Книга: Неисчерпаемая Якиманка. В центре Москвы – в сердцевине истории

Главная улица района

Главная улица района

Современная Большая Якиманка – детище поистине тектонического сдвига, случившегося здесь во второй половине XX в. и неузнаваемо изменившего пейзаж этих мест. В результате реконструкции района исчезли целые кварталы домов-старожилов, возникли кварталы домов-пришельцев. По старинной улице словно пролег разлом, поделивший ее на две разительно непохожие части. Начиная от набережной Водоотводного канала едва заметным узеньким руслом Большая Якиманка, приняв слева от Большой Полянки широкий Якиманский проезд, вдруг превращается в парадный столичный проспект, звено мощной «вылетной магистрали» из центра Москвы на юго-запад. Градостроительные катаклизмы последних десятилетий стерли многие следы истории, но вскрыли то, что похоронило время. Археологические раскопки, сопровождавшие строительство, и случайные находки позволили лучше уяснить прошлое знаменитой улицы и ее окрестностей.

Большая Якиманка

Когда Москва только зарождалась, здесь по загородной тогда местности над заливными лугами по кромке древнего леса пролегало одно из ответвлений большой дороги с севера Русской земли в южные княжества. Позднее, в XIV в., большаком этим добирались в Боровск и Калугу. Калужской стали называть и улицу, когда дорога начала обстраиваться дворами. Как показали раскопки археологов, она уже в XV–XVI вв. была замощена деревянным бревенчатым настилом. Местность постепенно заселялась. У москворецкой старицы в начале улицы-дороги по левую руку располагалась Кадашевская слобода, по правую – монастырь Рождества Богородицы с монастырской слободой. Под 1493 г. впервые упомянута в письменных источниках церковь святых Иоакима и Анны. С еще более давних времен известно село Хвостово. В нем был храм Петра и Павла. На другой, правой стороне дороги располагалось сельцо Колычево, вероятно получившее название по владельцу из древнего и знаменитого рода. Позднее оно перешло в руки Алексея Обобурова, у которого его выменял князь Юрий Васильевич Дмитровский. В своей духовной грамоте 1472 г. он завещал сельцо Ивану III. Колычево, вероятно, располагалось южнее современного здания «Президент-отеля». Наконец, на самом отшибе Калужской улицы в древности находилась слобода служилых иноземцев Наливки.

В разрядной книге 1571 г. упоминается уже название Якиманской улицы. Здесь тогда во время сражения с подступившим к Москве крымским ханом Девлет-Гиреем стоял полк правой руки русского войска князя Ивана Бельского. Но еще долгое время улицу чаще именовали Калужской, в XVII в. она обросла новыми слободами – тремя стрелецкими, иноземской Панской, черной Голутвинской, конюшенной Малых Лужников. Застройка дотянулась до Калужских ворот Земляного города. Старые храмы, дотоле деревянные, оделись в камень, появились новые.

Так или иначе, дни старой Якиманки были сочтены. На рубеже 1960 – 1970-х гг. ее расширили за счет сноса большинства домов на правой стороне и соединили с Большой Полянкой Якиманским проездом. Во время этой реконструкции были уничтожены остовы двух храмов – Казанской Божьей Матери и Иоакима и Анны, давшего имя улице. Впрочем, с 1957 г. Большая Якиманка уже не значилась на картах города. Теперь это была улица Димитрова. Только в 1992 г. ей возвратили историческое название. Инерция перемен, толчок которым был дан четыре десятилетия назад, не иссякла и по сей день. Здесь все время что-то строят, что-то сносят. В отличие от соседних замоскворецких улиц Большая Якиманка еще не обрела цельного образа, ее обновление кажется стихийным, хаотическим, непредсказуемым. К ней сегодня в полной мере применимы строки Валерия Брюсова, написанные век назад и обращенные к Москве:

Разве что вместо старого доброго модерна пестрит теперь улица другими стилями – не менее, впрочем, бесстыдными.

Вопреки расхожему представлению Большая Якиманка начинается не от Малого Каменного моста, а от Якиманской набережной Водоотводного канала. Такая градостроительная ситуация сложилась еще в давние времена, что зафиксировал и первый геодезический план Москвы 1739 г. Якиманка считалась менее важной улицей, чем Космодамианская (Большая Полянка), которая и получила прямую связь с центром города в виде моста через старицу, а позднее через Водоотводный канал.

Начало Якиманской набережной представляет собой широкую вытянутую площадку. Она образовалась во второй половине XIX в. на месте старинного квартала одно-двухэтажной застройки. «Покосившиеся и покривившиеся, они стояли, словно насупившись, – вспоминал мемуарист Н.П. Вишняков. – Весною, в половодье, набережная обыкновенно затоплялась, и тогда слободка эта превращалась в настоящий остров». После сильного наводнения 1858 г. владельцам домов запретили их ремонтировать, и вскоре квартал исчез.

Якиманская набережная

Якиманская набережная на всем ее полукилометровом протяжении была еще до революции обложена «дикарным камнем». Нынешние капитальные подпорные стенки, облицованные гранитом серых и розовых тонов, сооружены в 1930-х гг. Долгое время местной достопримечательностью оставался плавучий дебаркадер, пришвартованный на канале близ Малого Каменного моста. В нем помещался популярнейший в Москве ресторан с цыганским хором, сменивший несколько названий – «Прибой», «Буревестник», «Бургас». Репутация у заведения была неоднозначной. И не случайно в культовом фильме «Место встречи изменить нельзя» именно здесь Шарапов задержал Маньку Облигацию. Дебаркадер несколько раз загадочно сгорал дотла, пока в 1990-х не исчез вовсе.

Якиманская набережная открывается уже знакомым нам домом XVIII в. с пилястровым портиком. Соседнее здание (№ 3) тоже давно разменяло два столетия. Сейчас оно на реконструкции, закрыто строительной сеткой. От набережной здесь отходит Малая Якиманка, на завершающем отрезке которой мы уже побывали, осматривая район Полянского рынка. Сразу за углом, в самом начале улицы, стоит ничем с виду не примечательный пятиэтажный дом (№ 5) в стиле позднего конструктивизма. Он был построен в начале 1930-х гг. для иностранных, главным образом немецких, специалистов, приглашенных в СССР для помощи в ускоренной индустриализации страны. Однако приход к власти в Германии Гитлера значительно ослабил научно-технические контакты. Дом начали заселять отечественными учеными Академии наук, президиум и многие институты которой были переведены в Москву из Ленинграда в 1934 г. На Малой Якиманке, 5 жили научные звезды первой величины: геолог А.Е. Ферсман, химик И.И. Черняев, геохимик А.П. Виноградов, физик А.В. Шубников и многие другие. Дом этот вполне достоин быть отмеченным мемориальными досками, пока нет ни одной…

На этом коротком начальном отрезке Малой Якиманки сохранились реконструированные и встроенные в состав новых офисных зданий дома (№ 4, 6) первой половины XIX в. На левой стороне улицы виден флигель того же времени, принадлежавший усадьбе Владимировых, с которой мы познакомились, гуляя по Большой Полянке.

Сразу на три стороны – на Якиманскую набережную, Малую и Большую Якиманки – выходит своими фасадами офисный комплекс «Александр-хаус». Сегодня как-то позабылось происхождение этого названия, да и самого здания. А ведь еще в 1990-х имя создателя и хозяина комплекса влиятельного банкира Александра Смоленского было у всех на слуху. Он получил под реконструкцию целый исторический квартал со строениями рубежа XVIII–XIX вв., включавший усадьбу с двухэтажным домом, выходившим на Малую Якиманку, а также старинные здания по линии Большой Якиманки. Все это было надстроено до четырех этажей, увенчано мансардой и угловой башенкой и объединено вокруг атриума под прозрачной крышей. Фасады получили новое оформление в стиле ретро, за исключением восстановленной и встроенной в комплекс старинной усадьбы, сохранившей классический облик. «Александр-хаус» называли интересным примером реновации исторической среды и считали одним из самых престижных офисных зданий Москвы. Именно здесь в 2000 г. располагался предвыборный штаб В.В. Путина. Об этом сейчас напоминает позолоченная табличка у главного подъезда. И впоследствии «Александр-хаус» занимали структуры, близкие к президенту и правительству.

На другой угол Якиманской набережной и Большой Якиманки еще сравнительно недавно выходило своей округленной частью старинное, сильно обветшавшее двухэтажное здание, помнившее еще бегство Наполеона из Москвы. В 1999 г. архитектор О.Р. Шмидт писала: «Дом являет собой прекрасный образец городской застройки конца XVIII в. Идет его реконструкция. Жаль будет, если его тоже начнут надстраивать и «переодевать». Увы, вышло еще хуже – дом просто снесли. Уже много лет на его месте строится очередной административно-жилой комплекс. Построена пока лишь угловая полуротонда, откуда начинается эстакада на Патриарший мост.

Уже полтора столетия отражается в тихой воде канала лепной фасад особняка на набережной. Его можно легко разглядеть на известной фотопанораме Москвы, снятой в 1867 г. с храма Христа Спасителя. Сейчас аккуратно отреставрированный дом занимает банк.

Эта уединенная и до сих пор нешумная местность между Водоотводным каналом и обеими Якиманками издавна зовется Голутвином. По словарю Даля, «голутва» означает «росчисть, вырубку, просеку». Действительно, в древности вокруг простирался сосновый бор. Москвовед И.К. Кондратьев приводил другие версии происхождения названия. Будто бы здесь селилась «голая литва» или жил евнух крымского хана Галя Лутвин. Отсюда и Голутвино. При всей своей курьезности оба примера «народной этимологии» имеют под собой некоторые основания. Невдалеке отсюда некогда располагалась Панская слобода служилых выходцев из польско-литовского государства. Чуть поодаль стоял Крымский двор. Вернее же всего, название местности произошло от известного с 1947 г. подворья Голутвина Богоявленского монастыря в Коломне. В духовной грамоте Ивана III 1504 г. упоминается уже «монастырь Рожество пречистые на Голутвине», завещанный великим князем своему сыну Андрею. От Калужского большака, будущей Большой Якиманки, к святому месту пролегла дорога, впоследствии 1-й Голутвинский переулок. Монастырь с течением времени угас. Его собор стал приходским храмом, в XVIII в. здесь на болотистом, изрезанном старицами и бочагами москворецком берегу образовалась Голутвинская черная слобода. Ее обитатели жили в основном рекой – продавали лес, сплавленный с верховьев, сено, скошенное на заливных лугах, работали на пристанях. В 1631 г. в слободе числилось 77 дворов. Уже к началу XVIII в. сложилась планировка района, в основном сохранявшаяся в последующие 300 лет и только в наше время претерпевшая существенные изменения. Современные 1, 3 и 4-й Голутвинские переулки легко узнать и на плане Москвы 1739 г.

4-й Голутвинский переулок

Эта тихая замоскворецкая провинция, лежавшая вдали от шума городского, от главных улиц, оказалась, однако, на столбовой дороге истории. Здесь зарождалось российское цивилизованное предпринимательство, а вместе с ним и гражданственность, новое общественное самосознание. В Голутвине свили родовые гнезда две крупнейшие купеческие фамилии России – Третьяковы и Рябушинские. Отсюда начиналась их удивительно многообразная преобразовательская деятельность.

На Якиманскую набережную на углу с 4-м Голутвинским переулком выходит внушительное краснокирпичное здание с башенкой, стилизованное под средневековый замок. Своей романтической архитектурой оно перекликается с корпусами «Эйнема» («Красного Октября») на противоположной стороне канала. И немудрено: у обоих сооружений один зодчий – А.М. Калмыков. Здание на Якиманской набережной он возвел в 1911–1912 гг. для Голутвинской мануфактуры, одного из крупнейших текстильных предприятий России. Основал фабрику Михаил Яковлевич Рябушинский. Его отец, простой мужик, крестьянин слободы Рябушинской, что под стенами Пафнутьева Боровского монастыря, славился как прекрасный резчик по дереву. Сын занялся торговлей, перебрался в 1802 г. в Москву, записался в купечество, удачно женился на купеческой дочке. Разорение 1812 г. подорвало дело, но упорным трудом его удалось выправить. Решительный и неординарный в поступках Михаил Яковлевич покидает лоно официального православия и вступает в Рогожскую старообрядческую общину. С тех пор Рябушинские – ее верные прихожане.

В ноябре 1829 г. Михаил Яковлевич покупает на имя жены Евфимии Степановны на публичных торгах за 27 тысяч 30 рублей с рассрочкой на 14 лет дом с землей в Голутвинской слободе. На своем участке он в 1846 г. открывает фабрику шерстяных и полушерстяных тканей. Три года спустя московский обер-полицмейстер так характеризовал заведение: «Машин никаких нет, а имеется 140 станков, при которых рабочих находится 140 человек». В 1856 г. предприятие расширяется – в усадебном саду строится новый каменный четырехэтажный корпус. Однако с развитием машинного производства Голутвинская фабрика, где использовался исключительно ручной труд, оказалась неконкурентоспособной. В 1872 г. наследники дела Павел и Василий Михайловичи Рябушинские продали ее, чтобы сосредоточиться на других проектах. Дом в Голутвине они оставили за собой. Новые владельцы предприятия братья Истомины расширили и переоборудовали его. В 1874 г. они организовали Товарищество Московской Голутвинской мануфактуры. К началу XX в. число рабочих на фабрике превысило тысячу, оборудование было в основном импортное, английское. Мануфактура представляла собой целый квартал производственных и служебных корпусов, рабочих казарм. Эти капитальные краснокирпичные постройки, теснящиеся вдоль узких переулков, придают району вид средневекового города.

После революции в старых стенах еще без малого век успешно работала фабрика «Красный текстильщик», пока не была выведена в Подмосковье. С 1995 г. развернулась комплексная реконструкция района в рамках проекта «Голутвинская слобода», превратившая промзону в центр деловой активности. Фабричные корпуса перестроены под офисы, кафе, развлекательные заведения, огромный паркинг. Здание, выходящее на Якиманскую набережную, получило мансарду, совершенно новые интерьеры, но в основном сохранило исторический фасад. На самом углу у подъезда, приглядевшись, можно заметить укрепленную выше человеческого роста старинную металлическую табличку с надписью: «Уровень воды 11 апреля 1908 года». Это зарубка на память о крупнейшем за всю историю наблюдений москворецком наводнении.

…Весна тогда выдалась дружной. Теплые дожди в несколько дней смыли подмосковные снега в реки. И они вышли из берегов. 11 апреля (24-го по новому стилю) большая вода достигла Первопрестольной. К вечеру уровень Москвы-реки поднялся на 8,9 м выше межени. Вода залила свыше 16 кв. км прибрежных территорий, в том числе подошву Нескучного сада, Крымо?к, Голутвино, Кадаши. По Ордынке и Полянке она доходила до Казачьих переулков. Волны плескались на путях Павелецкого вокзала. Москва-река и Водоотводный канал слились перед Кремлем в единый поток километровой ширины, скрывший под собой Остров. По воспоминаниям московского губернатора В.Ф. Джунковского, «болото превратилось в настоящее бушующее море». Тысячи зевак собирались по берегам дивиться на разгул стихии. Но то, что для одних было зрелищем, для других – бедой. От наводнения пострадало около 2500 домов. Почти 200 тысячам москвичей пришлось эвакуироваться или спасаться на крышах зданий. Основным городским транспортом, словно в Венеции, стали лодки. На них в те пасхальные дни благочестивые москвичи умудрялись добираться до храмов. Но и церкви не все уцелели от бедствия. Так, пострадал храм Космы и Дамиана на Полянке. В те дни в Москве не было света, не работал трамвай – под водой оказались главные электростанции на Острове. С огромным трудом удалось отстоять у стихии Бахрушинский дом бесплатных квартир и Третьяковскую галерею. Наводнение 1908 г. продолжалось несколько дней и нанесло городу ущерб в 20 млн рублей. Памятная табличка об этом событии сохранилась не только на Якиманской набережной, но и на Раушской, на доме № 22. Здесь зафиксирован уровень воды на 12 апреля.

Другой угол Якиманской набережной и 4-го Голутвинского переулка отмечен многоэтажным, украшенным башенкой зданием делового центра, построенным в 1998 г. по проекту архитектурной мастерской М. Леонова. Это современная стилизация под московский модерн начала XX в. Она появилась на месте снесенного клуба «Красный текстильщик», памятника советского конструктивизма (1928 г., архитектор А. Розанов) и к тому же филиала кинотеатра «Иллюзион». Это было популярное среди киноманов место.

Столь же печальной оказалась судьба соседнего доходного дома, построенного в 1903 г. по проекту Б.М. Эппингера на углу Якиманской набережной и 3-го Голутвинского переулка. Образец раннего модерна снесли под правильным лозунгом «регенерации исторической среды». Не помогли ни табличка «Памятник архитектуры», ни протесты общественности. Воздвигнутое на этом месте в начале 2000-х гг. жилое, но до сих пор не заселенное здание ни увеличенным масштабом, ни отделкой «под старину» не напоминает прежнее. За углом, уже в 3-м Голутвинском переулке, 10, реконструирован с достройкой мансарды и дополнительного объема бывший фабричный корпус.

Параллельно Якиманской набережной, начинаясь от Большой Якиманки, тянется 1-й Голутвинский переулок – главная улица старинной слободы. Он тоже застроен модернизированными корпусами старой мануфактуры и новым многофункциональным комплексом. У их подножия притулился симпатичный особнячок (№ 4) начала XIX в. Над ним нависает нарядное краснокирпичное здание с белыми деталями в романтическом стиле. Это не что иное, как многоэтажная парковка, совмещенная с развлекательным центром и рестораном. Построена она в 1998–1999 гг. Еще выше поднялся своей башней с огромным круглым окном, украшенным знаками зодиака, элитный жилой комплекс «Коперник» на другой стороне переулка. Это новостройка 2000-х гг.

3-й Голутвинский переулок

Плавно изгибаясь в затемненной теснине между высокими фасадами, 1-й Голутвинский выходит на простор к одному из самых интересных мест Замоскворечья. Здесь буквально в двух шагах друг от друга сохранились замечательные памятники истории и культуры. На углу с 3-м Голутвинским переулком уже больше двух столетий стоит дом с классическим фасадом, украшенным четырехпилястровым портиком. В 1804 г. он принадлежал купцу П.А. Гирякову. В 1828 г. дом снимал комик Императорского Малого театра М.С. Щепкин, до этого живший на квартире в той же Якиманской части. Звезда великого актера, еще недавно крепостного, тогда уже светила ярко. Именно этот дом в конце 1829 г. с публичных торгов приобрели Евфимия Степановна и Михаил Яковлевич Рябушинские. Здесь выросло второе поколение знатного купеческого рода. Родители воспитывали детей в старообрядческой строгости. Сыновья получили элементарное домашнее образование, но с юных лет приобщались к торговому делу, сидели в отцовских лавках. Один из них, Павел, вздумал было тайно учиться игре на скрипке у француза-эмигранта, но суровый родитель, услышав звуки с чердака голутвинского дома, поднялся наверх и расшиб инструмент о потолочную балку. Тем не менее наследникам он привил деловую хватку и оставил им громадный капитал в 2 млн рублей.

Павел Михайлович, став главою клана, всю жизнь исповедовал отцовский принцип – «дело – прежде всего». Совместно с братом он основал торговый дом «П. и В. братья Рябушинские», приобрел и расширил большую ткацкую фабрику в Вышнем Волочке, учредил Товарищество мануфактур. У Павла Михайловича было шесть дочерей от первого брака и 16 детей обоего пола от второго. Следующее поколение Рябушинских прославилось на самых разных поприщах – финансовом, промышленном, торговом, общественно-политическом, культурном. Представители семьи стояли у истоков отечественного автомобилестроения, основав завод АМО (будущий ЗИЛ), организовывали научные исследования в области аэродинамики и экспедиции на Камчатку, издавали литературно-художественный журнал, коллекционировали древнерусскую иконопись и французских импрессионистов, поддерживали крепость старой веры, сколачивали либерально-демократическую оппозицию самодержавию, а затем и большевикам… Рябушинские прославились щедрой благотворительностью. В родовом голутвинском доме, давно ими покинутом, они в 1891 г. открыли народную столовую на 300 ежедневных бесплатных обедов. В 1895 г. Рябушинские передали особняк Императорскому человеколюбивому обществу, которое организовало в нем убежище для вдов и сирот купеческого и мещанского сословий. С 1902 г. здесь работал Кружок попечения о трудящихся женщинах с читальней и библиотекой.

Сразу за домом Рябушинских на другом углу 1-го и 3-го Голутвинских переулков за красивой оградой возвышаются колокольня и храм Святого Николая Чудотворца «что в Голутвине». Это сердце древней слободы, ее исток. Вероятно, именно здесь в XV в. находился монастырский двор, а потом и монастырь Рождества Богородицы, упомянутый в духовной грамоте Ивана III в 1504 г.: «А сыну своему Андрею даю на Москве за рекою слободку Колычевскую, да монастырь Рожество пречистые на Голутвине…» Обитель постепенно захудала. В 1625 г. здесь упоминается уже приходская церковь Рождества Богородицы, тогда еще деревянная. С 1680 г. известен ее Никольский придел. Храм являлся духовным центром Голутвинской черной слободы. Приход был небогатым, и настоятелю отцу Сергию Варфоломееву пришлось 30 лет собирать средства на строительство каменного церковного здания. Оно было заложено в 1686 г. Через два года удалось возвести в камне Никольский придел. Главный храм во имя Рождества Богородицы был освящен в 1692 г. Его архитектура типична для своего времени: скромно украшенный карнизами и лопатками бесстолпный четверик с сомкнутым сводом и завершением в виде горки кокошников, увенчанный пятью луковичными главками. Несколько позднее пристроили трапезную. Красой храма был его иконостас, выполненный царским изографом Тихоном Филатьевым в содружестве с мастерами Оружейной палаты.

В XVIII в. церковь в Голутвинской слободе чаще именовали уже не Рождественской, а Никольской – по приделу. Так она обозначена и на «Мичуринском плане» Москвы 1739 г. В екатерининское время в 1769 г. вокруг храма возвели красивую ограду на каменных столбах с металлической решеткой и трехчастными воротами. В линию с нею тогда же построили трехъярусную колокольню в стиле переходном от барокко к классицизму. Она замкнула перспективы двух переулков – 1-го и 2-го (ныне не существующего) Голутвинских, став выразительной архитектурной доминантой округи. В 1772 г. церковь обновили, расширили трапезную.

Размеренную приходскую жизнь взбудоражила «гроза двенадцатого года». От наполеоновского разорения храм пострадал меньше соседних. В официальном списке погоревших церквей он не значится. В 1813–1818 гг. к храму в Голутвине был даже приписан соседний приход Мароновской церкви, сильно пострадавшей в лихолетье. Тем не менее без восстановительных работ не обошлось. В 1823 г. в Никольском храме освятили северный придел во имя Тихвинской иконы Богоматери. Трапезная была вновь расширена, к тому времени относится и деревянный домик причта – милый образчик московского послепожарного ампира. Храм обновлялся в 1839 и 1899 гг. При нем действовала церковно-приходская школа. Главной святыней храма почиталась чудотворная икона Богоматери Кипрской. В ризнице хранился древний синодик 1686 г., написанный отцом Сергием Варфоломеевым.

Внешне неброская и обыденная история голутвинского храма выглядит по-иному, если вспомнить, кто был среди его прихожан. Это и великий актер М.С. Щепкин, и филолог и искусствовед Ф.И. Буслаев, и купеческое семейство Третьяковых, и художник В.В. Пукирев…

После революции в храме некоторое время продолжались службы. В 1930-х гг. в нем проводил занятия для прихожан по Закону Божию отец Сергий Махаев, впоследствии причисленный к лику святых новомучеников. Церковь закрыли в начале 1930-х гг. Иконы, выполненные Тихоном Филатьевым «со товарищи», в конце концов попали в Третьяковскую галерею. Уже в 1932–1934 гг. церковь лишили глав и колокольни. Ограда и домик причта были снесены много позже, в 1965 г. Внутри здания долгое время помещалась лаборатория Геологоразведочного института. В 1980-х гг. обрубок храма передали Третьяковской галерее, но реставрация шла чрезвычайно медленно. Несколько десятилетий даже многие из местных жителей не догадывались о самом существовании древнего памятника. В близком и бесформенном остове разглядеть былое церковное благолепие мог только искушенный глаз. Храм возродился лишь после 1992 г., когда был передан верующим. Сейчас он прекрасно отреставрирован, воссозданы колокольня, ограда и домик причта.

1-й Голутвинский переулок

Рядом с великолепным храмом Николы в Голутвине скромно примостилось неухоженное двухэтажное строение. Уже много лет дом этот пустует. Штукатурка нижнего, каменного этажа во многих местах облупилась, окна забиты щитами. Да и на втором, деревянном этаже не все стекла целы, ветерок гуляет по комнатам и чердакам. Если бы это был просто старинный замоскворецкий особняк, то и тогда бы его состояние наводило грусть. Но, зная историю дома № 16 в 1-м Голутвинском переулке, испытываешь куда более сильные чувства. Ведь именно здесь было родовое гнездо Третьяковых, здесь в 1832 г. появился на свет Павел Михайлович, а в 1834 г. – Сергей Михайлович, так много сделавшие для русской культуры. Ни мемориальной доски, ни скромной таблички на потемневшей стене…

Дед знаменитых братьев, Захар Елисеевич Третьяков, поселился в Голутвинской слободе в 1795 г. К тому же времени обычно относят и постройку дома. Им тогда владела полковница М.М. Павлова. Есть, впрочем, предположение, что в 1812 г. здание полностью сгорело и было возобновлено с белокаменного фундамента. По старому московскому обычаю первый этаж построили из кирпича, второй – из дерева. В обоих было по десять комнат. В 1801 г. у Захара Елисеевича и его второй жены Авдотьи Васильевны родился сын Михаил, который, женившись впоследствии на Александре Даниловне Борисовой, стал отцом двух братьев – Павла и Сергея и трех сестер – Елизаветы, Софьи и Надежды. Семья была большой, дружной, очень религиозной. Все ходили в храм Николы в Голутвине, церковным старостой в котором был Михаил Захарович. Дети получали добротное домашнее образование. В свободное от занятий время они гуляли по обширным третьяковским владениям, простиравшимся до самой Москвы-реки. Здесь был сад, от которого, возможно, сохранилось старое дерево позади дома, каретный сарай, домики садовника и дворника, а на речном берегу – склад сплавного леса. Летом Павел и Сергей ходили на реку купаться в компании замоскворецких мальчишек, среди которых были и купеческие дети с Ордынки Антон и Коля Рубинштейны, будущие основатели Петербургской и Московской консерваторий. В 1-м Голутвинском формировались зачатки личности братьев Третьяковых. Наверное, именно здесь они впервые задумались о своем предназначении в жизни, которое один из них, Павел Михайлович, позднее определил так: «Наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях». Кредо свое он осуществил сполна. Но благодарность потомков, как оказывается, имеет пределы. Безрадостное настоящее дома в Голутвинской слободе – тому свидетельство. В свое время он был отреставрирован с полной перекладкой деревянных конструкций и передан Третьяковской галерее. Предполагалось создать здесь музей. Однако идея не получила развития, и дом вновь пришел в запустение.

Из переулков Голутвинской слободы вернемся к началу Большой Якиманки. Вдоль неширокой здесь улицы по обеим сторонам тянутся старинные кварталы. Справа – особняки XIX в.

(№ 4, 6). Среди них чудом сохранился и деревянный (№ 8). Угол с 1-м Голутвинским переулком формирует аккуратно отреставрированный домик позапрошлого столетия с современной дворовой постройкой. От соседней усадьбы послепожарного времени (№ 12–14) остались после реконструкции в начале 2000-х гг. по проекту архитекторов М. Леонова и М. Вайса только фасадные части главного дома с мезонином, флигеля и служебного корпуса. Сзади к ним пристроены новые помещения, а во дворе сооружен современный объем офисного центра.

Застройка левой стороны начального отрезка Большой Якиманки также сформировалась после 1812 г. К этому времени относится двухэтажный с антресолями во двор особняк (№ 3). Соседний дом (№ 5) сохранил благородные черты ампира. Они же угадываются в облике особняка рядом (№ 7). Боковыми фасадами на Большую и Малую Якиманку и парадным – на Якиманский проезд выходит построенное в 1990-х гг. внушительное серое здание, где находится головной офис одной из солидных компаний. Оно стилизовано под неоклассицизм начала XX в. Современный зодчий, однако, не преминул внести в свое творение долю постмодернистской иронии, украсив боковой портик нечетным числом полуколонн.

Перед этим зданием – небольшой газон на углу Большой Якиманки и Якиманского проезда. Для старинного замоскворецкого района и его главной улицы это особо памятное место. Здесь стояла церковь Святых праведных Богоотец Иоакима и Анны.

Произнося слово «Якиманка», мы всякий раз поминаем этот древний храм, существовавший без малого 500 лет и исчезнувший сравнительно недавно.

Впервые летописец говорит о церкви Святых Иоакима и Анны в сообщении о большом пожаре, случившемся в Москве в 1493 г. Сколько лет до того простоял храм – неизвестно. Безусловно, был он деревянным и оставался таким еще очень долго. В 1625 г. главный престол именовался Благовещенским и лишь придельный – Иоакима и Анны. В 1684–1686 гг., в период строительного бума в Москве, церковь наконец воздвигают в камне. Основную роль в этом сыграл тогдашний патриарх Иоаким, почтивший таким образом своего небесного покровителя. Новый храм не отличался ни обширностью, ни яркой архитектурной индивидуальностью. Таких в Москве в ту пору строилось немало – бесстолпный четверик под сомкнутым сводом, увенчанный горкой кокошников и традиционным пятиглавием. В 1701 г. появилась теплая трапезная. Главный престол был по-прежнему посвящен празднику Благовещения, придельный – преподобному Сергию Радонежскому и святым Иоакиму и Анне. Каждый придел имел свою главу. Во второй половине XVIII в. этот живописный ансамбль дополнила новая высокая ярусная колокольня в стиле позднего барокко. Поставленная отдельно, справа от храма, по линии Большой Якиманки на самом изгибе улицы, она замкнула ее перспективу. В конце того же столетия церковный интерьер украсился новым иконостасом, выстроенным по проекту Баженова.

В 1812 г. храм был ограблен и осквернен наполеоновскими солдатами и сильно пострадал от пожара. Мимо его обгорелых стен уходила по Якиманке Великая армия, а с нею и сам император Франции. В XIX в. церковь не раз обновлялась. В 1847 г. заменили главный иконостас, в 1866 г. – придельные. В память громкого события своего времени – чудесного спасения царской семьи при катастрофе поезда на станции Борки 17 октября 1888 г. – при храме Иоакима и Анны открыли приходское попечительство о бедных.

После революции древний храм закрыли. В 1932 г. его лишили всех семи глав и двух ярусов колокольни. Однако сразу не снесли. Обезображенный памятник, видимо, долго спасало то, что в нем разместилось производство – кузнечно-прессовый цех экспериментальных мастерских. Да и градостроительным планам здание-обрубок до поры до времени особо не мешало. В 1966 г. выдающийся художник Павел Корин в «Комсомольской правде» обратил внимание общественности и властей на плачевное, недостойное состояние храма. Но вспыхнувшие было надежды на возрождение вскоре оказались грубо растоптаны. В ночь с 3 на 4 ноября 1969 г. церковь Иоакима и Анны взорвали. Предлог был вполне благовиден – прокладка Якиманского проезда. Но, как оказалось, древнее здание не выходило за красную линию, не мешало ни транспорту, ни пешеходам. Вероятно, советские градостроители наконец сочли, что храму не место на парадной правительственной магистрали из Кремля во Внуково-2. Обезображенный ли, возрожденный ли – он в любом случае не слишком соответствовал идеальному облику «столицы страны победившего социализма».

Общественность и власти района Якиманка уже давно предлагают отметить место, где стоял храм, памятной часовней. Было уже и благословение патриарха Алексия II. Быть может, настанет время и храм возродится. Его главная святыня жива и по сей день. Храмовая житийная икона святых Иоакима и Анны при закрытии церкви была перенесена в соседний храм Иоанна Воина. Здесь она пребывает ныне в отдельном киоте в приделе Святого Дмитрия Ростовского.

На опустевшем месте древнего храма сегодня, по существу, заканчивается старая Якиманка. Далее это уже другая улица, хотя и с прежним названием. И если ее левая сторона еще сохраняет ряд старинных домов, то правая почти вся построена заново в 1960 – 2000-х гг. Постмодернистское здание Донского отделения Сбербанка появилось на изгибе Большой Якиманки в самом конце 1990-х гг. Композиционно оно буквально воспроизводит городские дома эпохи классицизма с угловыми купольными полуротондами. Но серая глянцевая облицовка и нарочитая монументальность придают архитектурному образу неестественный пародийный оттенок.

Той же классической традиции, но более основательно, не стараясь копировать образцы или иронизировать, следовали зодчие позднесоветской поры, создавая внушительный ансамбль зданий на Большой Якиманке, 22–26. По своей композиции это, по сути, увеличенная до гигантских размеров старомосковская усадьба с главным домом в глубине двора и симметричными боковыми флигелями. Речь «главного дома» исполняет фешенебельный «Президент-отель», открытый в 1982 г. Изначально это была гостиница ЦК КПСС «Октябрьская», где останавливались в основном высокопоставленные иностранные гости из числа «друзей Советского Союза». В проектировании и строительстве здания участвовали архитекторы В.Г. Тальковский и А.И. Дьяченко. Руководил авторским коллективом классик советского зодчества Д.И. Бурдин. Ученик А.К. Бурова и его сотрудник на строительстве уже знакомых нам крупноблочных домов на Большой Полянке, 3/9 и 4, он своими последующими работами во многом повлиял на современный облик района Якиманка. Архитекторы попытались придать зданию гостиницы представительный образ, достойный правительственной магистрали, и в то же время зрительно связать с исторической Москвой. И если первое им удалось вполне, то второе – едва ли… Сложная пластика фасадов, мансарды, традиционная для московского зодчества красно-белая гамма не сделали сооружение «своим» на Большой Якиманке, пока сама улица не была основательно перекроена. В постсоветские времена гостиница «Октябрьская» поменяла название на «Президент-отель», но сохранила высокий статус. Она по-прежнему в числе престижных, здесь часто проводятся важные встречи и конференции, а в 1996 г. располагался предвыборный штаб Б.Н. Ельцина. Перед зданием – ухоженный сквер с фонтаном в виде глобуса, омываемого струями воды.

«Президент-отель» на Большой Якиманке

«Президент-отель» фланкирует два сравнительно невысоких здания с фасадами, оформленными монументальными, облицованными гранитом аркадами наподобие старинных гостиных дворов. Такие архитектурные приемы симптоматичны для 1980-х гг., когда на волне разочарования модернистскими абстракциями пришла мода на постмодернизм с его цитатами из памятников прошлого, вплетенными в контекст современности. Оба здания проектировали архитекторы В.Г. Тальковский и Л.П. Подрезков. В левом в 1986 г. открылся «Дом игрушки» (ныне Детская галерея «Якиманка»), в правом в 1989 г. – магазин для новобрачных «Гименей». Позади них возвышаются два многоэтажных жилых здания. Светло-кирпичный с аркадой наверху дом № 26 построен еще в советские времена для номенклатурных работников. Комплекс «Коперник» за магазином «Гименей» – жилище уже постсоветской элиты. Он стоит со значительным отступом от линии улицы. Такое нарушение симметрии классического ансамбля позволило сохранить вид на златоглавый Кремль, открывающийся в перспективе Большой Якиманки от Калужской площади.

Историческая среда же самого квартала «Президент-отеля» разрушена полностью. Исчезли два переулка – 2-й Голутвинский и Земский (Сорокоумовский), дома на Большой Якиманке, связанные с жизнью крупнейшего психиатра П.Б. Ганнушкина, москвоведа П.В. Сытина, художника С.В. Герасимова. Снесли и большое четырехэтажное на высоком цоколе здание, которое в советские времена занимало Министерство строительства в районах Дальнего Востока и Забайкалья. До революции это был Дом бесплатных квартир Московского купеческого общества. Он строился на завещанные купцом К.А. Поповым средства – 150 тысяч рублей. Земельный участок пожертвовали братья Петр и Иван Сорокоумовские в память своего отца. Проект выполнил известный архитектор А.С. Каминский. Дом был построен к 1880 г. и дал бесплатный кров купеческим вдовам, имевшим не менее двух детей. После революции здание долгое время оставалось жилым, с обычными коммуникациями, пока его не перестроили под казенные нужды.

Реконструкция стерла с лица города и другое памятное место купеческой Якиманки. На углу с 1-м Бабьегородским переулком некогда располагались владения знаменитой купеческой семьи Лепешкиных. Как и очень многие предпринимательские фамилии, они вышли из крепостных крестьян. Лонгин Кузьмич Лепешкин перебрался из уездной Каширы в Москву и здесь стал торговать москательным товаром. Незаметное это событие совпало с великими потрясениями. В 1812 г. древняя столица сгорела дотла, многие московские купцы разорились. На пепелище пришли оборотистые провинциалы, такие как Лонгин Лепешкин. Он укоренился на Якиманке, его одноэтажный дом с классическими – по тогдашней моде – пилястрами и фронтоном стоял там, где сейчас проезжая часть перед «Гастрономом» на углу улицы и 1-го Бабьегородского переулка. Самое деятельное участие принимает Лепешкин в восстановлении после наполеоновского разорения приходского храма Святого Марона Пустынника, становится церковным старостой. Главы и силуэт замоскворецкой святыни и сейчас хорошо просматриваются в проходе между домами № 26 и 32. Смерть постигла купца на 66-м году жизни – в 1823-м. Похоронили его на Даниловском кладбище, где впоследствии нашли последний приют большинство Лепешкиных, их могилы, увы, не сохранились.

Сыновья Лонгина Кузьмича Василий и Семен стали родоначальниками двух ветвей рода. Был еще и третий сын – Иван, но его сгубила извечная русская страсть – водка. Он разорился и закончил свои дни трагически. Впрочем, и эта ветвь дала миру педагогов, ученых, врачей, военных. Старшие же братья и их потомки весьма преуспели в предпринимательстве. Василий Лонгинович стал купцом 1-й гильдии, мануфактур-советником, потомственным почетным гражданином. Он уже не только торговал в Старом Гостином дворе в Китай-городе, но занялся и производством. В 1824 г. Лепешкин открыл на Мытной улице химический завод. Его продукция – краски, растворители, клей – пользовалась большим спросом. В Москве много строили, открывались новые текстильные и кожевенные фабрики, и везде нужны были красители. Василий Лонгинович и его потомки основали еще несколько химических заводов – в Иваново-Вознесенске, во Владимирской губернии, в подмосковном Дегунине. Лепешкины считались наряду с Ушаковыми и Крестовниковыми крупнейшими «химиками» России. Была у них и фабрика в Серпуховской части Замоскворечья, на которой вырабатывались бумажные обои, вошедшие тогда в большую моду.

Жительствовала эта ветвь Лепешкиных на прежнем месте на Большой Якиманке, постепенно распространяя свои владения вдоль улицы и по обе стороны 1-го Бабьегородского переулка. Дома были и в приходе соседней Петропавловской церкви, а также на Донской улице. Своим духовным очагом эта ветвь Лепешкиных по-прежнему считала храм Преподобного Марона. Непрерывно в течение 84 лет представители нескольких поколений рода исполняли должности церковных старост. Благодаря им храм постоянно украшался и благоустраивался. Особенно много сил приложил к тому Николай Васильевич Лепешкин. Он был купцом 1-й гильдии, гласным городской думы, кавалером нескольких орденов, почти три десятилетия Н.В. Лепешкин являлся старостой московских придворных соборов. На эту должность избирали людей особенно благочестивых, с безупречной деловой, общественной и нравственной репутацией и к тому же способных тряхнуть мошной во имя общего блага. Благотворительная деятельность якиманских Лепешкиных не замыкалась в пределах церковной ограды. Богадельня, приходское попечительство о бедных, стипендии воспитанникам Мещанского училища и др. – круг начинаний доброхотов был весьма широк.

Еще одна ветвь Лепешкиных пошла от второго сына Лонгина Кузьмича, Семена, который в 1814 г. покинул отцовский дом на Якиманке и обосновался на Пятницкой в приходе церкви Троицы в Вишняках. Он вошел в историю не только как блестящий предприниматель, но и как виднейший благотворитель, строитель нескольких церквей, покровитель подмосковной женской Троице-Одигитриевой Зосимовой пустыни. Семен Лепешкин был духовным сыном ее основателя Зосимы Верховского, которого исследователи Достоевского считают возможным прототипом старца Зосимы из «Братьев Карамазовых». «Пятницкая» линия рода дала пустыни последнюю перед закрытием в советское время настоятельницу. Игуменья Афанасия, в миру Александра Васильевна Лепешкина, в годы послереволюционных гонений на веру твердо противостояла богоборчеству и ныне причислена к лику святых.

Храм Преподобного Марона Пустынника Сирийского едва виден с Большой Якиманки, со всех сторон его окружают большие дома. Но и в пейзаже и в истории Замоскворечья присутствие храма ощущается с давних пор. К названию Мароновской церкви обычно прибавляется – «на Бабьем городке», или «в Старых Панех», или «у Крымского двора». О близлежащей местности Бабий городок уже говорилось на этих страницах. Крымский двор – представительство ханского Крыма в XVI–XVIII вв. – также располагался неподалеку. А что означает «в Старых Панех»?

Это название переносит нас почти на четыре столетия в прошлое. В XVII в. в Замоскворечье существовала Панская слобода. Здесь селились выходцы из польско-литовского государства – Речи Посполитой. В Москву они попадали по-разному. Кто-то приезжал по торговым делам. Многие оказались в русском плену в результате войны и после замирения предпочли остаться в подданстве московских государей. Еще больше эмигрировали в Россию добровольно, исповедуя православие и спасаясь у единоверцев от притеснений со стороны католиков и униатов. Иные же просто искали удачи и обогащения на царской службе. Особенно много «панов» появилось в Москве после Смуты, когда их стали охотно принимать офицерами в солдатские и рейтарские полки «нового строя», явившиеся предтечей регулярной русской армии. В 1614 г. был организован Панский приказ. В Москве эти служилые люди были поселены в нескольких слободах, в том числе в Китай-городе и Сыромятниках. Та, что находилась за Москвой-рекой, не отличалась ни обширностью, ни особым богатством. Но и в ней в 1639 г. был срублен деревянный храм во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Православные паны постепенно ассимилировались среди местного населения. Иноземная слободка растворилась в конгломерате слобод Замоскворечья. Благовещенский приход, вполне солидный еще в 1660-х гг., через два десятилетия сократился до пяти дворов, помимо священнического. Храм бедствовал.

Новый свет для него забрезжил только в 1727 г. Тогда был срублен теплый деревянный придел во имя преподобного Марона Пустынника. Святой этот подвизался в строгой аскезе и отшельничестве в Сирии на рубеже IV–V вв. Он наставлял людей на праведный путь, исцелял одержимых бесами, а также болящих лихорадкой. На Руси культ Марона (или, как говорили в старину, Мароя) не получил широкого распространения. Центром почитания святого был Валаам. Московский престол был и остался до наших дней единственным в городе, посвященным Марону. Такая исключительность помогала храму, никогда не имевшему богатого прихода, выживать в трудные времена. Сюда приходили те, кто знал о преподобном Мароне, искал утешения и исцеления у его образа, причем не только москвичи, но и паломники из отдельных мест. Церковь стали чаще называть не по главному престолу – Благовещенской, а по придельному – Мароновской. Так она значится уже на первом геодезическом плане Москвы 1739 г. В то время храм уже отстраивался в камне. Еще в 1730 г. его настоятель отец Сергий Анисифоров подал об этом прошение на высочайшее имя. Новая императрица Анна Иоанновна, пребывавшая тогда в Москве в связи с коронацией, щедро жертвовала на богоугодные дела. Она откликнулась на челобитье. Видимо, государыня во время своих частых выездов в Донской монастырь и Воробьевский дворец заметила на Якиманской улице среди каменных храмов единственный деревянный – Мароновский.

Строительство продолжалось до 1747 г. Новая каменная церковь с колокольней по-прежнему имела два престола. При ней был немалый погост, но приход оставался скромным – 12 дворов к концу XVIII в. В бедственном 1812 г. почти все они сгорели. Пострадал и храм, его имущество разграбили наполеоновские солдаты. Хотя вскоре же после изгнания захватчиков церковь освятили заново, положение ее оставалось тяжелым. Дело дошло до того, что в 1813 г. Мароновский приход присоединили к соседнему Николо-Голутвинскому. Службы на прежнем месте уже не проводились. Но угасший, казалось бы, храм возродился. Заслуга в этом принадлежала уже известной нам купеческой семье Лепешкиных. Ее родоначальник Лонгин Кузьмич отремонтировал Мароновский храм и в 1818 г. добился восстановления прихода. Он же был избран старостой. Его сын Василий Лонгинович продолжал дело после смерти отца. На его средства в 1831 г. были построены трапезная с приделом Рождества Иоанна Предтечи. Умирая, В.Л. Лепешкин завещал крупную сумму на перестройку храма. Она началась при его сыне Николае Васильевиче по проекту архитектора П.В. Михайлова. Здание получило новый купол и четыре дополнительные главки по углам четверика. Был заново построен иконостас и обновлена внутренняя отделка. Освящение храма состоялось 29 октября 1844 г. Чин совершил московский митрополит Филарет, причисленный впоследствии к лику святых. Тщанием семьи Лепешкиных храм постоянно украшался. В 1881 г. он приобрел современный вид – с одной главой и четырехскатной крышей. В 1885 г. здесь открылась первая в Москве церковно-приходская школа. Во время Русско-японской войны при храме работала мастерская по пошиву белья для раненых, а в Первую мировую – лазарет. Настоятелями церкви на рубеже XIX–XX вв. были отец Сергий Лаврентьев, затем отец Сергий Лихачев.

С 1917 г. русское православие вступило в пору тяжелых испытаний. К тому времени Мароновский храм был широко известен и почитаем в Москве. Его колокольня еще со времен Лепешкиных славилась прекрасным звоном, в 1920-х гг. она стала местом притяжения знатоков и любителей этого искусства. Они собирались сюда, чтобы слушать удивительные колокольные концерты звонаря-виртуоза Константина Сараджева. Сам он признавался, что «колокола Мароновские меня так поразили потому, что подбор их представляет собой законченную гармонию!» Но чем дальше, тем труднее было храму стоять под ударами эпохи. Давление атеистической власти и отпадение от православия немалой части населения сказывалось на его жизни. Так, в 1922 г. при изъятии церковных ценностей в Мароновском храме было конфисковано без малого 20 пудов серебра – большая часть имущества. Приход, однако, держался, хотя и сократился численно. Его настоятелями в этот период были отец Николай Синьковский, затем отец Александр Воскресенский. В 1925 г. Мароновский храм приютил прихожан захваченной «обновленцами» соседней церкви Петра и Павла на Якиманке и их духовного пастыря протоиерея Сергия Махаева, впоследствии причисленного к лику новомучеников.

Несмотря на все усилия верующих, неизбежное свершилось. Летом 1930 г. Мароновский храм был закрыт, приход перешел в соседнюю церковь Иоанна Воина. Туда же перенесли и главную святыню – икону Преподобного Марона. Опустевший храм, не признанный памятником архитектуры, хотели было пустить под снос, но дефицит помещений в Москве побуждал использовать как-либо старые, еще крепкие стены. Здание переходило от одной организации к другой. Наконец, в 1933 г. его приспособили под гараж. За последующие шесть десятилетий храм был почти превращен в руины. Обезглавленный верх порос деревьями и кустами, погибла внутренняя отделка. И все-таки храм восстал из небытия – уже не первый раз в своей истории, в 1992 г. он был возвращен Русской православной церкви. Святыню поднимали всем миром – прихожане, энтузиасты-общественники, профессионалы-реставраторы, известные и безвестные доброхоты при содействии церковных и светских властей. Сегодня храм Преподобного Марона Пустынника восстановлен. Работа реставраторов удостоилась высшей оценки на московском конкурсе в 2001 г. Заново выполнено внутреннее убранство, стенопись, иконостас. На одной из фресок изображены новомученики – царская семья и протоиерей Сергий Махаев. Приход живет насыщенной жизнью, работает приходская школа. При храме организован православный молодежный клуб «Маронцы».

Район Якиманка – это застроенная, закованная в асфальт сердцевина, обрамленная широкой полосой парков и скверов, возникших на месте древних замоскворецких лугов, огородов и прибрежных рощ. По границе этих двух миров и проходит Мароновский переулок. Он тянется на 600 м вдоль подножия пойменного склона параллельно Большой Якиманке от 1-го Бабьегородского переулка до Крымского Вала. Прогулка по современному Мароновскому переулку, лишенному ярких достопримечательностей, не сулит особых впечатлений и может показаться скучноватой. Чтобы скрасить ее, придется включить воображение, способное воскресить историческую память места.

Мароновский переулок

В течение многих веков низменность вдоль Москвы-реки регулярно затоплялась паводками. Для застройки она была мало пригодна. Здешние заливные луга служили кормовыми угодьями для великокняжеских, позднее царских конюшен. Выше по береговому холму раскинулись поселения. Одним из них была уже известная нам Панская слобода. С 1639 г. в ней известна церковь Марона Пустынника. По ней уже в конце XIX в. и получил название Мароновский переулок. Еще в XVII столетии Панская слобода растворилась в московской среде. Здесь уже жили стрельцы полка Д. Логовчина, где-то в районе современного Мароновского переулка находилась дворцовая Конюшенная слобода Малых Лужников. В середине XVII в. в ней насчитывалось три десятка дворов. Жители обслуживали здешние заливные луга, работали на кирпичных заводах. Слобожане считали приходской церковь Святого Иоанна Воина, известную с 1625 г. Она первоначально стояла не там, где сейчас, – на Большой Якиманке, а на полторы сотни метров западнее, почти на углу Мароновского и Якиманского переулков. Еще южнее, близ Земляного вала, находился Крымский двор – место пребывания послов и купцов ханского Крыма.

В Смутное время в 1612 г. эти прибрежные луга и взгорки стали местом сражения, в котором решалась судьба Москвы, а с нею и всей России. Тогда на помощь интервентам, осажденным в Кремле и Китай-городе ополчением Минина и Пожарского и казаками Трубецкого, пытался пробиться гетман Ходкевич с польско-литовско-запорожским войском. 29 августа боевые действия развернулись в районе Девичьего поля, но благоприятный для русских исход их решил фланговый контрудар дворянской конницы и казаков из Замоскворечья через Крымский брод. 24-го числа Ходкевич перенес направление главного удара. Захватив большую часть Замоскворечья, он выставил у Крымского двора для прикрытия своего левого фланга пехотную и конную роты. Их-то и атаковал Кузьма Минин с тремя конными сотнями в кульминационный момент сражения. Успех был полный, хотя в жестокой схватке погиб племянник предводителя ополчения.

Можно ли представить эти бурные события, проходя нынешним будничным и тихим Мароновским переулком?! Трудно с определенностью сказать, когда началось его формирование. Северный участок переулка показан уже на плане Москвы 1739 г. Небольшой проезд, отходя от нынешнего Бабьегородского переулка, упирался в тот, что сегодня называется Якиманским. Такую же градостроительную ситуацию фиксируют и последующие планы города вплоть до XIX в. В 1812 г. эти кварталы сгорели. На плане города 1853 г. переулок изображен уже продолженным до Крымского Вала (тогда шоссе), то есть получившим современную конфигурацию, он носил тогда название Старого Огородного – к западу от него простирались обширные огороды в москворецкой пойме. Судя по этому плану, вдоль обеих сторон переулка тянулись вереницы мелких дворов с деревянными по большей части дворами, поставленными по красным линиям. Среди владений выделялись два фабричных участка с большими каменными строениями. Местное население составляли в основном мещане, купцы и небогатые чиновники. Во второй половине XIX в. переулок получил название Мароновского, по его главной достопримечательности – церкви Преподобного Марона Пустынника, выходившей тогда на него воротами своей ограды. Патриархальный дух и провинциальный облик эти кварталы долго сохраняли и в XX в. Сонную тишину городских задворок нарушали только колокола храмов да гул станков ткацкой фабрики, которая в советское время носила стандартное название «Пролетарий». Ее корпуса долго были самыми большими строениями Мароновского переулка, пока в 1936 г. на углу с Крымским Валом не построили восьмиэтажный жилой дом Наркомчермета. Военной осенью 1941 г., когда возникла опасность прорыва гитлеровцев к Москве, по Садовому кольцу оборудовали внутригородской оборонительный рубеж. Силами работников фабрики «Пролетарий» и завода «Красный факел» Мароновский переулок был перекрыт противотанковыми заграждениями в виде надолбов. В близлежащих домах оборудовали огневые точки. Некоторые здания подготовили к взрыву для устройства завалов, поперек соседних проездов выкопали противотанковые рвы.

В послевоенные годы пейзаж Мароновского переулка стал быстро меняться. Сегодня здесь осталось лишь одно здание дореволюционного времени. А новое строительство продолжается.

Левую сторону переулка открывает трехэтажный офисный особняк. Эта современная вариация на тему русского модерна начала XX в. – результат недавней реконструкции обычной электроподстанции, которая теперь встроена в здание. Далее еще один современный особняк, но не столь импозантный. На взгорке за краснокирпичным зданием Пироговской школы – типичной постройкой 1930-х гг. – виден храм Преподобного Марона. В старину он просматривался со всех точек переулка. Теперь – только с одной. Весь следующий квартал до Якиманского переулка занимает огромное фешенебельное жилое здание – «Имперский дом». В нем – 19 высоких этажей плюс шпиль. Вероятно, это самое высокое здание в районе Якиманка. И безусловно, одно из самых роскошных. В помпезном доме всего 65 квартир с высотой потолков 3,6 м, индивидуальными выходами к лифтам. Из окон открываются изумительные виды на центр столицы, на речные просторы. Комплекс включает также бизнес-центр, трехуровневую парковку и многое другое. Но вот традиционную панораму прибрежной Якиманки с ее застройкой, спускающейся амфитеатром к реке, новое здание изменило бесповоротно. Его громада нависает над замоскворецкими жемчужинами – храмами Иоанна Воина и Марона Пустынника. На месте новостройки еще в начале 2000-х гг. стояли строения фабрики «Пролетарий». Некоторые из них были возведены еще в середине XIX в. Сейчас оставался лишь скромный двухэтажный домик за углом, уже на Якиманском переулке. Во время Великой Отечественной с фабрики ушло в ополчение 57 работников. На строительстве оборонительного рубежа вдоль Крымского Вала ежедневно с утра до вечера под дождем, снегом и немецкими бомбами работало 237 пролетарцев. На фабрике был организован истребительный отряд.

За Якиманским переулком к Мароновскому спускается поросший деревьями склон. Здесь сохранились фрагменты древнего ландшафта, редкие для мегаполиса. За деревьями просматривается трехэтажное панельное здание детского сада постройки 1970-х гг. Выше виден ажурный силуэт храма Святого Иоанна Воина. Где-то в этих местах, предположительно между Мароновским переулком и Крымским тупиком, в XVI–XVIII вв. и находился знаменитый Крымский двор. От его многочисленных деревянных построек не осталось и следа. Завершает Мароновский переулок уже упомянутый дом работников Народного комиссариата черной металлургии, построенный в 1936 г. по проекту С.И. Васильева.

Правая сторона Мароновского – это царство заборов. Металлическая ограда отделяет переулок от парка искусств «Музеон». Далее за скучным бетонным забором просматриваются столь же безликие производственные и административные сооружения Метростроя, виден копер шахты. На перспективе Мароновского и Якиманского переулков за железными воротами стоит трехэтажное светло-коричневое здание рубежа 1950 – 1960-х гг. Предположительно именно здесь первоначально находилась церковь Святого Иоанна Воина, еще деревянная. В 1709 г. она сильно пострадала от наводнения и державной волей Петра I была вскоре возведена заново в камне выше по склону, где стоит и по сей день. На старом же месте построили часовню во имя того же Иоанна Воина. Она была разрушена в 1920-х гг.

Мароновский переулок продолжается трехэтажным зданием (№ 26) – единственным сохранившимся с дореволюционного времени, со второй половины XIX в. Оно смотрит фасадами на три стороны. Еще сравнительно недавно дом этот формировал угол Мароновского и 2-го Бабьегородского переулков. Последний все еще обозначается на московских картах, но фактически не существует, перекрытый железной оградой. За ней – строения Московского академического художественного лицея (1980-е гг., архитектор В.Г. Тальковский). Здесь завершается Мароновский переулок, вливаясь в Садовое кольцо.

Вернемся на Большую Якиманку, на то место на углу с 1-м Бабьегородским переулком, где мы ее покинули. Продолжим путешествие по главной улице района. Панельный девятиэтажный жилой дом № 32 во времена своей постройки в 1967 г. считался последним писком советской архитектурной моды и носил громкий титул «экспериментальный». Но когда сотни подобных ему размножились по всей Москве, неуместность этого безликого здания на столичной центральной магистрали стала очевидной. После многих разговоров фасад дома в начале 2000-х был изменен, что лишь отчасти скрасило его унылый облик.

Соседнее здание (№ 40) принадлежит совсем юной архитектурной эпохе, хотя появилось в 1990-х гг. Оно почти дословно воспроизводит доходный дом Т.М. Зонова, стоявший на этом месте с 1910-х гг. Шестиэтажный с четырьмя эркерами, он выделялся живописным керамическим фасадом в стиле модерн, в особенности майоликовым пояском-фризом с изображениями идиллических пейзажей, ветряных мельниц, пейзанок в старинных костюмах, пасущих коров и гусей. В некоторых путеводителях сообщается, что это были картины Швейцарии. Но полное отсутствие гор и обилие морских пространств свидетельствует скорее о старой Голландии. Доходный дом первоначально стоял в глубине квартала, в саду усадьбы Зонова, выходившей на линию Большой Якиманки ампирным особняком, но, когда была снесена застройка правой стороны улицы, оказался в первом ряду. В 1990-х здание начали было переоборудовать под офисы, но, обнаружив осадку фундамента, разобрали под основания и возвели заново. «Голландский» фриз перенесли на новодел. Во дворе сохранился второй корпус доходного дома Зонова (№ 40, строение 2). Он стоит под прямым углом к первому. Рядом – уютный уединенный скверик с фонтаном.

Перед домом № 32 на старой красной линии Большой Якиманки до начала 1970-х гг. стоял старинный особняк, в котором много лет помещался Литературный музей. После его сноса новое музейное здание предполагалось возвести по соседству, рядом с домом № 40. Площадку расчистили от старинных построек, утвердили проект. Но много лет строительство не начиналось. Развернулось оно лишь в конце 1990-х гг. Но построили здесь отнюдь не Литературный музей, а офисный комплекс банка «Империал», известного тогда на всю страну по велеречивой рекламе на сюжеты мировой истории, а ныне прочно забытого. Корпуса в шесть – восемь этажей стилистически приближены к московскому модерну начала XX в. и вполне сочетаются с соседним домом № 40. Перед ними старинный на вид двухэтажный особняк с мезонином, сооруженный в тех же 1990-х для того же банка и воспроизводящий формы главного дома усадьбы Соймоновых – Глинковых, который с рубежа XVIII–XIX вв. стоял на красной линии Большой Якиманки и был снесен при расширении улицы.

На углу с Якиманским переулком за красивой барочной оградой среди тенистого сада возвышается церковь Святого Иоанна Воина. Во всей столице можно назвать немного старинных храмов, которые никогда не закрывались. Среди них – всего один якиманский – Святого Иоанна Воина. Службы в нем не прекращались все без малого 400 лет его существования за вычетом пяти недель осенью 1812 г., когда в Москву вошли войска Наполеона. Храм на Якиманке издавна особо почитаем у православных жителей столицы, знаменит своим благолепием, реликвиями, своим клиром. В современной Москве он единственный, в котором главный престол посвящен святому Иоанну Воину. В церкви Иверской Божьей Матери на Большой Ордынке есть придел во имя этого святого. В таком помещении – напоминание о ратных страницах истории здешних мест. В XVII в. Замоскворечье было огромным военным поселением. Одна из стрелецких слобод располагалась на Большой Якиманке близ Калужских ворот Земляного города. Здесь-то и была срублена деревянная церковь во имя покровителя ратных людей святого Иоанна Воина. Первое упоминание о ней относится к 1625 г. Храм стал приходским и для соседней дворцовой Конюшенной слободы Малых Лужников, что у Крымского брода, в ведении которой находились здешние заливные луга. Жили в ней и мастера-кирпичники, и люди иных родов занятий.

Якиманский переулок

Как уже говорилось, первоначально храм находился не на нынешнем месте, а ниже по современному Якиманскому переулку, у его пересечения с Мароновским. Сюда нередко добиралось москворецкое половодье. Особенно сильным был разлив весной 1709 г., наделавший много бед в Москве. Церковь Иоанна Воина оказалась окруженной водой со всех сторон, и прихожане добирались до нее на лодках. По преданию, в это время по Якиманке проезжал Петр I. Увидев картину половодья и узнав, что церковь посвящена Иоанну Воину, царь будто бы изрек: «Это наш патрон. Скажите священнику, что я бы желал видеть храм каменный и на возвышении у самой большой улицы. Дам вкладу и пришлю план». Через два месяца Петр осмотрел место нового строительства. С собой он привез готовый план, а в книге вкладов сделал запись о пожертвовании 300 рублей. Не забывал государь о якиманской святыне и впоследствии. К освящению церкви в 1717 г. он прислал ей золотые сосуды, пудовую гирю на цепи в напоминание о необходимости блюсти благочестие в храме и большую двухстороннюю картину «Аптека, врачующая грехи», где на одной стороне перечислялись нравственные болезни, а на другой – духовные лекарства от них.

Есть и иная, более прозаическая версия появления каменного храма Иоанна Воина. Историк О.А. Иванов приводит сведения о приобретении участка под новое строительство и о заказе на изготовление церковной утвари, относящиеся еще к 1702 году. Он считает, что не Петра I, а весьма деятельного настоятеля Алексея Федорова следует признать «подлинным основателем храма». Думается, однако, что документальные факты не во всем противоречат легенде. Но мысль о причастности Петра к судьбе церкви находит ряд обстоятельств. Трудно предположить, что к закладке в столице в 1709 г., кульминационном году Северной войны со Швецией, большого каменного храма во имя святого покровителя русской рати неугомонный царь-воитель вовсе не имел касательства. Москвичи многих поколений считали и считают якиманскую святыню памятником Полтавской победе. Освящал храм в июле 1717 г. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский, лицо из ближнего круга Петра. О многом говорит и сам облик храма. По тому времени это был «архитектурный авангард», смелое новаторство, поощрявшееся, как известно, царем-реформатором.

Для нас же храм Иоанна Воина – хрестоматийный образец петровского барокко, знаменующего переход от древнерусской традиции к искусству Нового времени. В сложном взаимодействии ярко национальных и общеевропейских начал, почти светской изысканности и религиозной проникновенности воплощен емкий образ эпохи. Композиционное решение здания достаточно традиционно. По одной оси, «кораблем», расположены колокольня, по духу, идее, языку это уже принципиально новая архитектура. Храм восходит ввысь, к небу, не мерным шагом, ярусами, подобно сооружениям нарышкинского стиля, а единым сложным движением, взлетом. Цельность образа, гармония архитектурных форм достигнуты с помощью средств, почерпнутых из арсенала европейского барокко и творчески переосмысленных. Фасады четверика имеют поистине дворцовый облик – нарядный и в то же время «регулярный», упорядоченный. Большие прямоугольные и овальные окна, порталы, угловые пилястры – все это подчинено строгой симметрии. Рациональную логику композиции оттеняют разнообразие и сочность декоративных форм – сложных наличников, капителей, карнизов, киотов. Полуциркульные фронтоны над фасадами четверика намечают движение архитектурных масс вверх. Через полукупол с люкарнами и красивой балюстрадой оно плавно передается восьмерику, своим изяществом похожему на парковую беседку, продолжается еще одним ярусом и, наконец, завершается главкой, венчающей удивительно стройный силуэт здания. Храм прекрасен и в деталях внешнего убранства. Особенно удачно использованы барочные завитки-волюты. Интерьер церкви – это открытое, ничем не затесненное пространство, пронизанное светом и уходящее ввысь. До сих пор нет точных документальных сведений об авторе храма. Но уже давно называется имя Ивана Зарудного. Известно, что мастер много работал по заказам Петра I и его приближенных, что также говорит в пользу «петровской» версии создания памятника.

Храм Иоанна Воина восхищал людей разных эпох и разных вкусов. Василий Баженов особо отмечал его архитектуру и даже использовал ее мотивы в своих произведениях. Игорь Грабарь писал о выдающемся значении памятника в русском искусстве. Восхищенная тональность оценок не меняется уже три столетия.

Когда церковь Иоанна Воина была выстроена на новом месте, старое не запустело. По сведениям П.В. Хавского, в середине XIX в. его отметили каменным столбом. К началу XX в. здесь уже стояла часовня Иоанна Воина, тоже каменная. Впрочем, вопрос об этих сооружениях до конца не прояснен в москвоведческой литературе и, по замечанию О. Иванова, «требует дополнительных изысканий». Напомним лишь, что часовню снесли в 1920-х гг. и сейчас здесь трехэтажный дом № 5 по Якиманскому переулку.

Храм Иоанна Воина на новом месте укоренился прочно, еще в 1712 г. ему для церковного участка и кладбища была прирезана земля пустыря и бывших стрелецких дворов. Впоследствии владение еще расширилось. Храм достраивался даже после того, как в 1714 г. Петр I запретил каменное строительство по всей стране, кроме новой столицы – Санкт-Петербурга. Внутри церкви поставили резной золоченый иконостас. В 1717 г. в трапезной освятили правый придел во имя святых Гурия, Симона и Авива. Левый же придел Святого Димитрия Ростовского открыли лишь в 1772 г. В середине XVIII в. церковный участок опоясала великолепная барочная кованая ограда на красивых столбах с двумя фигурными воротами. Воскресные прогулки на этот зеленый островок, именовавшийся в местном обиходе «монастырем», стали весьма популярны у местных жителей, да и у москвичей из других частей города.

В 1791 г. по проекту Баженова в храме воздвигается новый классический иконостас. Одним из благотворителей церкви Иоанна Воина был император Павел I. По преданию, он пожертвовал сюда свой коронационный трон для устройства архиерейского места. В 1804–1805 гг. ансамбль на Якиманке пополнился и двумя новыми зданиями – богадельней и домом причта.

Грозное испытание вместе со всей Москвой довелось пережить храму в 1812 г. Когда армия Наполеона приблизилась к Первопрестольной, церковный староста купец Ф.Ф. Бобылев прислал одиннадцать своих подвод для эвакуации ценностей и реликвий. Однако священник отец Дмитрий Аверкиев, не имея никаких указаний от духовных властей, не решился действовать самостоятельно, за что впоследствии получил взыскание от Синода. Сокровища спрятали в тайнике. Наполеоновские солдаты, вступившие в город 2 сентября, с первых же дней начали грабить. Заявились они в храм Иоанна Воина, обшарили все, пробили пол в алтаре, но тайник не нашли. Зато дочиста обобрали обитательниц богадельни, а одну из них зарубили тесаком. В храме оккупанты устроили конюшню.

Москву меж тем испепелял великий пожар. Неудержимым валом огонь шел по Якиманке от центра города, поглощая дом за домом. Но вот пламя достигло ограды церкви Иоанна Воина, коснулось ее и… остановилось. Из 24 дворов прихода уцелел 21. Противоположная же сторона Якиманки сгорела вся – до Калужских ворот.

Наполеон смог удержаться в Москве чуть более пяти недель. 7 октября начался исход его армии из города, продолжавшийся до 10-го числа. Мимо храма на Якиманке по дороге на Калугу тогда прошествовала большая часть похожего на возвращавшуюся из грабительского набега орду воинства во главе с самим императором. Но и в освобожденной Москве первое время царило безначалие, продолжали хозяйничать мародеры. Им удалось обнаружить тайник церкви. Впоследствии обвиненных в этом преступлении трех братьев, местных жителей, осудили кого к ссылке в Сибирь, кого к отдаче в солдаты. Оскверненный и разграбленный храм восстанавливался на средства Синода и пожертвования прихожан. Большую подмогу оказала вдовствующая императрица Мария Федоровна, приславшая церковную утварь, а также княгиня С.С. Мещерская.

20 февраля 1813 г. был заново освящен придел Гурия, Симона и Авива. 9 марта – придел Димитрия Ростовского. Наконец, 29 июня освятили главный престол Иоанна Воина. После лихолетья жизнь храма возвратилась в обычную размеренную колею, в 1848 г. в доме причта квартировал выдающийся художник-пейзажист А.К. Саврасов. В 1862 г. вместо прежних иконостасов, в том числе и главного, баженовского, в храме устроили новые. Большой ремонт проходил и в 1895 г.

В советское время церковь Иоанна Воина счастливо избежала участи очень многих московских святынь. Ее не разрушили и даже не закрыли. Но и здесь в апреле 1922 г. было изъято 10 пудов 22 фунта золотой и серебряной утвари. При этом священника отца Христофора Надеждина арестовали, даже не дав допить чай с семьей, а позднее расстреляли. В храме не раз служил святой патриарх Тихон и даже рукополагал здесь в сан. У Иоанна Воина нашли свой приют реликвии закрытых и снесенных московских церквей. Так, нынешний главный иконостас был перенесен сюда в 1928 г. из храма Трех Святителей у Красных Ворот. Во время Великой Отечественной войны в храме Иоанна Воина возносились молитвы о спасении Отечества, зачитывались патриотические послания иерархов Русской православной церкви, собирались пожертвования на оснащение Красной армии, на помощь раненым. В память о прихожанах, погибших на фронтах, в 2005 г. у подножия колокольни был разбит небольшой розарий.

Реконструкция улицы Димитрова (Большая Якиманка) на рубеже 1960 – 1970-х гг. затронула и церковь Иоанна Воина. Для расширения проезжей части и тротуара ограду пришлось перенести на 35 м в глубь участка. 110-тонные ворота перевезли целиком на специальных катках. Столбы ограды разбили по кирпичику и возводили на новом месте. А вот снесенную тогда же богадельню, несмотря на обещания властей и призывы общественности, так и не восстановили.

Сегодня храм Иоанна Воина – один из самых известных в Москве. По праздникам он всегда полон. Его приходская жизнь насыщенна и многообразна. Работает воскресная школа. В храме служат видные церковные деятели. Среди главных здешних реликвий – образы Святой великомученицы Варвары с частицами мощей и Святого Иоанна Воина, частицы Гроба Господня, Ризы Господней, Камень из реки Иордан. Здесь же ныне хранится икона святых Богоотец Иоакима и Анны из одноименной разрушенной церкви. Храм Иоанна Воина – духовный символ района Якиманка. С ним связаны события не только церковной, но и общественной жизни. В нем, к примеру, отпевали выдающихся музыкантов современности Святослава Рихтера и Альфреда Шнитке.

Храм Иоанна Воина

В последние годы церковный ансамбль на Большой Якиманке претерпел некоторые изменения. В связи с расширением участка выстроена новая ограда. Со стороны Якиманского переулка сооружен новый церковный дом. Но главное, к храму все ближе подступают новостройки, что делает проблему сохранения его архитектурной целостности все более актуальной. Со всех сторон уже поднялись громоздкие здания, подавляющие памятник, исказившие его силуэт. Архитектурный образ храма в значительной степени девальвирован. Фешенебельный жилой дом (№ 50), построенный в начале 2000-х гг. рядом с церковной оградой, смотрелся бы элегантно где-нибудь в другом месте, но не здесь. Впрочем, и 100 лет назад вид на храм Иоанна Воина со стороны Калужской площади оказался заслоненным большим доходным домом Лебедева. Один из его пятиэтажных корпусов стоял по красной линии улицы, два других – перпендикулярно ей во дворе. Строил дом известный архитектор В.А. Мозырин. После революции зажиточных жильцов многокомнатных квартир выселили или «уплотнили». Дом отдали рабочим Апаковского трамвайного парка. Остались лишь несколько семей-старожилов, в том числе Юрия Пименова, будущего знаменитого художника, лучшие произведения которого посвящены Москве. При реконструкции улицы это здание снесли одним из последних.

Завершает правую сторону Большой Якиманки ансамбль из четырех шестиэтажных жилых башен. Эти однотипные светло-коричневые здания (№ 52–54) были построены в 1965–1966 гг. по проекту Б.В. Винароского, В.И. Уткина и др. Недавно фасад двух башен реконструировали, облицевав плиткой. Много лет в стилобате комплекса работает популярное кафе «Шоколадница». Когда-то еще были здесь известные всей Москве антикварный магазин и художественный салон. Теперь их вытеснили разнообразные бутики и рестораны.

Левая сторона Большой Якиманки от Якиманского проезда до Калужской площади и после реконструкции осталась в прежних красных линиях. Но и здесь исчезали старые здания и появлялись новые. Так, во владении № 15/20 в 2011 г. были снесены два дома, построенные один в первой половине XIX в., другой – в самом его конце. На их месте строится большой гостинично-деловой комплекс. В угловом с Полянским переулком доме (№ 17) жил известный композитор и дирижер П.Г. Чесноков (1877–1944). Это пятиэтажное здание с фасадом, украшенным пилястрами, – результат неоднократных перестроек старинного особняка, обозначенного еще на плане Москвы 1853 г. Рядом – 12-этажная типовая жилая башня 1970-х гг., примечательная разве что тем, что здесь когда-то жил известный артист Геннадий Хазанов. Угол с Бродниковым переулком «держит» бывший доходный дом (№ 21) в пять этажей, переоборудованный сейчас под офисы. Щеголеватый, надстроенный недавно третьим этажом офисный особняк (№ 23), вероятно, имеет более чем двухсотлетнюю биографию. В начале XIX в. это был флигель усадьбы купцов Бродниковых, занимавшей, как уже говорилось, весь квартал до Полянского рынка. Позднее здание, которым в предреволюционное время владели купцы Алексеевы, неоднократно перестраивалось.

Старинные строения бродниковской усадьбы погребены также в недрах соседнего серого шестиэтажного дома (№ 25–27). Двойной номер здесь не случаен – на этом месте некогда стояли два здания. В одном из них в 1857 г. Дамское попечительство о бедных открыло ремесленный приют, в котором давали кров, пропитание и работу девочкам-сиротам и неизлечимо больным женщинам. Благотворительное учреждение получило имя императора Александра II. В честь небесного покровителя царя, святого Александра Невского, был освящен домовый храм. Случилось это в 1889 г., уже после гибели государя от рук террористов. После революции приют упразднили, его здание заселили обычными жильцами, а в 1930-х гг. соединили с соседним, встроив оба в единый массивный шестиэтажный объем. Зайдя со двора, и сегодня можно еще видеть выступающую часть приютского дома, а в подъезде № 2 угадываются остатки церковного интерьера.

Четырехэтажное старинное здание «кружевной» архитектуры (№ 29), где уже много лет помещается известная в Москве Музыкальная школа имени Р. Глиэра, было построено в начале XX в. для 2-го городского училища. Резко контрастируют с его живописным – в итальянском духе – фасадом сухие и лапидарные формы соседнего строения (№ 31), занимаемого офисами. Заурядное здание явно советского времени едва заслуживало бы внимание, если бы не было своеобразным саркофагом древней святыни. В нем буквально замурованы останки храма Святых первоверховных апостолов Петра и Павла «что на Якиманке». Деревянная церковь на этом месте стояла с незапамятных времен, вероятно, когда здесь располагалось село Хвостово, в XVII столетии ее прихожанами стали стрельцы одной из замоскворецких слобод. При стрелецком полковнике Иване Полтеве их тщанием был воздвигнут каменный храм. Освящение состоялось 24 января 1651 г., но при Петре I стрельцов выселили из Москвы. Возможно, этим объясняется то, что церковь быстро обветшала и уже в 1711 г. ее центральная глава рухнула, повредив своды и стены. Новые прихожане в 1713 г. подали прошение о возобновлении храма и получили разрешение властей. Вскоре готов был придел Кирика и Иулиты. Однако в 1714 г. последовал общий запрет на каменное строительство во всем государстве, кроме Санкт-Петербурга. Московские стройки тогда замерли на многие годы. Лишь в 1737 г. были освящены приделы нового Петропавловского храма, а в 1740 г. – его главный престол.

Когда в 1812 г. Москву оккупировала армия Наполеона, в церкви Петра и Павла на Якиманке первое время продолжались службы, ее священники ходили по домам оставшихся в городе москвичей, совершая требы. Во всем Замоскворечье только с ее колокольни еще раздавался звон. Но вскоре наполеоновские солдаты разграбили храм, даже стреляли из ружей по иконам. Простреленный образ Трех Святителей, в том числе Григория Богослова, с пулевым отверстием прямо в сердце, потом сохранялся в церкви как реликвия. Храм был превращен оккупантами в конюшню, а затем подожжен.

После Отечественной войны его восстановили. В 1852 г. были освящены вновь построенные в русском стиле по проекту П.П. Буренина трапезная с двумя приделами и шатровая колокольня, в 1859 г. – главное здание церкви. Яркая узорчатая архитектура обновленного храма, вероятно, повлияла на облик более поздних памятников Замоскворечья – Софийской колокольни и особняка Игумнова.

Дом Игумнова

После революции церковь Петра и Павла на Якиманке, несмотря на гонения, долгое время оставалась одним из духовных центров православной Москвы. С 1919 г. ее настоятелем был протоиерей отец Сергий Махаев, уже не раз упоминавшийся на страницах этой книги. В своем приходе он организовал богословские чтения, привлекавшие слушателей со всей столицы. Дважды его арестовывали, но быстро освобождали. В 1920-х гг. храм при поддержке властей захватили «обновленцы» – активисты «Союза церковного возрождения». Отцу Сергию Махаеву и его прихожанам пришлось перебираться в соседнюю церковь Святого Марона Пустынника. Петропавловская же вскоре была передана под молитвенный дом баптистов, а затем и вовсе перестроена под жилье. В 1930 – 1960-х гг. здание несколько раз перестраивали, пока не вытравили из его облика почти все черты храма. Лишь полукруглый выступ на дворовом фасаде напоминает алтарную апсиду. Сейчас в здании офисы. Исчезли с карты Москвы и названия 1-го и 2-го Петропавловских переулков. Еще в 1922 г. они были переименованы в Хвостовы.

Двухэтажный особняк благородного ампирного облика на Большой Якиманке, 33 – уже известное нам старое здание 10-й мужской гимназии. Теперь офисы и здесь. Еще недавно отсюда и до самого угла с 1-м Спасоналивковским переулком тянулся сплошной стеной шестиэтажный серый жилой дом советского времени (№ 35–41). В него были встроены остатки старых усадеб, часть сооружений которых сохранилась во дворе. В 2010 г. одну из секций дома снесли, и теперь здесь, словно выбитый зуб, зияет прогал в застройке.

Сразу за 1-м Спасоналивковским переулком путешествующего по Большой Якиманке ждет ее ярчайшая достопримечательность. Дом № 43 древним не назовешь – ему едва минул век. Но слухов, толков и легенд вокруг него всегда было в избытке. Уже своим необычным обликом чудо-терем будоражил воображение, будил фантазию. Но его реальная биография не менее увлекательна, чем любые домыслы и легенды.

1893 год. Москва под впечатлением яркой архитектурной премьеры. С фасадов особняка, строившегося на Якиманке уже пять лет по заказу купца 1-й гильдии, владельца Большой Ярославской мануфактуры Н.В. Игумнова, сняли строительные леса, и перед изумленными москвичами предстало НЕЧТО. В век железных дорог и телеграфа посреди столицы будто воскресла допетровская Русь, сказочное XVII столетие. Знатокам дом напомнил царские терема в Кремле и изображения давно разобранного дворца Алексея Михайловича в Коломенском. Местные жители же заметили: зодчий явно подсмотрел многое у старинных замоскворецких церквей. Дом Игумнова на Якиманке – и впрямь настоящая энциклопедия древнерусских архитектурных форм. Здесь и высокие теремные шатровые, и «кубатовые» кровли, и затейливые белокаменные наличники окон, и сложные карнизы, и арки с «гирьками», и изразцовые вставки, и кувшинообразные столбы, и причудливый орнамент решеток. Купеческая усадьба с каменными узорочьем фасадов, башенкой-«повалушей», живописным крыльцом, с массивными воротами, ведущими в тенистый сад и на двор, окруженный служебными постройками, являла вид былинного града.

Дом на Якиманке обессмертил имена своего владельца и своего создателя. Только благодаря ему мы и знаем об Н.В. Игумнове. Для архитектора же Н.И. Позднеева якиманский особняк оказался главным произведением, своеобразным пропуском в историю мирового зодчества. Мастер и его заказчик были земляками. Обоих много связывало с Ярославлем – городом с богатейшим архитектурным наследием XVII в. Ярославцем был и брат зодчего И.И. Позднеев, заменивший его на строительстве после смерти. Да и Москва, еще не слишком европеизированная, давала почитателям старины немалую пищу для вдохновения. Однако создатели якиманского терема отнюдь не ощущали себя людьми прошлого. Они пытались открыть дверь в будущее ключом прекрасной сказки.

Да и в обществе дом Игумнова был воспринят как произведение новаторское, как манифестация новой эстетики. Россия во второй половине XIX в. переживала время больших перемен, пыталась осознать себя, обрести новое лицо. Многим путь развития виделся в обращении к истокам самобытной национальной культуры. Выражением этой идеи в архитектуре стал русский стиль. Зародившись еще в первой половине столетия, он к концу века вступил в период расцвета. Особенно щедро поддерживало это направление именитое российское купечество, в ментальности которого причудливо сочетались патриархальность и преклонение перед прогрессом. Вот и особняк Игумнова вовсе не был отрицанием современности во имя архаики. Это вполне удобное, выстроенное с учетом европейских достижений жилище. Широкие зеркальные окна, ясная анфиладная планировка – все это черты века XIX. Интересно, что лишь на первом этаже интерьеры стилизованы под Московскую Русь. Здесь расписные своды, перспективные порталы, резные двери. На втором этаже лишь один сводчатый зал – парадная столовая. Все остальные помещения выдержаны в изящном французском стиле эпохи Людовиков: купец-русофил все же не отворачивался от Европы.

Несмотря на эстетические компромиссы, особняк на Якиманке вызвал восторг идеологов национального направления в искусстве. «Чудным русским домом» называл его Владимир Стасов в письме Льву Толстому. Обычные же москвичи, далекие от грез национал-романтиков, восприняли якиманские хоромы скорее как экзотику, а то и как блажь богатея. Не случайно, видимо, в большинстве легенд об этом доме его владелец выступает самодуром.

Особняк Игумнова сразу стал достопримечательностью Москвы. Ему пророчили участь лучшую, чем быть купеческой усадьбой. Так, накануне празднования 100-летия изгнания Наполеона возникала мысль именно здесь разместить музей Отечественной войны 1812 г. Сама архитектура казалась воплощением духа патриотизма, народности. Музей 1812 г. так и не открыли, но в истории дома со старофранцузскими интерьерами тема Франции мощно прозвучала спустя десятилетия.

Игумновы благополучно владели особняком до 1917 г. Революция вселила сюда новых хозяев. Дом занял клуб фабрики «Гознак». Сотрудники этого предприятия, печатающего деньги и ценные бумаги, знали толк в красоте и отвергли варварский план перепланировки здания. Дом пережил послереволюционную разруху, а потом в нем стали твориться дела таинственные.

Морозным зимним днем 1924 г. к воротам особняка на Якиманке подъехал странный кортеж – закрытый конный экипаж в сопровождении мотоциклистов в черных кожанках чекистов. Доставленный груз был поистине бесценным – мозг Ленина. Его изъяли при вскрытии тела умершего. Ученые Института мозга, недавно разместившегося в игумновском доме, всерьез надеялись разгадать тайну гениальности вождя, проникнуть в самую глубину человеческого сознания. Материал для подобных исследований накапливается постоянно. Коллекция препаратов института росла по мере того, как умирали яркие личности эпохи – Киров, Циолковский, Горький… К экспериментам на грани науки и революционного мистицизма дому на Якиманке пришлось привыкать. В тех же стенах с «мозговедами» соседствовали исследователи живительной субстанции – человеческой крови. У истоков передового направления медицины стоял А.А. Богданов – личность колоритнейшая, одинаково принадлежавшая Серебряному веку и великой русской смуте. Врач, философ, писатель, он еще в молодости ушел в революцию, выдвинулся на первые роли в партии большевиков. В социализме он видел новую всемирную религию. «Богостроительские» взгляды Богданова находили живой отклик у Горького и Луначарского. Ленин же считал их «архиневерными и поповскими». Он обрушился на Богданова в знаменитой статье «Материализм и эмпириокритицизм». И в конце концов добился исключения его из партии. При этом в семье вождя зачитывались романами и статьями ленинского оппонента. После революции Богданов – в числе идеологов Пролеткульта. Но создание на развалинах старого мира новой пролетарской культуры было для него лишь частью миссии. Богданов мечтал о физическом преобразовании человека, о победе над старостью, болезнями, самой смертью. Универсальным средством он считал переливание крови. Интеллект профессионала-медика здесь переплетается с экзальтацией мистика-революционера.

Организованный Богдановым Институт переливания крови разместился в особняке Игумнова. Сюда же переехал сам директор с семьей. В стенах особняка развертываются интенсивные исследования. Сотрудники института часто ставят опыты на себе. Богданов – в первую очередь. В 1927 г. один из экспериментов заканчивается катастрофой. После неудачного переливания крови Богданов погибает. Его мозг пополняет коллекцию соседа по особняку – Института мозга. Эксперименты тем не менее продолжались с прежней интенсивностью. А.А. Богомолец пытался разгадать секреты омоложения. С.С. Брюханенко – и вовсе проникнуть в тайну воскрешения из мертвых. Работал здесь и академик С.И. Спасокукоцкий. Погоня за мечтой дала, однако, вполне осязаемые результаты. В гематологии советские ученые вышли на передовые позиции в мире. Как пригодились их достижения в годы войны!

На исходе 1930-х гг. в судьбе особняка произошел очередной поворот. Из центра науки он превратился в один из центров мировой дипломатии. Здание передали в аренду посольству Франции. В то время советско-французские отношения заметно оживились на почве осознания общей угрозы со стороны гитлеровской Германии. Но переговоры о взаимодействии в 1939 г. окончились неудачей. А в следующем году Франция была разгромлена и потеряла суверенитет. Патриоты, не смирившиеся с поражением, продолжали борьбу. В Лондоне обосновался комитет «Свободная Франция» (позднее «Сражающаяся Франция») во главе с генералом Шарлем де Голлем. После нападения фашистов на СССР французские патриоты заявили о своей поддержке борьбы советского народа против агрессии. В 1942 г. по инициативе де Голля, поддержанной Москвой, была сформирована добровольческая авиаэскадрилья, позднее преобразованная в истребительный полк «Нормандия-Неман». О героической странице в истории советско-французского боевого сотрудничества напоминает мемориальная доска на здании посольства Франции – особняке Игумнова. Она свидетельствует, что здесь в декабре 1944 г. генерал де Голль вручил награды летчикам полка «Нормандия-Неман».

Тот визит лидера «Сражающейся Франции» в Москву справедливо называют историческим. Речь шла о заключении договора о союзе и взаимопомощи, призванного определить отношения партнеров на десятилетия вперед. Прибыв в Москву, де Голль поселился на Якиманке. Здесь в понедельник 9 декабря 1944 г. он и вручил отличившимся летчикам ордена Почетного легиона. Переговоры же в Кремле с самого начала шли трудно и фактически оказались в тупике. Де Голль провел бессонную ночь в посольском особняке, совещаясь с помощниками. Глубокой ночью компромисс был найден. Де Голль выехал в Кремль, где в четыре часа утра 10 декабря 1944 г. в присутствии его и Сталина министр иностранных дел Бидо и наркоминдел Молотов подписали долгожданный договор. Для Франции это был дипломатический прорыв. Договор с СССР открыл ей дорогу в клуб великих держав-победительниц, где ее не слишком хотели видеть Черчилль и Рузвельт.

Следующий раз стены гостеприимного особняка на Якиманке увидели генерала осенью 1966 г. Он совершал свой официальный визит в СССР в качестве президента Франции. Хотя резиденцией высокого гостя стал тогда Кремль, часть мероприятий и переговоров проходила в посольстве. Этот визит тоже вошел в историю. Он закрепил особое партнерство Франции и СССР. Преемственность этому курсу сохранялась и впоследствии. Ее поддерживали преемники де Голля на президентском посту – Помпиду, Жискар де Эстен, Миттеран, Ширак, Саркози. Каждый из них бывал в доме на Якиманке. Здесь, в одном из служебных флигелей, переоборудованном под апартаменты, обычно останавливаются и французские премьер-министры во время визитов в Москву. В игумновском особняке перебывала едва ли не вся политическая и культурная элита Франции и России, в том числе советские и российские руководители, ученые, бизнесмены, артисты, художники, модельеры…

Рядом с историческим домом Игумнова в глубине зеленого участка виднеется новый корпус посольства Франции, построенный в 1978 г. по проекту архитекторов Ю. Рабаева, К. Адлера и др. До этого на месте нынешней посольской лужайки стоял двухэтажный ампирный особняк с полуколоннами и лепниной. Он вошел в историю Москвы великими литературными именами. В конце 1885 г. здесь, в доме, принадлежавшем врачу 1-й Градской больницы Клименкову, в наемной квартире на первом этаже поселилось семейство Чеховых. Главной надеждой и кормильцем ее был Антон Павлович, 25-летний врач и литератор. К тому времени он успел опубликовать в различных журналах и газетах – серьезных, развлекательных и бульварных – около полутысячи рассказов, фельетонов, очерков, юморесок. Среди них были шедевры, впоследствии признанные классикой, но было и немало вещей, которые Чехов больше никогда не переиздавал и о которых даже не вспоминал. Несмотря на успех у читателей, молодой автор не считал себя настоящим писателем, дар свой называл «ничтожным». Произведения он не смел подписывать собственным именем, скрываясь за псевдонимами, из которых основным был Антоша Чехонте. Снисходительно, хотя и доброжелательно относились к нему и в московской литературной среде.

Чтобы утвердиться в своем призвании, надо было переступить некую грань. Это случилось на рубеже 1885–1886 гг. на Якиманке. Как уже говорилось, осенью Чеховы сняли квартиру в доме Лебедевой, стоявшем между Большой Якиманкой и Казанским переулком в глубине двора, там, где ныне возвышается пятиэтажка за посольством Франции. Антон Чехов в ту пору – с головой в трудах. Он молодой, активно практикующий врач, а в свободное время – литератор. Из дома Лебедевой Чехов уезжает в Петербург, где его благожелательно принимает писательское сообщество и где он знакомится с известным издателем А. Сувориным. Вернувшись в предзимнюю Москву, он обнаруживает, что «новая квартира оказалась дрянью: сыро и холодно». Пришлось переезжать в соседний дом Клименкова на Большой Якиманке.

Впервые в жизни Антон Павлович мог теперь похвастаться, что у него «отдельный кабинет, а в кабинете камин». Здесь начинающий врач принимал пациентов, отсюда выезжал по вызовам. Навестил, к примеру, Гиляровского, подхватившего на Хитровке рожистое воспаление. Врачебная деятельность доктора Чехова, развернувшись на Якиманке, чуть было здесь же не закончилась. Впервые умерли две его пациентки – москвичей в ту зиму косил сыпной тиф. Антон Павлович тогда хотел бросить профессию. Нездоровилось порой и ему. Гиляровский вспоминал забавный случай: заглянув на Якиманку, он застал Чехова страдающим животом. Когда из аптеки принесли касторку, ее оказалось так много, что болящий отослал коробку обратно с автографом: «Я не лошадь!» Гораздо серьезнее были симптомы легочного заболевания, открывшегося той суровой зимой. Досаждало и беспокойное соседство. Бельэтаж над Чеховым снимал кухмистер Подпорин, сдававший помещение под балы, свадебные и поминальные застолья. «В обед поминки, ночью свадьбы… смерть и зачатие…» – читаем в одном из писем Антона Павловича. Да и в самой квартире, всегда полной пациентами, гостями и поклонниками сестры Марии, была «вечная толкотня, гам, музыка…». Удивительно, но в такой обстановке Антон Павлович умудрялся писать. И как писать! Это был один из самых плодотворных периодов его творчества, пора литературного самоутверждения, возмужания. Рассказ «Панихида» автор впервые подписал не псевдонимом, а своим именем. Фельетонист Антоша Чехонте превращается в писателя Антона Чехова. В этом превращении свою роль сыграло и полученное на Якиманке письмо из Петербурга от Д. Григоровича. Живой классик благословлял на творчество молодого собрата по перу, призывал его ценить свой дар и не совершать «нравственный грех», растрачиваясь по-пустому. Письмо взволновало Чехова, во многом утвердило его в выборе жизненного пути.

Антон Павлович Чехов

На Якиманке он не только писал и лечил. Его не раз видели в Мещанском училище на соседней Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект, 6, здание Горного университета), где служили его брат Иван и друг М. Диоковский. В прудах училищного сада Чехов удил карасей. Однажды за этим занятием его застал гимназист Иван Шмелев, будущий писатель, изобразивший встречу в одном из своих рассказов. Остатки Мещанского пруда дожили до наших дней на территории парка Горького. Чеховы съехали с квартиры на Большой Якиманке в конце августа 1886 г. Отсюда они перебрались на Садово-Кудринскую.

Адрес Большая Якиманка, 45 остался и в биографии Осипа Мандельштама. Он и его молодая жена Надежда провели в этом доме зиму 1923 г. и первую половину 1924 г. Их жизнь на Якиманке была уединенной, небогатой событиями, но для поэта – плодотворной.

В этом знаменитом стихотворении «1 января 1924 г.» в сложный и глубокий смысловой контекст вплетены и реалии старого Замоскворечья – «переулочки, скворечни и застрехи». Самым ярким эпизодом того якиманского уединения стали, пожалуй, смерть и похороны Ленина, воспринятые поэтом как отлив океана Революции и предвестники дряхления века в атмосфере нового мещанства и бездуховности. Эти симптомы Мандельштам и впоследствии чутко улавливал в послереволюционном быте Замоскворечья. «Рядом со мной проживали суровые семьи трудящихся. Бог отказал этим людям в приветливости, которая все-таки украшает жизнь. Они угрюмо сцепились в страстно-потребительскую ассоциацию, обрывали причитающиеся им дни по стригущей талонной системе и улыбались, как будто произносили слово «повидло»… И я благодарил свое рождение за то, что я лишь случайный гость Замоскворечья и в нем не проведу лучших своих лет» – так уже в 1931 г. в очерке «Москва» О. Мандельштам писал о днях жизни на квартире юриста Д. Рысса в доме на Большой Полянке у Водоотводного канала. Но были у поэта здесь места, где он не чувствовал себя на чужбине. Это и «грязно-розовый особняк» на Большой Якиманке, 22, увы, давно снесенный, где жил с семьей друг и персонаж его произведений биолог Б.С. Кузин, и квартира гостеприимной семьи Бруни на Большой Полянке, 44, и древние палаты на Берсеневке, где размещался Институт народов Востока, была, наконец, Москва-река с ее «светоговорильней», вольными и бодрыми ветрами… Замоскворечье вызывало у Мандельштама, по-видимому, такие же двойственные чувства, как и сама Москва – таинственный материк, неподвижное Срединное царство, пропитанное духом рабства, континентальная деспотия, враждебная гуманистической культуре Средиземноморья и одновременно последний осколок Античности, Третий Рим, территория пестрого цветущего многообразия, творческого хаоса….

Сегодня облик заключительного отрезка Большой Якиманки за «русским домом» Игумнова вполне космополитичен. Наземный вестибюль станции метро «Октябрьская»-радиальная – свое образный памятник хрущевской оттепели. Кстати, сам Никита Сергеевич участвовал 13 ноября 1962 г. в церемонии пуска линии отсюда в районы массового жилого строительства на юго-западе Москвы. Архитектура станции как нельзя лучше отражает эпоху, когда на смену сталинской помпезности пришел демократический минимализм, а советское зодчество стало возвращаться в мировой мейнстрим. Наземный вестибюль «Октябрьской»-радиальной смотрелся бы в любом городе Европы, Америки или Азии того времени. Авторы проекта А.Ф. Стрелков, Н.А. Алешина и Ю.В. Вдовин создали выразительный архитектурный образ, используя пластические возможности бетона, умело сочетая изогнутые линии козырька с грубоватыми ячеистыми поверхностями стен. Подземный зал на глубине 50 м почти лишен декора, архитектурный эффект создают светлый мрамор пилонов, темный гранит пола, скрытая подсветка свода.

Завершается левая сторона Большой Якиманки на углу с Калужской площадью беломраморным десятиэтажным зданием Министерства внутренних дел, построенным в 1970 – 1980-х гг. по проекту группы архитекторов под руководством Д.И. Бурдина, и часовней во имя Казанской иконы Богоматери. Это место связано с трагической страницей в истории столицы – разрушением в XX в. множества храмов из тех легендарных «сорока сороков», которые издревле создавали удивительный образ Москвы Златоглавой. Якиманка не избежала потерь. В мартирологе тех десятилетий прекрасные церкви и часовни. Завершает же скорбный список храм Казанской иконы Божьей Матери у Калужских ворот. Его снесли последним – в 1972 г. – на памяти нынешнего поколения якиманцев. Так прервалась более чем трехсотлетняя история церкви. Ранние сведения о ней скупы и не совсем ясны. Есть письменные упоминания, относящиеся к 1627 г., о Введенском храме в стрелецкой слободе. Он будто бы и находился у Калужских ворот Земляного города. По другой версии, его изначальное место – район Пречистенки. Когда царь Алексей Михайлович перевел тамошнюю стрелецкую слободу в Заречье, ее обитатели перенесли с собой и деревянный Введенский храм. Так или иначе, о церкви у Калужских ворот достоверно известно с 1660 г. В 1667 г. ее уже именуют Никольской. Но вскоре, с 1680 г., за ней навсегда закрепляется название Казанской. Ее звали так и в обиходе, и в официальных документах, несмотря на то что такого престола здесь не было в течение двух веков. Зато была местная икона – список с чудотворного образа Казанской Божьей Матери.

Великая реликвия, обретенная в Казани в 1579 г., всенародно прославилась в Смутное время. Доставленная по призыву святого патриарха Гермогена в стан русского ополчения, чудотворная икона прошла с ним путь из Ярославля в Москву. Перед ней молились воины Минина и Пожарского, казаки Трубецкого в 1612 г. в решающие моменты боевых действий против польско-литовских оккупантов. Ее, «Казанскую заступницу», благодарили за победу, за освобождение столицы от иноземцев. С тех пор образ особенно почитался в военной среде. Поэтому вполне понятно отношение к списку с него стрельцов полка Ильи Дурова, слободской церковью которого был на исходе XVII в. храм у Калужских ворот. Да и вряд ли тогда уже остыла память о том, что именно в этих местах, в Замоскворечье, в Смуту произошли решающие бои с интервентами.

В 1694 г. вместо старого деревянного храма строится каменный с Никольским и Введенским престолами и шатровой колокольней. С 1778 г. известен придел Святого Иоанна Воина – еще одно напоминание о ратных традициях этих мест.

Храм во имя иконы Казанской Божьей Матери у Калужских ворот

Казанская церковь стояла на бойком месте у Калужских ворот рядом с торжищем, государевыми житницами, а позднее – с большим тюремным острогом. На ее маковки крестились те, кто входил в город, ей отдавали последний поклон покидающие Москву. В 1812 г. сначала туда, а потом обратно мимо Казанского храма промаршировала армия Наполеона. Солдаты тогда похозяйничали в церкви, ограбив и осквернив ее. При восстановлении храма в 1814 г. придел Иоанна Воина был переосвящен в честь праздника Воздвижения.

Приходская жизнь текла степенно, по-замоскворецки патриархально. О ней с пронзительной ностальгией вспоминал в «Лете Господнем» Иван Шмелев, уже послереволюционный эмигрант.

Писатель провел детство на Большой Калужской в доме отца, ктитора Казанской церкви.

Изредка в храме случались события, о которых говорила вся Москва. Так, 29 января 1833 г. по инициативе Московского купеческого общества здесь и в церкви Ризоположения на Донской была проведена необычная благотворительная акция – обвенчаны с сужеными 36 бедных девиц купеческого и мещанского сословий. Каждой в приданое выделялось по 300 рублей.

Старый храм не раз ремонтировали. В 1855 г. по проекту архитектора П. Буренина перестраивалась трапезная. А в 1876 г. настоятель церкви протоиерей Амвросий Ключарев, впоследствии архиепископ Харьковский, затевает кардинальное обновление. Старый храм был полностью разобран. Строительство нового здания по проекту Н.Б. Никитина продолжалось около десяти лет. Когда рыли траншеи под фундамент, рабочие наткнулись на плиту с надписью на голландском, повествующей о том, что здесь похоронена некая Елизавета Дрейер, умершая в 1590 г. Вероятно, там было кладбище древней слободы Наливки, где в XVI в. селились служилые иноземцы с семьями.

Новую Казанскую церковь освятили 21 октября 1886 г. Это было величественное сооружение в русско-византийском стиле, увенчанное высоким центральным куполом, вокруг которого теснились еще четыре, пониже. Еще две главки поднимались над трапезной, а над входом в нее высилась стройная шатровая колокольня. Несмотря на эклектичность архитектуры, вобравшей в себя элементы разных стилей и эпох, церковь производила внушительное впечатление. Интерьер имел богатое убранство, особенно красив был мраморный иконостас. Храм царил над всей округой, замыкая своим силуэтом Большую Калужскую, Житную и Большую Якиманку.

Все это благолепие просуществовало недолго. В октябре 1917 г. наступила новая эпоха. Через десять лет Казанский храм закрыли, в 1929 г. в его стенах поместился музей Горной академии, который в 1935 г. уступил место кинотеатру «Авангард» и подвальному овощехранилищу. При этом сломали верх колокольни, купола глав и ограду. Внутреннее убранство вывезли или уничтожили. Казалось, обезображенный храм обречен и ему недолго осталось стоять посреди враждебной советской Москвы на одном из самых видных ее мест. В градостроительных планах и впрямь предусматривались снос здания и строительство здесь новых сооружений. К тому же Казанская церковь не считалась памятником архитектуры. Однако проходили годы и десятилетия, а остов храма по-прежнему возвышался над Калужской площадью. Старые стены были крепки, кинотеатр приносил доход и просвещал массы. Видимо, это до поры до времени и берегло здание. Но пришел и его черед. С конца 1960-х гг. развернулась реконструкция всего прилегающего района. Участок на углу улиц Димитрова (нынешней Большой Якиманки) и Житной зарезервировали под строительство огромного комплекса зданий важных государственных ведомств. Снос храма стал неизбежен. Говорят, его ускорило громкое международное событие. Весной 1972 г. предстоял визит в Москву президента США Р. Никсона. Кортеж должен был проследовать из аэропорта Внуково-2 в Кремль мимо Калужской площади. Дабы не показывать высокому и пристрастному гостю неприглядное состояние церкви, ее решили срочно убрать. И вот апрельской ночью округу потряс мощный взрыв, поднявший непроглядные тучи пыли. Через несколько дней уже ничто не напоминало ни о любимом якиманцами кинотеатре, ни тем более о старинном храме. А еще через несколько лет здесь выросло здание Министерства внутренних дел.

Тем не менее Казанская церковь не канула безвозвратно в Лету. На очередном рубеже веков и исторических эпох в память о ней была выстроена часовня. Она стала первым капитальным церковным зданием, возведенным в районе Якиманки после более чем восьмидесятилетнего перерыва. Инициаторами создания Казанской часовни стали руководство и сотрудники Министерства внутренних дел, здание которого заняло место разрушенного храма. Она должна была не только напоминать о нем, но и служить домовой церковью МВД, где могли бы молиться во здравие блюстителей правопорядка и за упокой тех, кто отдал жизнь, охраняя его.

На открытии часовни в 2000 г. чин освящения совершил патриарх Алексий II. Присутствовали новоизбранный президент России В.В. Путин, его предшественник Б.Н. Ельцин, члены правительства, множество разного рода статусных лиц. Часовня Казанской иконы Богоматери построена по проекту архитекторов В.Г. Шубиной и А.А. Куринного. Автор декоративного убранства – скульптор А.А. Бичуков. Здание стилизовано в духе древнерусских одноглавых храмов. Для того чтобы придать ему бо?льшую значимость в пространстве Калужской площади, создатели насытили его декор обилием элементов. Здесь и золоченые закомары, и тонкие металлические колонки, и бронзовая фигура ангела над входом. По сторонам портала на стене здания размещены колокола. Аналогов такой звонницы в Москве, кажется, больше нет. Небольшой с виду храм внутри кажется просторным и высоким. Здесь нашлось место и хорам. Беломраморный иконостас создан по образу того, что украшал разрушенную Казанскую церковь.

Здание МВД РФ на Калужской площади

На мраморных внешних стенах часовни укреплены памятные доски. Одна из них повествует о том, что храм сей выстроен по благословению патриарха Алексия в память воинов, погибших при защите правопорядка, и на пожертвования благотворителей, «коих имена ты, Господи, сам веси». Другая доска напоминает о стоявшей здесь старой Казанской церкви. Рядом с часовней сохраняется ее закладной камень, освященный патриархом Алексием II в апреле 1999 г. Металлическая табличка в нижней части гранитной стены сообщает, что на церемонии присутствовал президент РФ Б.Н. Ельцин.

До революции в Якиманской части было несколько часовен: Николо-Берлюковского монастыря у Каменного моста, Ферапонтова Лужецкого монастыря на Донской и Святого Иоанна Воина в Якиманском переулке. Ни одна из них до наших дней не сохранилась.

Оглавление книги