Книга: Крым. Большой исторический путеводитель

Глава 22 Князь Владимир Святой и крещение Руси

Глава 22

Князь Владимир Святой и крещение Руси

Святослав еще при жизни своей посадил сыновей Ярополка, Олега и Владимира на княжение. Старшему, Ярополку, достался Киев, Олегу – Древлянская земля, Владимиру – Новгород. Чтобы состоялось последнее назначение, дядя Владимира по матери – Добрыня, один из старших дружинников, уговорил новгородцев просить его племянника к себе.

Распределение это не было расчленением Руси на феодальные уделы. Святослав рассматривал его как временное, он желал, чтобы сыновья с малолетства были при делах правления. Во главе государства должен был стоять весь княжеский род. Главный, киевский, стол доставался старшему брату, все остальные русские земли Святославичи должны были разделить между собой, когда подрастут (вспомним, что их отец погиб, едва ли достигнув тридцати). Вернее, не разделить, а распределить – чтобы править в целом Русью сообща и в братском согласии. Земли могли бы управляться и без этих назначений – как повелось, сажаемыми великим князем наместниками. Да так, надо думать, на самом деле и управлялись.

У дружинника же (или воеводы) Добрыни были свои основания уговорить новгородцев просить себе Владимира в князья: иначе его племянник мог и в будущем остаться без стола. Дело в том, что Владимир был рожден не от законной жены. Его матерью была бабушкина, т. е. великой княгини Ольги, ключница – красавица Малуша. Ключница, т. е. в буквальном смысле держательница ключей от всех замков в доме, – это фактически домоправительница, должность высокая. Но по своему социальному статусу Малуша была рабыней.

Хотя можно предположить, что в данном конкретном случае рабство было добровольным, платой за высокое оказанное доверие: за него ключница отвечала головой. Согласно «Русской правде», подобным же образом обстояло дело и с боярскими управляющими – тиунами, – они обязаны были закабалиться. Иначе представляется странным тот факт, что Малушин брат Добрыня состоял в великокняжеской дружине, более того, летописи называют его иногда воеводой.

Святослав приметил Малушу, будучи в материнском доме, оценил ее красоту, воспылал страстью – и был зачат будущий креститель Руси, святой равноапостольный князь Владимир. Ольга вознегодовала, обнаружив беременность своей доверенной служанки, и отправила ее рожать со своих глаз долой в Псковскую землю, в село Будятино. Хотя по традиционным языческим понятиям ничего зазорного в произошедшем не было (вспомним хотя бы ритуальные свальные оргии в купальную ночь). Но Ольга была христианкой, и для нее налицо был грех прелюбодеяния. Впрочем, по рождении внука (примерно в 960 г.) никаких репрессий ни к кому не последовало.

Святослав погиб на Днепровских порогах, старик Свенельд вернулся и до поры взросления князей взял управление государством на себя. Но вскоре разыгралась трагедия. Сын Свенельда Лют охотился (после войны основное занятие знати) и, преследуя дичь, в пылу азарта заскочил в охотничьи угодья Олега Святославича. Тот, на беду, оказался как раз там, увидел нарушителя своих прав и страшно вознегодовал. Узнав же, что это сын Свенельда, убил его (а было этому убийце, сироте древлянскому, всего 13 лет! Справедливости ради, у многих народов как раз 13 лет было возрастом совершеннолетия).

Как это подействовало на Свенельда – можно себе представить. Он принялся постоянно подбивать старшего Святославича, Ярополка, при котором состоял: «Пойди на брата и захвати удел его». В конце концов добился: через два года киевский 16-летний князь пошел в Древлянскую землю войной на 15-летнего брата. В скоротечной усобице Олег погиб. Когда победителю принесли его тело, он только и сказал наставнику: «Порадуйся теперь, твое желание исполнилось».

В Новгороде Владимир, узнав о произошедшем, решил, что начался передел и теперь его очередь, – и тотчас бежал за море, к варягам (о своих скандинавских родственных связях Рюриковичи не забывали никогда). Но через три года он вернулся, повзрослевший и с отрядом варягов. Присланный сюда из Киева Ярополком посадник был изгнан.

Столкновение с Ярополком было неизбежно – варяги зря туда-обратно не плавают. Собрав, какую смог, рать, Владимир двинулся на юг – сначала к Полоцку. С полоцким правителем Рогволодом следовало заиметь хорошие отношения: статус его летописцами точно не определен, но, очевидно, он был практически самостоятельным. Неизвестно и то, был ли он варягом или местного происхождения (имя его может быть как славянского корня, так и производным от германского Рагвальд).

У Рогволода была всем известная своей красотой и очарованием дочь Рогнеда. Владимир направил к полоцкому правителю своих послов, которые, помимо прочего, попросили у него для своего господина руки его дочери. В их присутствии Рогволод спросил у девушки, согласна ли она. В ответ прозвучало: «Не хочу снимать сапоги с робичича, хочу за Ярополка». Эта короткая фраза несла в себе много содержания. «Снимать сапоги» – деталь старинного свадебного обряда, в первую брачную ночь молодая снимала с супруга обувь. «Хочу за Ярополка» – свидетельство того, что молодой киевский князь уже засылал к Рогнеде сватов и она ответила согласием. Но самым ранящим и самым страшным по последствиям оказалось то, что девушка назвала Владимира робичичем – сыном рабыни. Это было не просто оскорблением, это было оскорблением презрительным. Однако, когда посланцы по своем возвращении слово в слово передали, как все было, на «робичича» больше всех взбеленился не Владимир, а его дядя и наставник, родной брат Малуши Добрыня. Была нанесена жестокая обида его сестре, а значит, и ему.

Дальше – разворот событий наидичайший. Полоцк захвачен силой. Перед Владимиром и его приближенными оказалась вся семья пленного правителя и он сам. И тогда прозвучали жестокие и подначивающие слова Добрыни, который «повелел Владимиру быть с ней перед отцом и матерью» – то есть изнасиловать девушку в присутствии ее родителей. Юноша так и поступил, после чего были убиты Рогволод и два его сына. Рогнеда стала пленницей, войско пошло дальше.

Усобица закончилась в 978 г. тем, что был «поднят мечами под пазухи» пришедший сдаваться брату Ярополк, оказавшийся в безвыходном положении (летописец утверждает, что ради этого очень постарался подкупленный Владимиром советник Ярополка с назывным именем Блуд). Робичич Владимир стал единовластным правителем всей земли русской.

Судьба Рогнеды была драматична. Став одной из жен великого князя (в русском язычестве многоженство допускалось), она родила ему сына Изяслава. Но муж относился к ней нарочито пренебрежительно, чего она никак не заслуживала ни по происхождению своему, ни по личным достоинствам. Возможно, Владимир отчасти мстил ей этим за нанесенную обиду, но немалое значение имела необузданная распущенность, свойственная ему до принятия крещения. Несколько жен – одной из которых стала вдова убитого брата Ярополка, в прошлом греческая монахиня, привезенная отцом их Святославом из одного из походов. Вскоре она родила, и были основания думать, что это ребенок не Владимира, а Ярополка. Мальчика назвали Святополком, а в историю он вошел как Святополк Окаянный. Пиры без конца, сотни наложниц в киевском дворце и в загородных поместьях. «Был же Владимир побежден похотью… И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц».

Однажды, когда Владимир все-таки удостоил Рогнедину опочивальню своим посещением, та пыталась ночью его зарезать. Но он вовремя проснулся и успел отвести удар. Женщина не оправдывалась, а призналась честно: «Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил из-за меня, а теперь не любишь меня и младенца моего».

Владимир велел жене надеть свадебный ее наряд и дожидаться его, сам же пошел за своим мечом, намереваясь предать ее смерти. Но Рогнеда вооружила маленького их сына Изяслава, и, когда отец вернулся, тот заступил ему дорогу – тоже с мечом в руках: «Ты думаешь, ты один здесь?» (Имелось в виду: ты не один здесь мужчина.) Князь, поостыв, вымолвил: «А кто же знал, что ты здесь?» Бросил меч и вышел.

Решение о судьбе жены Владимир отдал на суд бояр. Те присоветовали ему пощадить супругу, хотя бы ради мальчика, и дать ей поместье для проживания. Владимир так и поступил, для Рогнеды был выстроен городок, названный Изяславлем. В отношении же мужа к ней произошла какая-то перемена: всего вместе с Изяславом у Владимира и Рогнеды было семь детей.

Старший, Изяслав Владимирович, прожил недолгую жизнь – около 23 лет. Но память о себе оставил самую добрую и успел стать родоначальником полоцких князей – за что до сих пор почитается в Белоруссии. Другой сын, Всеволод Владимирович, тоже не задержался на этом свете (точных сведений нет, но есть основания думать, что до тридцати не дожил). Если верить скандинавской саге, в его судьбе в чем-то повторилась история отца и матери. Он настойчиво сватался к шведской княжне Сигрид Гордой, но та, уставшая от просителей ее руки, приказала его и еще одного из ее воздыхателей сжечь в бане. Впрочем, вероятность того, что «конунг Гардарики Виссавальд» и был сыном Владимира Красное Солнышко Всеволодом, невелика. Не говоря уж о том, что не намного выше вероятность историчности Сигрид Гордой.

Как правитель, Владимир воевал с Польшей и Волжской Булгарией, окончательно подчинил радимичей, балтское племя ятвягов, обложил данью вятичей и остатки Хазарии. Но бессмертную славу, благодарность потомков и приобщение к лику святых он стяжал в связи со своим походом на Херсонес (Корсунь) в 988 г. – там великий князь Владимир принял Святое крещение, после чего произошло крещение Руси. Но путь к купели был не скор и не гладок.

Сложная, конфликтная духовная ситуация была и в душе Владимира, и во многих душах по всей Русской земле. Когда Владимир боролся за власть с Ярополком, большинство язычников симпатизировало ему. «Ярополк был кроток и милостив, любил христиан, и если сам не крестился, боясь народа, то по крайней мере другим не препятствовал». Это внушало языческой массе опасение за привычный ей образ жизни, за право на порою необузданность, на разгул плотских чувств. Боязнь потерять защиту привычных божеств – как тех, которым ставились высоченные золоченые идолы, так и низовых божеств природы, которые были во всем и повсюду, во всей жизни человеческой.

Но появилось уже достаточно много христиан, достаточно для того, чтобы на их примере усомниться – не тупикова ли эта языческая жизнь, не поверхностна ли – со всеми своими вспышками страстей, не пусты ли страхи мира сего по сравнению с тем непреходящим, пронизанным тихим светом миром, ради которого живут и о котором молят своего распятого Бога самоуглубленные, сдержанные христиане? И о котором рассказывала Владимиру бабушка его, святая княгиня Ольга, которой обуздание собственных безудержных порывов уж точно стоило огромных душевных усилий.

Первые годы правления Владимира явно говорят о восстании в нем языческого начала, почувствовавшего угрозу своему существованию. Помимо его образа жизни, мы знаем, что он был не простым, а воинствующим язычником в своей религиозности. Его восхождение на киевский престол летом 979 г. (после победы над Ярополком) сопровождалось шумными празднествами, идолослужениями с обильными жертвоприношениями, даже человеческими жертвами. Вероятно, именно тогда погибли первые на Руси мученики за веру, варяги-христиане Федор и Иоанн, отец и сын. «Повесть временных лет» рассказывает нам: «И сказали старцы и бояре: «Бросим жребий на отрока и девицу, на кого и падет он, того и зарежем в жертву богам». Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь Святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий по зависти диавола… И посланные к нему, придя, сказали: «На сына де твоего пал жребий, избрали его себе боги, так принесем же жертву богам». И сказал варяг: «Не боги это, а дерево: ныне есть, а завтра сгниет… Бог же один, ему служат греки и поклоняются; сотворил он небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека и предназначил ему жить на земле… Не дам сына своего бесам».

Толпа, вооружившись, вознамерилась взять юношу силой, отец и сын отважно защищались, стоя на высоких сенях. И только когда язычники подсекли опорные столбы, приняли мученическую кончину. Владимир был свидетелем этой смерти за веру, она не могла не запасть ему в душу.

А дальше – устроение нового капища на высоком киевском холме, продуманный подбор богов, чьи идолы устанавливаются в нем. Это Перун, Хорс, Даждьбог, Стрибог, Семаргл, Мокошь. Интересно, что бог Велес удостоился своего кумира не вместе со всеми, а под горою, в ремесленном квартале. Очевидно, в этом присутствовал постановочный момент, в соответствии с основным индоевропейским мифом. Наряду со своими функциональными сферами ответственности (покровительство сельскому хозяйству, обрядовой песне, мудрости), Велес еще и Змей, который в основном мифе противостоит Перуну, мечущему в него с горы молнии.

Участились идолослужения, лилась кровь человеческих жертвоприношений. И тут же – знаменитое «испытание» (выбор) вер, то ли на самом деле происходившее в какой-то форме, то ли это собирательный образ духовных метаний. Легендарная картина такова. Владимир призвал к себе проповедников ислама, иудаизма, латинского католичества и греческого православия. Иудаизм отпал сразу: «Как вы можете учить другие народы, если бог лишил вас своей земли и разметал по всему свету, то есть отверг?» По понятиям того времени, бедствующий народ заслуживает не сочувствия, а презрения, как неугодный богам. Ислам вызвал интерес, но настораживал своей чувственной мотивацией: к услугам каждого праведника в раю сотни гурий, а этого добра Владимиру и на земле хватало, не к тому тянулась душа. Еще – не есть свинины, а главное – не пить вина. Это было уже слишком: «Руси пити веселие есть», – как отрезал князь. Христианство оказывало воздействие на язычников яркими картинами Страшного суда и загробного воздаяния, объяснением происхождения мира, обетованием вечной жизни, осмысливавшей земное существование. Здешняя жизнь – пролет ласточки сквозь мрак и непогоду, а под родной крышей ее (душу) ждут доброе тепло и яркий свет… Это было ментально созвучно уже очень многим. Оставался выбор между латинским и греческим исповеданием. Рим был далеко, другие католические центры тоже, а то, что имели возможность видеть своими глазами, выглядело слишком бледно по сравнению с царьградскими чудесами (так, собственно, и было, Запад в культурном отношении еще очень уступал Византии). Служилые варяги и русские купцы и послы, побывавшие на богослужении в константинопольской Святой Софии, не находили слов, кроме как «а были мы будто на Небе». Не менее весом был живой пример киевских христиан, которые почти все исповедовали веру по греческому обряду, а также слова, которые Владимир слышал не раз: «Если бы дурен был закон греческий, то бабка твоя Ольга не приняла бы его, а она была мудрее всех людей».

Но: «подожду еще немного» – Владимир не отваживался сделать решающий шаг. Этому мы будем свидетелями не раз, вплоть до крещальной купели. Однако то ли подсознание, то ли сокровенный человек, то ли Провидение подвело его к этому шагу, причем самым доступным для него путем – во время военного похода.

О походе Владимира на Корсунь (Херсонес) источники говорят по-разному. Одна русская летопись сообщает, что в 987 г. на совете со своими боярами великий князь принял решение ввести на Руси христианство греческого исповедания. Он спросил бояр: «Где принять нам крещение?» Те ответили: «Где тебе любо».

На следующий год Владимир двинулся в Крым, на Херсонес. Русские обложили город, но херсонесцы упорно сопротивлялись. Князь предупредил их: «Буду стоять хоть три года, но своего добьюсь». Не помогло и это. Общая длина херсонесских стен составляла примерно 3,5 км, толщиной они были 4 м, высотой 8–10 м, башни вздымались еще выше. Сложены они были из сцементированных известняковых блоков, построены по самым передовым правилам военного искусства. На наиболее угрожаемом участке дополнительно была сооружена низкая стенка (протейхизма), затрудняющая приступ.

Стали делать насыпь, чтобы, сровняв ее со стенами, ворваться в город. Тогда горожане подвели под нее подкоп и стали утаскивать землю, ссыпая ее потом на центральной городской площади. Но от лишних трудов и тех, и других избавил херсонесец по имени Анастас, который пустил в русский стан стрелу с запиской: ничего вы не добьетесь, пока не перекроете водоводы, которые текут прямо под вами, а исток их – у тех-то холмов.

Владимир, получив весточку, поклялся, глядя на небо: «Если город будет взят, я крещусь». Источник действительно оказался в указанном месте, Херсонес вынужден был сдаться. Владимир с дружиной вошел в город, но никакого насилия над жителями не допустил. Князь отправил в Константинополь послание императорам-соправителям Василию и Константину: «Я взял ваш славный город; слышу, что у вас сестра в девицах; если не отдадите ее за меня, то и с вашим городом (т. е. с Царьградом) будет то же, что и с Корсунью».

Полученный ответ гласил: «Не следует христианам отдавать родственниц своих за язычников; но если крестишься, то и сестру нашу получишь, и вместе Царствие Небесное, и с нами будешь единоверник. Если же не хочешь креститься, то не можем выдать сестры своей за тебя». Ответ великого князя был положителен. Посланцы императоров услышали: «Скажите царям, что я крещусь; и уж прежде испытал ваш закон, люба мне ваша вера и служенье, о которых мне рассказывали посланные вами мужи».

Очередное послание через Черное море из Царьграда в Херсонес: «Крестись, и тогда пошлем тебе сестру». Но на Руси уже знали особенности византийской дипломатии, знали, что подвоха следует ожидать на каждом шагу, а потому ответный ход исключал всякие возможные недоразумения: «Пусть те священники, которые придут с сестрою вашей, крестят меня».

Думается, только после этого царственные братья стали всерьез уговаривать сестру Анну пожертвовать собой ради византийской родины: «А что, если Бог обратит тобою Русскую землю в покаяние, а Греческую землю избавит от лютой рати. Видишь, сколько зла наделала Русь грекам?» В конце концов уговорили. Но: «Иду, точно в полон, – говорила она, – лучше бы мне здесь умереть».

Когда корабль с полной тоски и страха Анной прибыл в Херсонес, жители устроили ей торжественную встречу, но Владимира она застала в тяжком недуге – от боли в глазах он почти лишился зрения. Невеста стала внушать ему: крестись быстрее, только это тебя исцелит. Жених нашел в себе силы ответить: «Если в самом деле так случится, то по истине велик Бог христианский».

Прибывшие с принцессой епископ и священники, не откладывая, свершили обряд, «и когда возложили на него руки, то он вдруг прозрел; изумясь такому внезапному исцелению, Владимир сказал: «Теперь только я узнал истинного Бога!» В крещении князь принял имя Василий в честь византийского императора, ставшего вскоре его шурином. Став свидетелями свершившегося пред ними чуда, крестились и многие дружинники.

Вскоре был свершен христианский обряд венчания рабов Божьих Василия (т. е. Владимира) и Анны. Точных данных о том, сколько у них родилось детей и какова их судьба, нет. По сведениям Татищева (обычно достоверным), их дочь Мария (ум. 1087 г.) была женой польского короля Казимира I. Другая дочь, Феофана, предположительно была женой новгородского посадника Остромира. Возможно, их сыновьями были святые Борис и Глеб, принявшие венец страстотерпцев вскоре после смерти отца. Анна Византийская скончалась в 1011 г. в возрасте 49 лет.

После крещения Владимира были перенесены из Херсонеса в Киев мощи святых папы Климента и Фива, ученика его. Также были взяты необходимые для богослужений и молитв иконы и церковная утварь. Увезли также «двух медных идолов и четырех медных коней». Возможно, присланный из Константинополя, чтобы возглавить русскую церковь, митрополит Михаил присоединился к Владимиру уже в Херсонесе. С новобрачными в Киев отправились также прибывшие с Анной из Константинополя священники, а также тот самый Анастас, который… не скажем «предал свой город», но скажем с надеждой – «исполнил волю Божью». Херсонес Владимир вернул грекам «в вено за жену свою».

В честь своего крещения Владимир повелел возвести храм на торговой площади Херсонеса – на том высоком холме, который образовался из земли, добытой горожанами из подкопа под насыпь, возводимую осаждавшим их русским войском. Храм не сохранился, но раскопки 1820-х гг. обнаружили его фундамент. К 1878 г. по проекту архитектора Давида Ивановича Гримма на этом месте был возведен в византийском стиле прекрасный храм – Владимирский кафедральный собор. Это был один из любимых храмов Анны Ахматовой. Во время Великой Отечественной войны храм был сильно поврежден фашистами. Воссоздание храма было в основном завершено к 2004 г., он находится в ведении Русской православной церкви.

Византийские и другие иноземные хроники сообщают версии событий, сильно отличающиеся не только от русских летописных, но и друг от друга, поэтому не стоит слишком доверять этим источникам только потому, что они не наши.

Так, можно читать, что император Василий II, воюя одновременно и с болгарами, и с арабами, да еще имея неурядицы по поводу собственного престола, выпрашивал у Владимира Святославича шеститысячное войско, обещая в благодарность выдать за него свою сестру Анну – при условии, что тот примет крещение и то же сделает весь его народ, «а они народ великий… И послал к нему император Василий впоследствии митрополита и епископов, и они крестили царя (великого князя. – А. Д.)… И когда решено между ними было дело о браке, прибыли войска русов также и соединились с войсками греков, которые были у императора Василия».

Как видите, ни о каком захвате Херсонеса речь здесь не ведется. По другой версии, заполучив русское войско, Василий II не спешил выдавать Анну за варвара, будто бы уже крещенного к тому времени, причем без участия византийской церкви (известный советский историк А. Г. Кузьмин на основании этого и других данных обосновал гипотезу, согласно которой Русь была крещена ирландской церковью). Это показалось Константинополю унизительным для него. Тогда и состоялся поход Владимира на Херсонес – чтобы поторопить императора.

Согласно еще одной версии, Владимир захватывал Херсонес не как враг, а как друг и союзник Византии: город присоединился к мятежу Варды Фоки и отложился от империи, а русские войска навели там порядок.

После победного возвращения Владимира из Херсонеса в Киев в том же 988 г. произошло великое событие – русский народ стал христианским.

Вот как описано крещение Руси в «Повести временных лет»: «И когда пришел, повелел опрокинуть идолы – одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взводу к Ручью и приставил 12 мужей колотить его палками… для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, – чтобы принял он возмездие от людей. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли они еще святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его»… Затем послал Владимир по всему городу сказать: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб – будет мне врагом». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре».

На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и консунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили (вероятно, уже крещеные наставляли остальных, как вести себя во время обряда. – А. Д.), попы же, стоя, совершали молитвы. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасенных душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогнан я отсюда!.. побежден я невеждой, а не апостолами и не мучениками; не смогу уже более царствовать в этих странах». Люди же, крестившись, разошлись по домам. Владимир же был рад, что познал Бога сам и люди его… приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, где прежде стояли кумиры… И по другим городам стали ставить церкви и определять в них попов и приводить людей на крещение по всем городам и селам. Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых».

Особенно ответственным делом было крещение Новгорода. В этом важнейшем для Руси богатом краю не стоило ждать такого почти что всеобщего воодушевления, как в Киеве и других южных городах, население которых давно имело представление о христианстве. Новгород, вообще Русский Север был оплотом славянского язычества, соседствуя с закоренелыми язычниками из балтских и особенно финских племен, славящихся своими колдунами-волхвами.

Первая попытка, т. н. «малое крещение», прошла в Новгороде с малым успехом, христианами стало лишь несколько тысяч горожан. Принятию таинства воспротивилась значительная часть аристократии и купечества, активно вели свою антипроповедь волхвы. Дело осложнялось тем, что скончался первый русский митрополит Михаил. Присланный вместо него в 991 г. митрополит Леон был человеком высокоодаренным, но ему еще надо было освоиться среди незнакомого ему прежде народа (после смерти Михаила русскую церковь фактически возглавлял привезенный из Херсонеса Анастас, очевидно, имевший ранее или получивший уже на Руси духовный сан – он и в дальнейшем будет занимать важные духовные посты).

Чтобы добиться всеобщего крещения новгородцев, Владимир направил в помощь тамошнему архиепископу Иоакиму Корсунянину своего крутонравного дядю Добрыню (который давно уже был назначен в Новгород посадником, но часто пребывал при Владимире и ходил с ним во все походы). Вместе с ним двинулся и опытный воевода Путята с войском.

Когда новгородцы узнали о приближении Добрыни, они стали готовиться к его приему, как ко вражескому нападению: собравшись на вече, поклялись не давать в обиду своих идолов и вообще не пускать пришельцев в город. Софийская сторона вооружилась, был разобран мост через Волхов и даже установлены камнеметные машины (пороки). Застрельщиками выступали старший из жрецов Богомил, прозванный за красноречие Соловьем, и новгородский тысяцкий (начальник ополчения) Угоняй.

Архиепископ Иоаким и священники стали сначала призывать к крещению жителей Торговой стороны, крестилось несколько сотен семейств. На другом берегу Волхова, на Софийской стороне, видевшие это язычники освирепели и разгромили дом Добрыни, при этом были убиты его жена и несколько человек из родни.

Ночью Путята совершил нападение на Софийскую сторону. Пятьсот ростовских воинов переправились через Волхов на лодках. Им удалось «повязать» Угоняя и некоторых «лучших людей», возглавляющих сопротивление. Пленников сразу переправили к Добрыне, но в это время ростовчане сами подверглись яростной атаке пришедших в себя язычников. Началась злая сеча, по бревнышку была разметана церковь Преображения, разграблены дома христиан. Но на рассвете на Софийскую сторону перебрался Добрыня со всей военной силой и приказал поджечь несколько домов. Пришедшие в смятение новгородцы кинулись тушить пожары, битва больше не возобновлялась.

Дальнейшие события Иоакимовская летопись описывает следующим образом: «Тогда самые знатные люди пришли к Добрыне просить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж; но тотчас велел сокрушить идолов, деревянных сжечь, а каменных, изломав, побросать в реку. Мужчины и женщины, видя это, с воплем и слезами просили за них, как за своих богов. Добрыня с насмешкою отвечал им: «Нечего вам жалеть о тех, которые себя оборонить не могут; какой пользы вам от них ждать?», и послал всюду с объявлением, чтобы шли креститься… Многие пошли к реке сами собою, а кто не хотел, тех воины тащили, и крестились: мужчины выше моста, а женщины ниже. Тогда многие язычники, чтоб отбыть от крещения, объявляли, что крещены; для этого Иоаким велел всем крещеным надеть на шею кресты, а кто не будет иметь на себе креста, тому не верить, что крещен, и крестить. Разметанную церковь Преображения построили снова… Вот почему есть бранная для новгородцев пословица: «Путята крестил мечом, а Добрыня – огнем!»

Отметим, что новгородцы действительно воспринимали эту поговорку как обидную: подавляющее большинство их вскоре всей душой восприняло христианство. Об этом говорит и то, что общепризнанным символом их города стала Святая София – главный новгородский храм. Множество других прекрасных храмов украшает Русский Север, и не менее прекрасны иконы, созданные на этой земле.

Можно доказательно говорить о «двоеверии» на Руси – о том, что язычество не умерло в людских душах, оно жило и живет посейчас низовыми божествами: всякими домовыми, банниками, русалками, кикиморами и прочими лешими, – но это, можно надеяться, некоторое послабление людям от Господа, чтобы более олицетворенным воспринимался окружающий мир. Они ведь теперь не злые, а чудаковатые и капризные, все эти «пузыри земли». Если без шуток – борьбу с язычеством церковь и государство вели еще долго, но это в основном на окраинах, где оно находило мощную подпитку от языческих или полуязыческих лесных народов. Наиболее глубоко мыслящие и объективные наши историки стоят на той точке зрения, что крещение Руси прошло на редкость успешно, Христова вера нашла отзвук в душах людских. Путятин меч и Добрынин огонь – это эксцессы местного значения, даже в те дни нелегкого для многих судьбоносного выбора не приведшие к большому кровопролитию. А вспомним, сколько колдунов и ведьм жгли, топили, вешали в Германии, Испании, Англии (не говоря уже о Центральной и Южной Америке).

Став христианином, Владимир разительно изменился. Во всем в своей жизни соблюдал умеренность. По приказу великого князя каждое воскресенье снаряжались телеги со всяким съестным и разъезжались по всему Киеву в поисках больных и неимущих. В государственной политике Владимир поставил во главу угла установление и поддержание порядка. В скандинавских сагах находим удивление достигнутыми в этом отношении успехами: попавшие на Русь викинги вставали перед необходимостью пересмотреть некоторые свои устоявшиеся взгляды на жизнь – чинить здесь произвол было рискованно.

Кинем взгляд на былинные пиры богатырей в горнице Владимира Красное Солнышко: здесь есть место и молодецкой удали, и похвальбе, но в то же время чувствуется уважительное, доброе отношение и к сидящим рядом за столом, и к людям вообще. Послушаем их рассказы: истребление какого-нибудь Соловья-Разбойника – это в первую очередь избавление людей от этой злой напасти и только потом – проявление богатырской доблести.

Известна история. Епископы обратились к великому князю: «Разбойники размножились, зачем не казнишь их?» Тот ответил: греха боюсь. Но священнослужители призвали его быть тверже: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милование; тебе должно казнить разбойника, но только разобрав дело».

Владимир принимал деятельное участие в составлении первого «Церковного устава»: документа, определяющего полномочия и порядок церковных судов, которым были подсудны дела, связанные с религиозными и нравственными вопросами.

Мы уже видели, что по важнейшим вопросам Владимир постоянно держал совет со своею дружиной. Коллегиально принимались и законы – для этого, помимо бояр, приглашались посадники и «старейшины по всем градом». Эти последние, в большинстве своем природные славяне, превращались в полноправную земскую аристократию – равноценную с приближенной к князю дружиной. Владимир приглашал «старейшин по всем градом» и на все праздники, теперь христианские – на них, в веселом застолье, общаясь друг с другом, они начинали себя чувствовать избранными людьми единой Русской земли.

Князь уважительно относился к городам. Там, где было устоявшееся вечевое правление, горожане обычно сами выбирали тысяцкого, а со временем и посадника. Основой войска теперь были не варяжско-русские дружины, а возглавляемые тысяцкими городские ополчения. Поэтому городские дворы делились по военному обыкновению: на сотни, те – на десятки. Соцкие и десяцкие повсеместно были выборными должностями.

По принятии христианства великий князь, как упоминалось выше, стал уделять большое внимание распространению грамотности: требовались собственные священнослужители – и требовалось их много, государственные служащие. Нужны были грамотные дипломаты, способные не только на словах, через толмача, объясниться с иноземными государями и посланниками, но и вести переписку и заключать договоры. Тем более что Владимир старался проводить мирную внешнюю политику, при нем были заключены договоры с Польшей и Венгрией (венгры, известные нам прежде как мадьяры, наконец-то остепенились, приняли христианство и тоже занялись государственным строительством), Чехией, папским престолом, Византией, Волжской Булгарией.

При Владимире был воздвигнут первый на Руси каменный храм, поражающий современников своими размерами, – Десятинная церковь в Киеве (до нас дошли только остатки фундамента). Архитекторами были пока, разумеется, греки. Впервые начали чеканить собственную монету, золотую и серебряную (златники и серебреники). Княжеский знак (трезубец), отчеканенный на них, стал государственным гербом нынешней незалежной Украины. Интересен портрет самого великого князя на этих монетах. Довольно примитивный по исполнению, он все же позволяет судить о нем как о человеке, в повседневности хоть и достаточно мужественном, иногда упрямом, но не выказывающем большую твердость характера, подверженном влияниям. Но когда судьба ставит таких людей перед необходимостью исполнения высшего долга – они несгибаемы.

Воевать Владимиру приходилось и после принятия христианства, от этого никуда было не деться. Был поход в Прикарпатье на белых хорватов – они перестали платить дань, посчитав себя независимыми, – как в ранние годы его правления поступили было радимичи и вятичи. Отчасти ради поддержания хороших отношений с теперешней духовной наставницей, Византией, русские полки наемничали в ее горячих точках.

Но главной болью для страны были хозяева Великой степи – печенеги. Постоянные их набеги и на окраины, и в глубь страны (мы видели их под Киевом уже при Святославе) приводили к разорению и уводу людей в полон. Против них по южным рубежам строились крепостцы, высылались богатырские заставы – как на картине Васнецова. На ней наглядно обозначена граница ковыльной степи, и могильные камни к месту. И богатыри эти были хорошо узнаваемы современниками как желанные участники застолья у Владимира Красного Солнышка. Илья Муромец – только он геройствовал больше не с печенегами, а с поволжскими разбойниками (из финнов, булгар, остаточных хазар и прочих). Алеша Попович был больше известен не как Алеша, а как Александр. Вот то, что прототипом для былинного Добрыни Никитича послужил вроде бы дядя Добрыня – странновато. Или летописи наговорили на него лишнего? Или люди были слишком другие? Можно вспомнить еще богатыря из народа, кожевника Яна Усмаря: он, чтобы продемонстрировать силу, вырвал кожу вместе с мясом у бросившегося на него быка и, удостоенный за это чести сразиться в поединке с печенежским великаном, убил его.

Битвы с печенегами в большинстве своем были удачны для русских. Однако после поражения под Василевым в 996 г. великому князю лично пришлось прятаться от степняков под мостом, и он не был ими замечен только благодаря тому, что дал обет в случае своего спасения построить поблизости церковь во имя Преображения Господня.

О взаимоотношениях Руси и печенегов в то время позволяет судить рассказ немецкого миссионера архиепископа Бруно Кверфуртского, в 1007 г. отправившегося крестить кочевников: «Мы направили свой путь к жесточайшим из язычников. Князь руссов, имеющий обширные владения и большие богатства, удерживал меня месяц, стараясь убедить, чтоб я не шел к такому дикому народу, среди которого я не мог снискать душ Господу, но только умереть самым постыдным образом. Не могли убедить меня; он пошел провожать меня до границ, которые он оградил от кочевников самым крупным частоколом на очень большом пространстве.

Когда мы вышли за ворота, князь послал старшину своего к нам с такими словами: «Я довел тебя до места, где кончается моя земля, начинается неприятельская. Ради Бога прошу тебя не погубить, к моему бесчестию, жизнь свою понапрасну. Знаю, завтра, прежде третьего часа, без пользы, без причины вкусишь ты горькую смерть» (Бруно пишет, что Владимиру было какое-то видение. – А. Д.)

Немец проповедовал печенегам пять месяцев, был на волосок от смерти, но уцелел. Крестил около 30 человек, склонил печенегов к миру с Русью – в обеспечение этого мира Владимир, по утверждению миссионера, отправил к степнякам своего сына заложником. Вместе с ним к ним отправился поставленный Бруно епископ, но участь этого святого отца неизвестна.

Интересно упоминание Бруно защитного частокола – вероятно, он был устроен по линии Змиевых валов, о которых мы говорили, когда речь шла о более древних временах (в т. ч. готских), – часть этой защитной линии проходила и в Крыму.

Владимир рассадил своих многочисленных сыновей в качестве князей-правителей по главным русским городам: в Новгород, Ростов, Полоцк, Туров, Владимир-на-Волыни, Муром, Тмутаракань. Так же поступил когда-то его отец Святослав, но тот не успел нарожать столько детей (имеются сведения о тридцати сыновьях и десяти дочерях Владимира, но это только от матерей, признаваемых в той или иной степени за жен). Вероятно, Владимир полагал, что на главный, киевский, стол воссядет назначенный им преемник, а место княжения остальных сыновей будет зависеть от воли старшего и полюбовного родственного согласия всех вместе – во всяком случае, о какой-либо формализации порядка правления мы не знаем (известно только, что Рюриковичи считали управление Русью общим делом всего их рода).

Возможно, Владимир намеревался оставить киевский стол своему любимому сыну Борису, молодому еще человеку (на момент его убийства в 1015 г. ему было около 29 лет). О матери Бориса и его единоутробного младшего брата Глеба сказано, что это была «болгарская княжна Милолика» (некоторые историки полагают, что под этим именем подразумевалась византийская принцесса Анна, первая христианская жена Владимира, – была и вторая).

Но еще при жизни великого князя была поставлена под сомнение не только братская, но и сыновняя любовь его наследников. В 1014 г. посаженный в Новгород Ярослав (по последующим своим делам и заслугам известный как Ярослав Мудрый) отказался высылать отцу установленную ежегодную выплату в две тысячи гривен. Это был явный мятеж, Владимир распорядился уже «исправлять дороги и мостить мосты», собираясь идти в поход на непокорного сына, но всерьез разболелся.

Тем временем показал характер и обозначил намерения другой сын, Святополк. Как мы уже говорили, сын пленной греческой монахини, привезенной дедом – Святославом из одного из его боевых походов. Первым ее мужем был погубленный Владимиром в междоусобной борьбе брат его Ярополк, а вторым – сам Владимир, и по срокам нельзя было в точности сказать, чей же Святополк сын. Во всяком случае, Святополк придерживался того мнения, что он сын Ярополка и законный наследник престола, а дядя Владимир – не более чем узурпатор, против которого и его потомства все средства хороши. Но Владимир, со своей стороны, искренне считал его своим сыном и всегда так к нему и относился, хотя в народе про этого сына поговаривали – «от двух отцов». Остается добавить по этому поводу, что то, что эти Рюриковичи сотворили с монахиней, по христианским меркам преступление из ряда вон, и остается уповать только на то, что вода крещения смыла с Владимира этот грех. А от Святополка, как от плода такой, с позволения сказать, любви, ничего хорошего ждать не приходилось.

Княжить Святополк был посажен еще в 990 г. в Туров (сейчас это белорусский городишко с трехтысячным населением, но когда-то был столицей вполне приличного княжества на границе с Польшей). Женат он был на дочери славного польского короля Болеслава I Храброго (он же Болеслав Толстый, и тогда еще не король, а князь). Вместе с супругой (имя ее неизвестно) и ее духовником епископом Кольбергским Рейнберном (латинского исповедания, разумеется) Святополк составил заговор, имеющий целью захватить киевский стол, переменить на Руси православное исповедание на католическое и поставить ее в зависимое положение от Польши и от Рима. Заговор был раскрыт благодаря бдительности Анастаса Корсунского, Владимир отправил всю троицу в темницу (епископ Рейнберн там вскоре скончался).

Болеслав, оскорбившись за дочь и желая выручить ее и зятя, двинулся на Русь. Но поход вышел неудачным: его поляки повздорили с союзными печенегами, и Болеслав распорядился степняков перебить. К тому же пришли известия, что обострились отношения на западе, с чехами и немцами, и надо срочно быть там. Поэтому война продлилась недолго, Болеслав ушел, удовлетворившись тем, что Владимир освободил из-под стражи его дочь и своего сына. Киевский князь Святополка корить не стал, только перевел из Турова в Вышгород: подальше от границы, поближе к родительскому оку (Вышгород теперь северное предместье украинской столицы).

Можно предположить, что главной причиной такого поведения сыновей было решение отца передать свою власть Борису. Для Владимира, и без того пожилого уже и больного человека, это были тяжкие удары. Он совсем занемог и 15 июля 1015 г. скончался. Похоронили его в каменной гробнице в подклете Десятинной церкви рядом с ушедшей из жизни в 1011 г. Анной.

Для большинства народа это было большим горем, можно не сомневаться. Владимира любили с первых лет его княжества: сначала – язычники как язычника, за его веселый, разгульный, но при этом беззлобный и не заносчивый нрав; потом христиане как христианина – за сдержанность, радушие и опять же веселость (он по-прежнему любил застолье и праздники, только веселье на них теперь было несколько иное). Да что особенно перебирать, за что его любили? Разве за просто так народ при жизни Красным Солнышком назовет? Кого еще так называли? Ну, Ленина Владимира Ильича, что бы ни было на самом деле и что бы про него не высасывали из пальца, – величали «нашим Ильичом», а для детишек он был «дедушкой Лениным». А больше у нас никого и не припомнить. Разве что на Кубе или в Венесуэле? Или Мао в Китае? Но этот – явление слишком сложное. Как Сталин.

Оглавление книги