжественная месса» Бетховена, а в 1836 году впервые исполнялась в России знаменитая Девятая симфония. А еще здесь в разное время выступали Г. Берлиоз, Р. Вагнер, И. Штраус, Ф. Лист, К. Шуман, М. Глинка, А. Рубинштейн, П. Виардо. Концерты эти посещал Пушкин, и здесь, за несколько дней до смерти поэта, его увидел Тургенев. Позже Иван Сергеевич вспоминал: «Он стоял у двери, опираясь на трость, и, скрестив руки на широкой груди, с недовольным видом посматривал кругом. Помню его смуглое, небольшое лицо, его африканские губы, оскал белых, крупных зубов, висячие бакенбарды, темные, желчные глаза под высоким лбом почти без бровей – и кудрявые волосы… Он и на меня бросил беглый взор: бесцеремонное внимание, с которым я уставился на него, произвело, должно быть, на него впечатление пренеприятное: он, словно с досадой, повел плечом – вообще, он казался не в духе – и отошел в сторону».

Невский пр., 30

А кому принадлежал этот дом?

В 1799 году его купил у семьи Голицыных богатый купец Кусовников. Его дочь Ольга вышла замуж за Василия Васильевича Энгельгардта, внучатого племянника князя Потемкина и незаконнорожденного сына сенатора Энгельгардта. Энгельгардт-младший унаследовал дом в 1828 году и заново его переделал. Газета «Северная пчела» написала по этому поводу: «Вот храм вкуса, храм великолепия отрыт для публики! Все, что выдумала роскошь, все, что изобрела утонченность общежития, жития, соединено здесь. Тысячи свеч горят здесь в богатых бронзовых люстрах и отражаются в зеркалах, в мраморах и паркетах; отличная музыка гремит в обширных залах; согласные звуки певчих разносятся под позолоченными плафонами».

Дом Энгельгардта славился именно своими маскарадами. Хозяева здесь не жили, они сдавали первый этаж под лавки, а второй – под светские увеселения и даже брали плату за вход. Зато и приходить можно было без предупреждения. Обстановка была непринужденной, что ценили многие. Например, тот же Арбенин. Он говорит:

Тем не менее можно было услышать и такие отзывы: «Маскарады Энгельгардтова дома… утомляли своим мундирным однообразием костюмов монахов или пилигримов, маркизов и пьерро… Собрания эти почти постоянно, около трех часов ночи увенчивались безобразным пьянством в буфете, а иногда и дракою». А приятельница Пушкина Долли Фикельмон, жена австрийского посланника, записывает в своем дневнике: «Эти маскарады в моде, потому, что там бывают император и великий князь, а дамы общества решились явиться туда замаскированными… Императрица захотела туда съездить, но самым секретным образом, и выбрала меня, чтобы ее сопровождать. Итак, я сначала побывала на балу с мамой, через час оттуда уехала и вошла в помещение Зимнего дворца, которое мне указали. Там я переменила маскарадный костюм и снова уехала из дворца вместе с императрицей в наемных санях и под именем M-lle Тимашевой. Царица смеялась, как ребенок, а мне было страшно; я боялась всяких инцидентов. Когда мы очутились в этой толпе, стало еще хуже – ее толкали локтями и давили не с большим уважением, чем всякую другую маску. Все это было ново для императрицы и ее забавляло. Мы атаковали многих. Мейендорф, модный красавец, который всячески добивался внимания императрицы, был так невнимателен, что совсем ее не узнал и обошелся с нами очень скверно. Лобанов тотчас же узнал нас обеих, но Горчаков, который провел с нами целый час и усадил нас в сани, не подозревал, кто мы такие. Меня очень забавляла крайняя растерянность начальника полиции Кокошкина – этот бедный человек очень быстро узнал императрицу и дрожал, как бы с ней чего не случилось. Он не мог угадать, кто же такая эта М-lle Тимашева, слыша, как выкликают ее экипаж. Кокошкин не решался ни последовать за нами, ни приблизиться, так как императрица ему это запретила. Он, действительно, был в такой тревоге, что жаль было на него смотреть. Наконец, в три часа утра я отвезла ее целой и невредимой во дворец и была сама очень довольна, что освободилась от этой ответственности».

Позже, когда Лермонтов стал известен, по Петербургу поползли слухи, что как-то на маскараде у Энгельгардта он встретился то ли с кем-то из великих княжон, то ли с великой княгиней, то ли с самой императрицей и что именно на эту встречу намекают строки в его стихах:

А госпожа Фикельмон не смогла устоять перед искушением. «Снова поехала в маске к Энгельгардту, и на сей раз я чудесно развлекалась, – пишет она. – Флиртовала с Императором и Великим Князем, оставаясь неузнанной. Фикельмон тоже снизошел до флирта со мной, не подозревая, что любезничает со своей женой».

Не мог устоять от искушения и Арбенин:

Он готов к приключениям:

Но оказалось, что чувства опасны, если они искренни.

Лермонтов мечтал о постановке своей пьесы. Но этому воспротивился Цензурный комитет ввиду «непристойных нападок» и «дерзостей противу дам высшего света».

В угоду цензуре Лермонтов пытался переделать свою пьесу под новым названием «Арбенин». Теперь Арбенин не убивал Нину, он только решил попугать ее, чтобы узнать правду. Кроме того, Михаил Юрьевич ввел положительного персонажа – бедную воспитанницу Оленьку, которой Арбенин в финале оставляет все свое состояние, удаляясь в изгнание. Но и этот вариант, с наказанным пороком и вознагражденной добродетелью, цензуру не удовлетворил. «Мы полагаем, что поэт был благодарен цензуре за недопущение и этой второй редакции», – замечает Павел Висковатов.

«Маскарад» напечатали только в 1842 году, уже после гибели его автора. Публикация вызвала резкие нападки критики, от которых ее защищал Белинский, писавший, что в произведении «нельзя не увидеть его мощного, крепкого таланта».

На сцене пьесу впервые поставили в 1852 году.

Евдокия Ростопчина писала: «Мне случалось слышать признания нескольких из жертв Лермонтова, и я не могла удержаться от смеха, даже прямо в лицо, при виде слез моих подруг, не могла не смеяться над оригинальными и комическими развязками, которые он давал своим злодейским, донжуанским подвигам. Помню, один раз он, забавы ради, решился заместить богатого жениха, и, когда все считали уже Лермонтова готовым занять его место, родные невесты вдруг получили анонимное письмо, в котором их уговаривали изгнать Лермонтова из своего дома и в котором описывались всякие о нем ужасы. Это письмо написал он сам, и затем он более в этот дом не являлся». Занятно, что эта выходка Лермонтова касалась кузины Ростопчиной, Екатерины Александровны Сушковой, которая в итоге была серьезно скомпрометирована, но эта история все равно веселит писательницу.

И не ее одну! Когда после смерти Лермонтова Сушкова, тогда уже вышедшая замуж и носившая фамилию Хвостова, опубликовала свои воспоминания, на нее буквально набросились поклонники поэта, обвиняя ее во лжи и клевете. Г. Мартьянов, автор книги «Поэт Лермонтов по запискам и рассказам современников», пишет: «Е. А. Хвостова (Сушкова) говорит здесь со всей увлекательностью жертвы увлечения, рассказывает, между прочим, о личных отношениях к ней поэта. Рассказ этот ведет блистательно, со знанием дела, но не отличается искренностью. Все эти странные звучные аккорды воспринятой ею на себя восторженной страсти, вся эта мелодичная песнь любви, вся эта трогательная задушевная исповедь разбитого сердца покрывается высокой нотой оскорбленного самолюбия и звучит упреком поэту в глубоком нравственном растлении и в холодном, эгоистическом бездушии. Такая глубокая, всеобъемлющая страсть, которую рисует нам Е. А. Сушкова-Хвостова, едва ли могла вспыхнуть у нее в сердце после многих лет холодных светских отношений к поэту. Это не более как блестящий обман себя, мираж пылкого воображения».

И совсем уж уничижительно отзывается о Хвостовой Висковатов. В своей биографии Лермонтова он пишет по этому поводу: «Г-жа Хвостова рассказывает… с очевидным намерением возбудить сочувствие к себе, бедной, любящей девушке, обманутой волокитой-гусаром, умным и талантливым человеком, гениальным Лермонтовым, так злоупотребившим своим превосходством. Она сначала достигла своей цели: о Лермонтове по отношению к ней говорили с негодованием. И характеру поэта, и так уже подверженному нареканиям, прибавилась еще крупная антипатичная черта. Мало кому приходило в голову, что дело обстояло иначе и что бой происходил не между невинной молодой девушкой и искусившимся сердцеедом, а совершенно наоборот. Двадцатилетний мальчик, едва кончивший свое воспитание и вошедший в общество только за несколько дней перед тем, попадает в руки искуснейшей кокетки, старше его несколькими годами, лет семь выезжавшей и кружившей головы целому ряду поклонников из столичной и нестоличной молодежи. Эта кокетка уже раз измяла сердце 15-летнего мальчика-поэта и теперь принимается за него и за его близкого друга, чтобы того или другого опутать и связать узами Гименея. Мы не оправдываем поступков Лермонтова, но и не можем обвинять его не в меру».

Что же произошло?

Лермонтов служил в Царском Селе, проводя большую часть времени в кутежах и попойках. Но он успел «прославиться» и в Петербурге, к сожалению, пока еще не своими стихами, а скандальной интригой с девушкой, в которую когда-то был безответно влюблен в Москве. Теперь она собиралась замуж за приятеля Лермонтова. Узнав об этом, юный поэт снова повел на нее лихую гусарскую атаку и на этот раз сумел ее очаровать. «Бездушная кокетка» всего на два года старше «двадцатилетнего мальчика», но если у него жизнь только начинается, то ей пора уже выйти замуж, еще пара лет – и она уже не сможет кружить головы, а ее приданое не настолько значительно, чтобы к ней пылали страстью, когда ее красота увянет. И она как раз помолвлена с Алексеем Лопухиным.

О дальнейшем подробно рассказывает сам поэт в очередном письме к Сашеньке Верещагиной весной 1835 года: «Если я начал за ней ухаживать, то это не было отблеском прошлого. Вначале это было просто поводом проводить время, а затем, когда мы поняли друг друга, стало расчетом. Вот каким образом. Вступая в свет, я увидел, что у каждого был какой-нибудь пьедестал: хорошее состояние, имя, титул, покровительство… я увидел, что если мне удастся занять собой одно лицо, другие незаметно тоже займутся мной, сначала из любопытства, потом из соперничества. Отсюда отношения к Сушковой.

Я понял, что, желая словить меня, она легко себя скомпрометирует. Вот я ее и скомпрометировал насколько было возможно, не скомпрометировав самого себя. Я публично обращался с ней, как с личностью, весьма мне близкой, давал ей чувствовать, что только таким образом она может надо мной властвовать. Когда я заметил, что мне это удалось и что еще один дальнейший шаг погубит меня, я выкинул маневр. Прежде всего, в глазах света, я стал более холодным к ней, чтобы показать, что я ее более не люблю, а что она меня обожает (что, в сущности, не имело места). Когда она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я первый публично ее покинул. Я в глазах света стал с ней жесток и дерзок, насмешлив и холоден. Я стал ухаживать за другими и под секретом рассказывать им те стороны истории, которые представлялись в мою пользу. Она так была поражена этим неожиданным моим обращением, что сначала не знала, что делать, и смирилась, что заставило говорить других и придало мне вид человека, одержавшего полную победу; затем она очнулась и стала везде бранить меня, но я ее предупредил, и ненависть ее казалась и друзьям, и недругам уязвленной любовью. Далее она попыталась вновь завлечь меня напускной печалью, рассказывая всем близким моим знакомым, что любит меня; я не вернулся к ней, а искусно всем этим пользовался… Не могу сказать вам, как все это послужило мне: это было бы очень скучно и касается людей, которых вы не знаете. Но вот веселая сторона истории. Когда я сознал, что в глазах света надо порвать с ней, а с глазу на глаз, все-таки, еще казаться преданным, я быстро нашел любезное средство – я написал анонимное письмо: Mademoiselle, я человек, знающий вас, но вам неизвестный… и т. д.; я вас предваряю, берегитесь этого молодого человека; М. Л.-ов вас погубит и т. д. Вот доказательство (разный вздор) и т. д. Письмо на четырех страницах… Я искусно направил это письмо так, что оно попало в руки тетки. В доме – гром и молния… На другой день еду туда, рано утром, чтобы во всяком случае не быть принятым. Вечером на балу я выражаю свое удивление Екатерине Александровне. Она сообщает мне страшную и непонятную новость, и мы делаем разные предположения; и я все отношу к тайным врагам, которых нет; наконец, она говорит мне, что родные запрещают ей говорить и танцевать со мной; я в отчаянии и, конечно, не беру сторону дядюшек-тетушек. Так было ведено это трогательное приключение, что, конечно, даст нам обо мне весьма нелестное мнение. Впрочем, женщина всегда прощает зло, которое мы делаем другой женщине (правило Ларошфуко). Теперь я не пишу романов. Я их переживаю…».

Если верить Лермонтову, то он задумал хитрую многоходовую интригу. Так как добиться внимания света, критикуя его, не удалось, то он решил разыграть роль «повесы пылкого», «рокового обольстителя», этакого «русского Виконта де Вальмона» и тем самым произвести впечатление. Но не кажется ли вам, что великий поэт и очень молодой человек все же не удержался от позерства?

Е. А. Хвостова (Сушкова)

Как бы там ни было, но в конце концов Екатерина Александровна вышла замуж за давнего своего поклонника А. В. Хвостова и объездила с ним всю Европу, была в Венеции, Турине, Марселе и Генуе; вырастила двух дочерей и написала воспоминания о своем романе с Лермонтовым. С нами также остались посвященные ей стихи:

Оглавление книги