Книга: Неисчерпаемая Якиманка. В центре Москвы – в сердцевине истории

Вокруг Болотной

Вокруг Болотной

К левой стороне улицы Серафимовича выходит Болотная площадь – место знаменитое в прошлом и настоящем, отмеченное самой Историей. В обычные дни здесь тихо и умиротворенно, но какие только страсти не кипели на Болоте… Кипят и по сей день. Это одно из главных публичных пространств Москвы, ее Форум…

В наше время трудно представить, что в самом сердце столицы, напротив Кремля, когда-то были топи, бочаги и кочки. Просыхавшее после ежегодных паводков болото тянулось вдоль древней старицы Москвы-реки. Несмотря на это, люди селились в этих гиблых местах с доисторических времен. Неподалеку отсюда, на Софийской набережной, обнаружены железные топоры возрастом 4000 лет. Вдоль западной кромки Болота с XI в. проходила большая Волоцкая дорога. Позднее ее трасса переместилась восточнее – на линию нынешней улицы Балчуг. Уже во времена Дмитрия Донского узкое пространство между Болотом и берегом Москвы-реки, по-видимому, было застроено. Сюда, в Заречье, легко перекинулся огонь великого Всехсвятского пожара 1365 г. Тем не менее застройка, вероятно, была редкой и неплотной. Основное пространство здесь все еще занимал заливной Великий луг – место выпаса великокняжеских лошадей.

Столетие с лишним спустя, в 1495 г., после очередного огненного опустошения Иван III повелел устроить здесь, на пожарище, большой плодовый сад. Рядом поселились слободами дворцовые садовники. Топкое место у старицы оставалось пустопорожним, когда вокруг уже теснились усадьбы слобожан. Москвичи так и называли его – Болото. Название его в письменных источниках известно с 1514 г.

Болотная площадь

Век за веком Москва наступала на Болото. Копались дренажные канавы – «ровушки», ставились дома на высоких деревянных основаниях, как предписывал и указ Сената от 1721 г. Но победить топи не удавалось. Лишь зимой их сковывал лед, и тогда здесь, на ровном просторе, кипело торжище. В Смутное время в феврале 1611 г. именно на хлебном рынке на Болоте произошло одно из первых столкновений москвичей с иноземными интервентами, обосновавшимися в Москве. Оно стало прелюдией к общему восстанию горожан, на помощь которым пришло земское ополчение. Так начиналась «бунташная» слава Болота. В XVII в. в Замоскворечье образовалось несколько стрелецких слобод. Есть сведения, что стрельцы использовали незастроенное Болото как полигон. Здесь стояли мишени для артиллерийских и ружейных стрельб.

С давних пор на Болоте вершились публичные казни. Для них это было идеальное место – вместительное, отдаленное от плотно застроенного и осененного соборами Кремля, священную землю которого старались не осквернять кровью преступников. Летом 1662 г. на Болоте сложили буйны головы несколько заводил Медного бунта – восстания москвичей, вызванного денежной реформой и жестоко подавленного властью. В 1670 г. здесь сожгли как «раскольника» одного из сподвижников протопопа Аввакума старца Авраамия. Собирались таким же образом расправиться на Болоте и с его покровительницей – боярыней Федосьей Морозовой, да не решились из-за ее знатного происхождения и родственных связей. На замоскворецком пустыре на позорище и устрашение всем бунтовщикам и крамольникам были выставлены расчлененные останки атамана Стеньки Разина, четвертованного на Красной площади в 1671 г. Они провисели на Болоте на столбах и колесах несколько лет, пока их не зарыли на «бусурманском кладбище» за Калужскими воротами. В 1676 г. на Болоте на плахе принял смерть брат Степана Фрол, который, пытаясь сохранить жизнь, обещал открыть разинский клад, но за шесть лет заключения так и не смог показать точное место.

Казнили здесь не только явных мятежников и вероотступников, но и колдунов. В 1691 г. на Болоте сожгли в срубе «волхвов Дорофейку и Федьку», а вместе с ними отрубили голову стольнику Андрею Безобразову, доверившемуся их ворожбе и будто бы умышлявшему «злым своим воровским умыслом на Государское здоровье». После подавления Стрелецкого бунта 1692 г. в Москве начались массовые казни его участников. Замоскворецкое Болото тогда в очередной раз залилось кровью. Здесь по воле Петра I погибли десятки стрельцов.

Самая знаменитая казнь на Болоте свершилась 10 января 1775 г. Она надолго запечатлелась в памяти москвичей, отразилась в мемуарах, упомянута у Пушкина в «Капитанской дочке». Казнили Емельяна Пугачева. Все огромное пространство вокруг эшафота оцепили пехотные полки. Был лютый мороз, однако, по воспоминаниям И.И. Дмитриева, «кровли домов и лавок усеяны были людьми; низкая площадь и ближние улицы заставлены каретами и колясками». Пугачева привезли в высоких санях под конвоем кирасир. На эшафоте Емельян кланялся на все стороны: «Прости, народ православный, отпусти, в чем я нагрубил пред тобою…» В простонародной толпе многие сочувствовали мятежу, ждали вести о его помиловании. Но палач сделал свое дело. Пугачева обезглавили, четырех его соратников повесили здесь же, на Болоте. В тот день многих пугачевцев наказали кнутом, некоторым вырвали ноздри. По приказу Екатерины II тела казненных, эшафот и сани, на которых везли Пугачева, были сожжены.

Экзекуции проводились на Болоте и в XIX в. Уже не рубили головы, не сжигали, не вешали. В ход шли кнут, розги и шпицрутены. У Л. Толстого в «Войне и мире» есть эпизод, в котором Пьер Безухов становится свидетелем наказания на Болоте двух французов, обвиненных в шпионаже в пользу Наполеона, и под влиянием этого зрелища принимает окончательное решение выехать в действующую армию. За воинские преступления практиковалось «прогнание сквозь строй». Нередко оно заканчивалось смертью наказуемого. Здесь же, на Болоте, совершался бескровный, но унижающий обряд гражданской казни. Приговоренных дворян лишали прав перед отправкой на каторгу или в ссылку, в знак чего над их головой ломали шпагу. Во второй половине XIX в. место этих церемоний перевели на окраину, на Конную площадь, в район современной Мытной улицы.

Случались на Болоте и мрачные курьезы. Так, в XVII в. по повелению патриарха Иосафа здесь было сожжено пять возов музыкальных инструментов, отобранных у скоморохов и прочего народа, дабы не вводили православных в «бесовской соблазн». Но казни на Болоте были все же зрелищами нечастыми. В старину москвичи гораздо чаще собирались здесь, чтобы помериться силой и удалью в кулачном бою.

В 1701 г. близлежащий Государев сад погиб в огне очередного пожара. Петр I решил не восстанавливать его. Обширная площадь осталась незастроенной. Ее окопали дренажными рвами и валами. На этом Царицыном лугу напротив Кремля начали устраивать грандиозные празднества в честь коронаций монархов и военных побед. Толпы народа любовались здесь пышными фейерверками. Петр I, питавший настоящую страсть к «огненной потехе», в мае 1724 г. отметил ею коронацию своей супруги Екатерины. По свидетельству иностранного очевидца, великолепный фейерверк продолжался более двух часов – «не думаю, чтобы бывало на свете много подобных ему». Для подготовки зрелища на Царицыном лугу была устроена целая «ракетная лаборатория». Не менее пышное торжество по случаю своего воцарения устроила здесь весной 1742 г. и веселая императрица Елизавета Петровна. На Царицыном лугу не только праздновали и гуляли. В январе 1722 г. рабочие соседнего Скотного двора принесли здесь челобитье Петру I на притеснения «компанейщиков» – владельцев предприятия. И оно было частично удовлетворено – произвол на время поутих. Так что дух протеста витает над этими местами исстари.

В эпоху Петра I по краям Болота появились внушительные каменные постройки: Всехсвятский мост, Суконный и Винный дворы. А ближе к концу XVIII в. почти исчезают следы и самого природного болота. По древней старице прошел Водоотводный канал. Местность стала суше, удобнее для застройки, хотя по-прежнему часто заливалась половодьем. По старой памяти ее продолжали называть Болотом. В 1786 г. московский главнокомандующий Я.А. Брюс предложил создать здесь обширную благоустроенную рыночную площадь, «где до 6000 возов установиться может». В 1812 г., когда войска Наполеона входили в Москву, летучие казачьи отряды подожгли хлебные лабазы на Болоте, чтобы затруднить снабжение оккупантов.

После Отечественной войны площадь сохранила торговые функции. На рубеже 1830 – 1840-х гг. она была реконструирована. Московский генерал-губернатор Д.В. Голицын предложил облагородить кварталы, примыкавшие к строившимся храму Христа Спасителя и Большому Кремлевскому дворцу. Вдобавок в те годы велись масштабные работы по расширению и углублению Водоотводного канала, сделавшие его судоходным. Тяжелые барки могли теперь приставать к берегу прямо у Болотного рынка.

Главным сооружением обновленной площади стал каменный Гостиный двор, построенный в ампирном стиле по проекту ведущего московского зодчего той поры М.Д. Быковского. Это было огромное, открытое в сторону канала полукаре из трех монументальных корпусов лавок – одного протяженного и двух полукруглых в плане. Лавки-лабазы имели один и два этажа. Улица, проходившая вдоль северного корпуса Гостиного двора, так и называлась – Лабазной…

С другой стороны, вдоль берега канала, в 1860-х гг. на средства известного купца и общественного деятеля В.А. Кокорева был проложен первый в Замоскворечье бульвар. Он получил название Кокоревского и просуществовал до 1930-х гг. В начале XX в. на канале у Болотной площади появилась конечная пристань пароходной прогулочной линии. Суда ходили отсюда вверх по реке до Бородинского моста.

Торговое Болото было одним из самых притягательных мест старой Москвы. Свой последний расцвет оно пережило уже в советские годы, в эпоху НЭПа. «В огромных лабазах – горы фруктов и зелени, на грязной площади у Москвы-реки толпятся возы с яблоками и сливой» – так писали в газетах 1920-х гг. Этот рынок называли «брюхо Москвы». Он считался дорогим и криминогенным: профессиональные карманники и просто беспризорники хозяйничали вовсю. Здешние же торговцы мнили себя белой костью, а один из юбилеев рынка даже отметили в театре Корша. Болото воспринималось как символ Москвы торговой. В 1920-х гг. планировалось построить здесь Центральный рынок. По проекту М.О. Барща и М.И. Синявского это должно было быть высотное здание лапидарных конструктивистских форм, парящее над Замоскворечьем, – своеобразный храм торговли.

Но новаторский проект так и остался на бумаге. С концом НЭПа заглохло и торжище. В лабазах разместились склады и общежития для рабочих-строителей Дома ЦИК – СНК СССР. Когда в 1930-х гг. задумывалась вторая очередь этого жилого комплекса, Гостиный двор был разобран, чтобы освободить площадку под постройку, которая должна была занять всю Болотную площадь и прилегающие к ней кварталы. Но и этот проект осуществлен не был. Осталось лишь огромное пустое пространство.

Во время Великой Отечественной войны на площади стояла 7-я зенитная батарея 862-го зенитно-артиллерийского полка. В ночь с 1 на 2 декабря 1941 г. в результате прямого попадания немецкой бомбы погибло семеро ее бойцов, двенадцать было ранено. Дом, на крыше которого располагалась батарея, превратился в груду развалин.

В послевоенные годы Болотная площадь не раз фигурировала в планах московских градостроителей. Существовал, к примеру, проект строительства здесь, напротив Кремля, грандиозного Пантеона – мемориального комплекса советским вождям и героям. Всерьез обсуждалась также идея… затопить Болотную площадь, соединив здесь Москву-реку и Водоотводный канал в единую гладь километровой ширины. К счастью, обошлось и на сей раз. То, что удалось воплотить в реальность, оказалось скромнее и достойнее.

Памятник И.Е. Репину

В 1948 г. в ознаменование 800-летия Москвы на Болотной площади по проекту В.И. Долганова был разбит большой сквер. В его создании участвовали многие жители окрестных кварталов и учащиеся местных школ, до сих пор хранящие воспоминания об этом. Парадный вход в сквер с гранитными колоннами, вазами, шарами и чугунной литой решеткой спроектирован И.Д. Мильчаковым и В.Г. Крюковым. За ним – красивый фонтан, ставший позднее, в 1976 г., первым в Москве светомузыкальным. (Под ним просторное техническое подземелье, где установлено оборудование, а также хранятся лодочки для обслуживания «плавающих» фонтанов на Водоотводном канале.) Ансамбль Болотного сквера – скромный собрат таких памятников «Болотного стиля», отразивших и пафос Победы, и амбиции советской империи, как сталинские высотки, комплекс Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, станции Кольцевой линии метро… Все эти сооружения строились, казалось, на века. Но уже сейчас они ветшают, требуют срочного ремонта. Вот и монументальные пропилеи Болотного сквера утратили часть своего чугунного убранства, из парапетов выпадают гранитные блоки. Будто рассыпается в прах эпоха, претендовавшая на вечность…

Посреди паркового партера, где когда-то стоял пугачевский эшафот, с 1958 г. возвышается памятник И.Е. Репину – произведение советских классиков, ваятеля М.Г. Манизера и архитектора И.Е. Рожина. Фигура художника обращена к Лаврушинскому переулку и Третьяковской галерее, где хранится лучшая коллекция его работ. Памятник искусно выполнен и удачно поставлен, но официален и холоден и особенной любви и даже известности у москвичей не снискал. Не прижилось прочно и название площади Репина, которое Болотная носила с 1959 по 1993 г. Оно теперь почти забыто. Все вернулось на круги своя.

А вот пешеходный мост, красиво выгнувшийся над Водоотводным каналом между памятником Репину и Лаврушинским переулком, хотя ныне и именуется официально Третьяковским, среди москвичей зовется не иначе как Лужковым. До недавнего времени так он значился и на многих картах Москвы. При московском мэре Ю.М. Лужкове развернулось лихорадочное строительство уникальных городских объектов разного назначения и качества. Оно способствовало столь же неоднозначной популярности «отца города» – его и хвалили, и хулили. Одной из новаций лужковского периода было сооружение пешеходных мостов, призванных не только улучшить сообщение между берегами, но и гуманизировать городскую среду, открыть горожанину и гостю красоту речных панорам. Первенцем здесь оказался мост на Водоотводном канале. Он был построен по проекту инженера А.О. Хомского, архитекторов Т.В. Антюфеева и Г.И. Копанс. Открытие состоялось в сентябре 1994 г. в День города. Это был один из первых «больших проектов» Лужкова и, не в пример другим, вполне достойный. Нет ничего удивительного в том, что мост в народе стал ассоциироваться с именем мэра. Неуклюжие попытки чиновников связать название с Царицыным лугом лишь подтверждали народную этимологию.

У Лужкова, или, если хотите, Третьяковского, моста есть своя предыстория, и весьма давняя. Два столетия назад почти на этом месте, чуть восточнее, в створе 1-го Кадашевского переулка, уже существовал деревянный мостик. В 1812 г. он сгорел. Позднее, в 1862 г., уже известный нам В.А. Кокорев, построил на замоскворецком бульваре огромное гостинично-деловое подворье и намеревался соединить берега реки мостом, но не успел. Не реализовался и проект, предложенный уже в советское время, в 1944 г., архитектором А.В. Щусевым, по которому пешеходный мост должен был соединить Болотную площадь и новое здание Третьяковской галереи.

Давняя мечта московских градостроителей сбылась лишь в конце XX в. Мост пересекает Водоотводный канал в его самом широком месте, где расстояние между берегами достигает 50 м. Стальная арка из конструкций, изготовленных в Воронеже, поднимается высоко над водой. Мост первоначально имел пышное скульптурное убранство работы неизменного З.К. Церетели, выполненное в металле. Фонари стилизованы под старину, фигурные решетки перил украшали медальоны с изображением исторического герба Москвы – святого Георгия, пронзающего копьем змия, а также атрибутов искусств. Однако эта роскошь недолго продержалась под натиском вандалов и любителей сувениров. У горельефного Георгия стали регулярно выдергивать копье, из бронзовых палитр исчезали кисти. В конце концов вычурные медальоны просто демонтировали.

Зато на самом мосту и рядом с ним вдоль Болотной набережной за последнее время выросла целая аллея «деревьев любви и верности» – металлических конструкций, на которые новобрачные вешают «замочки на счастье», бросая ключи в канал. Эта свадебная традиция, как обычно, пришла к нам из-за границы. Считается, что зародилась она два десятка лет назад в Риме, где влюбленные стали вешать на перила и фонари Мульвиева моста замки, подражая героям романа Федерико Мочча «Три метра над небом». В Москве первым подвергся «замочному нашествию» Патриарший мост. Затем настала очередь Лужкова моста. Каждая свадебная процессия оставляла здесь свой замок, и вскоре узоры перил скрылись под толщей скобяных изделий. Их срезали рабочие городской службы, но по ночам они появлялись вновь. Тогда власти прибегли к заграничному опыту и поставили на Лужковом мосту специальную конструкцию, придав ей облик дерева, что является уже отечественным ноу-хау. «Деревья любви и верности» с тех пор размножились. Если так пойдет дальше, когда-то существовавший на Болотной набережной Кокоревский бульвар возродится в металле. Правда, зрелище это едва ли порадует глаз. Многие замки уже порыжели от коррозии, словно пожухлые листья, будто опровергая пословицу «Старая любовь не ржавеет».

Лужков мост с «деревьями любви и верности»

Несколько лет назад на сходах Лужкова моста со стороны Кадашевской набережной установили бронзовую «Скамью примирения», устроенную так, чтобы садящиеся на нее невольно приникали друг к другу. Идея скульптурной композиции-аттракциона все та же – укрепление семейных и романтических уз. У Лужкова моста репутация самого сентиментального моста Москвы. Здесь же, под пролетом, пристань, откуда отправляются в путешествие вокруг Острова прогулочные катера.

Главная аллея сквера на Болотной площади, открываясь парадным входом и фонтаном, через три сотни метров завершается скульптурной композицией «Дети – жертвы пороков взрослых», созданной известным скульптором Михаилом Шемякиным и подаренной им Москве. Ее появление здесь сопровождалось бурной полемикой среди московской общественности. Когда проект композиции был обнародован, многие ценители искусства и ревнители московской старины сочли ее идейно и художественно несостоятельной, разрушающей историческую среду Болотной площади. Местные жители боялись, что монстры, рожденные изощренной фантазией мастера, будут пугать гуляющих в сквере детей. Предлагалось установить дар Шемякина в парке искусств «Музеон» на Крымской набережной. Но у именитого автора были и многочисленные и, главное, влиятельные поклонники, в том числе и тогдашний мэр. Коллективные письма протестантов – деятелей искусств и обычных москвичей, выступления в СМИ и даже некоторых депутатов Мосгордумы, боровшихся против градостроительного произвола, ни к чему не привели. В очередной День города в сентябре 2001 г. монумент торжественно открыли.

Сегодня очевидно: и страхи, и восторги были явно преувеличены. Градостроительной катастрофы на Болотной не произошло. Современных же детей скопище монстров не пугает, а лишь забавляет. Но ни художественным откровением, ни первостатейной туристической достопримечательностью, как обещал автор, монумент не стал. Не так уж часто «якиманские аборигены» слышат на улице сакраментальный вопрос: «А где тут памятник порокам?» Предостерегающий идейный посыл произведения Шемякина, похоже, мало кто слышит. Пороки в образе чудищ – «Наркомания», «Проституция», «Воровство», «Алкоголизм», «Невежество», «Лжеученость», «Равнодушие», «Пропаганда насилия», «Садизм», «Эксплуатация детского труда», «Нищета» и «Война», обступившие мальчика и девочку, играющих с завязанными глазами вокруг стопки книг, – благополучно здравствуют не только в образной реальности. Некоторые из них вольготно чувствуют себя на Болотной, где кипит бурная ночная и отнюдь не всегда безгрешная тусовочная жизнь. Местные жители постарше боятся выходить сюда после наступления темноты.

Каждый год весной, а в советское время и осенью широкая набережная Водоотводного канала у Болотной площади становится репетиционной площадкой военных парадов. Здесь гремит оркестр, чеканят шаг те, кто 9 мая будет проходить под стенами Кремля. На Болотной, продолжая традиции Царицына луга, часто проводятся гулянья, концерты, шоу. Но самую громкую, поистине всемирную известность ей принесли многотысячные митинги и манифестации последнего времени. Болотная стала именем нарицательным, символом протестного движения, что, впрочем, тоже вписывается в ее историческую традицию…

Скульптурная композиция «Дети – жертвы пороков взрослых»

Старинные кварталы между Всехсвятской (Серафимовича) улицей и Балчугом составляют старомосковский район Средние Садовники. Его речной фасад – Софийская набережная. Путь до нее от Болотной площади идет вниз по улице Серафимовича мимо знакомого нам углового «дома-путешественника» и запущенного сквера на месте давно снесенных зданий. Софийская набережная лежит прямо напротив Кремля, с нее открывается изумительный вид на его стены и башни, соборы и дворцы. Панорама же Замоскворечья с кремлевского холма, на переднем плане которой – Софийская набережная, всегда воспринималась и русскими людьми, и иноземными как зримый образ самой России. Красота эта еще не растворилась без остатка в современном каменном хаосе мегаполиса…

Софийская набережная… Немного найдется в столице мест, которые сохранили в такой полноте и подлинности облик старой Москвы, какой была она век назад, до начала великих реконструкций. Здесь практически нет домов моложе. Самому же древнему зданию – храму Святой Софии Премудрости Божией, давшему имя набережной, уже больше 350 лет. Археологические находки и вовсе уводят в бездну прошлого. В 1931 и 1999 гг. на Софийской набережной были найдены каменные шлифованные топоры бронзового века. Во времена первых московских государей все пространство от Москвы-реки до ее болотистой старицы занимал Великий луг – кормовые угодья для великокняжеских лошадей. С XIV в. местность начала постепенно застраиваться, стало формироваться новое московское предместье – Заречье, его население росло в том числе и за счет «сведенцев» – насильственно переселенных в Москву жителей присоединенных к ней земель – купцов, бояр, ремесленников. Так здесь оказались и новгородцы. Есть предположение, что они-то и поставили около 1488–1489 гг. в Заречье деревянный храм Святой Софии в память о главной святыне Великого Новгорода – Софийском соборе. Существует и другая версия. Она связывает строительство храма за Москвой-рекой со стремлением великого князя Ивана III, женатого на византийской принцессе Софье Палеолог, подчеркнуть духовно-политическую преемственность Москвы от Константинополя с его знаменитым собором Святой Софии.

После страшного пожара 1495 г., затронувшего и Заречье, Иван III повелел на расчищенном от сгоревших построек пепелище «чинити сад». Тем самым решалось сразу несколько задач: создавался оборонительный плацдарм перед новой кремлевской цитаделью, незастроенное пространство сберегало сплошь деревянный город от распространения огня, а великокняжеский двор получал надежный источник снабжения плодоовощной продукцией. В Государевом саду, вероятно, произрастали не только привычные культуры – яблони, вишни, груши, смородина, крыжовник, но и ныне экзотические дыни, которые москвитяне умели прекрасно выращивать даже в суровом климате на особых высоких, обильно унавоженных грядках. Некоторые исследователи древнерусской архитектуры, в частности М.П. Кудрявцев, указывают на особое градостроительное значение Государева сада. Он воплощал представления православных людей того времени о рае, символизировал посвящение Русской земли Богородице, уподоблял Москву небесному граду – Горнему Иерусалиму. Судя по планам столицы рубежа XV–XVII вв., Государев сад был обнесен деревянной оградой с островерхими воротами на восточной стороне, имел четкую регулярную планировку. В центре его возвышался Софийский храм. Известно также о царских палатах в саду.

Два столетия эта лепота услаждала взоры тех, кто смотрел с кремлевских высот за реку. В 1701 г. очередной пожар, перекинувшись из Кремля, уничтожил слободы садовников и сам Государев сад. Петр I не стал его восстанавливать. В XVIII в. берег Москвы-реки здесь вновь застраивается. Царских садовников потеснили знать и купечество. Место стало престижным. Строительство каменной набережной напротив Кремля предусматривалось еще «Проектированным планом» Москвы, утвержденным Екатериной II в 1775 г. Но в 1780-х гг. соорудили по проекту В.И. Баженова только деревянные подпорные стенки. Набережная была так узка, что допускала лишь одностороннее движение экипажей. В 1812 г. почти все строения на ней пострадали от великого московского пожара. Их довольно быстро восстановили, за исключением одного дома, который лежал в руинах еще несколько десятилетий.

В 1832–1836 гг. Софийская набережная была реконструирована под руководством военных инженеров Н.И. Яшина, затем А.И. Дельвига (двоюродного брата поэта – лицейского друга Пушкина). В русле реки вдоль берега были поставлены в два яруса каменные своды, закрытые каменной подпорной стенкой. Поверху проложили проезд. Общая ширина набережной достигла 20 м. В XIX – начале XX в. на Софийской набережной появились и новые солидные здания, придавшие ей парадный вид, и промышленные предприятия. В советское время, в 1930-х гг., набережная чуть было не пала жертвой коренной реконструкции. Предполагалось, что значительную часть ее от Большого Каменного моста до Фалеевского переулка займет 2-й Дом ЦИК – СНК СССР. Проект этот не был осуществлен, но без потерь не обошлось. Строй старинных домов набережной укоротился после того, как при строительстве новых мостов – Большого Каменного и Большого Москворецкого – снесли несколько строений. Облик некоторых уцелевших подвергся искажениям. А в 1964 г. само на звание «Софийская набережная» исчезло с карты Москвы, на которой теперь значилось – «набережная Мориса Тореза». Переименование состоялось по случаю кончины председателя Французской компартии, никак не связанного жизнью и деятельностью с этим местом. Лишь в 1992 г. набережной вернули исконное название. Имя Мориса Тореза осталось только на гранитной доске, установленной в честь переименования на доме № 26.

Некогда Софийская набережная начиналась на углу со Всехсвятской улицей уже известной нам часовней Николо-Берлюковского монастыря. Она и несколько соседних зданий были снесены в 1930-х гг. при возведении нового Большого Каменного моста. Сейчас набережная открывается скромным двухэтажным домиком (№ 6), затянутым в строительную сетку. Он был построен в 1895 г. архитектором А.М. Калмыковым для кондитерской фирмы «Эйнем». Ей же принадлежало еще несколько разновременных построек на этом участке, причудливо сросшихся в сложный конгломерат, с узким двором и живописной террасой. В конце 1990-х гг. исследователь якиманской старины О.Р. Шмидт писала: «Этот полуразрушенный ныне комплекс можно очень красиво обустроить, превратив двор-коридор в пассаж под стеклянной крышей и выявив все сохранившиеся необычайные архитектурные детали. Будем надеяться, что так и произойдет». Но надежды не оправдались. В 2000 г. опустевшее здание начали сносить. При разборке открылись фрагменты древних палат, возможно, XVII в. – детали оконных наличников нарышкинского стиля, остатки крыльца. Предположительно именно отсюда некогда открывалась та замечательная панорама Кремля и окрестностей, которая запечатлена на хрестоматийной гравюре П. Пикарта и И. Бликланта «Росейская столица Москва», изданной в 1707–1708 гг. Вероятно, Питер Пикарт – голландский художник, ставший одним из основоположников русской гравировальной школы, работавший по приглашению Петра I в Оружейной палате, в Московской, а затем Санкт-Петербургской типографиях, – рисовал этот вид с крыльца либо из окна палат. Обнаружение их стало настоящим открытием. Однако 13 ноября 2000 г. «палаты Пикарта» неожиданно и загадочно обрушились. Руины тут же были расчищены. Утрату уникального памятника московская общественность восприняла как пример пренебрежительного отношения к культурному наследию со стороны столичных властей. Сегодня существует проект воссоздания «палат Пикарта». Но это будет всего лишь копия…

История участка, на котором они стояли, прослежена О.В. Купцовой. В XVIII в. он неоднократно менял владельцев. В 1800 г. подполковник А.А. Гиршфельд значительно перестроил древние палаты. Следующий владелец, И.Л. Буржуа, сдавал усадьбу в аренду коммерции советнику И.И. Лажечникову – отцу знаменитого исторического романиста. В 1812 г. дом пострадал от пожара и был восстановлен уже Ф.Н. Старшиновым. В 1866 г. владение приобрела Каролина Карловна Эйнем, супруга уже знакомого нам кондитерского фабриканта, который перевел сюда производство и поселился сам. Следующим хозяином дома на Софийской набережной стал его компаньон Ю. Гейс. При нем здание перестраивалось и достраивалось. На первом этаже помещалось правление фирмы, на втором была хозяйственная квартира с теплыми и уютными комнатами, красивым залом, зимним садом. Из окон открывался вид на Кремль. В доме хранилась коллекция картин и гравюр с видами Москвы, собранная сыном хозяина Владимиром Гейсом. Кондитерская фабрика существовала на Софийской набережной до 1920-х гг. Позднее здесь помещался техникум.

Софийская набережная, 10

Пока идут разговоры о сооружении муляжа «палат Пикарта», рядом приходит в упадок подлинник московской старины. Его адрес – Софийская набережная, 8 – 10. Здесь, на москворецком берегу напротив Кремля, в глубине запущенного сада тихо коротает свой уже не первый век изрядно обветшавший дом со «знаком породы». Он давно нуждается в реставрации и, будем надеяться, ее дождется. А пока обратимся к… истории. Издавна здесь, у Каменного моста, селились люди богатые, знатные, близкие к царскому двору. Место было престижным. К примеру, в начале XVIII в. в здешних дворовладельцах числился Сергей Лопухин – двоюродный брат царицы Евдокии Федоровны – нелюбимой жены Петра I, сославшего ее в монастырь. Потом усадьба по родству перешла Шереметевым. По соседству обосновался духовник Петра Великого Тимофей Надаржинский, которому священнический сан не помешал стать несметным богачом. Позднее хозяином этого двора был гофмаршал Д. Шепелев. Наконец, в середине XVIII в. владения соединились в руках президента Ревизион-коллегии Василия Еропкина. Именно при нем, как полагают исследователи, и был возведен двухэтажный каменный дом – основа существующего ныне здания.

В 1776 г. усадьба принадлежала уже А.Н. Зубову, отцу будущего фаворита Екатерины II Платона Зубова. При нем после 1789 г. дом был капитально перестроен, получил третий этаж и фасад в стиле зрелого классицизма. Его украсил увенчанный фронтоном четырехколонный портик, по сторонам которого стояли две скульптуры. Подобный прием был ранее использован в знаменитом доме Пашкова, авторство которого приписывают В.И. Баженову. А потому существует версия, что и к созданию дворца за Москвой-рекой великий зодчий приложил руку. Тем более что жил он по соседству – на Софийской набережной. Однако, как выяснила О. Купцова, чертеж фасада подписал архитектор Семен Карин, отметив: «Сия фасада произведет к городу и наипаче к берегу Москворецкому украшение…» После смерти в 1795 г. А.Н. Зубова усадьба перешла к генерал-майору А.З. Дурасову. Он и его потомки владели ею дольше всех хозяев – до 1842 г. Помимо главного дома в усадьбе были служебный корпус и два флигеля по линии улицы, один из которых сохранился доныне в составе дома № 10.

В 1812 г. усадьба Дурасовых пострадала во время великого московского пожара, но после войны была восстановлена в прежнем блеске, хотя и с некоторыми изменениями. Ее знала вся Первопрестольная. Каждый, кто любовался изумительным видом из Кремля на реку, невольно останавливал взор на самом большом и красивом здании Софийской набережной.

Но барской усадьбе суждено было еще переменить и судьбу, и лицо. В 1860 г. ее приобретает Дамское попечительство о бедных. Эта благотворительная организация, немало потрудившаяся на ниве просвещения и воспитания детей из малоимущих слоев общества, переводит на Софийскую набережную свое Мариинское училище, основанное еще в 1851 г. и готовившее домашних учительниц. Начинается перестройка здания в соответствии с его новым назначением и тогдашней архитектурной модой. В результате дворец теряет прежнюю классическую цельность и выразительность. Вместо полнокровного портика, обрамленного статуями, он приобретает эклектичный, архитектурно не слишком внятный фас с плоскими пилястрами, оконными наличниками «под барокко» и игривыми фигурными фронтончиками. В восточной части здания над училищной больницей по проекту И.П. Миронова сооружается домовый Введенский храм. Церковная глава с крестом, вознесшаяся над крышей, окончательно сместила акценты композиции дома. Впрочем, и в таком виде он не испортил здешний пейзаж. Отделывали интерьер церкви резчик П.А. Астафьев, создавший иконостас, живописцы Алмазов и Егоров, исполнившие иконы и росписи. Освящение храма состоялось 28 апреля 1863 г. Мариинское (в 1856–1869 гг. – Мариинско-Ермоловское) училище пользовалось доброй репутацией, давало основательное и качественное образование. В последний период его существования в него могли поступать с десяти лет девицы всех сословий христианского вероисповедания. Те, кто уже окончил гимназию, принимались в старшие классы. Полный курс был рассчитан на восемь лет. В училище имелся пансион для постоянного проживания. Плата за обучение взималась умеренная, выпускницы ценились высоко и без работы не оставались. Даже в Москве редкое учебное заведение могло похвастать таким составом преподавателей, среди которых были видные университетские профессора. Так, должности классных инспекторов занимали правовед Н.П. Боголепов, филолог Ф.И. Буслаев, биолог А.А. Тихомиров, другие светила науки. Гордостью училища всегда оставался музыкальный класс. Его опекал сам Н.Г. Рубинштейн, преемником которого стал знаменитый музыкант, профессор консерватории А.И. Золоти. Учителями в музыкальном классе служили А.И. Дебюк и С.В. Рахманинов. По воспоминаниям воспитанницы училища М.Л. Челищевой, Сергей Васильевич тяготился преподавательской работой, держался сухо и замкнуто, но своих подопечных любил, иногда играл для них сам или в дуэте с прекрасными музыкантами, такими как пианист А.Б. Гольденвейзер, виолончелист А.В. Вержбилович. Для училища Рахманинов написал в 1895–1896 гг. шесть песен для хора с фортепиано на стихи Лермонтова, Некрасова, К. Р. (Константина Романова). В музыкальной биографии дома есть и эпизод, связанный с П.И. Чайковским. Его брат Анатолий венчался в училищной Введенской церкви с Прасковьей Коншиной из семьи известных фабрикантов.

Судя по всему, воспитанницам Мариинского училища жилось на Софийской набережной вольготно: они могли гулять в тенистом саду и посещать летом купальню, выстроенную для них на Москве-реке. В 1895 г. в этих стенах было торжественно отмечено 50-летие деятельности Дамского попечительства о бедных. На богослужении во Введенской церкви, которое вел сам митрополит Московский Сергий, присутствовали генерал-губернатор Первопрестольной великий князь Сергей Александрович и его супруга великая княгиня Елизавета Федоровна – знаменитая благотворительница, впоследствии новомученица.

После революции Мариинское училище упразднили. Но старый дом продолжал служить делу народного просвещения. В нем разместилась школа № 19 первой ступени имени В.Г. Белинского. Здание вновь подверглось переделке: снесли главу закрытой Введенской церкви, перестроили некоторые интерьеры. Но многое еще долго оставалось на своих местах, как, например, рахманиновский рояль. В школе № 19 учились многие жители Якиманки. Она стала основной для детей Дома на набережной. Первоначально большинство из них учились на другом берегу Москвы-реки, в Обыденском переулке в Московской опытно-показательной школе-коммуне имени П.Н. Лепешинского. Ходили туда всегда пешком – развозить чад на машинах тогда не было принято в среде высшей советской номенклатуры. Но когда старый Большой Каменный мост снесли, а новый построили восточнее, путь стал в несколько раз длиннее. Тогда детей начали переводить в близлежащую 19-ю школу, о которой шла добрая молва. Среди тех, кто учился на Софийской набережной, немало ярких личностей. Это и Герой Советского Союза, сын легендарной Пассионарии Рубен Ибаррури, и писатель Юрий Трифонов, и музыкант Андрей Макаревич… В 1967 г. школа покинула стены старого особняка и переехала в стандартное здание неподалеку, в Кадашах. Дом же на Софийской набережной облюбовали организации. Наконец, в начале XXI в., съехали и они. Дом опустел. Что ж, в судьбе почти каждого старинного московского дома бывали трудные времена. Есть надежда, что в данном случае они благополучно закончатся и в ожерелье Кремля вновь засияет жемчужина.

Софийская набережная, 12

Продолжим наше путешествие по Софийской набережной. Два небольших здания под общим номером 12 – все, что осталось сегодня от некогда крупного предприятия, на славу потрудившегося для Москвы и России. В 1863 г. молодой инженер и предприниматель Густав Лист, родившийся в Германии в семье букиниста, обучавшийся в Америке, успевший уже поработать на сахарном заводе под Воронежем, где он создал первую в России добровольную пожарную дружину, обосновался в Москве. Здесь он открыл на углу Петровки и Кузнецкого Моста мастерскую по производству средств пожаротушения. Вскоре его ручные насосы получили первую награду – золотую медаль Русского технического общества. Спрос на подобную продукцию в стране, страдавшей от пожаров больше, чем от войн, был огромен. Но мастерская сгорает – стихия, казалось, мстит тому, кто вознамерился ее обуздать. Тогда-то, получив солидную страховую выплату, Г. Лист в 1872 г. начинает обустройство нового завода на Софийской набережной. В тот год вокруг Кремля и на других московских площадках была развернута грандиозная Политехническая выставка. Густав Лист поразил тогда публику, в том числе августейших особ, впечатляющей водяной феерией на Москве-реке с использованием брандспойтов и насосов своей фирмы. В результате он получил разрешение на организацию мощного литейного производства прямо напротив Кремля. Сам хозяин с семьей поселился при заводе. Изящный особняк Г. Листа с угловой лоджией в стиле неоренессанса и сейчас стоит по правую руку от старых заводских ворот. С другой их стороны красуется инженерный корпус в духе средневековой готики. Этот парадный, лицом к Кремлю, фасад завода впоследствии украсили чугунные фигуры кузнеца и литейщика над воротами, выписанные из Германии. В образе кузнеца многие узнавали самого Густава Ивановича. Территорию в глубине квартала занимали цеха. Здесь были литейная и котельная с высокой дымовой трубой. Соседство промышленных объектов с Кремлем тогда не слишком шокировало москвичей. Иными даже воспринималось как символ новой индустриальной эпохи, новой эстетики. «Что украшает город? – вопрошал Велимир Хлебников. – На пороге его красоты стоят трубы завода. Три дымящихся трубы Замоскворечья напоминают подсвечники и три свечи, невидимые при дневном свете».

Завод Густава Листа стал первым в России массовым производителем современных средств пожаротушения. До 1913 г. им было выпущено 85 тысяч пожарных труб разных конструкций. Завод оказался пионером в производстве паровых труб. Его продукцию знали и ценили в России и Европе, более 100 раз отмечали престижными отечественными и зарубежными наградами. А скольким москвичам она спасла жизнь, сохранила кров!

Густав Лист хорошо чувствовал пульс времени. Он содействовал распространению в России телефона, совершенствованию способов добычи нефти. Именно он в 1883 г. во время коронации Александра III устроил небывалую в Москве электрическую иллюминацию Кремля. Зрелище повторилось и в 1896 г., когда короновался Николай II. Г. Лист финансировал эксперименты молодого П. Лебедева, будущего выдающегося физика. Умер предприниматель в 1913 г. и похоронен на Введенском (Немецком) кладбище. Фирма перешла к сыновьям-наследникам Николаю и Александру. Во время Первой мировой войны она выпускала артиллерийские снаряды, спасая русскую армию от гибельного «снарядного голода». Но антигерманские погромы, вспыхнувшие в 1915 г., не обошли стороной и завод на Софийской набережной. Немецкие фамилии владельцев действовали на толпу как красная тряпка на быка.

Но в целом предприятие было вполне успешным. Рабочие неплохо зарабатывали, бесплатно получали на обед чай, сахар и хлеб.

Для них устраивались походы в музеи, театры, в цирк. В 1904 г. в честь 40-летия работы в фирме старейшего токаря Д.Н. Мельникова было даже устроено большое празднество с банкетом, подношением «ударнику капиталистического труда» адресов и подарков и выставлением его портрета на Доске почета в заводской конторе.

Тем не менее рабочие Густава Листа отличались социальной активностью: еще в 1897 г. они добились сокращения рабочего дня, в 1905 г. бастовали, дрались с войсками на баррикадах, а в 1917 г. организовали красногвардейский отряд и перестреливались через реку с юнкерами в Кремле. Большевистским вожаком на заводе был К.В. Островитянов, будущий вице-президент Академии наук СССР. Обучался ремеслу здесь и юный Константин Паустовский, не будучи еще знаменитым писателем.

После революции предприятие всегда оставалось передовым, не раз меняло профиль деятельности и название (Завод № 5, «Гидрофильтр», «Красный факел», Экспериментальный завод ВНИИ Холодмаш). Во время Великой Отечественной войны на фронт ушло свыше 600 работников завода, из которых около 400 погибли и пропали без вести, одному – Н.В. Новожилову – было присвоено звание Героя Советского Союза. «Красный факел» выпускал тогда боеприпасы, детали для стрелкового оружия и гвардейских минометов – «катюш». В послевоенные годы его продукция – это главным образом холодильное оборудование.

В начале XXI в. во исполнение программы вывода предприятий из центра Москвы завод покинул Софийскую набережную. Кроме двух упомянутых зданий, все остальные его сооружения пошли под снос. Сняли с ворот и фигуры кузнеца и литейщика. По некоторым сведениям, они сейчас в запасниках Третьяковской галереи. Другую реликвию – пожарный колокол – завод увез на новую площадку. Освободившаяся территория на Софийской набережной была зарезервирована для многофункционального комплекса. Ее уже исследовали археологи, обнаружившие несколько интересных находок – шлем-«мисюрку», подвески в виде топориков, иконки, остатки белокаменных фундаментов…

Начавшиеся было на Софийской набережной, 12 строительные работы вскоре заглохли, и уже больше десятка лет в самом центре Москвы напротив Кремля зияет огромный, поросший бурьяном пустырь. Дальнейшая судьба этого места пока неясна.

Софийская набережная, 14

Следующий адрес на нашем пути, Софийская набережная, 14, известен всему дипломатическому миру. Здесь много лет располагалось посольство Великобритании, ныне это резиденция английского посла. Но и в старой Москве импозантный особняк напротив Кремля знали хорошо как одно из самых гостеприимных и роскошных купеческих гнезд – дом Харитоненко. Историю этого владения подробно описал в своей книге «Остров» известный москвовед С.К. Романюк.

В XVIII в. здесь была усадьба Авраама Навроцкого. В 1781 г. его сын продал ее Аграфене Лукиничне Баженовой, супруге великого архитектора Василия Ивановича Баженова. Усадьба состояла из каменного двухэтажного дома, деревянных служебных построек и фруктового сада. Места эти были хорошо знакомы и, вероятно, любимы зодчим. Ранее он несколько лет прожил на той же набережной, там, где сейчас владение № 34. С Замоскворечьем, Якиманской частью, Василия Баженова связывало многое. Панорама этих мест всегда была у него перед глазами, когда он еще мальчиком жил в Кремле с отцом – сельским священником, переведенным в одну из кремлевских церквей. Получив практику на московских стройках под руководством Д.В. Ухтомского, побывав студентом новорожденного Московского университета, окончив Санкт-Петербургскую академию художеств, усовершенствовав свои таланты и навыки за границей, став там профессором Римской и членом Флорентийской и Болонской академий, Баженов с триумфом вернулся на родину настоящим мастером, исповедовавшим новый общеевропейский архитектурный стиль – классицизм. Когда в 1770-х гг. по проекту зодчего в соответствии с волей императрицы Екатерины II развернулись грандиозная реконструкция Кремля и строительство там невиданного дотоле в мире дворца, зодчий впервые поселился на замоскворецком берегу прямо напротив стройки. Но вскоре она заглохла.

Когда через несколько лет архитектор вернулся в эти края, приобретя на имя жены усадьбу Навроцких, он работал над другим масштабным проектом – строительством дворца в Царицыне. Неудачным оказалось и это дело. Несмотря на крах самых заветных начинаний, Баженов смог обессмертить свое имя. Ему приписывается и ряд великолепных построек в Якиманской части. Это и трапезная и колокольня храма иконы Богородицы «Всех скорбящих радость» на Большой Ордынке, и особняк аптекаря Вольфа в начале Большой Полянки, ныне не существующий, и дом с пилястровым портиком на той же улице напротив. По проекту Баженова сооружалась деревянная набережная напротив Кремля. Нелишним будет упомянуть, что Василий Иванович был женат на дочери здешнего замоскворецкого купца Долгова.

В 1793 г. Баженовы продают усадьбу чиновнику Межевой канцелярии М.А. Замятину. Потом она переходит к А.П. Глазовой. У нее в 1809 г. усадьбу приобретает купец 1-й гильдии Н.Л. Стариков. На рисованной панораме Замоскворечья 1807 г. главный дом изображен с шестиколонным ионическим портиком и лепниной на фронтоне. В 1812 г. усадьба, как и все вокруг, сгорела, затем перестраивалась. К середине XIX в. дом уже потерял колонны и лепнину, зато приобрел балкон. Следующим хозяином усадьбы был купец 1-й гильдии А.М.Тарасов. От него-то она и перешла к Ивану Герасимовичу Харитоненко – выходцу из малороссийских крестьян, сколотившему огромное состояние на производстве сахара из свеклы и снискавшему широкую известность благотворительностью – строительством церквей, больниц, богаделен, детских приютов. Сам он, правда, предпочитал жить не в Москве, а на родной Сумщине. Наследник его сахарной империи Павел Иванович Харитоненко расширил и усовершенствовал семейное дело, за труды свои получил потомственное дворянство. Он крепко обосновался в Белокаменной. Знаком его возросшего социального статуса стал великолепный особняк на Софийской набережной, возведенный в 1891–1893 гг. по проекту В.Г. Залесского и отделанный Ф.О. Шехтелем.

Усадьба сохранила прежнюю композицию, традиционную для старой Москвы. Главный дом с парадным подъездом и балконом, расположенный в глубине участка, богато украшен лепниной, его центральный ризалит увенчан затейливым фронтоном «под барокко», оформлен двойными полуколоннами. Парадный двор фланкируют два флигеля и ограждает красивая решетка с воротами, на которых и сегодня можно увидеть старинные таблички с номером дома и именем хозяина. Поистине роскошны интерьеры особняка, сохранившиеся до наших дней. Парадный вестибюль с красивой лестницей, картинная галерея (ныне столовая), танцевальный зал, гостиные отделаны резным деревом, декорированы гобеленами и картинами, обставлены стильной мебелью. Обращают на себя внимание прекрасные камины и росписи потолка работы французского художника Ф. Фламенга.

В своем московском доме П.И. Харитоненко жил на широкую ногу – принимал многочисленных гостей, давал светские приемы, устраивал музыкальные вечера. По примеру других тогдашних предпринимателей он покровительствовал искусствам. В особняке на Софийской набережной Харитоненко собрал неплохую коллекцию живописи – более 130 полотен русских и зарубежных художников. Ее жемчужинами считались «Неизвестная» И.Н. Крамского, работы Коро и Добиньи. Собирал Павел Иванович и древнерусскую иконопись. В доме висели портреты членов семьи Харитоненко кисти лучших мастеров – В.А. Серова, М.В. Нестерова, Ф.А. Малявина, К.А. Сомова. Люди искусства были желанными гостями в особняке на Софийской набережной. Здесь пел Шаляпин, танцевали Гельцер и Мордкин, играл на фортепиано Скрябин… И конечно, здесь перебывала вся деловая, светская и чиновная Москва.

В 1914 г. Павел Иванович Харитоненко скончался и был похоронен в сумском имении Натальевка. Его вдова Вера Андреевна, сын Иван, дочери Елена и Наталья после революции эмигрировали. Весной 1918 г. дом на Софийской набережной заняли было анархисты под водительством легендарного Мамонта Дальского, которого вся Россия знала как блестящего театрального актера. В те дни его единомышленники оккупировали двадцать пять особняков по всей Москве. По этому поводу председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский тогда высказывался в интервью «Известиям»: «Они выбирали стратегические пункты как раз против всех наиболее важных советских учреждений города, поэтому мы имели основание предполагать, что якобы анархическими организациями руководит опытная рука контрреволюции». Теперь у себя под носом опасных и хорошо вооруженных конкурентов большевики дольше терпеть не могли и апрельской ночью провели против них спецоперацию. Анархистов выбили из всех особняков, в том числе из дома Харитоненко, смотревшего окнами прямо на резиденцию советского правительства – Кремль. На Софийской набережной все закончилось без кровопролития, а вот на Донской улице пришлось даже прибегать к артиллерийскому обстрелу.

В 1918–1919 гг. в бывшем особняке Харитоненко находилась миссия Датского Красного Креста, занимавшаяся репатриацией военнопленных Первой мировой войны. Так начиналась богатейшая международная биография дома. Вскоре он перешел к Народному комиссариату по иностранным делам. Художественную коллекцию Харитоненко распределили по разным музеям, большая и лучшая часть картин оказалась в Третьяковке. В роскошных апартаментах на Софийской набережной разместились Дом приемов и гостиница Наркоминдела. Здесь жили нарком М.М. Литвинов с супругой-англичанкой, его заместитель Л.М. Карахан, знаменитая революционерка и феминистка, первая женщина-дипломат А.М. Коллонтай. В доме останавливались виднейший турецкий политик Энвер-паша, афганский король Аманулла-хан, английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, написавший тогда книгу «Россия во мгле», одиозный американский бизнесмен Арманд Хаммер, иностранные врачи, лечившие Ленина…

В 1931 г. особняк напротив Кремля передали посольству Великобритании, зримо подчеркнув таким образом широкое международное признание СССР. С тех пор это один из центров мировой дипломатии. Особую историческую важность он приобрел в годы Второй мировой войны, когда Советский Союз и Великобритания оказались союзниками по антигитлеровской коалиции. Во время своих визитов в Москву на Софийской набережной бывали премьер-министр Черчилль и министр иностранных дел Иден. Сталин лишь один раз, в октябре 1944 г., посетил английское посольство. Впрочем, в послевоенные годы советские лидеры не чурались визитов сюда. Здесь были и Хрущев, и Косыгин, и Микоян. И конечно, особняк на набережной видел всю общественно-политическую элиту Великобритании. В 1994 г. старинный московский дом удостоился посещения английской королевы Елизаветы II и ее супруга герцога Эдинбургского.

Не так давно главный офис посольства переехал в новое здание на Смоленской набережной. Особняк на Софийской набережной остался резиденцией посла и был тщательно отреставрирован. На общем, не слишком ухоженном фоне набережной, среди грязноватых фальшфасадов, он выглядит как сказочный дворец. Аккуратно обновлено и соседнее двухэтажное на высоком цоколе здание (№ 16), которое также принадлежит дипломатической миссии Великобритании. Оно продолжает «сладкую» тему в истории Софийской набережной, где соседствуют старая фабрика «Эйнем», завод и дом Густава Листа – бывшего механика на сахарном производстве, открывшего сахарный склад и на территории своего машиностроительного предприятия, наконец, особняк Харитоненко. Дом № 16 некогда принадлежал другой крупнейшей семье сахарозаводчиков – Терещенко. Из нее, в частности, вышел известный предприниматель, государственный и общественный деятель М.И. Терещенко. Во Временном правительстве он занимал пост министра иностранных дел. (Это уже к дипломатической истории Софийской набережной.) Дом был построен в 1844 г., затем перестроен в 1868 г. в духе эклектики. До этого здесь много лет стояли руины старинного здания, сгоревшего в московский пожар 1812 г. Их долго не восстанавливали, поскольку существовал план прокладки здесь переулка с набережной на Болото. В конце концов проезд так и не открыли, развалины же расчистили и отдали под новую застройку.

Харитоненко Павел Иванович

Далее по набережной – череда фальшфасадов, скрывающих под строительной сеткой старинные здания. Дом № 18 восходит к допожарному времени, в 1825 г. им владела княгиня Н.Л. Облонская. Последнее здание принадлежало купцам, не раз перестраивалось – в 1830 – 1840-х гг., в 1861 г. Соседний дом № 20 появился около 1885 г. До этого здесь стоял симпатичный одноэтажный деревянный особнячок с четырехколонным портиком, построенный в 1821 г. и принадлежавший мещанину Якову Сивову. Такими домиками с типовыми ампирными фасадами обильно застраивалась возрождавшаяся после наполеоновского нашествия Москва.

Прекрасный образчик этой послепожарной застройки сохранился по соседству. Дом № 22 был построен около 1816 г. для купца И.Г. Лобкова, возможно, на основе каменного флигеля большой усадьбы, распавшейся к тому времени на несколько владений. Несмотря на позднейшие перестройки, особняк сохранил не только облик, но и дух московского ампира. Двухэтажный, компактный, немного тяжеловатый в пропорциях, со скромным достоинством украшенный портиком из четырех дорических полуколонн и рельефными лепными вставками, дом исполнен теплого уюта старой Москвы. В 1840-х гг. в этой городской усадьбе размещалась фабрика металлических тканей, на которой были заняты 26 рабочих. С 1849 по 1917 г. домом владели купцы Веревкины.

Затянутое строительной сеткой, изрядно обветшавшее и пустующее здание (№ 24) на углу с Фалеевским переулком имеет долгую строительную историю. В XVIII в. здесь стоял питейный дом. На этом участке находился также склад экспедиции Кремлевского строения. После пожара 1812 г. каменное здание в этом владении было капитально перестроено для купчихи Лебедевой. От него доныне сохранилась угловая часть. Все остальное длинное двух-трехэтажное строение возводилось в несколько этапов начиная с 1826 г. и не раз переделывалось. На фасаде, выходящем в переулок, сохранились и заложенные арки первого этажа. Это следы хлебных лавок. Некогда и переулок именовался Мушным (Мучным), позднее Хлебным. Он образовался на месте древней протоки между Москвой-рекой и Болотом. Она изображена еще на первом геодезическом плане Москвы 1739 г. Позднее протоку преобразовали в дренажную канаву, а после 1791 г. засыпали. Переулок вел с набережной в самое сердце хлебной торговли Первопрестольной – на Болотную площадь и Лабазную улицу. На его левой стороне два столетия назад располагалась обширная усадьба купца Д.Ф. Фалеева. Двухэтажный каменный дом выходил на красную линию набережной и смотрел парадным фасадом на реку и Кремль. По сторонам стояли флигели, позади раскинулся сад.

Фалеевский переулок, вид на колокольню Ивана Великого

С XIX в. за переулком утвердилось название Фалеевского. Удивительное это место! Здесь нет архитектурных шедевров, даже эффектных фасадов, зато есть один из самых впечатляющих видов старой Москвы, ее зримых образов. Если со стороны Болотной площади заглянуть в узенький и тесный, как ущелье, Фалеевский переулок, то в его перспективе, словно мираж, возникает во весь рост белоснежный златоверхий столп Ивана Великого с пятиглавым Архангельским собором под боком, а затем все шире и шире развертывается величественная панорама Кремля. В этот укромный, удаленный от нахоженных экскурсионных троп уголок редко забредают туристы, но он давно облюбован киношниками. Здешний пейзаж с Кремлем на заднем плане легко узнается на кадрах хрестоматийных фильмов, например «Летят журавли» или «Сибирский цирюльник».

Перспективу же Фалеевского переулка с другой стороны, от Ивановской колокольни, замыкает летящий силуэт замоскворецкой церкви Воскресения в Кадашах. Эта воздушная линия, продолжавшаяся вдаль на много верст вплоть до храма Вознесения в Коломенском, служила, если верить некоторым исследователям древнерусского градостроительства, осью всего ансамбля средневековой Москвы, символически воплощавшей образ благословенного Небесного града. На этой же градостроительной оси на Москве-реке напротив Кремля в старину располагалось еще одно святое место – иордань. Зимой здесь во льду устраивалась прорубь. Над ней возводили красивую деревянную сень. Ежегодно в праздник Богоявления сюда из Кремля через Тайницкие ворота направлялся крестный ход. Шли царь, патриарх, духовенство столичных храмов, чины служилые, войско и весь люд московский. Многотысячная толпа заполняла все пространство замерзшей реки и ее берега. Патриарх золотым крестом святил воду, окроплял ею царя и окружающих. Освященной водой наполняли бочки и чаны, развозили их по московским церквям и частным домам, доставляли и в государевы конюшни для царских лошадей. В завершение церемонии, когда власти предержащие удалялись в Кремль, сотни людей бросались в прорубь, совершая подвиг благочестия, смывая грехи. Матери окунали в воду младенцев. Здесь же крестили иноверцев, пожелавших принять православие.

Москва-река напротив Кремля в старину была одним из самых оживленных мест города, особенно зимой, когда по ее ледяной широкой и ровной, не в пример ухабистым и кривым московским улицам, поверхности начиналось интенсивное движение повозок и пешеходов. Тут же и торговали. Итальянский дипломат Амброджо Кантарини, побывавший в Московии в 1740-х гг., писал: «В конце октября река, протекающая через город, вся замерзает: на ней строят лавки для различных товаров, и там происходят все базары… Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров… Чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на ноги на льду реки». Этот зимний рынок просуществовал несколько веков. Постепенно он приобрел специализацию – постные товары и название – Грибной. Проходил он на первой неделе Великого поста. Даже когда в XIX в. Грибной рынок перевели на Москворецкую набережную, москвичи по старой памяти говорили: «Пойдем на лед».

Замерзшая река подчас становилась и местом военных действий. Именно по ней лютой зимой 1238 г. подступила к обреченной Москве Батыева орда. Весной 1611 г. на последнем льду напротив Тайницких ворот восставшие против поляков москвичи и ополченцы Минина и Пожарского рубились с наемными солдатами кондотьера Жака Маржерета. В мирное время замерзшая река служила первым московским ипподромом. О конских ристалищах здесь сообщает тот же Кантарини, замечая: «Случается, что при этом ломают себе шею». Зимние состязания на кругу между Каменным и Москворецким мостами проводились почти до конца XIX в. и собирали здесь на специально строившихся трибунах, на Софийской и Кремлевской набережных, десятки тысяч болельщиков.

Сегодня в теплый сезон во время навигации на Москве-реке бывает тесно от прогулочных судов. Не прекращается их движение и зимой – с недавних пор здесь курсируют экскурсионные теплоходы ледокольного класса.

Вернемся, однако, на Софийскую набережную. На углу с Фалеевским переулком вот уже больше века возвышается величественный четырехэтажный дом № 25. На его фасаде эмблема нефтяной компании, но в истории он остается замечательным памятником купеческой филантропии. Благотворительность в старой Москве была и велением души, и нормой общественной морали, и лучшей рекламой, и самым надежным способом увековечить свое имя. К тому же такая деятельность поощрялась государством. В подобных условиях количество благих дел росло год от года. Казалось, Москву здесь трудно было чем-либо удивить. Тем не менее открытие в 1903 г. на Софийской набережной Дома бесплатных квартир имени братьев А.А. и В.А. Бахрушиных стало событием в жизни города. А человеку нашего времени и вовсе трудно представить, что это огромное, на целый квартал, солидное здание с парадным подъездом и красивым куполом, смотрящее прямо на Кремль, строилось как… общежитие для бедных вдов с детьми и неимущих курсисток.

Некогда на этом месте располагалась уже упомянутая усадьба Фалеева. В 1812 г. дом сгорел. Позднее им, уже восстановленным, владел надворный советник И. Кологривов. В конце XIX в., когда московская недвижимость стала переходить в руки новых «хозяев города» – купцов, участок на Софийской набережной и соседнее владение на Болотной площади приобрел В.А. Бахрушин.

Василий Алексеевич происходил из знаменитой семьи московских предпринимателей, которые слыли в Москве «профессиональными благотворителями». Бахрушины вышли из купцов города Зарайска. Своим родоначальником они считали некоего Бахрушина – касимовского татарина, принявшего православие. Его потомки долгое время были просолами – скотогонами. Занимались они и продажей шкур на кожевенные заводы. В 1821 г. Алексей Федорович Бахрушин перебрался в Москву. Занимался продажей сырых шкур, затем открыл перчаточный заводик в замоскворецких Кожевниках. Человек неуемной энергии, восприимчивый ко всему новому, Алексей Федорович поставил дело на широкую ногу. Однако плоды трудов своих сполна пожать не успел. В 1818 г. он умер от холеры, оставив семье неподъемные долги.

Возможно, дело бы рухнуло, если бы не взяла его крепко в руки умная и рачительная вдова покойного Наталия Ивановна. А вскоре подросли и сыновья Петр, Александр и Василий. Они расширили кожевенное производство, открыли большую суконную фабрику. Огромную прибыль принесли Бахрушиным военные заказы во время Крымской и Русско-турецкой 1877–1878 гг. войн. Фабриканты много занимались и банковскими делами, а также операциями с недвижимостью, в том числе в Якиманской части Москвы.

Но настоящую славу, не угасшую и поныне, Бахрушиным принесли благотворительность и меценатство. Только на крупные социальные проекты ими было затрачено свыше 3,5 млн рублей! Сумма по тому времени огромная. Приведем несколько деяний семьи Бахрушиных: церковь, богадельня и училище в Зарайске, большая бесплатная больница в Москве на Сокольническом поле (ныне Остроумовская) с домом призрения для неизлечимых больных, сиротский приют в Сокольниках, театр Корша в Богословском переулке.

Из всего семейства самым известным и популярным был, безусловно, Александр Алексеевич. Он, хотя и воспитывался в старозаветных купеческих правилах, с детства знал французский язык. Кожевенное дело осваивал не только на отцовском заводе, но и во Франции, Англии, Германии. Был Александр Алексеевич и видным общественным деятелем, гласным Московской городской думы. В 1901 г. за благотворительные начинания он вместе с братом Василием Алексеевичем удостоился звания почетного гражданина Москвы, чем чрезвычайно гордился. Помимо всего прочего, А.А. Бахрушин жертвовал немалые суммы на такие необычные для тех лет проекты, как исследования в области авиации и экспериментальной медицины.

Умер он в 1916 г. в возрасте 92 лет от воспаления легких. По завещанию Александра Алексеевича на благотворительные цели было отпущено 800 тысяч рублей. Подмосковное имение филантропа Ивановское отошло Московскому городскому самоуправлению для организации колонии для беспризорных детей. Первопрестольная почтила память А.А. Бахрушина тем, что было решено повесить его портрет в зале заседаний думы.

Впоследствии, однако, фигура Александра Алексеевича оказалась в тени громкой известности его сына Алексея Александровича, создателя знаменитого Бахрушинского театрального музея в Замоскворечье. Коллекционирование вообще было страстью этой семьи.

Наконец, один из Бахрушиных, Сергей Владимирович, ярко проявил себя на ученом поприще. Виднейший историк, он был, в частности, крупным знатоком прошлого Москвы.

В истории Якиманки эта купеческая семья отмечена прежде всего созданием Дома бесплатных квартир. В 1895 г. В.А. Бахрушин покупает владение на углу Болотной площади и Фалеевского переулка. Располагавшееся там жилое здание было по проекту архитектора К.К. Гиппиуса перестроено под бесплатные квартиры. Вторая очередь благотворительного комплекса строилась в 1900–1903 гг. рядом, на Софийской набережной, по проекту академика Ф.О. Богдановича-Дворжецкого. 7 сентября 1903 г. митрополит Московский Владимир (будущий первый российский святой новомученик, расстрелянный в Киеве большевиками) совершил чин освящения домового храма Святителя Николая. Церковный купол с крестом стал композиционным центром архитектурного ансамбля. Над западным фасадом здания со стороны Фалеевского переулка поднималась изящная колоколенка со шпилем. Она несколько смягчала строгую симметрию и чопорность облика огромного дома. Внутри же храма всеобщее внимание привлекал иконостас, стилизованный под XVII век.

Бахрушинский дом бесплатных квартир за несколько лет существования приютил тысячи нуждающихся. Так, в 1912 г. здесь было 456 однокомнатных квартир (от 13,2 до 30,4 кв. м каждая), в которых проживало 2009 человек. Из них 1378 детей и 160 курсисток, остальные – вдовы и обслуживающий персонал. В отличие от других московских вдовьих домов женщины здесь жили вместе со своими детьми, а не порознь.

Бахрушинцы позаботились не только о крове для призреваемых. В доме было два детских сада, начальное училище, две учебные ремесленные мастерские для мальчиков и девочек, по две амбулатории, аптеки, лазарета, а также рекреационные залы, читальни, рабочие комнаты со швейными машинками. Во дворе был прекрасный сад с качелями и гимнастическими снарядами. Истратив на исполнение своего замысла более 1 млн 200 тысяч полновесных царских рублей, Бахрушины передали комплекс в управление города.

В 1908 г. дом на Софийской набережной едва не постигла катастрофа. Он оказался в эпицентре крупнейшего москворецкого наводнения. Лишь распорядительность персонала и счастливое стечение обстоятельств спасли обитателей здания. После революции благотворительное учреждение перестало существовать. В 1921 г. закрыли храм, впоследствии сняли крест с купола, снесли колокольню, а колокола отослали в один из дальних приходов Калужской области. В годы НЭПа в бахрушинском доме жили сотрудники 1-й Американской строительной конторы, позднее здесь были обычные коммуналки. Сменилось несколько хозяев здания, пока в нем не обосновалось Министерство нефтяной и газовой промышленности СССР. Ныне здесь – компания «Роснефть».

Соседний двухэтажный дом № 28 – единственная на всей набережной постройка советского времени. Ранее здесь стоял трехэтажный купеческий особняк. Любопытный осколок старины сохранился во дворе, где все строения обозначены под № 30 и куда можно попасть, пройдя через арку. Узкий коленчатый проулок, укрытый от досужих глаз, пронизывает квартал насквозь – до самой Болотной улицы. Среди строений XIX – начала XX в. приютился маленький старинный домик с простодушным палисадником. Это единственное в ближайшей округе частное владение. Особняк, где когда-то проживала семья управляющего соседней купеческой усадьбой, был в 1923 г. передан застройщику А. Розанову, потом отошел государству, затем опять вернулся уже к сыну бывшего владельца. Профессор Розанов живет здесь и сейчас.

Храм Святой Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках

Следующий адрес на нашем маршруте – Софийская набережная, 32, историческое владение церкви Святой Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках. На Москву-реку оно выходит величественной надвратной колокольней. Сам храм находится в глубине участка. Как уже говорилось, существует версия его основания «сведенцами» из Великого Новгорода в 1488–1489 гг. Первые же письменные свидетельства о Софийской церкви появляются в летописных сообщениях о больших пожарах 1493 и 1495 гг. Долгое время она оставалась деревянной, не отличаясь ни размерами, ни благолепием. На планах Москвы XVII в. храм Святой Софии показан одноглавым с шатровой колокольней, стоящим посреди Государева сада. Его прихожанами были в основном обитатели Садовой слободы. Местность эта, отделенная рекой от Кремля, тогда еще считалась окраиной. Немудрено, что сюда, в храм на отшибе, был послан на служение протопоп Аввакум Петров, противник церковных реформ патриарха Никона, в будущем один из основателей старообрядчества и его мученик.

Но и замоскворецкие слободы богатели, отстраивались, украшались. По-видимому, в середине XVII в. было наконец возведено новое каменное здание церкви Святой Софии в Средних Садовниках. Время пощадило его, а реставрационные работы последних лет позволили восстановить древний облик храма. Это добротный памятник московского зодчества XVII столетия: компактный четверик с тремя алтарными аспидами, сложным наборным карнизом и фигурными наличниками окон венчает горка кокошников и традиционное пятиглавие. В 1682 г. храм перестраивался. Тогда при нем были трапезная и шатровая колокольня. В 1722 г. освятили придел Андрея Первозванного, а в 1757 г. – еще один – во имя Дмитрия Ростовского. Храм по-прежнему оставался небольшим, довольно скромным, но был на виду у всей Москвы. Каждый, кто любовался на Замоскворечье с Кремлевского холма, невольно замечал изящную церковку у его подножия. А какой вид на Кремль открывался от Святой Софии!

Среди прихожан храма был великий зодчий В.И. Баженов, в разное время живший в двух усадьбах по соседству. В доме на церковном дворе у своего брата-пономаря квартировал еще молодым человеком, только ступившим на духовную стезю, будущий митрополит Московский Платон.

В 1812 г. храм серьезно пострадал от огня и грабежей наполеоновских мародеров. Но уже вскоре после освобождения Москвы, 5 декабря, в Андреевском приделе отслужили молебен «об избавлении от иноплеменных». Через полвека, в 1862–1868 гг., храм обзавелся новой колокольней – одной из самых внушительных в Москве. Проект выполнил Н.И. Козловский, средства на строительство пожертвовал богатый прихожанин купец С.Г. Котов. Огромное сооружение, высотой более 60 м, не отличается ни выдержанностью пропорций, ни чистотой стиля. Тем не менее прихотливое смешение романских и ренессанских элементов с формами древнерусского зодчества создает живописный образ, явно ориентированный на созвучие с Кремлем. Во втором ярусе колокольни, тщанием П.И. Харитоненко в память об излечении его дочери от тяжкой болезни, была устроена небольшая церковь иконы Богоматери «Взыскание погибших». Она славилась прекрасным беломраморным иконостасом. Первое время наряду с новой колокольней Софийский храм сохранял и старую. Но в ходе большой реконструкции 1891–1893 гг. ее снесли. Тогда же по проекту В.И. Веригина древнюю трапезную заменили новой, несоразмерно громоздкой, с приделами Николая Чудотворца и Андрея Первозванного. Внесли изменения в форму окон и убранство фасадов. Древние росписи также неоднократно подновлялись.

Революционной осенью 1917 г. храм оказался на линии вооруженного противостояния красного Замоскворечья и белого Кремля. Вокруг гремели выстрелы, свистели пули… Но то было лишь начало крестного пути. В ранние советские годы храм Святой Софии в Средних Садовниках испытал те же притеснения, что и другие московские святыни. Но службы в нем продолжались еще около двенадцати лет. Более того, Святая София пережила в это нелегкое время новый расцвет. В 1922 г. сюда был переведен настоятелем отец Александр (Андреев). Москвич, выпускник Мещанского училища на Большой Калужской, в миру бухгалтер, затем священник, он ранее служил в соседней церкви Воскресения Христова в Кадашах. На новом месте отец Александр развернул поистине подвижническую деятельность – организовал сестричество, бесплатную столовую для неимущих, разнообразную благотворительную помощь. Он проводил духовные беседы, привлекавшие верующих со всей Москвы, отремонтировал храм. Сюда стали стекаться не только новые прихожане, но и реликвии из разрушенных и разоренных церквей и монастырей. В частности, был перенесен иконостас из закрытого Симонова монастыря. В годы богоборчества подобная активность не могла продолжаться долго, в 1929 г. протоиерея отца Александра Андреева арестовали и выслали в Семипалатинскую область. Впоследствии он некоторое время служил в Рязанской епархии, но затем был вновь взят под стражу, содержался в Таганской тюрьме и в лагере под Новосибирском. В 1937 г. его расстреляли. В 2000 г. протоиерей отец Александр Андреев был причислен к лику святых новомучеников.

Одновременно с первым арестом настоятеля в 1929 г. закрыли и храм. Он был обезглавлен, обезображен, приспособлен под квартиры. Жили люди и в колокольне. Позднее здесь разместился трест подводно-технических и строительных работ. Софийский же храм после войны заняла одна из лабораторий Института стали и сплавов. В 1980-х гг. началась вялотекущая реставрация древнего памятника. Лишь на рубеже XX–XXI вв. церковная жизнь на Софийской набережной вновь затеплилась. Сначала возобновились службы в церкви иконы Богородицы «Взыскание погибших» в надвратной колокольне. В храме Святой Софии первая после долгого перерыва литургия состоялась на Пасху 11 апреля 2004 г.

Вплотную к «кружевной» Софийской колокольне примыкает огромное грузное здание – ее ровесник. В старой Москве оно было известно как Кокоревское подворье…

Одна из наиболее ярких эпох преобразований началась в России во второй половине XIX в. Она вместила в себя отмену крепостного права, другие великие реформы Александра II, решительное наступление русского капитализма, небывалый рост промышленности и торговли, становление гражданского общества, подъем науки и техники, наконец, выдающиеся явления в сфере культуры. Памятником этой эпохи осталось в Москве Кокоревское подворье на Софийской набережной, 34.

До середины XIX в. этот участок в Средних Садовниках занимали частные дворы. Один из них в 1773–1776 гг. принадлежал архитектору В.И. Баженову. В усадьбе были двухэтажный дом, стоявший торцом к набережной, хозяйственные постройки, плодовый сад и даже небольшой прудик. Зодчий в то время вдохновенно работал над осуществлением грандиозного проекта перестройки Кремля, который так и не удалось завершить.

В 1860 г. два здешних участка приобрел и объединил в одно владение купец Василий Алексеевич Кокорев (1817–1889). Это был колоритнейший персонаж своего времени, личность легендарная. «Он войдет в историю как «человек большого калибра» и «игры ума». Его в шутку называли кандидатом в министры финансов… Не только в истории московского купечества, но и в русской истории вообще он останется яркой фигурой человека, который хорошо знал нужды России и ее народный характер, угадывал ее потребности и подчас находил нужное решение» – так писал о Кокореве знаток Москвы купеческой П.А. Бурышкин. Были, впрочем, и другие, резко негативные или иронические отзывы современников, обвинения в лицемерии и гордыне, в неразборчивости в средствах достижения цели. Увы, ныне имя Кокорева известно лишь специалистам. Это тем более несправедливо, что именно он стоял у истоков базовых отраслей отечественной экономики, определяющих благосостояние страны и в наши дни.

В.А. Кокорев родился в семье солигаличского купца-старообрядца, нигде не учился, но весьма преуспел в самообразовании. Он стал состоятельным человеком еще в молодости, унаследовав родительские капиталы и приумножив их внедрением новой технологии производства соли. Однако подлинное, поистине сказочное богатство принесли Кокореву винные откупы, реформированные по схеме, предложенной им правительству. «Откупщицким царем» величал Василия Алексеевича его приятель и деловой партнер Савва Мамонтов. Нажив несметные капиталы (по разным оценкам, от 6 до 30 млн рублей, что по нашему счету примерно равно стольким же миллиардам), Кокорев мог браться за масштабные и рискованные проекты. Он наладил торговлю с Персией, был в числе пионеров нефтяной отрасли в России. В 1857 г. в Сураханах под Баку он строит первый в стране нефтеперерабатывающий завод для производства осветительного масла. Добыча черного золота растет стремительно. В качестве научных и технических консультантов Кокорев привлекает к делу ведущих специалистов, в том числе Д.И. Менделеева. Раньше многих других купец-новатор оценил огромное значение и далекие перспективы транспортного бизнеса. Он активно участвовал в железнодорожном строительстве, буквально преобразившем Россию, организовывал речные и морские пароходства, первым предложил пустить в Москве конку.

Ярко проявил себя Кокорев и как финансист. Ему принадлежит приоритет в создании российских акционерных обществ и первого московского коммерческого банка – Купеческого. Впрочем, широкой натуре Кокорева тесно даже в рамках столь бурной предпринимательской деятельности. Он смело и решительно ступил на общественную стезю. В его лице русский бизнес приобрел не только практика, но и теоретика и глашатая. В своих книгах, статьях и речах Кокорев пропагандировал отказ страны от внешнеполитических авантюр и сосредоточение сил на внутреннем развитии, ратовал за создание национальной модели капитализма. «Пора прекратить поиски экономических основ за пределами отечества… пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих людях свою силу» – эти слова звучат актуально и сегодня. Кокорев был близок к славянофилам, особенно к Аксаковым, дружил с М. Погодиным. У тогдашних консерваторов он, однако, слыл западником, либералом, демократом и чуть ли не смутьяном.

Кокорев и впрямь не боялся публичных акций. Так, в феврале 1856 г. он организовал в Москве торжественную встречу защитников Севастополя, превратившуюся в небывалую патриотическую манифестацию. У Серпуховской заставы Кокорев лично поднес героям-черноморцам огромный хлеб-соль и, встав на колени, поклонился им. А на Серпуховской площади их ждали накрытые столы с обильным угощением. Три дня севастопольцы пили и закусывали бесплатно: все расходы взяли на себя винные откупщики, подвигнутые своим «царем». Кокорев оказался и в числе самых смелых пропагандистов отмены крепостного права и проведения либеральных реформ.

Еще одна сторона кипучей деятельности предпринимателя – меценатство и культурное просветительство. Кокорев собрал коллекцию живописи из 500 произведений русских и зарубежных мастеров и в 1862 г. открыл при своем доме в Петроверигском переулке публичную галерею. Здесь же был лекционный зал, где выступали такие корифеи, как Тургенев и Достоевский, а также трактир в русском стиле. Позднее Кокорев основал для художников известную «Академическую дачу» под Вышним Волочком. Был Василий Алексеевич и страстным книголюбом, собрал библиотеку из более чем 4000 томов.

Размах начинаний Кокорева наглядно демонстрирует гостинично-деловое подворье, возведенное напротив Кремля на Софийской набережной. Стройка обошлась более чем в 2 млн рублей! Проект выполнил петербургский архитектор И.Д. Черник. Руководил строительством А.В. Васильев (А.В. Булгарин). Все работы завершились в 1864 г. Кокоревское подворье представляло собой вытянутое с юга на север каре из четырех корпусов. Два основных, расположенных симметрично, выходили на Москву-реку и Водоотводный канал. В них было по четыре и шесть этажей, в центре фасадов – проезды во двор. Мощные карнизы, арочные окна, суровая сдержанность убранства придавали зданиям несколько тяжеловесную представительность. С двух других сторон пространство подворья ограничивали трехэтажные корпуса, а посреди двора впоследствии появился еще один корпус – в пять этажей.

В здании, выходившем на Москву-реку, обосновалась гостиница. Она была тогда крупнейшей в городе: 315 номеров вмещали 700 постояльцев. Необычные для своего времени удобства – водопровод, ванны и ватерклозеты, богатая библиотека-читальня, а также относительная дешевизна проживания – и, главное, чудесный вид на Кремль способствовали популярности Кокоревского подворья. Кто только не останавливался здесь: писатели Мамин-Сибиряк, Мельников-Печерский, бельгийский поэт и драматург Эмиль Верхарн! Здесь бывал Чехов, сравнивший огромное мрачноватое Кокоревское подворье с Эскориалом – замком испанских королей. В 1867 г. Лев Толстой посетил в гостинице сестру Марию Николаевну, остановившуюся здесь с детьми. Особенно любили Кокоревское подворье художники – без сомнения, из-за панорамы Кремля. Крамской, Поленов, Верещагин гостили здесь, а Константин Коровин, Виноградов и Пчелин даже устроили свои мастерские. Не раз останавливался в Кокоревке и Репин. В 1867 г. он отмечал в письмах, что «пребывает здесь с удовольствием», а Замоскворечье называл «лучшим местом города». В 1872 г., приехав в Москву для работы над картиной «Славянские композиторы» для ресторана «Славянский базар», Илья Ефимович вновь поселился в Кокоревском подворье. Вид из окна на древний Кремль заставил его тогда вспомнить лермонтовскую «Песнь о купце Калашникове»: «Как-то особенно торжественно и тихо. Точно ждет чего-то старая Москва. Да, она действительно ждет пробуждения!» В 1877 г. Репин еще раз вернулся в гостеприимные стены: он подыскивал себе постоянную квартиру в Москве. С ним вновь была супруга и уже трое детей.

Василий Алексеевич Кокорев

В Кокоревском подворье долго жил и прекрасный художник, знаток и певец древней Москвы Аполлинарий Васнецов. Вид из окон на любимый им Кремль служил ему источником вдохновения и во многом определил и весь его творческий путь.

Среди музыкальных деятелей – постояльцев Кокоревского подворья можно упомянуть композитора Аренского, критика Лароша. Очень любил эту гостиницу Чайковский. В январе 1866 г. с нее, собственно, и началось знакомство Петра Ильича с Москвой. Правда, тогда композитор прожил здесь всего день, переехав к Н. Рубинштейну на Моховую. Но впоследствии, с 1879 по 1884 г., он останавливался в «Кокоревке» четыре раза.

Кокоревское подворье было, выражаясь современным языком, многофункциональным комплексом. Помимо гостиницы оно включало в себя два десятка магазинов, конторские и складские помещения. Во дворе корпуса, выходившего на Болотную улицу, в 1866 г. открылся первый в Москве коммерческий Купеческий банк. Инициаторами и активными участниками начинания были В.А. Кокорев, Ф.В. Чижов, И.А. Лямин при содействии известного финансиста Е.И. Ламанского. Знают ли современные столичные банкиры, откуда пошло их дело?

Одновременно со строительством подворья Кокорев взялся за преобразование его окрестностей. Вдоль Водоотводного канала был разбит первый в Замоскворечье бульвар, названный Кокоревским. Как уже говорилось, существовал проект строительства здесь пешеходного мостика.

Предпринимательский взлет Кокорева закончился тогда, когда государство, дотоле ему покровительствовавшее, сменило экономический курс. Чтобы расплатиться с долгами, Василию Алексеевичу пришлось за полцены распродавать активы и недвижимость. Пошло с молотка и подворье. Впоследствии хозяином его был князь Н. Гагарин.

В 1905 г. где-то в недрах подворья революционеры хранили бумагу для нелегальной типографии РСДРП. Оттуда же распространялась подпольная литература. В 1917 г. красногвардейцы, пробравшись на чердак гостиницы, обстреливали Кремль. В советское время в подворье угнездились различные конторы. Было здесь и жилье. В конце концов бывшую гостиницу облюбовало военное ведомство. Здание получило трехэтажную надстройку и стало похожим на громадный сундук. Совсем недавно, в начале XXI в., корпус, выходящий на Водоотводной канал, неожиданно дал трещину. Пришлось срочно эвакуировать людей, а затем снести крыло здания. В будущем предполагается его восстановление. Существуют планы сноса надстройки над основным корпусом на Софийской набережной и воссоздания его в первоначальном виде. Недавно военные постояльцы наконец покинули здание. Думается, историческое Кокоревское подворье еще способно послужить Москве по своему первоначальному назначению – как первоклассная гостиница, деловой и культурный центр.

На Москве-реке, у подножия Кокоревки, еще в начале XX в. был пассажирский причал, откуда небольшие пароходики отправлялись вниз по течению до Симонова монастыря. Им приходилось лавировать между громоздкими барками, которые теснились в русле порой в несколько рядов. Москва лишь в советское время обзавелась оборудованными речными портами. До этого суда разгружались прямо на берега.

За Кокоревским подворьем плотно сомкнутый строй домов на Софийской набережной резко обрывается. Тут, прямо перед Кремлем, уже который год зияет пустырь с неубранными остатками недостроя. Еще сравнительно недавно на этом месте стоял старинный дом (№ 36), возведенный в 1842 г. на основании еще более ранних построек XVIII в., принадлежавших Демидовым, затем Находкиным. Высокий нижний этаж с большими арками предназначался для торговых лавок. Здесь же были и склады. С 1882 по 1892 г. домом владела княгиня А.И. Голицына. Затем он перешел к обществу «Московские товарные склады». В советское время здесь разместились коммуналки и учреждения. В январе 1992 г. на Софийской набережной, 36 появилась на свет первая в постсоветской Москве районная газета «Якиманка». Здесь тогда располагалась ее редакция, которую возглавляла А.Д. Галасина. Через несколько лет дом был снесен. Именно в этом дворе археологи нашли каменный топор 2-го тысячелетия до нашей эры. В 1998 г. здесь началось строительство многофункционального комплекса «Царев сад» с офисами, ресторанами, апартаментами и четырехъярусным подземным паркингом. Однако ввести в строй удалось лишь четверть из запланированных 80 тыс. кв. м площадей. Амбициозный проект потерпел крах и в 2001 г. был заморожен. Десять лет стройплощадка напротив Кремля зарастала бурьяном, пока не начался демонтаж конструкций, а заодно и уже построенных зданий «Царева сада». Сейчас участок зарезервирован под новое строительство. Что появится здесь, в толще исторической Москвы, пока неясно.

Софийская набережная завершается у Большого Москворецкого моста. До его сооружения в 1930-х гг. сплошная застройка продолжалась до улицы Балчуг. Там, где сейчас мост, стоял, несколько отступив от красной линии набережной, классический особняк с четырехколонным коринфским портиком – достойное украшение подножия Кремля. В 1818–1826 гг. он принадлежал купцам Чичериным. Позднее, во второй половине XIX в., он перешел к купцу 1-й гильдии, гласному городской думы Н.П. Ланину. Имя это знала вся Россия благодаря искусственному «ланинскому шампанскому», которое, по словам В.А. Гиляровского, «подавалось подвыпившим гостям в ресторанах за настоящее и было в моде на всех свадьбах, именинах и пирушках средней руки». В доме на Софийской набережной Ланин и разместил свое «Заведение минеральных, фруктовых, ягодных вод и русских виноградных вин». И здесь же в начале 1880-х гг. находилась редакция ярколиберальной газеты «Русский курьер», особенно популярной в провинции. Ланин, купивший издание прежде всего для рекламы своей продукции и собственного продвижения в городские головы, был формальным редактором, фактически же делом руководил приват-доцент Московского университета, журналист и общественный деятель В.А. Гольцев. Впрочем, молодого вольнодумца вскоре под давлением властей вынудили уйти, а затем угасла и газета. Особняк же продержался дольше. Его и еще три соседних дома снесли при строительстве Большого Москворецкого моста. К этому сооружению мы и подходим.

Нынешний Большой Москворецкий мост был открыт к ноябрьским праздникам 1937 г. Но у него были предшественники, исправно служившие городу в течение столетий и порой удивлявшие иноземцев. В истории столицы самый древний мост остался под колоритным именем Живой. Само название метко отражало конструкцию сооружения. Мост был наплавным, состоял из связанных в плоты и покрытых дощатым настилом бревен. Под ногами пешеходов, копытами коней, колесами повозок он колебался – «жил». Чутко, словно живое существо, мост реагировал на изменения гидрологической ситуации. Он поднимался и опускался в зависимости от уровня воды. При разрушительных паводках столь простую конструкцию легко было восстановить. Не препятствовала она и судоходству – для прохода судов часть плотов отводили в стороны.

По мнению известного москвоведа П.В. Сытина, Живой мост появился в этом месте (чуть ниже современного Большого Москворецкого) после того, как при Иване Калите был реконструирован Кремль и дорога из Великого Новгорода на юг русских земель изменила направление. Она стала проходить не западнее кремлевских стен, а восточнее их, продолжаясь за Москвой-рекой по трассе нынешней Большой Ордынки. Когда в княжение Дмитрия Донского Кремль был одет в белый камень, дорога переместилась еще дальше на восток. Соответственно и мост теперь наводили каждую весну чуть ниже по течению – по линии современных улиц Балчуг и Пятницкой. Переправа способствовала росту города. Не случайно, видимо, первое летописное упоминание о новом городском предместье – Заречье (Замоскворечье) – относится к 1365 г., то есть времени вскоре после сооружения Живого моста.

Он оставался основной москворецкой переправой вплоть до конца XVIII в. Лишь позднее первенствующая роль отошла к Каменному мосту. Живой мост изображен в виде связи плотов уже на первом и весьма схематичном плане-рисунке, помещенном в книге Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в русской столице в первой половине XVI в. Есть Живой мост и на составленном в конце того же столетия «Петровом чертеже». Здесь показан бревенчатый настил на лодках. План 1661 г. фиксирует Живой мост напротив Москворецких ворот Китай-города. Однако наиболее точное и крупномасштабное изображение дает гравированная панорама Москвы работы Пикарта и Бликланта начала XVIII в. Судя по ней, Живой мост действительно состоял из плотов, лежавших прямо на воде, и настланной над ними дощатой мостовой.

Есть и письменные свидетельства очевидцев. Наиболее подробное дал архидиакон Павел Алеппский, посетивший Москву во второй половине XVII в. По его словам, мост представлял собой конструкцию из хорошо прилаженных брусьев, связанных веревками из липовой коры, концы которых были привязаны к башне Китай-города и к противоположному, замоскворецкому берегу. Здесь кипела бойкая пестрая жизнь. На мосту стояли торговые лавки, по настилу сновали пешеходы, проезжали всадники, тянулись обозы. Городские прачки приходили сюда мыть платье.

Большой Москворецкий мост

Автор особо отметил интенсивное передвижение войск. Живой мост находился на важном военном пути. В 1380 г. по нему навстречу Мамаю на Куликово поле прошла одна из трех колонн русской рати, возглавляемая великим князем Дмитрием Ивановичем. И впоследствии много раз московские полки переходили здесь реку, направляясь на войны с Ордой, с Казанским, Астраханским и Крымским ханствами, с Литвой и Польшей, с Турцией. В 1571 г. во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея по Живому мосту отступали в Кремль из сожженных татарами предместий жители Замоскворечья и воинские люди. Многие тогда погибли в ужасной давке, а воевода князь И.П. Шуйский, как сообщает летопись, был здесь убит ударом ножа. Москворецкая переправа считалась важным пунктом оборонительной системы города. Ее прикрывала воротная башня Китайгородской стены. Выше по береговому холму на кромке Васильевского спуска располагалась артиллерийская батарея. Именно здесь долгое время стояла знаменитая Царь-пушка, грозно направив жерло на Живой мост и Балчуг. Оттуда, с тревожного юга, всегда ждали незваных гостей…

Живой мост был одним из центров городской жизни, причем не только бытовой, но и духовной. Ежегодно в день Преполовения сюда крестным ходом со всем духовенством шествовал митрополит, а позднее патриарх, чтобы святить воду. За ним следовали тысячные толпы женщин, которые после церемонии окунались в реку – ныне вместе с грудными детьми.

Зимой на льду возле Живого моста не раз вершились казни. Возможно, здесь в 1483 г. был зарезан, «как овца», лекарь-«немчин» Онтон, обвиненный в умышленном отравлении своего пациента, татарского князька Каракучи. В 1493 г. близ Живого моста в деревянной клети сожгли князя И. Лукомского и поляка-переводчика Матиаса – будто бы литовских шпионов. На москворецком льду в 1497 г. лишились головы шестеро знатных крамольников, «умышлявших» против Ивана III. Вскоре такая же судьба постигла князя С.И. Ряполовского. Год 1504-й ознаменовался сожжением в клети трех «еретиков», в том числе известного дипломата дьяка Ивана Волка Курицына. А в 1525 г. у Живого моста на плахе окончил дни свои лидер боярской фронды, уже знакомый нам Иван Берсень-Беклемишев. Впоследствии публичные казни перенесли на Болото.

После строительства в конце XVII в. каменного Всехсвятского моста Живой мост утратил значение главной москворецкой переправы. Он, однако, остался важным элементом транспортной инфраструктуры города. Эту роль он передал и своему наследнику – Москворецкому мосту. К середине XVIII в. стало очевидным, что примитивная наплавная переправа уже не соответствует потребностям цивилизованного развития города. Тогда был построен новый мост – тоже деревянный, но уже на сваях, его можно хорошо рассмотреть на известной гравюре М.И. Махаева, изображающей панораму Кремля и датируемой 1763 г. Мост был достаточно низким, не раз страдал от наводнений. В 1780-х гг. его заменили новым, на более высоких и крепких сваях. По-прежнему мост был деревянным, а потому огненной катастрофы 1812 г. не пережил. Когда в Москву уже вступили наполеоновские войска, казачьи разъезды подожгли его вместе с барками на реке, груженными провиантом. Все сгорело дотла.

После освобождения Первопрестольной мост восстановили опять в дереве. Но уже вскоре появилась идея заменить его более надежным и современным сооружением. К этому побуждали не только потребности развития города, но и соображения престижа – после героической эпопеи 1812 г. на Москву были направлены взоры и России, и всей Европы. Комиссия о строении Москвы в рамках общего плана восстановления и обновления древней столицы признала целесообразным сооружение капитального Москворецкого моста. Предложение одобрил генерал-губернатор А.П. Тормасов, а затем по его докладу и Комитет министров в Петербурге. Наконец, император Александр I утвердил план. 19 мая 1816 г. Тормасов в числе прочего предписал комиссии выделить средства «на построение, кроме существующего, еще одного каменного или чугунного моста через Москву-реку на том месте, где находится деревянный Москворецкий мост, и одного на отводном канале». Для этих целей предполагалось использовать материал частично разбираемой Китайгородской стены. План, однако, удалось выполнить лишь много лет спустя и не полностью. Чугунный мост на Водоотводном канале был построен по проекту инженера П.Я. де Витте только в 1839 г. Китайгородскую стену тогда разобрали лишь между Кремлем и Москворецкой улицей. Деревянный Москворецкий мост же простоял еще долго. В 1823 г. он был сильно поврежден большим наводнением. А в 1829 г. сгорел. Тогда-то и приступили к строительству нового моста. Его торжественная закладка в присутствии светских и духовных властей Москвы и многотысячной толпы москвичей запечатлена на рисунке К. Гампельна. По проекту П.Я. де Витте были сооружены каменные береговые устои и два быка с ледоломами в русле реки. На них опирались три арочных пролета. Ради дешевизны и простоты строительства их выполнили из дерева. В 1833 г. новый Москворецкий мост был открыт. Как и прежний, он находился в створе улицы Балчуг. Конструкция сооружения оказалась настолько удачной, что послужила образцом для нового Большого Каменного моста, заменившего в 1859 г. старый. Правда, здесь пролетные арки были уже не деревянные, а металлические.

Через несколько лет уже Москворецкому мосту пришлось брать пример с соседа. В 1870 г. во время ремонтных работ деревянная конструкция сгорела, и ее решили заменить на железную арочную, наведенную на старые опоры. Проект выполнил инженер В.К. Шпейер. В 1872 г. работы завершились. Теперь с обоих флангов Кремля Москву-реку пересекали два трехпролетных моста-близнеца – Большой Каменный и Москворецкий, разнившиеся лишь в деталях. Их постройка стала этапным событием в процессе превращения Москвы в цивилизованный европейский город.

На рубеже XIX–XX вв. по Москворецкому мосту прошла линия конки, а затем трамвая. В октябре 1917 г. у него, как и у соседних Большого Каменного и Крымского, кипели нешуточные бои между красногвардейцами и защитниками Временного правительства. Рабочие завода Густава Листа и электростанции 1886 г. (ныне МОГЭС-1) закрепились на левом берегу и перестреливались через реку с гарнизоном Кремля.

Генеральный план реконструкции столицы, утвержденный в 1935 г., и решил участь старого, но все еще прочного моста. Предусматривались, в частности, кладка мощного транспортного диаметра Север – Юг и обновление москворецкой водной системы. Невысокий узкопролетный мост с шириной проезжей части чуть более 20 см не отвечал новым требованиям уличного движения и судоходства и подлежал замене. Его разобрали. Новый Москворецкий мост заложили западнее прежнего, уже не в створе Балчуга. Широкая трасса прошла сквозь плотно застроенные кварталы Острова, стерев с лица города несколько старинных сооружений. Среди них самым ценным был уже упомянутый особняк Ланина. Под снос пошла и основная часть застройки соседнего Лубяного переулка. Далее магистраль перешагивала через Водоотводный канал, чтобы продолжиться Большой Ордынкой, которую предполагалось расширить и реконструировать. Таким образом, появлялись сразу два Москворецких моста – Большой и Малый. Транспортная система строилась с запасом на много лет вперед, в расчете на большое движение.

Проектирование Большого Москворецкого моста было доверено архитекторам А.В. Щусеву и П.М. Сардарьяну, инженеру В.С. Кириллову. В качестве инженерного консультанта привлекался П.В. Щусев, брат знаменитого зодчего. Мост был открыт к ноябрьским праздникам 1937 г. Для своего времени сооружение стало новаторским. Большой Москворецкий – первый в столице мост из монолитного железобетона. Для придания сооружению особой прочности пришлось углубить свайные основания на 24 м – до твердых известковых пород. Мост соединил берега Москвы-реки единой 95-метровой аркой – легкой, изящной. Еще два пролета по 42,8 м каждый переброшены над набережными. Облицованный розовым гранитом, сдержанно-монументальный в своем классическом декоре, мост совершенен архитектурно и рассчитан на восприятие в ансамбле с Кремлем. По проекту над береговыми устоями со стороны Замоскворечья предполагалось установить пилоны со скульптурными группами на историко-революционные сюжеты. Замысел осуществлен не был, и, наверное, к счастью – излишняя пафосность только повредила бы архитектурному образу. Едва ли стоит жалеть и о том, что Большой Москворецкий так и не стал звеном Южного проспекта, строительство которого разрушило бы историческое Замоскворечье. Зато он уже восьмое десятилетие исполняет свою основную миссию – быть преддверием Кремля и Красной площади, одной из лучших видовых площадок города. А 28 мая 1987 г. Большой Москворецкий мост послужил посадочной полосой для самолета молодого «воздушного хулигана» Матиаса Руста. Тот полет с посадкой у стен Кремля стоил постов министру обороны СССР и командующему Московским округом ПВО.

Малый Москворецкий мост

За Большим Москворецким мостом направо отходит неширокая улица с колоритным, нигде более не встречавшимся названием – Балчуг. Исторически она служила восточной границей Средних Садовников. Сейчас по ней проходит граница муниципального района Якиманка.

Даже когда время полностью стирает зримые следы прошлого, глубокая древность порой проступает в московских названиях. Пример тому – Балчуг. Имени этому, как полагают историки, не менее шести столетий. Оно восходит к эпохе Золотой Орды. Не только незваными гостями, суровыми поработителями, сеявшими ужас, приходили татары на Русскую землю. Русь и Степь постепенно, волей-неволей сживались друг с другом, сплетались экономическими, культурными и даже кровными узами, порой находили в буквальном смысле общий язык. В Москве оседало немало выходцев из Орды. В современной столице сохранились свидетельства ее богатого «татарского» прошлого. Особенно много их в Замоскворечье, где проходила одна из древних дорог в Орду (ныне Большая Ордынка) и где впоследствии появилась Татарская слобода. В числе таких свидетельств и название «Балчуг».

Вероятно, оно происходит от тюркского «балчык» – «грязь, вязкая глина». Местность эта между Москвой-рекой и старицей и впрямь была топкой, влажной. Отсюда и другие окрестные названия – Болото, Ендова (озерцо-бочага). Грязно здесь было и от оживленного конного и пешего движения. Через Балчуг от Живого моста проходила Котловская дорога на Коломну. По ней двигались к городу татарские посольства. А в 1380 г., если верить «Сказанию о Мамаевом побоище», прошел с частью войска на Куликово поле Дмитрий Донской. У Живого моста издревле размещался торг. В XVI в. здесь, на бойком месте, Иван Грозный устроил первый царев кабак для опричников. С торговым прошлым Балчуга связана одна из версий этого названия – от тюркского же «балчук» – «рыбный торг, базар». У Живого моста издревле находились Царские бани, показанные еще на «Сигизмундовом плане» Москвы начала XVII в. в виде деревянных зданий, воду к которым доставляли из реки длинными журавлями.

Постепенно вдоль большой дороги сформировалась улица. Она так и называлась – Балчуг. Во второй половине XVII в. по ее левой стороне располагались Мясной ряд из 45 лавок, Калашный с 28 лавками и шалашами и Солодовый из 40 лавок. Правую сторону Балчуга составляли 52 лавки и три харчевни. За ними тянулась ограда Государева сада с выходившими на эту сторону парадными воротами.

В Смутное время Балчуг оказался в самом центре военных событий. В августе 1612 г. иноземный гарнизон Кремля, осажденный ополчением Минина и Пожарского и казаками Трубецкого, сделал вылазку навстречу прорывавшемуся в нему на помощь войску гетмана Я.К. Ходкевича. Полякам и наемникам удалось захватить русское укрепление на Балчуге – «острожец» у церкви Георгия в Ендове. Но вскоре казаки выбили их оттуда после жестокой сечи.

Грязь и слякоть не просыхали на Балчуге вплоть до конца XVIII в., когда рядом был прорыт Водоотводный канал. Он первоначально доходил как раз до этого места и круто поворачивал к Москве-реке чуть восточнее улицы по руслу старой протоки из старицы – «ровушка». Благодаря каналу местность сделалась суше и удобнее для проезда. Но и много позднее эту прибрежную низину часто заливали паводковые воды. Только в советское время, после того как сток Москвы-реки был надежно зарегулирован плотинами, наводнения прекратились.

Впрочем, страдал Балчуг и от пожаров. Сгрудившиеся вдоль улицы деревянные лавчонки служили огню хорошей пищей. Особенно опустошительным был пожар 1730 г. В 1812 г. во время вступления наполеоновской армии в Москву лавки и лабазы на Балчуге подожгли казаки, прикрывавшие отход русских войск.

В 1930-х гг. в судьбе улицы произошел поворот. Она утратила роль связующего звена между ядром города и важнейшими магистралями Замоскворечья – Пятницкой и Большой Ордынкой. Трасса нового Большого Москворецкого моста прошла западнее его. Но и сейчас значение улицы для распределения транспортных потоков в этой части столицы достаточно велико.

К району Якиманка относится лишь правая сторона Балчуга. Она не столь интересна, как противоположная, отмеченная импозантным зданием отеля «Балчуг-Кемпински», старинными лавками и церковью Георгия в Ендове. На якиманской стороне улицы из более чем двух десятков старых строений ныне не осталось ни одного. Но архитектурные детали некоторых домов, в частности арки лавок, воспроизведены на фасадах огромного современного банковского здания. Оно выросло здесь в 1990-х гг. и успело вызвать острые споры общественности по поводу соответствия облику исторической Москвы.

Балчуг – улица не только деловая, серьезная, но и самая теплая в столице. Метеорологические измерения на расположенной по соседству станции неизменно фиксируют московский температурный максимум именно здесь.

Улица Балчуг

Всего через каких-нибудь четверть километра от своего начала улица Балчуг завершается у Чугунного моста через Водоотводный канал. Такое название выглядит странным для массивного сооружения с железобетонными пролетными конструкциями на двух каменных быках. В металле выполнены лишь перила с красивой решеткой и декоративными тумбами. Дело в том, что нынешний мост в своем имени сохранил память о давнем предшественнике, который полвека был достопримечательностью Москвы.

С конца XVIII в. Балчуг соединялся через Водоотводный канал с Пятницкой улицей деревянным Высокопятницким мостом. Движение по нему было весьма оживленным. Вскоре после Отечественной войны 1812 г. возникла идея строительства здесь чугунного моста. Об этом, в частности, упоминалось в предложении московского генерал-губернатора А.П. Тормасова Комиссии строений от 19 мая 1916 г. В Петербурге тогда уже существовало несколько металлических мостов, в том числе подвесных. Вскоре они стали появляться и в Первопрестольной. В 1825 г. Д.И. Жилярди построил цепной мост в подмосковных Кузьминках-Влахернском. Тогда же в Москве был сооружен «проволочный мост для пешеходов» через Яузу. Его строитель инженер П.Я. де Витте полагал, «что план его моста для благоприличия столицы может быть с пользою приведен в исполнение и в других местах через сию реку и обводной канал на место существующих ныне безобразных и опасных деревянных переходов». Прогрессивные инженерные решения постепенно находили свое применение в Москве.

В 1837–1839 гг. на Водоотводном канале на месте разобранного деревянного Высокопятницкого моста де Витте построил новый – металлический, состоявший из трех параллельных чугунных арок, к которым был подвешен пролет с двумя проездами и пешеходными тротуарами. Оригинальная конструкция не имела аналогов в тогдашней Москве. Чугунный мост можно считать прямым предком современных московских подвесных мостов – Крымского и Живописного. Он украшал город около 50 лет. В 1889 г. его заменили на вполне ординарный по конструкции мост с железными простыми балками, опиравшимися на береговые основания и два каменных быка в русле канала. Уже в советское время, в 1966 г., сооружение было капитально реконструировано. На старые опоры навели железобетонное пролетное строение вместо металлического, оставив лишь прежние мостовые перила. Но, несмотря на двукратное изменение облика и конструкции, мост сохранил название Чугунного. Его длина – 46,6 м, ширина – 17,6 м. Это самый узкий автомобильный мост в районе Якиманка.

Продолжая путешествие по Средним Садовникам, в конце Балчуга свернем направо – на побережье Водоотводного канала. И здесь любопытного пешехода подстерегает топографический и топонимический курьез – самый короткий московский переулок – Лубочный. Он протянулся всего на три с лишним десятка метров между Балчугом и Большим Москворецким мостом вдоль фасада единственного дома. Большинство карт и планов современной столицы попросту игнорируют миниатюрный переулочек, да и не всякий житель даже близлежащих кварталов знает о его существовании. Он почти растворился в широком пространстве на берегу Водоотводного канала. Но у Лубочного переулка есть своя долгая история. И загадка тоже. Происхождение названия, казалось бы, очевидно. Оно указывает на то, что здесь некогда изготавливались или продавались простонародные лубочные картинки. Однако назван так переулок был сравнительно недавно, в 1922 г. До этого с XVIII в. он обозначался как Лубковский. Существует версия, будто здесь в старину торговали лубяными изделиями, а также плели из древесной коры веревки и канаты для связывания плотов и, в частности, наплавных (живых) мостов. Самый известный из них пересекал Москву-реку совсем рядом – в створе Балчуга.

На старых планах с конца XVIII до начала XX в. переулок показан узким, коленчатым, застроенным по обеим сторонам. Он соединял важные торговые центры – Балчуг и Болото. На нем стояли лавки, лабазы и постоялые дворы. В 1900 г. купцы-москательщики Шемшурины выстроили здесь четырехэтажный доходный дом с торговыми и конторскими помещениями внизу (архитектор Е.И. Опуховский). Он простоял больше 100 лет. Лишь его пощадила реконструкция этих кварталов, развернувшаяся в 1930-х гг. во время строительства Большого и Малого Москворецких мостов. Тогда были снесены западная и южная стороны Лубочного переулка. На рубеже XX–XXI вв. пришел черед и шемшуринского дома. Его разобрали, старый фасад возвели заново, встроив в массивный восьмиэтажный объем делового центра. Здание отмечено сразу двумя адресными указателями. Они свидетельствуют: Лубочный переулок – не призрак, он действительно существует…

Отсюда всего несколько десятков метров до Малого Москворецкого моста. Вопреки названию он переброшен отнюдь не через Москву-реку, а через Водоотводный канал. У гостей столицы этот топонимический парадокс порой вызывает недоумение, москвичи-старожилы же давно привыкли к нему – так сложилось и так удобнее. Малый Москворецкий мост служит продолжением Большого Москворецкого, и название подчеркивает эту связь. Появилось оно, как и само сооружение, сравнительно недавно – во второй половине 1930-х гг. До этого моста на Водоотводном канале здесь не было. Издревле путь из Кремля и Китай-города проходил восточнее – по Живому (Московскому) мосту и Балчугу. Преодолев болотистую старицу, по которой в конце XVIII в. был проложен Водоотводный канал, он продолжался по Пятницкой улице. Остров не имел прямой связи с Большой Ордынкой. Чтобы попасть на нее, надо было, переехав Чугунный мост, свернуть направо и следовать вдоль канала.

Чугунный мост

Такая градостроительная ситуация сохранялась вплоть до того времени, когда согласно генеральному плану реконструкции Москвы 1935 г. началась прокладка проспекта из центра на юг города по трассе Большой Ордынки. Улицу предполагалось спрямить и расширить более чем вдвое. Звеном будущей магистрали предстояло стать двум новым мостам – через Москву-реку и Водоотводный канал. Оба были построены в 1937 г. Они имеют одинаковую ширину – 40 м. Длина же Малого Москворецкого моста гораздо меньше, чем Большого, – всего 32,5 м. Строительство перехода через Водоотводный канал велось по проекту инженера Г.Б. Бровермана и архитектора Л.И. Шимпана. Большой и Малый Москворецкие мосты созданы разными авторами, но составляют довольно гармоничный ансамбль. И тот и другой облицованы розовым гранитом и соединяют берега одним арочным железобетонным пролетом. Архитектура Малого Москворецкого не так изысканна, как его большого собрата. Декоративное убранство лаконично: простой архивольт пролетной арки, скромный карниз поверху, сдержанного рисунка решетка перил.

Несмотря на то что амбициозный проект создания Южного проспекта так и не был реализован, Малый Москворецкий мост и сегодня сохраняет важное транспортное значение. Хорош он и для прогулок – во все стороны отсюда открываются выразительные панорамы. Особенно впечатляет вид на запад: тихая гладь канала, за ним сквер на Болотной, серая громада Дома на набережной, над которым сюрреалистическим видением поднимается золоченый купол храма Христа Спасителя.

Путешествие вокруг Средних Садовников завершается на Болотной улице. До 1930-х гг. между ней и Водоотводным каналом зеленели аллеи лип и вязов Королевского бульвара. Сейчас Болотные улица и набережная здесь фактически слились в широкую площадь. В обычные дни она занята автостоянкой. Но и сюда иногда выплескиваются манифестации на Болотной.

Два аккуратных двухэтажных дома в начале улицы, несмотря на старинные на вид фасады, всего лишь воспроизведение подлинных особняков с торговыми лавками внизу рубежа XVIII–XIX вв., которые пережили наполеоновское шествие, но пали жертвами строительного бума в постсоветской Москве. При возведении на этом участке первой очереди многофункционального комплекса «Царев сад» историческая застройка была снесена и заменена новоделами.

Далее на Болотной улице под № 12 мрачно возвышается закутанный в строительную сетку обрубок шестиэтажного корпуса Кокоревского подворья. Больше века простояло это громоздкое здание на зыбких грунтах замоскворецкого Болота, пока в 2000 г. дом не дал трещину по всему фасаду – возможно, сказалось соседство со стройплощадкой «Царева сада». Часть корпуса пришлось разобрать с обещанием в будущем все восстановить. Однако пока все остается по-прежнему.

Рядом на улицу выходит торцом еще один корпус Кокоревского подворья (№ 14). Другим своим фасадом – протяженным, с рядами больших арочных проемов – он смотрит в уже знакомый нам двор-коридор, который пронизывает весь квартал до Софийской набережной.

Соседний особняк с плоским шестипилястровым портиком разменял уже два века. В 1800 г. он принадлежал губернскому прокурору Ф.К. Яцыну. Это произведение «наивного классицизма», выдающее руку доморощенного зодчего, не лишено обаяния и выглядит картинкой уездного городка в центре Первопрестольной. В 1920 г. в одной из квартир этого дома в семье почтового служащего появилась на свет Татьяна Макарова, в будущем легендарная летчица, Герой Советского Союза. Окончив семь классов школы № 12, что в Старомонетном переулке, она поступила в бродильно-кондитерский техникум на соседней Софийской набережной и тогда же стала заниматься в аэроклубе. Упорная и целеустремленная, Татьяна добилась своего – получила свидетельство пилота гражданской авиации, а затем – военного летчика-инструктора. Войну она встретила в звании сержанта. Для советской авиации начало Великой Отечественной войны сложилось катастрофически. Господство в воздухе захватил противник, теперь пришлось гораздо чаще прибегать к скрытым ночным действиям. Здесь-то и пригодился старичок биплан По-2 – бесшумный и верткий тихоход. Машина была послушна и женским рукам, не требовала богатырской силы и выносливости. В октябре 1941 г. по инициативе Марины Расковой началось формирование женских бомбардировочных полков. С одним из них, под командованием Е.Д. Бершанской, в мае 1942 г. Татьяна Макарова прилетела на Южный фронт. Вскоре началась битва за Кавказ. Летчицы успешно действовали под Моздоком и Владикавказом, базируясь на аэродромах Чечни и Ингушетии. По-2 штурмовали неприступную «Голубую линию» немцев, бомбили позиции и переправы на Тамани, снабжали по воздуху десантников на Малой земле и под Керчью. В 1944 г. они отличились при освобождении Крыма, в белорусской стратегической операции «Багратион», в Польше и Восточной Пруссии. 46-й гвардейский ночных бомбардировщиков авиационный орденов Красного Знамени и Суворова 3-й степени Таманский – так торжественно именовался полк в конце войны. В его списках числилось 23 (!) Героя Советского Союза. Впрочем, героиней в полку была каждая. Воевать против грозного противника на фанерных «этажерках», не имевших ни бронирования, ни пушек, ни пулеметов и летавших со скоростью обычного автомобиля, к тому же мгновенно вспыхивавших при попаданиях, значило подвергаться смертельной опасности в каждом боевом вылете. А их у Татьяны Макаровой было 628! Последний состоялся 25 августа 1944 г. Возвращаясь с бомбардировки у польского города Замбрув, самолет гвардии лейтенанта Татьяны Макаровой и штурмана Веры Белик был атакован немецким истребителем и подбит. Девушки сгорели заживо еще в воздухе. 23 февраля 1945 г. командиру экипажа было присвоено звание Героя посмертно. В 1960 г. в ознаменование 15-летия Победы старинную Болотную улицу переименовали в улицу Татьяны Макаровой. Однако в 1991 г. исконное название вновь вернулось на карту Москвы, вытеснив с нее имя героини. И только в 2005 г. улица Татьяны Макаровой опять появилась в столице – на самой окраине, в районе Косино-Ухтомский. На Болотной осталась старая памятная доска в честь давнего переименования. Она установлена на доме № 18/9.

Болотная улица

У этого скучновато-солидного четырехэтажного административного здания есть и другая отличительная внешняя особенность, вполне курьезная. Фронтон над угловым фасадом украшает странный, единственный в своем роде барельеф – серп и молот в нимбе лучей, заключенные в треугольник. Чуть ниже можно разглядеть цифры: слева – 18, справа – 97. Это свидетельства забытого прошлого дома. В XVIII в. сюда простирался обширный двор Д.Ф. Фалеева. В 1874 г. купец А.И. Попов строит здесь жилое здание. В 1895 г. оно переходит к В.А. Бахрушину и перестраивается, вероятно, по проекту К.К. Гиппиуса под корпус Дома бесплатных квартир. Цифры на фасаде – 1897 – это дата окончания строительства. На углу здания на верхнем этаже располагалась домовая церковь. Отсюда и божественный нимб в треугольнике фронтона, окружавший Всевидящее око, которое в советское время заменили… серпом и молотом. После открытия по соседству на Софийской набережной нового корпуса бахрушинского Дома бесплатных квартир в нем был освящен новый Никольский храм. На Болотной остались ремесленные и рукодельные школы благотворительного заведения. С тех пор здание не раз перестраивалось, меняло назначение. Сегодня в нем теснятся многочисленные офисы. Здесь, в частности, находится управа муниципального района Якиманка.

Миновав дом № 18/9, мы вновь выходим к северу на Болотной площади. Путешествие по Средним Садовникам завершено. С набережной Водоотводного канала на тот берег открывается широкий вид, какого в современной Москве больше нигде не увидишь: над сонной водой застыл плотно сомкнутый строй двух-трехэтажных старинных фасадов, над которым поднимается сказочной красоты храм. Это – Кадаши.

Оглавление книги