Книга: Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи

Тень великого зодчего. Первые проекты высотных домов были забракованы Сталиным…

Тень великого зодчего. Первые проекты высотных домов были забракованы Сталиным…

Тому, кто внимательно читал заметку о закладке многоэтажных зданий в газете «Советское искусство», должно было показаться странным, что в 1947 году на торжественных митингах объявили о закладке совсем не тех зданий, которые построили к середине 50-х.

Судите сами – всякий студент МГУ сегодня знает, что главный корпус имеет не 32, а 36 этажей. Здание в Зарядье, если бы его построили, имело бы согласно проекту 32, а не 26 этажей. Ну и, наконец, ни один из московских высотных домов не был построен в 16 этажей (17 этажей – высотка у Красных Ворот, 17 этажей – гостиница на Комсомольской площади, 22 этажа – дом на площади Восстания и т. д.). Здесь необходимо сделать важную оговорку. Эти данные приводятся без учета верхних этажей малой площади и ярусов внутри шпилей. На практике действительно неясно, следует ли считать их этажами, так же как и технические этажи, что традиционно порождает множество неточностей и опечаток. Так, например, в главном здании МГУ открыты для посещения 32 этажа, выше обывателю пройти нельзя. Это нормально – любой небоскреб в любом городе мира имеет некоторое количество верхних технических этажей. На них никто не живет, и доступ туда ограничен. Однако как велик соблазн сосчитать и их – ведь в высотной арифметике важен каждый метр, «отвоеванный» у неба.

Одной из важных подробностей в истории строительства московских высотных зданий является то, что с момент а их закладки и до окончания возведения каркаса предполагаемая этажность зданий менялась. Проектирование велось параллельно со строительством, и не очень существенные решения корректировались порой непосредственно на строительной площадке. Нередко чертежи, выполненные в единственном экземпляре, сразу из проектной мастерской отправлялись на производство.

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный вариант с новым завершением. 1951 г

Архитекторы В.Г. Гельфрейх, М.А. Минкус. Административное здание на Смоленской площади

Согласно первоначальным проектам, которые были опубликованы летом 1949 года, большинство зданий не имели шпилей. На вершине МГУ предполагалось установить статую, плоскую крышу имело здание на Смоленской площади, дом на площади Восстания заканчивался цилиндрическим восьмигранником, башня здания у Красных Ворот тоже не имела остроконечного завершения. Здесь уместно упомянуть историю о том, что Сталин, проезжая на свою ближнюю дачу мимо строившегося здания на Смоленской, очень интересовался строительством, не выходя, впрочем, из автомобиля. Как-то, когда здание уже начало приобретать контуры нью-йоркских зданий 1910–1920 годов, он вдруг сказал: «Вижу шпил». Это стало новостью для всех и в том числе для самих архитекторов. Видимо, Сталин очень быстро проехал от Кремля до Смоленской площади и у него в сознании запечатлелся образ кремлевской башни, из ворот которой он выехал. Вождь мысленно «прикинул» ее на верхушку недостроенной высотки, и это было как озарение. Впрочем, архитекторы и прежде нередко использовали стилизованные образы кремлевских башен в различных конкурсных проектах. К примеру, на конкурс павильонов для нью-йоркской выставки И.И. Фомин и Е.А. Левинсон подали проект постройки, увенчанной увеличенным завершением Спасской башни (на которую как раз незадолго до этого водрузили звезду). Может быть, Сталин, проезжая мимо, и вспомнил один из подобных проектов, которые конечно же видел[50]. Так в одно мгновение было решено завершение всех восьми московских зданий. Указание вождя было выполнено, для чего в доме на Смоленской пришлось вносить изменение в планировку пяти верхних этажей здания. Для облегчения незапланированной нагрузки шпиль изготовили из тонкостенной стали, поскольку каркас здания был уже рассчитан и осуществлен.

Сегодня внимательный наблюдатель непременно заметит, что верхние этажи, облицованные керамикой, и шпиль отличаются по цвету. Еще он заметит, что здание на Смоленской-Сенной площади является единственным, где на шпиле отсутствует звезда. Изображенная на окончательном варианте здания с новым завершением, она так и осталась в проекте. Объяснений тому может быть несколько. Прежде всего звезда, диаметр которой мог приблизиться к 10 м, имела бы очень внушительную массу. Кроме того, на ее изготовление потребовалось бы время и материалы, а сроки сдачи объекта оставались прежними, да и финансирование осуществлялось в строгом соответствии со сметой.

Однако наиболее вероятна причина отказа от установки звезды по композиционным соображениям. Введение в проект шпиля и без того увеличило число ярусов сооружения, усложнило всю композицию его силуэта, хотя и сохранило ее своеобразие. Благодаря отказу от звезды появилась возможность удлинить шпиль, что было необходимо для сохранения общих пропорций.

Тем не менее верхушки остальных шпилей высотных зданий, установка которых планировалась уже заранее, было решено акцентировать декоративным элементом. В Средние века для этой цели на башнях применялись флюгеры в виде различных фигур, в Ленинграде шпиль Адмиралтейства украшает золотой парусник. В Москве это могли быт ь звезды. Так они и появились – добавленные на эскизах, а потом воплощенные архитекторами и инженерами в виде великолепных, сверкающих на солнце символов. Шпили остальных высотных домов также выполни ли из стальных листов, снаружи они окрашены или облицованы. Несколько шпилей дополнительно украшены аналогом смальтового покрытия.

По проекту центральный высотный объем здания на Ленинских горах был увенчан золотым шпилем. Обычно в таких случаях листы металлической обшивки шпиля, а также декоративные элементы, сделанные путем «выколотки» (способ холодной обработки металла, основанный на использовании его пластических свойств), покрываются тонким слоем золота. Поиски замены золота более экономичным материалом привели авторов проекта к мысли облицевать шпиль стеклом. Для этого изготовили окрашенное углеродом стекло золотисто-желтого цвета, а оборотную сторону кусков стекла металлизировали алюминием методом пульверизации. Укрепленные на металле, они образовали наружную поверхность шпиля. Таким образом, при соответствующем цвете и хорошей отражательной поверхности создавалась иллюзия золотого покрытия[51].

Высотное здание на Смоленской площади. 1952 г.

Широко распространено мнение, что добавление шпилей имело и политическую цель – сделать московские дома непохожими на американские небоскребы 30-х годов, крыши которых были плоскими. Надо сказать, что некоторые известные небоскребы Америки тоже имели шпили. Однако шпили наших домов богато украшались символами советского государственного строя.

По воспоминаниям старожилов дома на площади Восстания, история со шпилем повторилась и тут. Когда в 1952 году было завершено возведение этажей высотной части здания, Сталин, подъехав и посмотрев на него, сказал, что дом получился куцым. Тогда на завершающий восьмигранник надстроили остроконечный шпиль со звездой, дополнив здание завершающим декоративным акцентом. Таким образом, пропорциям вытянутого вверх здания придавались большая гармоничность и законченность. Вполне возможно, что все так и произошло, однако вероятно и другое. Возможно, Сталин и не подъезжал к этому дому, а просто человеческая память перенесла этот эпизод с одной площади на другую и превратила его в легенду.

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный варианте новым завершением. 1951 г.

Архитекторы М.В. Посохин, А.А. Мндоянц. Высотное здание на площади Восстания. Перспектива со стороны площади Восстания

Газета «Советское искусство» 28 февраля 1947 года в статье «Новые многоэтажные здания столицы» указывала: «По предложению товарища Сталина Совет Министров Союза ССР принял решение о строительстве в Москве многоэтажных зданий. Это решение знаменует новый исторический этап в многолетней работе по реконструкции Москвы. В Москве должны быть построены: один дом в 32 этажа, два дома в 26 этажей и несколько 16-этажных домов. Проектирование и строительство этих домов возложено на Управление строительства Дворца Советов при Совете Министров СССР и на ряд крупнейших министерств. Наиболее крупное здание в 32 этажа будет выстроено на Ленинских горах в центре излучины Москвы-реки. В здании будут находиться гостиница и жилые квартиры»[52].

Как видите, ни про какой МГУ тут нет ни слова. Это не опечатка. Более того, и приведенные цифры, скорее всего, указаны верно. Это подтверждает фрагмент из статьи «Самые высокие здания столицы», которая была опубликована в «Советском искусстве» 20 июня 1947 года, то есть на четыре месяца позже. «Высота 32-этажного здания на Ленинских горах составит примерно 130–140 метров. Это значит, что оно будет почти в два раза выше колокольни Ивана Великого в Кремле. К тому же надо добавить, что новое многоэтажное сооружение располагается на участке, отметка которого превышает отметку набережной Москвы-реки на 70 метров. Легко себе представить, каким интересным архитектурным объектом явится это здание в будущем силуэте города»[53].

Посчитаем: если допустить, что 32-этажное здание будет иметь высоту 130–140 м, то выходит, что высота одного этажа (с учетом перекрытий) составит 4–4,3 м (на самом деле высота этажа составила 4,1 м). Такая высота является типичной для домов сталинской постройки. Однако позже, для придания пропорциям большей гармоничности, здания «вытянули». Рост был обеспечен увеличением этажности: именно поэтому здание МГУ на Ленинских горах выросло еще на 4 этажа, подросли и остальные – те, что должны были иметь 26 этажей, были спроектированы на 32 и т. д.

Сегодня, в условиях недоступности многих документов, мы по большей части можем лишь строить предположения о том, какие события происходили до и после 13 января 1947 года, когда И.В. Сталиным в Кремле было подписано постановление Совета министров № 53 «О строительстве в г. Москве многоэтажных зданий», первый пункт которого гласил: «Принять предложение товарища Сталина о строительстве в течение 1947–1952 гг. в Москве многоэтажных зданий: одного 32-этажного дома, двух 26-этажных и пяти 16-этажных домов».

В своей книге «Дороги жизни» Михаил Посохин пишет: «О вкусах И.В. Сталина мы, молодые архитекторы, узнавали через вышестоящих людей и рассказы окружающих. Видеть и слышать его мне не приходилось. Особенно четко его вкусы проявились при проектировании высотных домов в Москве, увенчанных по его желанию остроконечными завершениями (говорили, что Сталин любил готику). Передал это задание Кожевников через своего помощника»[54].

М.В. Посохин говорит о том, что указания Сталина передавались зодчим через Кожевникова. Е.Ф. Кожевников – впоследствии министр транспортного строительства СССР, с 1951 года занимал должность помощника зампреда Совмина, то есть являлся помощником заместителя Сталина. Поскольку его имя упоминается в связи со строительством высоток, то, возможно, его непосредственным начальником был и сам Л.П. Берия. А.Н. Комаровский в книге «Записки строителя» выражает благодарность Е.Ф. Кожевникову, который непосредственно наблюдал за строительством высотных зданий в Москве и неизменно оказывал широкую поддержку в обеспечении строительства, в оперативном рассмотрении многих вопросов, требовавших решений Совета министров СССР[55]. Вполне можно допустить, что в обязанности Е.Ф. Кожевникова входило и доведение до архитекторов указаний И.В. Сталина. Не исключено, что и ранее он выполнял эту обязанность в качестве заместителя председателя Госплана, а потом был просто повышен в должности. После смерти Сталина аппарат правительства меняется, и с апреля 1953 года за Е.Ф. Кожевниковым оставляют прямые функции по руководству строительством высоток (его должность называется «Начальник отдела по строительству высотных домов Управления делами Совета министров СССР»). Однако в августе 1953 года после ареста Берии отдел по строительству высотных домов при Управлении делами Совета министров СССР, скорее всего, ликвидируют, в результате чего Е.Ф. Кожевников становится первым заместителем министра строительства СССР. (Благодарю Дмитрия Хмельницкого, автора серии книг по истории советской архитектуры, за участие в обсуждении данного вопроса.)

Одним из «проводников вкусов Сталина» являлся, вероятно, и Дмитрий Чечулин – автор сразу двух высотных проектов, который в 1945 году был назначен на должность главного архитектора Москвы. В архитектурных кругах он получил красноречивое прозвище «высотник», сохранившееся за ним на долгие годы, даже после официальной смены архитектурного стиля. Есть основания полагать, что именно он стоял у истоков идеи строительства московских высотных зданий. В книге «Зодчие Москвы» архитектор A.M. Журавлев, описывая предвоенный период, сообщает: «…Работая над конкурсным проектом большого жилого комплекса на Котельнической набережной, архитектор подумал над тем, как создать пространственную поддержку будущей высотной композиции Дворца Советов. Так возник проект дома с повышенной до 22–24 этажей центральной частью у слияния Яузы с Москвой-рекой. Проект Д.М. Чечулина и А.К. Ростковского получил одобрение, а перед войной на берегу Москвы-реки уже было возведено большое крыло будущего комплекса (Котельническая наб., 1/15)»[56].

Архитекторы Д.Н. Чечулин и А. К. Ростковский. Котельническая набережная. Жилой дом. 1940 г.

Территория, подлежавшая реконструкции и примыкающая к Котельнической, Гончарной и Краснохолмской набережным, состояла из 24 мелких кварталов, если так можно было называть небольшие площади от 0,18 га до 2–3 га. Из них только три квартала приближались по своим размерам к нормативным данным, положенным в основу планировки жилых кварталов при реконструкции Москвы. Площадь, занимаемая всеми кварталами, без улиц, проездов, составляла 67,97 га. Из них 40 га занимала жилая застройка, остальные 27,97 га эксплуатировались фабриками, складами, конными дворами, многочисленными подсобными мастерскими, не имеющими никакого отношения к обслуживанию трудящихся, проживающих в этих кварталах. Кварталы в основном застраивались мелкими одно-двухэтажными домами, расположенными в своем большинстве вплотную друг к другу, без соблюдения санитарных и пожарных разрывов. Каждый квартал разбивался на десятки карликовых владений, отгороженных друг от друга заборами, вокруг которых лепились сараи, уплотняя и без того тесную застройку. Проекты реконструкции кварталов Котельнической и Гончарной набережных первоначально разрабатывались 5-й архитектурно-проектной мастерской Моссовета под руководством профессора архитектуры Д.Ф. Фридмана[57].

О том, что произошло дальше, очень недвусмысленно писал сам Дмитрий Чечулин на страницах журнала «Строительство Москвы»: «Основные магистрали разбиты на участки, порученные определенным архитекторам. В отдельных случаях работа этих архитекторов оказалась не на должной высоте. Почти по всем магистралям можно привести примеры, когда работники магистральных мастерских добиваются права строить на своей магистрали, давая проекты более высокого качества, чем работники других проектных организаций. Однако есть примеры, когда магистральный архитектор, в результате конкурса, вынужден был уступить место и право строить на его магистрали другому архитектору. Такой печальный случай произошел с магистральным архитектором Д.Ф. Фридманом на Котельнической набережной. Это должно быть учтено коллективом мастерской, тем более что и в настоящее время эта работа поставлена недостаточно серьезно»[58].

По фотографии в альбоме «Советская архитектура за XXX лет» невозможно понять, что довоенное крыло жилого здания на Котельнической набережной является частью будущего комплекса. Он предстает совершенно самостоятельным строением, не имевшим какого-то особого статуса. В доме была самая обыкновенная планировка квартир. После войны при постройке крыла по Подгорской набережной и высотной части фасад старого крыла тоже реконструировали: два первых этажа одели в массивный гранитный цоколь, наверху надстроили башенки с обелисками, а сам дом одели в керамику. Таким образом, сегодня все части ансамбля воспринимаются наблюдателем совершенно органично, как единое целое. Тем не менее разницу в степени «элитности» жиль я между довоенным и послевоенным корпусами легко почувствовать внутри подъездов. О том же позволяет судить и очень малое количество мемориальных досок на довоенном крыле здания.

Необходимость вести единовременное комплексное проектирование целостных ансамблей стала важным творческим выводом из того опыта, который еще до войны был накоплен московскими архитекторами и строителями. Об этом говорил, в частности, Д.Н. Чечулин на страницах программной статьи, опубликованной в журнале «Строительство Москвы» № 11–14 за 1940 год. На цветной вкладке журнала был изображен проект застройки Новодорогомиловской магистрали (в последующем Кутузовского проспекта), выполненный архитекторами Д.Н. Чечулиным, А.Ф. Жуковым и А.К. Ростковским.

Архитекторы Д.Н. Чечулин, А.Ф. Жуков, А.К. Ростковский. Проспект Конституции. Перспектива Новодорогомиловской магистрали. Проект

Примечательно то, что в излучине Москвы-реки, на месте высотной гостиницы «Украина», уже тогда было запроектировано общественное здание высотой в 22–24 этажа в виде отдельно стоящей башни с уступчатым силуэтом, решенным в стиле послевоенных высоток[59].

Перед войной идея построения пространственной поддержки Дворца Советов в виде ряда градостроительных доминант не могла остаться вне поля зрения И.В. Сталина. Однако близость войны заставила повременить с ее реализацией. В 1947 году И.В. Сталин вернулся к ней, получив возможность осуществить довоенные планы. Обдуманная за годы идея получает предельно четкое и последовательное выражение в пунктах постановления «О строительстве в г. Москве многоэтажных зданий». В это же время с 1947 по 1956 год Борис Иофан последовательно разрабатывает шесть вариантов Дворца Советов с уменьшением размеров этого сооружения. В 1949 году высота Дворца была скорректирована им до 320 м, что «очевидно, было вызвано требованием усовершенствовать архитектурные качества Дворца, найти большую связь с размерами окружающих зданий, площадями и магистралями»[60].

Очень интересны и воспоминания Дмитрия Чечулина, где он прямо говорит о том, что руководил проектированием высоток и даже занимался назначением архитекторов. В своей автобиографической книге «Жизнь и зодчество» он пишет:

«Видя, что силуэт старой Москвы спасти невозможно, я много размышлял над тем, как сохранить исторически сложившийся характер нашей столицы. Мысль о высотных зданиях пришла во время работы над конкурсным проектом дома на Котельнической набережной. Некоторые коллеги, заботясь о том, как бы не перекрыть крупным зданием красивую композицию древних соборов на Швивой горке, предлагали построить здесь малоэтажное здание. Я же видел возможность масштабного сопоставления.

Генеральным планом 1935 года в исключительных случаях предусматривалась возможность строить дома выше 9—12 этажей. Воспользовавшись этим, я вместе с архитектором А.К. Ростковским подготовил проект здания, центральная часть которого имела 25 этажей. Исполком Моссовета утвердил проект. Больше того, мысль о необходимости поднять силуэт Москвы понравилась, и мне было рекомендовано увеличить число этажей в центральной части, придать ей такое архитектурное выражение, чтобы здание просматривалось со всех концов города.

Вскоре после этого московские градостроители получили правительственное задание создать четкий силуэт столицы. За короткое время были ориентировочно намечены точки, в которых должны появиться высотные здания.

Это было очень ответственное задание. Требовалось четкое планировочное решение, продуманная увязка в единое целое комплексов, ансамблей города. Высотные здания должны были играть роль градообразующих элементов, архитектурных доминант. Вот, например, Смоленская площадь. Сейчас она достаточно ясно оформилась, что позволяет судить о градообразующем влиянии высотного здания, построенного здесь.

Сооружение высотных зданий было для нас абсолютно новым делом. Возникало множество вопросов технологического порядка: как организовать производство стальных каркасов, лифтов, как обеспечить эффективную работу коммуникаций.

Проектированием каждого отдельного высотного здания занимались специально созданные авторские группы. В течение двух лет все проекты предстояло утвердить и начать строительство. Художественный образ каждого здания должен был отличаться своеобразием и в то же врем я быть глубоко связанным с планировочной структурой города, его сложившейся объемно-пространственной композицией. Высотные дома своей образной сутью должны были придать новое звучание архитектурному облику столицы. Предстояло на основе этого нового качества продолжать дальше строить Москву.

Строительство высотного здания на Котельнической набережной. 1950 г.

Сооружение высотных зданий положило начало индустриальному методу строительства таких объектов. Бесшумные скоростные лифты, тепловая воздушная завеса, системы управления и регулирования сложного домового хозяйства, автоматизированная система вентиляции и очистки воздуха и многие другие технические новшества впервые у нас в стране были разработаны и внедрены именно в высотных зданиях.

Все, что связано с их появлением, – от зарождения идеи, составления первых предварительных наметок, подбора авторского состава до детальных проработок проектов, их утверждения и полного окончания строительства – все это пришлось пережить. Быть может, поэтому товарищи, коллеги окрестили меня «высотником».

Высотные здания Москвы продолжили славные традиции классической русской архитектуры. Они одеты в белокаменный наряд, их башни, увенчанные ажурными переплетами арок, устремлены ввысь, как шатровые крыши древнего Кремля, а весь облик соответствует нашей русской природе, близок ее поэтическому характеру.

В силуэте и пропорциях высотных зданий заложены характерные для Москвы архитектурные традиции, дошедшие до нас через ее ка в выдающихся произведениях русского зодчества: башнях Кремля, стройной вертикали колокольни Ивана Великого, Меншиковой башне, колокольне Новодевичьего монастыря. Неудивительно поэтому, что высотные здания слились с историческим силуэтом Москвы. Велика организующая роль этих сооружений, подчеркивающих кольцевую структуру плана города.

На Юго-Западе столицы, на Ленинских горах, в начале 50-х годов выросло величественное здание Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Оно связало в единое архитектурное целое огромный район в этой части города. Сейчас молодежи кажется, что так было всегда, настолько органично вписывается главное здание МГУ в пейзаж.

Творческую группу, занимавшуюся подготовкой проекта здания университета, возглавили Л.В. Руднев – мастер архитектурного образа, СЕ. Чернышев – крупнейший планировщик, представитель ленинградской школы, ученик И.А. Фомина и В.А. Щуко – П.В. Абросимов, мастер ленинградской школы А.Ф. Хряков. Они пошли по пути создания возвышенного образа храма науки. Замечательно планировочное решение комплекса университетских зданий. Главный высотный корпус является центром всей композиции, а также планировочным узлом Юго-Запада столицы.

Говоря о плодотворности идеи строительства высотных зданий, хочу еще раз подчеркнуть их градообразующий характер. Проиллюстрирую это на примере высотного здания на Смоленской площади, о котором уже говорил. До его возведения площади по существу не было. А.В. Щусев, консультировавший выбор мест для строительства высотных зданий, считал, что на Смоленской надо поставить масштабную вертикаль, с тем чтобы зрительно раскрыть, выявить дорогу на Бородинский мост. Сегодня любому ясен этот выразительнейший градостроительный замысел. Но поначалу он встретил сопротивление со стороны В.Г. Гельфрейха, которому было поручено проектирование высотного здания здесь. Я пригласил к себе этого маститого архитектора, одного из авторов нового здания Библиотеки имени В.И. Ленина, и предложил ему связать в единое целое выстроенное И.А. Голосовым в предвоенные годы здание Министерства мясомолочной промышленности и будущее высотное здание МИДа. «Нет, я этого делать не буду, – стал возражать Владимир Георгиевич. – Здесь уже все сделано Голосовым, и сделано прекрасно». Тогда я стал рисовать, полагая, что так он скорее меня поймет. Через какое-то время Владимира Георгиевича заинтересовала моя идея. Он тоже стал рисовать. «Пока не нарисуете, не уйдете», – сказал я твердо и оставил его одного в кабинете. Гельфрейх великолепно решил проблемы увязки существующего здания с воображаемым. И если в его совместной с В.А. Щуко работе над новым зданием Библиотеки имени В.И. Ленина видна контрастная несопоставимость с классикой бывшего Румянцевского музея (дома Пашкова), то здесь изящные «швы» заметит только очень сведущий человек.

Не без трудностей рождалось высотное здание Министерства путей сообщения СССР у станции метро «Лермонтовская». Его проектировал Алексей Николаевич Душкин. Мы обговорили с ним основныв характеристики сооружения, предлагаемое образное решение. Душкин взялся за работу горячо. Однако проектные материалы, которые он представил, свидетельствовали об авторской неудаче. То, что было таким выигрышным, новым в его знаменитой работе на станции метро «Маяковская», применительно к огромному архитектурному объему высотного здания МПС оказалось неприемлемым. Поэтому я предложил Душкину взять в соавторы Бориса Сергеевича Мезенцева, человека большого дарования. По его проектам в первые послевоенные годы были сооружены отмеченные самостоятельностью, высокой авторской культурой здания вокзалов в Харькове, Смоленске, Горках Ленинских, Бородине. Высотный дом Министерства путей сообщения стал первой работой молодого архитектора в столице. Здание придало стройность этому району Москвы. Авторы проекта МПС А.П. Душкин и Б. С. Мезенцев были удостоены Государственной премии СССР. Позднее по проектам Мезенцева были построены несколько интересных в планировочном и пластическом отношении кварталов Юго-Западного района Москвы, выразительное, подчеркнуто современное здание Совета Министров Узбекской ССР в Ташкенте, Ленинский мемориал в Ульяновске[61].

Высотный дом на площади Восстания сооружен по проекту архитекторов М.В. Посохина и А.А. Мндоянца. Это была первая значительная работа Посохина, который затем проектировал и строил дома на улице Чайковского и Хорошевском шоссе. Он осуществлял руководство планировкой и застройкой индустриальными методами жилого массива Хорошево-Мневники. Посохин и его ближайшие сотрудники А.А. Мндоянц, П.П. Штеллер, Е.Н. Стамо, инженер Г.Н. Львов – авторы проектов здания Кремлевского Дворца съездов, комплексов СЭВа и Калининского проспекта.

Практика работы наталкивала на мысль о необходимости ансамблевого решения градостроительных узлов, возникавших в результате строительства высотных зданий, необходимости дальнейшей реконструкции центра. Тогда-то и был подготовлен крупномасштабный макет. Он был столь огромный, что помещался только в Мраморном зале Московского Совета. Макет давал зримое представление о том, как высотные здания вписываются в силуэт Москвы, в ее центральную часть. Их громады, транспортные узлы, магистрали предстали на макете, давая возможность ясно увидеть облик центра Москвы недалекого будущего.

План реконструкции центра был рассчитан на 20–25 лет. Приступая к его осуществлению, архитекторы сознавали, что социалистическая реконструкция исторически сложившегося города – это длительная, повседневная созидательная работа по его оздоровлению, материальному обогащению и архитектурному преображению.

Макет к одному из проектных предложений по застройке центрального района г. Москвы. Вид с о стороны Ленинских гор. 1. Дворец Советов (осуществлен не был). 2. Здание МГУ на Ленинских горах. 3. Административное здание в Зарядье (осуществлено не было). 4. Жилое здание на Котельнической набережной. 5. Административное здание на Смоленской площади. Если продолжить ось симметрии университетского комплекса на Ленинских горах до Кремля, то статуя В.И. Ленина, планировавшаяся к установке на башне Дворца Советов, оказалась бы именно на этой оси и была бы устремлена в сторону Кремля. Макет был так велик, что помещался только в Мраморном зале Московского Совета. Макет давал зримое представление о том, как высотные здания вписываются в силуэт центра Москвы

Осуществление плана развития и реконструкции города проходит через ряд последовательных этапов детального проектирования, гарантирующего ансамблевую застройку в целом, а также отдельных магистралей. При этом важнейшим этапом всей работы должно стать перспективное проектирование, основанное на тщательном изучении исторически сложившейся архитектурной структуры города и использовании ее возможностей для формирования новых ансамблей.

Хочу подчеркнуть, что высотные здания духом своим, характером архитектурных форм родственны Москве. И это не случайно: ведь проектирование велось на основе внимательного отношения к исторически сложившейся архитектурной структуре города. Их сооружение практически завершилось к началу пятидесятых годов. В последующий период, когда увлеклись голым прагматизмом в строительном деле, высотки поругивали за дороговизну, малую заселенность и плохое использование верхней части. Казалось бы, и тот и другой поводы для критики достаточно убедительны, если судить с позиции сиюминутной выгоды. Не спорю, что вместо одного высотного здания вроде того, что стоит на Смоленской площади, можно было бы на те же средства выстроить не один десяток типовых пятиэтажных домов. Но, помимо долговечности и несомненного качества высотных зданий, они обладают таким немаловажным свойством, как столичная представительность. Что же касается шпилей, в которых, что греха таить, действительно мало полезной площади, то они создавали сь для того, чтобы придать законченный архитектурный облик всему сооружению.

Еще два слова о дороговизне. Хочу отметить, что сегодняшние так называемые уникальные объекты, при сооружении которых применяются новейшие строительные материалы, а наряду с ними в отделочных работах ценные породы камня и дерева, обходятся государству в суммы, значительно превышающие те, что выделялись в конце сороковых годов на высотные здания. Это и понятно. Страна стала богаче, и в сегодняшних зданиях есть возможность проявить себя архитектур ному искусству.

Мастерская, которую сейчас возглавляю, вместе со строительными коллективами завершает работу над Домом Советов РСФСР. Белокаменное дворцового типа здание высится над Москвой-рекой напротив высотного здания гостиницы «Украина». Интерьеры Дома Советов украшают тематические гобелены, мозаичные панно, наборные паркетные полы, скульптура и многое другое, что относится к понятию произведения искусства.

Высотные здания, их величественные силуэты в московском небе – это не излишество, а существенная часть архитектурного образа столицы нашей Родины»[62].

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный вариант с новым завершением. 1951 г.

Архитекторы А.Н. Душкин, Б.С. Мезенцев. Административное здание на Лермонтовской площади

Прочтение воспоминаний Дмитрия Чечулина оставляет двойственное впечатление. Сложно и неоднозначно воспринимается фраза, сказанная В.Г. Гельфрейху: «Пока не нарисуете, не уйдете». Эпизод с привлечением Бориса Мезенцева был описан Т.Д. Душкиной в книге воспоминаний о своем муже архитекторе А.Н. Душкине. Она вспоминает, что в 1947 году, несмотря на протесты А.Н. Душкина, Б. Мезенцев был назначен в его группу вторым автором. Сам он давно этого добивался, а произошло назначение якобы по инициативе Д. Чечулина, который считал, что предстоит очень большая работа, в других группах по проектированию высотных зданий работают по нескольку человек, а здесь весь проект делает один Душкин. Т.Д. Душкина пишет, что, когда ее муж был назначен главным архитектором МПС, Б. Мезенцев уже работал в ней архитектором. Между коллегами сразу возникла напряженная обстановка, очевидно назначение разрушило планы Б. Мезенцева самому возглавить мастерскую. Первое время Б.С. Мезенцев бывал у Душкиных в доме. Т.Д. Душкина считает, что, очевидно, причиной интриг была зависть Б. Мезенцева к таланту мужа, к его наградам, интеллигентности и т. д.[63]

Конечно, нельзя забывать, что воспоминания – это всегда один из самых сложных видов источников. В них может присутствовать сразу несколько степеней субъективизации: во-первых, сам процесс воспоминания может быть осложнен субъективными сложностями и последующими оценками, во-вторых, человек пишущий, как правило, руководствуется определенными целями в своей работе, а здесь возможен и второй этап искажения информационной картины. Подобные свидетельства трудно подтвердить или опровергнуть спустя столько лет. Автору этих строк известны рассказы учеников Бориса Мезенцева, которые характеризовали его как талантливого мастера, одаренного художника, проявлявшего уважение и чуткость к своим студентам, помогавшего им. Необходимо отметить и то, что Б.С. Мезенцев совместно с С.П. Тургеневым уже был к 1949 году автором проекта жилого дома Министерства строительства предприятий тяжелой индустрии на Фрунзенской набережной в Москве. Этот дом, стоящий над Москвой-рекой и украшенный ажурной пропорциональной башней со шпилем, является не только замечательным примером монументальной советской архитектуры, но и, по существу, своеобразным предшественником и родственником московских высотных зданий[64].

Читая воспоминания архитекторов, подспудно приходишь к мысли, что творческие усилия зодчих как бы направлялись в сторону получения заведомо известного ил и предугаданного результата – зданий, наделенных общими чертами, силуэтами и однотипным набором членений. Как будто с самого начала разработки проектов имелся некий заранее определенный эталон, по образцу которого следовало выполнить все высотные дома. Существовал ли таковой?

Одно время автор этой книги серьезно интересовался проблемой сходства высотных зданий в Москве и манхэттенских небоскребов. Ситуация казалась парадоксальной: сходство с некоторыми домами является вопиющим, а в отечественной литературе сплошь рассуждения о возвращении к традициям русской классики. В книге М.В. Посохина «Дороги жизни» обнаруживается высказывание об эпизоде проектирования дома на площади Восстания. Зодчий пишет: «Интересно, что тогда нам нельзя было в приказном порядке пользоваться иностранными журналами при проектировании; тем самым исключались заимствования и влияние Запада. Но желания такого не возникало; и мы увлеклись русскими высотными композициями»[65].

Посохин тут явно недоговаривает. По своей инициативе архитекторы никогда бы не рискнули повторить в Москве силуэты домов «города желтого дьявола». Это могло бы вызвать поистине непредсказуемые последствия. Больше того, те из архитекторов, кто успел побывать в Нью-Йорке до войны, например Б.М. Иофан, В.Г. Гельфрейх и другие, скорее всего, тоже не стали бы распространяться относительно очевидного сходства. Следовательно, запрет на пользование иностранными журналами имел и обратную цель – сокрыть от большего количества людей факт цитирования определенной архитектурной идеи.

Литература, обобщающая практику строительства небоскребов в США, у советских инженеров была, и это подтверждает А.Н. Комаровский, которому однажды пришлось обратиться к американскому опыту обетонировки элементов металлического каркаса[66].

Если к такой литературе доступ имели не все, то в архитектурной иерархии должен был существовать тот, кто, будучи посвящен в замыслы вождя, направлял бы работу архитекторов верным образом. Практически у каждого московского высотного дома так или иначе обнаруживается свой американский прототип.

Подобных совпадений случайно не бывает. Хотя ведь и процесс проектирования высотных домов у разных архитекторов шел совершенно по-разному. Из опубликованных вариантов высотных зданий большое количество рисунков принадлежит Б.М. Иофану. Он прекрасно понимал, что принималось за основу и какую «родственную» связь ему следовало ослабить. В проекте МГУ Б.М. Иофан так и не смог заставить себя воспроизвести маленький купол нью-йоркского Municipal Building, хотя его образ почти зримо присутствовал на некоторых эскизах. После смены авторской группы разработчиков высотного здания на Ленинских горах коллектив под руководством Льва Руднева в конце концов устранил эту недоработку, добавив вместо купола остроконечный шпиль. Значительное количество проектных предложений было подготовлено А.Н. Душкиным. Они были опубликованы в книге-каталоге выставки, приуроченной к его 100-летию. Уважения заслуживает упорство, с которым зодчий пытается отстоять самобытность своего сооружения, его непохожесть ни на ярусный Дворец Советов, ни на заокеанские небоскребы. Тем не менее появление в числе соавторов проекта Бориса Мезенцева, автора вокзалов в Смоленске и Харькове, по мысли Д.Н. Чечулина, помогает ему найти нужный образ. В 1951 году публикуется окончательный вариант его проекта с высотным завершением. Над созданием своего проекта немало потрудились и В.Г. Гельфрейх с М.А. Минкусом. К работе над проектом высотного здания они приступили еще в 1946 году, начальный цикл эскизов относился к системе планировки и застройки площади. Есть основания полагать, что на начальном этапе зодчие делали эскизы независимо друг от друга, рассчитывая, вероятно, затем найти общие моменты и объединить творческие усилия. Однако работа над проектом административного здания в тот период не привела к достаточным результатам, так как отсутствовало твердое задание, не были ясны требования, предъявляемые к сооружению. Одной из основных целей проектирования в тот период было определение этажности здания, которая в выполненных вариантах колебалась от 9 до 40 этажей. Если варианты с небольшим числом этажей предполагали застройку главным образом по периметру участка, то в вариантах с большим числом этажей основной объем располагался в центре участка. В 1947 году зодчим было предложено составить три форпроекта, которые должны были отличаться друг от друга по композиционным приемам и архитектурному решению. На следующей стадии эскизного проекта авторы разработали еще два варианта, которые были представлены в правительство. Для дальнейшего проектирования был одобрен второй вариант[67].

Описанный ранее эпизод с оставлением В.Г. Гельфрейха в кабинете Д.Н. Чечулина мог скорректировать направленность поисков, не говоря о том, что здание на Смоленской-Сенной площади было впоследствии дооборудовано металлическим шпилем против воли авторов. Высотный дом М.В. Посохина и А.А. Мндоянца тоже обрел остроконечное завершение, впрочем, в остальном он почти не изменился относительно проекта, опубликованного в 1949 году. Проекты Д.Н. Чечулина домов в Зарядье и на Котельнической набережной не претерпели с момента опубликования в 1949 году практически никаких изменений. Так же, как здания гостиниц «Ленинградская» на Комсомольской площади и «Украина» на Дорогомиловской набережной. Впрочем, проект последней тоже выглядел несколько иначе: на портале центрального входа мы не найдем четырех скульптур, в основании шпиля нет герба Советского Союза, а башни боковых корпусов вместо гигантских каменных знамен венчают вазы-снопы.

Что мы можем сказать, принимая во внимание эти детали? Только то, что в архитектурной среде существовала определенная иерархия, о тонкостях организации которой нам остается лишь строить предположения. Одно не вызывает никаких сомнений: проекты высотных домов в Москве корректировались и утверждались лично И.В. Сталиным.

Оглавление книги