Книга: Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

Рябушинские Двуликий Янус московского бизнеса

Рябушинские

Двуликий Янус московского бизнеса

Про два лица – позже, а сначала – немного (или как получится) истории. В 1802 году в третью гильдию московского купечества записался Михаил Яковлев. Было ему 16 лет от роду, торгового опыта – уже четверть жизни (с двенадцати мальчиком в торговле). Выбрал Мишка Холщовый ряд прикремлевского Гостиного двора, и 10 лет наживал выходец Ребушинской слободы Пафнутьева монастыря богатство. Рухнуло-сгорело всё в одночасье: Михаил Яковлев разделил судьбу большей части московского купечества, хранившего капиталы не в банках (их и не было), а в товарах. Пожертвовали-то Отечеству все – встать на ноги вновь смогли единицы. Долгих 12 лет после пожара протрубил Михаил Яковлев приказчиком в чужой лавке. Впрочем, с 1820 года писался он уже не Яковлевым, а Ребушинским (выпросил в магистратуре право именоваться в честь родной слободы). Сын Павел (этого же 20-го года рождения) уже стал привычным нам Рябушинским, а основатель династии до конца своих дней писался через «е». Михаилу хватило ума и расчета вложить средства еще и в производство. Уже в 1846 году купил он небольшую ткацкую фабрику, нанимал и ткачей-кустарей. Трудолюбие и удачные инвестиции дали результат: начинал Михаил с нуля, а к 1858 году имел капитал в 2 миллиона и годовой прибыли около 180 тысяч полновесных рублей.

Сам начав рано «трудовую деятельность», Михаил Яковлевич и сыновей в дело рано запряг. Старший, Павел Михайлович, с 14 лет служил мальчиком в лавке отца. Когда пришла пора сменить того на «боевом посту», он уже имел почти четвертьвековой опыт. Да еще и отягощенный нестандартными решениями. Мы чуть было не позабыли, что были Рябушинские старой веры (интересно, почему это все, ну, или почти все, знаменитые московские торгово-промышленные и одновременно благотворительствующие семейства были старой веры, «рогожскими раскольниками» по словам недоброй памяти обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева?). Вера отцов и поставила Рябушинских-младших (Павла и его брата Василия) в тяжелое положение: указом Николая I староверы с 1 января 1855 года лишались права записи в купеческое сословие, а это означало, например, отмену льгот по армейскому призыву (на купцов рекрутчина не распространялась).

Павел Михайлович нашел такой выход из ситуации, что сделал бы честь любому современному бизнесмену. В каких источниках (ни Интернета, ни разнообразных «Консультантов» не было, да и электричества, собственно, тоже) он раскопал информацию, но выяснил, что в только-только основанном приазовском городке Ейске существует льгота на запись в купечество для людей «истинной веры». И в наши дни добраться до Ейска – проблема, а 150 лет назад… Но Павел Михайлович сгонял-таки в Ейск и привез оттуда документ, подтверждающий купеческое звание его самого и брата Василия.

Долго числиться в ейском купечестве братьям Рябушинским не пришлось: в 1858 году дурацкий запрет (а как еще его назвать, если, как мы отметили, самые крупные капиталы были как раз у старообрядцев) отменили. Вера верой, а после смерти отца Павел Михайлович развелся с навязанной семейством женой, устроил шестерых дочерей в пансион и собрался доживать век бобылем. Но, как известно, человек предполагает… Чтобы не пропадал наработанный капитал, взялся Павел Михайлович устраивать семейную жизнь опекаемому им брату Василию. Невесту выбрал (заочно, по капиталам, дочь хлеботорговца) в столице, отправился туда договариваться о свадьбе и… сам женился на предполагаемой братовой невесте (Василий, кстати, так и не связал себя брачными узами).

В отличие от ветвистого семейства Морозовых, история Рябушинских пока развивается вдоль одного ствола. Вступив во второй брак в возрасте 50 лет, Павел Михайлович Рябушинский к концу своих дней оставил 8 сыновей и 5 дочерей (еще трое умерли в младенчестве, да не забудьте про дочерей от первой жены).

Вот теперь в рассказе о «кроне» (многочисленных потомках одного ствола – Михаила и Павла) и наступил момент «двуликости». Павел Михайлович воспитывал сыновей собственным примером, обучал в коммерческих школах. Мало того, под конец жизни свел все имеющиеся предприятия, финансовые и торговые конторы под крышу одного юридического лица – «Товарищества мануфактур П.М. Рябушинского с сыновьями», чтобы не было у этих сыновей соблазна делить капитал и выходить из дела. По-его и стало. То есть почти так (а иначе бы мы и не стали заводить разговора о двух ликах семьи Рябушинских). Во главе со старшеньким, Павлом Павловичем, семейство успешно трудилось, приумножая и так немалый капитал. Была империя Рябушинских, говоря профессионально, многоотраслевой: кроме «базового» Товарищества (уже многопрофильного), создали Банкирский дом братьев Рябушинских и его преемника – Московский банк, были совладельцами до сих пор известного АМО. Павел Павлович твердой рукой вел не только свое семейство, но и присматривался к руководству всем торгово-промышленным российским сословием (видно, крепкие корни такую мощь давали).

Рябушинский-старший и олицетворял собой при советском строе свергнутых буржуев-мироедов. В качестве примера злобности удушенного класса (мол, не зря это сделали) приводили цитату из выступления Павла Павловича на Втором Всероссийском съезде представителей торговли и промышленности в Москве в августе 17-го: «Нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов…» Серьезные слова, но ошибались товарищи-трактователи: это не призыв, это – прогноз. Действующий до сих пор.

Это одно лицо – работящее, решительное, богатое. Теперь лицо другое: тоже богатое, тоже решительное и работящее. Вроде похоже, но Федот, да не тот. «Федота» звали Николай Павлович Рябушинский. Знаменит не менее, если не более, старшего брата. Но вся его знаменитость – с налетом скандальности. Вот о ком писать роман, да не простой, а авантюрный, да еще и любовный (красивые женщины окружали Николашу всю его долгую, более чем 70-летнюю, жизнь). Ограничимся набросками к роману.

Николай был единственным Рябушинским, который вышел из семейного дела. Все свои средства он не приращивал, а тратил. Но тратил красиво (впрочем, были и традиционные кутежи, за что получил Николай прозвище «Шалый»). Построил на границе Петровского парка виллу (ни больше ни меньше), назвал «Черный лебедь»: классический фасад и модерновый интерьер, причудливая мебель с черным лебедем в овале, посуда с той же маркой, пальмы в саду и леопард в собачьей будке. Молва приписывала Рябушинскому и его многочисленным гостям «афинские ночи с голыми актрисами». Так ли было, кто знает… Решил назначить себя (если не я, то кто же) продолжателем дела Третьякова и Дягилева, владел журналом «Золотое руно» (Брюсов, Блок, Белый), финансировал объединение художников «Голубая роза» (Кузнецов, Судейкин, Сарьян, Матвеев).

Стал терять средства, а в довершение всего крупно проигрался нефтепромышленнику Леону Манташеву. Переехал в Париж, где открыл на Елисейских Полях антикварный магазин. Торговал так успешно (разбирался все же в искусстве), что вновь начал процветать. Очередной слом организовали война и революция, которую он встретил на родине. Все семейство Рябушинских, естественно, уехало. Николай покидал страну последним, успев… послужить новой власти в качестве эксперта по искусству. Восстановил антикварную торговлю. Умело рекламировался: в 25-м году в американском журнале вышла статья «Великие любители» о четырех коллекционерах. Компанию Николаю Рябушинскому составили Морган, Рокфеллер и Вандербильт.

Вот такие лица Рябушинских. Что осталось от них в Москве? Про промышленность больше не будем. Давайте ближе к искусству. Как и остальные богатые семейства, имели Рябушинские склонность к коллекционированию (видимо, повальное увлечение овеществленным искусством – картинами, скульптурами, иконами – объясняется еще и тем, что финансовые вложения такого рода считаются одними из самых эффективных). Михаил Павлович даже приобрел у вдовы Саввы Тимофеевича Морозова Зинаиды знаменитый особняк на Спиридоновке, чтобы было где разместить коллекцию французской и русской живописи.

Степан Павлович с 1905 года, когда было разрешено открывать старообрядческие храмы, начал скупать по всей стране иконы старого письма и одаривал ими новые храмы единоверцев, оставляя самые редкие у себя. К 1914 году его коллекция, наряду с собраниями Ильи Остроухова и Алексея Морозова, считалась лучшей. Сейчас в Третьяковской галерее более полусотни икон из его собрания. Степан сам реставрировал иконы, выпустил научный труд, посвященный атрибуции и датировке знаменитой иконы Божией Матери Одигитрии Смоленской. А размещалась коллекция в домовой церкви самого знаменитого модернового особняка Москвы – дома на Малой Никитской, № 6/2 постройки Федора Шехтеля (и об особняке, и об архитекторе – в свое время, на свою букву). Только потому, что есть этот особняк в Москве, следовало бы упомянуть Рябушинских в «Книге Москвы». А так как славных дел за ними много, то и получилась, уж не обессудьте, одна из самых больших глав.

Оглавление книги