Книга: Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа

Дейк, Антонис ван

Дейк, Антонис ван

Впрочем, задолго до того, чтобы стать общей, метаморфоза самого духа фламандской живописи обозначилась сначала в лучшем из лучших учеников Рубенса, в Антонисе ван Дейке (1599 — 1641). Еще Рубенс был в полном блеске и никто не думал о новых веяниях, когда ван Дейк, до тех пор покорный его ученик, уехал в Италию и стал там, в Генуе, писать портреты, в которых неожиданно проявилась черта, дотоле незнакомая Фландрии: самая подлинная “grandezza” — в связи с какой-то нежной меланхолией, пришедшейся по вкусу аристократам, желавшим казаться пресыщенными и усталыми. Рассказывают, что в бытность свою в Риме, Ван Дейк держался в стороне от своих товарищей, грубых весельчаков и кутил-фламандцев, и был за это в насмешку прозван “кавалерчиком живописи”. Это характерно и для всего его искусства. В дальнейшем творчестве он все больше и больше остерегался грубой простоты и сделался, наконец, настоящим pr?cieux.

Если картины Рубенса на религиозные темы мы предпочли обойти молчанием, то еще основательнее можно так поступить относительно подобных картин ван Дейка, хотя в смысле чистого живописного мастерства некоторые из них, и в том числе наши эрмитажные “Мадонна с куропатками”, “Неверие Фомы” и “Св. Севастиан”, занимают первейшие места в искусстве позднего барокко.

Антонис ван Дейк. Отдых на пути в Египет (Мадонна с куропатками). 2 Фрагмента. Начало 1630-х. Холст, масло. 215х285,5. Инв. 539. Из собр. Уолпола, Хоутон холл, 1779

Ведь тягостно видеть приторную “грёзовскую” сентиментальность этих картин, их позирование на изящество — черты в картинах церковных еще менее выносимые, нежели грубость, пафос и пышность прочих фламандцев. Обратимся поэтому сразу к настоящей области ван Дейка, к портретам, указав попутно на огромное влияние опять-таки венецианцев (особенно Тициана), сказавшееся в “Мадонне”.

Ван Дейк принадлежит к первым портретистам истории искусства. Портретная живопись сделалась его специальностью именно в силу личного характера художника. Его влекло в общество изящных воспитанных людей, подальше от грязи и безалаберности художественной богемы, от оргиазма прочего фламандского творчества. Характерно для него то, что треть жизни он провел вне Фландрии, и то, что он кончил жизнь в качестве придворного английского короля, самого утонченного, но и самого жалкого из государей XVII века. Количество портретов мастера доказывает, что в нем жила настоящая фламандская производительность, удивительная творческая сила. Почти равномерное достоинство этой нескончаемой галереи доказывает огромную силу дарования, неослабевавшую энергию, которая изумляет даже рядом с фантастической энергией Рубенса. Но одна общая всем портретам ван Дейка черта: сдержанность, недоступность, какой-то взгляд сверху вниз и “благородная” тень грусти обнаруживают в нем болезненную психологию, которая больше всего и нравилась современникам, особенно высшему обществу.

Лишь в среде своих буржуазных соотечественников ван Дейк покидал на время холодную вежливость и принимался говорить общим всем языком. Вероятно, большое личное влияние оказывал на него в этих случаях и бывший его учитель Рубенс. В характере последнего написаны, уже по возвращении ван Дейка из Италии, эрмитажные портреты, удивительно сильный портрет антверпенского “милостынника” Адриана Стевенса и портрет его жены (1629). В особенности же хорош семейный портрет (быть может, пейзажиста Вильденса).

Антонис ван Дейк. Семейный портрет. Холст, масло. 113,5х93,5. Инв. 534. Из собр. Лалив де Жюли, Париж, до 1774

Более итальянский характер носят другие портреты мастера, писанные во Фландрии (или в первый период его пребывания в Англии), но и они еще дают впечатление простоты и искренности. Сюда относится писанный под несомненным влиянием Фети портрет Яна ван дер Воувера, портрет в стиле флорентийцев доктора Маркизюса, портрет великого архитектора Джонса, портрет молодого человека, считавшийся прежде автопортретом ван Дейка, портрет знаменитого коллекционера Жабака и, наконец, написанные под впечатлением работ Тициана портреты парижского мецената Люманя и сэра Томаса Челонера.

Антонис ван Дейк. Автопортрет (Ранее: портрет молодого человека). 1622/23. Холст, масло. 116,5х93,5. Инв. 548. Из собр. Кроза, Париж, 1772

Антонис ван Дейк. Мужской портрет (предположительно – портрет лионского банкира Марка Антуана Люманя). Холст, масло. 104,8х85,5. Из собр. Кроза, Париж, 1772

Антонис ван Дейк. Портрет сэра Томаса Чалонера. Холст, масло. 104х81,5. Инв. 551. Из собр.Уолпола, Хоутон холл, 1779

Ближайшие к Рубенсу портреты (вроде нашего Вильденса), а также исторические картины ван Дейка первого периода допускают и атрибуцию таких двух рубенсовских шедевров, как портреты Изабеллы Брандт и Сусанны Фоурман, ученику, а не учителю.

Антонис ван Дейк. Портрет Сусанны Фурмен (Фоурман) с дочерью. Около 1621. Холст, масло. 172,7х117,5. . Продан из Эрмитажа в марте 1930 года Эндрю Меллону. Национальная галерея, Вашингтон. Коллекция Эндрю В. Меллона

В живописном отношении картины ван Дейка, предшествующие его переселению в Англию, превосходят позднейшие. Они спорят по колоритности с Рубенсом и Корнелисом де Вос, по остроте характеристики — с голландцем Халсом. Но все же “настоящий ван Дейк”, художник, создавший особый мир, обнаружился лишь в последние десять лет его жизни при нарядном, горделивом и упадочном дворе несчастного внука Марии Стюарт — Карла I.

Уже при отце Карла Ван Дейк прожил около 2 лет в Лондоне. Итальянская поездка прервала это пребывание и службу. Вторично он был приглашен в 1632 году, и с тех пор он почти постоянно оставался при короле (в 1634 году он жил в Антверпене), женился в Англии на благородной девице Рётвен, был возведен в рыцарское достоинство, сделался своим человеком в высшем обществе и переписал почти без исключения всех видных политических деятелей и весь двор Англии. Количество английских портретов ван Дейка баснословно. Короля, королеву, детей их, несчастного друга короля Страффорда, благородного мецената Арёнделя — ван Дейк написал даже по нескольку раз.

Естественно, что при такой продуктивности техническая сторона исполнения должна была получить нечто ремесленное, тем более что все чаще и чаще сам мастер принужден был ограничиваться наброском с натуры и поручать окончание портрета своим ученикам. Последние портреты выдают и большую усталость художника, силы которого были надорваны чрезмерной работой и слишком роскошным образом жизни. Характеристики становятся менее внимательными, посадка поз, жесты рук приобретают однообразие, краски тускнеют, делаются холодными и мертвыми. Быть может, проживи ван Дейк еще несколько лет, он дошел бы до полного упадка, до пошлости. Но смерть спасла его от этого и остановила его в тот момент, когда его стиль стал превращаться в шаблон.

Настоящее значение ван Дейка именно в том, что он нашел стиль. Он, ученик Рубенса, насквозь пропитанный художественными наставлениями учителя, почти сверстник Йорданса, нашел свой стиль — противоположный и даже враждебный им, он открыл новую эру живописи. Недаром его так ценили в XVIII веке — он был предтечей, угадавшим его изощренность. Ван Дейк был одним из первых, нашедших чисто аристократические формулы искусства. Он передал в живописи специфические чувства замкнутого мира “синей крови” в ту пору, когда этот мир, уйдя от средневековой грубости и свободы, превратился в “двор”, выработал все приемы внутреннего и внешнего этикета и получил взамен неудобной автономии феодализма иную полноту власти и огромные материальные средства, основанные на государевой милости и на дворцовых интригах. В Англии, в 1630-х годах при “рыцарском”, но безвольном Карле I претензии “синей крови” достигли своего максимума, и безмерность этих требований кончилась политической катаклизмой вроде той, которая 100 лет позже постигла Францию — после эры Людовика XV и его метресс.

Серию английских портретов ван Дейка в Эрмитаже следует начать с самой королевской четы. “Эрмитажный Карл” не лучший по живописи из нам известных, но, быть может, это самый характерный, самый жуткий. Во взоре, в болезненном цвете лица, в складках лба виднеется что-то фатальное, какая-то тяжелая трагедия.[99] Это уже не Карл луврского портрета: элегантный кавалер, уверенный в себе монарх, дипломат, меценат, охотник и сибарит. Это уже Карл времени вечного лукавства, путаной политики, прозревший неизбежное будущее и боровшийся против судьбы самыми негодными и непоследовательными средствами. Хороший человек и благожелательный политик, но декадент с головы до ног... И в то же время король с головы до ног. Такой “настоящий король”, каких не было с тех пор в истории. Людовик XIV рядом с Карлом кажется лишь “актером, играющим роль”.

Портрет энергичной, умной, но фатальной для своего супруга королевы менее выразителен, как вообще все дамские портреты ван Дейка. Но какая живая картина! Восхитительно сочетание красноватых и коричневых красок, какое опять достигнуто впечатление высшего благородства — абсолютно уверенным распоряжением очень простыми средствами.

Далее перед нами проходят примас Англии — еще одна из погубивших Карла личностей, погибший сам на плахе архиепископ Лауд (быть может, лишь хорошая копия с портрета в Lambeth palace); величественный граф Денби,

Антонис ван Дейк. Портрет Генри Денверса, графа Денби, в костюме кавалера ордена Подвязки. 1638/40. Холст, масло. 223х130,6. Инв. 545. Из собр. Уолпола, Хоутон холл, 1779

в своем орденском костюме, с модной курьезной мушкой на виске; длинный, элегантный сэр Томас Уортон, бравый кавалер и деятельный участник придворных событий; его красавец брат лорд Филипп Уортон, изменивший королю, воевавший против него и лишь впоследствии снова примкнувший к королевской партии. Характерно видеть такого человека в маскарадном костюме, пастушком, в бархате и шелке.

Антонис ван Дейк. Портрет Филиппа, лорда Уортона. 1632. Холст, масло. 133,4х106,4. Продан из Эрмитажа в марте 1930 года Эндрю Меллону. Национальная галерея, Вашингтон. Коллекция Эндрю В. Меллона

Антонис ван Дейк. Портрет Филадельфии и Елизаветы Уортон. Конец 1630-х. Холст, масло. 162х130. Инв. 533. Из собр.Уолпола, Хоутон холл, 1779

Вслед за ними идут дамы: восхитительный по краскам и очень непольщенный портрет тещи предыдущего лица, леди Джен Гудвин в ее черном с розовым платье, с тюльпаном в руке, двойной портрет леди Делькейс и дочери сэра Томаса Киллигрью Анны и другой, также двойной, портрет леди Обиньи (Катарины Говард) с ее сестрой Елизаветой, графиней Нортумберлендской

Антонис ван Дейк. Портрет придворных дам Анны Далькит, графини Мортон, и Анны Керк. 1638/40. Холст, масло. 131,5х150,6. Инв. 540

Антонис ван Дейк. Портрет придворных дам Анны Далькит, графини Мортон, и Анны Керк. Крупный план. 1638/40. Холст, масло. 131,5х150,6. Инв. 540

Все это особы, не игравшие видных ролей в путаных политических, религиозных и придворных интригах, но их образы достаточно говорят о степени изощренности высшего английского общества, о “зрелости его аристократизма”. Какими здоровыми, трезвыми, жизненными кажутся портреты XVI века и даже современные фламандские и голландские портреты рядом с этими величавыми жеманницами. Или это ван Дейк нам их показывал такими? Если это и “прихоть художника”, то наверное прихоть, соответствовавшая распространенным во всей придворной аристократии вкусам. [100]

Оглавление книги