Книга: Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу

Стены и ворота

Стены и ворота

После входа на территорию раскопок посетитель продолжает идти по той дороге, которая вела в Остию из самого Рима и называлась Остийской дорогой (Via Ostiensis по-латыни, Via Ostiense по-итальянски). В Риме она начиналась от Остийских ворот, в Остии проходила, естественно, через Римские (Porta Romana). Жалкие остатки этих ворот за металлическим забором и сейчас встречают гостей древнего города.


Пирамида Цестия и Тестаччо

Возле Остийских ворот в Риме есть на что посмотреть. Рядом стоит один из самых причудливых древнеримских памятников — пирамида Гая Цестия. Это одна из тех гробниц, которые навсегда сохранили имя покойника при полном отсутствии какой-либо еще информации о нем. Все, что мы знаем о Гае Цестии, мы знаем от его экстравагантной могилы. На ней есть надпись, которая сообщает, что Цестий был претор, народный трибун и эпулон (то есть член коллегии жрецов, отвечавшей за посвященные богам торжественные пиршества) и что пирамиду построили согласно его завещанию всего за 330 дней. Позже памятник встроили в Аврелиановы стены как дополнительное укрепление, в средние века он зарос плющом, и имя Цестия забылось — вплоть до XVII века пирамиду называли «Гробницей Рема» (в параллель к «Гробнице Ромула» — похожей пирамиде еще большего размера, стоявшей на Ватиканском холме и разрушенной в начале XVII века). В 1663 году пирамиду Цестия по приказу папы Александра VII расчистили и отреставрировали (об этом свидетельствует нижняя надпись на фасаде пирамиды, сделанная крупным шрифтом). При раскопках нашли два мраморных постамента с остатками бронзовых статуй; на постаментах была рассказана увлекательная история установки этих статуй. Цестий в завещании велел похоронить его с роскошными пергамскими тканями (attalici), но новые законы против роскоши сделали такое захоронение невозможным, так что потомкам пришлось ткань продать, а на вырученные деньги возвести статуи. Современному взгляду, привыкшему к пропорциям египетских пирамид в Гизе, пирамида Цестия кажется слишком узкой и вытянутой. Еще совсем недавно все было ровно наоборот: единственной древней пирамидой, известной европейцам, была как раз пирамида Цестия. В результате даже побывавшие в Египте художники начинали сомневаться в собственных впечатлениях и изображали пирамиды возле Каира вытянутыми по вертикали. Такая форма гробниц характерна для древнего царства Мероэ на территории нынешнего Судана, вновь открытого европейцами только в XIX веке. Это сходство породило гипотезу об участии Цестия в карательной операции или каких-нибудь торговых посольствах в Африке южнее Египта.

Пирамида Цестия нависает над большим кладбищем, которое обычно называют протестантским, хотя на самом деле оно «некатолическое» (Cimitero acattolico). Здесь нашли последний приют не только многие известные протестанты (поэты Джон Китс и Перси Биши Шелли) и атеисты (марксистский мыслитель Антонио Грамши), но и православные или греко-католики, связавшие свою судьбу с Италией, — художники Карл Брюллов и Александр Иванов, поэт Вячеслав Иванов. К протестантскому кладбищу примыкает военное, где покоятся солдаты союзных войск, павшие в боях Второй мировой войны. Среди реликвий кладбища есть одна, связанная с Древним Римом, — маленький обломок Адрианова вала, которым жители города Карлайла решили увековечить память военнослужащих из английского графства Камбрии. С севера над военным кладбищем нависает пятидесятиметровый холм — Тестаччо, давший название окружающему кварталу. Это не часть природного рельефа, а искусственная горка, целиком состоящая из обломков древних амфор. Старая легенда утверждала, что весь круг обитаемых земель платил Риму налоги натурой и амфоры разбивали, чтобы образуемая гора стала еще одним свидетельством римского величия. Когда с Тестаччо (имя происходит от латинского testa, «черепок») начали разбираться археологи, оказалось, что все не так просто. Во-первых, выяснилось, что почти все амфоры происходят из испанской провинции Баэтика (это примерно нынешняя Андалусия) и использовали их для транспортировки одного-единственного продукта — оливкового масла. Во-вторых, глиняные обломки сваливались в кучу не беспорядочно, а аккуратными террасами; черепки засыпались известью, чтобы перебить вонь прогорклого масла. Зачем все это делалось — до конца не ясно; судя по всему, в античности считалось, что сосуды с маслом нельзя использовать повторно. Когда Тестаччо стал изучать ученик Теодора Моммзена Генрих Дрессель, он обнаружил, что амфоры — ценный эпиграфический материал: на многих обломках сохранились печати и надписи. По следам работы в Риме Дрессель разработал классификацию амфор, которая с некоторыми дополнениями используется по сей день. В 1990-е годы на Тестаччо работала международная испанско-итальянская команда археологов. Им удалось сопоставить происхождение обломков Тестаччо со многими керамическими мастерскими римской Испании.


Вскоре после того, как Остия подверглась нападению пиратов, стены и ворота были построены консулом 63 года до н. э. Этим консулом был не кто иной, как Марк Туллий Цицерон, самый известный римский оратор и писатель, язык которого считается стандартом «золотой латыни». Репутация Цицерона-стилиста безупречна до такой степени, что некоторые словари и грамматики латинского языка указывают, что все цитаты, автор которых в тексте не указан, принадлежат Цицерону; таких цитат намного больше, чем изречений любого другого автора, и их грамматический авторитет непоколебим. Неизвестно, как отнесся бы Цицерон к такой посмертной славе: он всю жизнь мечтал о серьезной политической карьере, о том, чтобы быть отцом отечества и спасителем республики. Судебное красноречие было для него ступенькой к этой цели, а философские и моральные трактаты — отдыхом от трудов и попыткой отвлечься, когда политические дела пошли вразнос.

Первая речь Цицерона против Катилины, произнесенная в храме Юпитера Статора, где собрался Сенат, начинается так: «Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив».[57]

Между тем именно в 63 году он как никогда был близок к своей заветной мечте. Безродный выскочка, «новый человек» (homo novus), он не только достиг высшей государственной должности, но и с блеском разоблачил масштабный заговор сенатора Катилины, произнеся по ходу дела одну из самых известных речей за всю историю человечества.

Несмотря на то что консульский год Цицерону достался бурный, он нашел время и силы заняться Остией. Скорее всего, такое поручение он получил от Сената. Но из произведений Цицерона известно, что мореплаванию и гаваням он придавал большое значение — так что его личные убеждения и общественный долг счастливо совпали.

Судьба и здесь сыграла с Цицероном злую шутку. Когда ворота ремонтировали в I веке нашей эры, при императоре Домициане, на них подновили надпись. Она сохранилась в виде мелких кусков, из которых археологи и филологи постарались сложить понятный текст. Оказалось, что кроме имени Цицерона (который «возвел» ворота) там указано имя народного трибуна Клодия Пульхра, который их «завершил и посвятил». Это было бы непримечательно, если бы Клодий не был злейшим, заклятым врагом Цицерона. Сохранились жалобы Цицерона на то, что Клодий вписывает свое имя на чужие постройки — возможно, сердце у оратора болело в первую очередь за дорогие ему остийские ворота.


Клодий и Клодия

Публий Клодий Пульхр — колоритнейшая личность, которая и могла только появиться на излете республики («блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»). Родом из знатного и богатого патрицианского рода Клавдиев, он с молодости был известен безудержными сексуальными похождениями и буйными дебошами. Самой известной его эскападой стало проникновение на празднества в честь Доброй Богини (Bona Dea); этот важный культ был недоступен для мужчин, они даже не знали настоящего имени чтимой богини (и поэтому не знаем его и мы). Празднества обычно справлялись в консульском доме, но в тот раз оба консула были больны, и гостей (знатных римских дам) принимала Помпея, тогдашняя жена Юлия Цезаря, который занимал должность верховного жреца. Клодий, переодевшись в женское платье, проник в дом (как говорили — чтобы повидаться с Помпеей, с которой у него был роман), но был опознан служанкой. Последовавший скандал растянулся на годы: Цезарь развелся с женой (заявив, что жена Цезаря должна быть «выше подозрений»), а Клодий был отдан под суд за нарушение общественной морали (incestum). Несмотря на все усилия Цицерона, Клодий подкупил судей и в конце концов был оправдан. Следующим скандальным поступком в жизни Клодия стал переход из патрициев в плебеи. Клодий, по натуре политик-популист, хотел занять должность народного трибуна — она давала больше всего рычагов влияния любителям прямой демократии и власти толпы. Но эта должность была закрыта для патрициев. Тогда Клодий стал приемным сыном одного плебея (возможно, дальнего родственника). Именно тогда он из Клавдия превратился в Клодия. Усыновление было обычной практикой в римской семейной и общественной жизни, но оно диктовалось строжайшими правилами, которые в этом случае были демонстративно нарушены; достаточно сказать, что вопреки всем приличиям приемный отец был младше сына. В должности трибуна Клодий протолкнул закон, объявляющий преступником любого, кто казнит римского гражданина без суда. Этот закон имел обратную силу и был направлен лично против Цицерона, который без формального судебного процесса расправился с участниками заговора Катилины. Цицерон пытался защищаться на юридическом поле, но быстро понял, что дело будет решаться не речами, и удалился в изгнание, а Клодий и его приспешники разорили римские дома и загородные поместья Цицерона и его семьи. У Клодия была сестра, с которой он, как говорили, был интимно близок. («… Если бы я не враждовал с мужем этой женщины — братом, я хотел сказать братом; все время путаю», — издевался Цицерон.) Она вместе с Клодием была удочерена плебейским семейством и получила новое имя. У этой Клодии есть две претензии на посмертную славу, одна несомненная, другая сомнительная. После смерти мужа она жила веселой вдовой, развлекая несколько любовников разом. Одного из них, Марка Целия Руфа, после разрыва она публично обвинила в попытке ее отравить. Дело дошло до суда. Защищать Целия взялся Цицерон и в своей речи нарисовал такой портрет аморальной и развратной женщины, что потомство содрогается до сих пор. На основании этого самого портрета и беглого замечания одного писателя два века спустя Клодию часто отождествляют с Лесбией, героиней лирических стихотворений Катулла, — катулловская Лесбия так же сексуально привлекательна, непостоянна и жестока. Конечно, это не более чем догадки; не исключено, что Лесбия — образ собирательный. (Клодия была намного старше Катулла; на момент написания стихов ей за сорок. Некоторые историки на этом основании отказывают ей в праве считаться прототипом Лесбии. Один филолог-классик — конечно, француз — возмущенно опровергает такое нелепое возражение.) Пережить Цицерона Клодию не было суждено. В 53 году до нашей эры у него появился новый враг — такой же политик-популист Милон. У каждого были свои прикормленные бандиты, которые яростно бились на улицах Рима, сделав город небезопасным для мирных граждан. Как-то раз враждебные шайки случайно встретились на Аппиевой дороге, и в последовавшей стычке Клодий был убит. Похороны его прошли так бурно, что по ходу дела толпа спалила здание Сената.

Сразу после городских ворот расположена небольшая площадь, которая называется «Площадь Победы» (Piazzale della Vittoria), точнее — Виктории. Этим современным названием площадь обязана статуе крылатой Минервы-Виктории, которой была отмечена реставрация времен Домициана (Домициан питал к Минерве особое пристрастие). Копия скульптуры стоит на площади и сейчас, но в античности она, скорее всего, украшала ворота.


Мозаика с мулами из бань Извозчиков.

Оглавление книги


Генерация: 0.235. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз