Книга: Крым. Большой исторический путеводитель

Глава 42 Навеки вместе?

Глава 42

Навеки вместе?

В Москве отдавали себе отчет в том, что теперь война с Речью Посполитой неизбежна. Очевидно, представляли себе, что она будет нелегкой (во многом именно из-за этого не спешили с присоединением Украины). Но вряд ли думали, что она растянется на целых тринадцать лет (1654–1667).

В военно-политическом отношении ситуация была очень сложной. Как союзник Речи Посполитой против России в ней выступило Крымское ханство. Украинское казачество раскололось, часть его (значительно большая) воевала вместе с русскими войсками, часть против. Те, кто против, могли выступать совместно с Крымом или Польшей, но для некоторых и Польша могла оказаться врагом.

В годы этой войны проходили также войны шведско-польская 1655–1660 гг. и русско-шведская 1656–1658 гг., события которых были тесно связаны с ней. Постоянно присутствовала угроза полномасштабного вмешательства Турции, причем ее ощущали как угрозу себе обе главные воюющие стороны. Собственно, это и ускорило подписание Андрусовского перемирия в 1666 г., а то могли бы еще воевать и воевать.

Внутренняя ситуация на Украине, определяющая и внешние симпатии и антипатии различных слоев населения, была конфликтна. Начинавшая укреплять свои позиции казачья старшина стремилась выделиться из среды рядового казачества «или в виде шляхты польской, или в виде дворянства московского», по определению С. М. Соловьева. «В виде шляхты польской» – значит, с широчайшими сословными правами, с претензиями на определяющую роль в местной и государственной жизни, с одной стороны, и на невмешательство властей во внутри-сословные и внутри-поместные дела – с другой. Московская тенденция – скорее служилая, государственническая, однако, опять же, с сознанием своего резкого сословного отличия от простого народа. Но были еще противоречия между старшиной и рядовым казачеством и интересы других слоев населения. Вот как представляется ситуация С. Ф. Платонову: «Такое стремление их к преобладанию в стране встречает отпор в остальной массе освободившегося от панства казачества. Между казачеством демократическим и старшиной идет упорная борьба. Города малороссийские заботятся лишь об утверждении Москвой их прав и там, где их интересы сталкиваются с казачьими, не жалеют последних. Духовенство поступает как города. В Малороссии все идет врозь, и каждая общественная группа добивается у Москвы лучшего обеспечения исключительно своих интересов в ущерб другим. В этой войне «всех против всех» Москве приходилось играть роль примирительницы и умиротворительницы, удовлетворяя одних и возбуждая неудовольство других. Медленно справлялась Москва со своей задачей в Малороссии, не имея опоры в стране и утверждая свое влияние лишь на симпатии демократических слоев, тогда как верхние слои населения большей частью тянули к Польше с ее аристократическим складом. Несмотря на постоянные смуты – «измену» малороссиян Москве, Москва крепко держится за Малороссию и все крепче привязывает ее к себе (особенно левый берег Днепра)».

Следует отметить, что участие Крыма в украинских делах было непосредственным и глубоким, а позиция его была устойчиво враждебной антироссийской, будь то в союзе с казацкими самостийниками, Польшей или Турцией – или в стремлении установить собственную гегемонию.

В 1654–1656 гг. российско-украинские войска добились больших успехов в войне с Речью Посполитой, были отвоеваны почти все земли Киевской Руси – а это было программной установкой российской политики.

Военные действия начались весной 1654 г. – польская армия дошла до Умани, предав по пути огню около двадцати городов. Но как только на них двинулось казацкое войско во главе со старым гетманом Богданом, поляки отошли. Возможно, поляки получили сведения, что к походу готовятся царские армии во главе с боярином Василием Борисовичем Шереметевым, «московским дворянином» Федором Васильевичем Бутурлиным и другими воеводами.

15 марта в Москве на Девичьем поле близ Новодевичьего монастыря состоялся царский смотр учений «полков иноземного строя» – солдатских и рейтарских, на котором присутствовали и казацкие послы. В последующие дни государь Алексей Михайлович напутствовал отправляющихся к своим войскам воевод. А 18 марта торжественно, под благословенье патриарха Никона, начав свой путь на Красной площади, во главе полков отправился на войну сам царь. В Вязьме воинов ждала загодя доставленная туда икона Божьей Матери Иверской. Вскоре в царскую ставку стали поступать сведения о взятии белорусских и украинских городов, 23 сентября, после двухмесячной осады, литовские воеводы склонили свои знамена перед государем Московским у врат Смоленска, навечно возвращающегося к России.

Крымский хан, недавно вернувшийся на престол после десятилетнего перерыва Мухаммед IV Гирей, сразу же заключил с Яном Казимиром направленный против России союз. Татары приступили к обычной своей практике: к грабежам и захвату ясыря в украинских селах и городах. Но и в боях участвовали исправно, причем нередко большими силами.

Битва под Ахматовым (неподалеку от Белой Церкви) 22–25 января 1655 г. происходила в сильнейшую стужу, и спорые на меткое словцо запорожцы дали ей название «битва на Дрожи-поле». В ней участвовало около 30 тысяч крымцев и примерно столько же поляков. Значительно уступающее им численно объединенное войско воеводы В. Б. Шереметева и Богдана Хмельницкого с его казаками упорно оборонялось в укрепленном таборе. Непрерывные на протяжении нескольких дней вражеские атаки привели к тому, что поляки и татары все же ворвались в лагерь, бой пошел там. Ситуацию изменило появление отряда Ивана Богуна – стремительным ударом он выбил неприятеля из табора. Русским все же пришлось отойти, но и противник из-за высоких потерь не мог уже наступать. Более того, Хмельницкий послал на преследование направившихся в сторону Крыма татар 10-тысячную конницу во главе с Богуном, и той удалось отбить захваченный ясырь и награбленное.

Мухаммеда IV возмущало, что Хмельницкий воюет теперь против татар, он считал, что гетман по гроб жизни обязан Крыму за оказанную ему в прежние годы помощь (хотя мы помним, что тогда чего только не было, и было это не при Мухаммеде, а при Исламе Гирее) и ему не следует быть союзником Москвы.

В битве под Озерной (в нынешней Тернопольской области), происходившей 9–12 ноября 1655 г., польско-татарское войско проиграло, причем крымцы понесли очень большие потери, но избавило от русской осады Львов. После сражения хану удалось договориться о встрече с Хмельницким. Богдан потребовал, чтобы в казацкий табор прибыло в качестве заложников несколько видных мурз, а когда это произошло, отправился к Мухаммеду.

Хан принял его негостеприимно. Когда гетман, по обычаю, поднес ему дары, швырнул их на землю. С гневом принялся попрекать, что воюет с поляками в союзе с русскими, а не с Крымом. Стал говорить о силе татар, заодно вспомнил хана Батыя. Хмельницкий напомнил о предательствах, учиненных ему в битвах под Берестечко и Жванцем, а по поводу слов хана о татарской силе и его экскурсе в историю заметил, что Батыева сила была растеряна Мамаем, и теперь остатки Золотой Орды – ханства Казанское, Астраханское, Сибирское – под властью царя Московского.

Однако смогли договориться об очень важном: Хмельницкий не станет ходить походами на Крым, а хан будет отныне в стороне от войны России с Польшей. И Мухаммед в течение трех лет действительно держал слово. Только после смерти Хмельницкого и измены Москве сменившего его Выговского крымские всадники вернулись на поле боя.

В 1655 г. война продолжалась в целом успешно для России. Кое-где русские войска вступали на исконные земли поляков и литовцев. Но и Речь Посполитая порою наступала. Поступали сообщения о происшествиях в царевом войске, отличающемся теперь сложным составом: случались конфликты между казаками и московскими ратниками из-за продовольствия, места постоя, просто на бытовой почве. Были притеснения крестьян и горожан – в этом особенно отличались казаки нежинского полковника Золотаренко, который и сам был известен жестокостью при ведении боевых действий.

Ситуацию осложнило вступление в ход событий Швеции. Ее правительство было крайне встревожено русскими успехами: царские воеводы приближались к шведским владениям в Прибалтике, в случае захвата ими Динабурга (Даугавпилса) возникала прямая угроза Риге – второму тогда по значимости (после Стокгольма) городу шведского государства. А если дело пойдет так и дальше, то Россия может овладеть землями Речи Посполитой на балтийском побережье, и тогда конец шведской гегемонии в этом регионе.

Швеция стала предлагать польской короне свою защиту, благо о желательности ее уже в открытую говорили некоторые виднейшие польские и литовские магнаты. Но король Ян Казимир был категорически против – он знал, что взамен Стокгольм потребует больших уступок на Балтике. И тогда шведское правительство решило осуществить вторжение на территорию Речи Посполитой – в предположении, что та сама тогда охотно согласится на шведский протекторат.

Вторжение произошло во второй половине июля 1655 г., и в Польше началось то, что известно под названием «Шведский потоп» или просто Потоп (хотя бы по одноименному роману Генрика Сенкевича и его экранизации Ежи Гофмана). Национальная катастрофа, которая могла привести к гибели государства. Взятие многих крупнейших городов, в том числе Варшавы и Кракова, сопровождалось соглашательством и откровенным предательством некоторых крупнейших магнатов и части шляхты, готовых признать власть шведской короны или назначенного из Стокгольма короля (при том, что Ян Казимир принадлежал к шведской по происхождению династии Ваза и сам при случае мог претендовать на шведский престол).

Для России происходящее было особенно чувствительно потому, что великий гетман Литовский Ян Радзивилл при поддержке магнатов подписал со Швецией Кейданский договор, согласно которому Великое княжество Литовское выходило из состава Речи Посполитой и признавало власть шведского короля, сам Радзивилл становился во главе княжества. Тем самым все последние завоевания России на территории Великого княжества, включая Смоленск, Швецией не признавались, она могла считать их подвластными ей территориями.

В свете такой перспективы русское правительство решило нанести удар первым, пока еще основные шведские силы задействованы в Польше, а Россия могла рассчитывать на поддержку Дании. Формальным поводом для начала войны стала ошибка в царском титуле, допущенная шведской стороной при составлении одного межгосударственного документа (государь Алексей Михайлович был очень раним в подобных случаях, но в иной ситуации воевать из-за этого конечно бы не стал).

Так летом 1656 г. началась продлившаяся два года русско-шведская война, которая закончилась практически безрезультатно и к большим потерям не привела. Куда значительнее по своим последствиям было то, что в связи с этой войной Россия по предложению Польши подписала с ней в октябре 1656 г. Виленское перемирие, по которому военные действия между странами приостанавливались. Отчасти это было актом великодушия московского государя, проявлением чувства классовой солидарности монархов. Но главным мотивом подписания договора было то, что в случае разгрома Речи Посполитой Россия получала на своих границах такую Швецию, которая смело могла бы считать себя супердержавой не в региональном, а в самом настоящем общеевропейском масштабе. Конечно, задним числом некоторым историкам легко прикидывать, что, не заключи Россия Виленский договор, не позволь Польше сконцентрировать силы сначала на борьбе со Швецией, а потом с ней самой, – и воссоединение со всеми украинскими и всеми белорусскими землями могло произойти на полтора столетия раньше. Но, во-первых, опять же, неизвестно, как сложились бы отношения со Швецией, а во-вторых, современники могли оценивать события с учетом таких факторов, о которых мы и не знаем, и оценивать их так, как считали нужным они – а иначе и не могли.

В нашем бренном мире что было, то было. Польша как государство в Потопе не утонула, уцелела (с некоторым перерывом), и дай ей Бог здоровья – несмотря на творимые ею нам время от времени мелкие пакости.

В борьбе со Швецией Речь Посполитая в большой мере использовала союз с Крымом, орды из которого полоскали копыта своих коней и в Висле, и в Даугаве, и в волнах Балтийского моря.

Переговоры России с Польшей перед заключением Виленского перемирия, само подписание его, а также нередкие разногласия при совместном ведении войны очень тревожили Богдана Хмельницкого. Он опасался, что Москва может вернуть Украину Польше, а потому сам завел переписку со Швецией, Трансильванией, Молдавией и Валахией. Сношения со Швецией имели реальные последствия – по ее просьбе Хмельницкий в нарушение обязательного для него Виленского перемирия направил на поляков 12-тысячное войско. Но казаки, узнав, что идут не по царской воле, повернули обратно. При этом, если верить летописцу, заявили своей старшине следующее: «Как вам было от ляхов тесно, вы приклонились к государю, а как за государевой обороной увидели себе простор и многое владенье и обогатились, так хотите самовластными панами быть».

Специальным царским указом от 19 апреля 1657 г. к гетману был направлен один из главных воевод Федор Васильевич Бутурлин – дабы развеял сомнения и успокоил его. Бутурлин застал Богдана Михайловича тяжело больным (последствия инсульта). Он заверил старика, что все его подозрения беспочвенны, что царское слово крепко.

Большой исторический деятель, человек неповторимой широты души и великих устремлений, гетман Богдан Михайлович Хмельницкий скончался в Чигирине 27 июля 1657 г. в возрасте 61 года. Его похоронили в родном его имении Субботове в Ильинской церкви рядом с недавно погибшим сыном Тимофеем (Тимошем) Богдановичем Хмельницким. Но по ходу долго еще продолжавшейся на Украине гражданской и освободительной войны у знаменитого польского полководца Стефана Чарнецкого (почитаемого поляками в качестве национального героя) в 1664 г. хватило подлости приказать выбросить прах Хмельницких на поругание.

О сменившем Богдана Хмельницкого на посту гетмана Войска Запорожского Иване Евстафьевиче Выговском (нач. XVII в. – 1664 г.) известно, к сожалению, не так много. А хотелось бы знать больше – ибо из истории, роль его в которой достаточно велика, он предстает человеком неоднозначным, роковым человеком. Что-то вроде Григория Отрепьева или Мазепы, «если и не чертами лица, то чем-то неизъяснимым».

Происхождения шляхетско-казацкого, но скорее всего незнатного. Образование имел хорошее, возможно, закончил школу при Киево-Могилянском коллегиуме, предшественницу Могилянской академии. Знал латынь и польский, имел каллиграфический почерк. Поддерживал тесные отношения с небезызвестным Адамом Киселем, с которым вел оживленную переписку Богдан Хмельницкий. Впоследствии по просьбам Выговского ему присылал книги сам патриарх Никон.

Смолоду служил в регулярном королевском войске, дослужился до чина ротмистра. Участвуя в битве под Желтыми Водами в 1648 г., в которой повстанческая казацкая армия Хмельницкого и татары Тугай-бея одержали первую победу над армией Речи Посполитой, сражался храбро, но попал в плен. За попытку побега захватившие его татары приковали его к пушке, но им заинтересовался Богдан Хмельницкий и попросил татар освободить пленника (в другом варианте – выменял у Тугай-бея за арабского скакуна).

Вскоре Иван Выговский становится генеральным писателем, гетман доверяет ему составлять от его имени универсалы. Создает эффективную Генеральную канцелярию – многопрофильное казацкое министерство всех дел. Положение Выговского при Хмельницком еще более укрепилось после того, как его брат Данила стал мужем дочери Богдана Михайловича Екатерины. Мы помним, что именно Выговского предательски захватил вместе с Богданом Хмельницким в битве под Берестечко хан Ислам Гирей и именно его требовал выдать вместе с гетманом король Ян Казимир.

Выговский горячо выступал за воссоединение Украины с Россией, более того, он снабжал кремлевское правительство информацией о всех делах, проходящих через его Генеральную канцелярию. В годы болезни Хмельницкого замещал его во многих делах, вел переписку по созданию антипольской коалиции с участием Швеции. В 1656 г. женился вторым браком на дочери знатного и богатого православного русского шляхтича, которого недоброжелатели Ивана Евстафьевича, а их было немало, объявили польским магнатом. Про самого генерального писаря они говорили, что это «лях, у татар за лошадь купленный».

Перед смертью Богдан Хмельницкий уговорил войсковых старшин выбрать его преемником на гетманском посту его сына Юрия Хмельницкого. Те обещали, но булаву все же вручили Выговскому – до совершеннолетия Юрия. Это назначение разделило казачество. Многие реестровые Выговскому симпатизировали, но, по рассказу греческого митрополита, «черкасы (казаки) и вся чернь его не любят, опасаются того, что он поляк, и как бы у него с поляками совета какого не было». Выговский опирался на старшину, которая еще при Хмельницком стала глубоко запускать руки в мешки с собранными налогами и арендными платежами, что вызывало возмущение разоренных войной и недородами простых казаков, крестьян и мещан. По свидетельству современников, многим из них волей-неволей приходилось заниматься разбоем.

По тому, как повел себя Выговский на гетманском посту, можно было бы предположить, что он хотел создать ни от кого не зависимую, вольную Украину. Но любому вдумчивому человеку, даже мечтательного склада, было понятно, что это невозможно. Выговский мечтателем не был, скорее всего, он считал, что лучшее для него – высокое положение в Речи Посполитой (а еще лучше в Швеции), вся же его промосковская деятельность, очевидно, строилась ради того, чтобы в своих интересах российской силой надавить на Варшаву – чтобы разговаривать с ней с позиции силы. Став гетманом, он не препятствовал ведущейся на Украине польской пропаганде: что москали во всех городах посадят вместо старшин своих воевод, а казаков поверстают в драгуны.

Выговский представлял депутатам сейма свои планы: преобразовать Речь Посполитую в трехчастное государство, состоящее не только из королевства Польского и Великого княжества Литовского, но еще и гетманства – а лучше герцогства – Украинского. А что, «великий герцог Чигиринский» – звучит! Или «великий князь Русский». Но полякам этот проект не понравился.

Выговский говорил, что «Войско Запорожское без страха быть не может», – и стал применять террор к противящимся ему. Когда гетман стал предпринимать попытки к восстановлению в некоторых местах шляхетского землепользования по старому образцу, когда стало известно о его сношениях с польским правительством и Крымом, Запорожская Сечь перешла к открытому неповиновению. Запорожцам не нравилось и то, что Выговский стал гетманом без их утверждения. Во главе протеста стал кошевой атаман Яков Барабаш, его поддержал полтавский полковник реестровых Мартин Пушкарь – давнишний сторонник единства с Москвой. К государю была отправлена делегация с жалобами на гетмана, на невыплату жалованья и на тайные переговоры с Варшавой и Крымом. В доказательство была представлена грамота, отправленная Выговским в Бахчисарай. Посланцы просили о созыве новой рады, в которой участвовали бы представители и рядовых казаков, как от Сечи, так и от всех полков. На ней предполагалось отстранить от власти гетмана и его ставленников.

Но царь Алексей Михайлович, прозванный в народе Тишайшим, призывал стороны к примирению даже тогда, когда на Украине начались вооруженные столкновения и находящиеся там воеводы слали запросы, как быть. Им было с чего волноваться – для борьбы с восставшими гетман призвал крымских татар и расплачивался с ними привычным уже на Украине способом: свободой грабежа и угона людей.

Выговский оклеветал перед царем Барабаша и близких к нему людей – будто бы они покушались на его убийство (возможно, действительно покушались) – и добился их ареста. Когда в августе 1658 г. стрельцы везли их на войсковой суд в Киев, люди гетмана напали на конвой и доставили арестованных к нему. Выговский приказал казнить их, что было исполнено. Вскоре в сражении с гетманским отрядом под Полтавой погиб полковник Мартын Пушкарь. По всей Украине было казнено немало полковников, сотников и атаманов.

После этого Выговский открыто выступил против Москвы. Обвинив царя в несоблюдении статей Переяславской рады, он послал войско из 20 тысяч казаков и татар захватить Киев. Вскоре подошел и сам, заявив: «Хотя бы у меня всех людей побили, а не взяв Киева, не отступлю». Но воевода В. Б. Шереметов отразил попытку ворваться в город, однако шеститысячное русское войско оказалось фактически в осаде.

В сентябре 1658 г. в Гадяче (в нынешней Полтавской области) гетманом был подписан договор о возвращении Войска Запорожского под власть польской короны. Он попытался включить в него статьи о Великом княжестве Русском и об отмене унии во всей Речи Посполитой, но сейм отмел их. Участвовавшие в переговорах польские и литовские знатные особы нелестно отзывались о Выговском. Павел Сапега говорил о его «неукротимой злости, недоступной ни для каких убеждений», а Станислав Беневский, комиссар сейма на переговорах, написал в своем отчете: «Я как не ручался за верность Выговского, так и теперь не ручаюсь, так как у него ложь, клятвопреступничество – постоянный принцип, а письма его сами себе противоречат». Пан комиссар был проницательным человеком: после подписания Гадячского договора Выговский дал присягу на верность еще и крымскому хану Мухаммеду IV – в обмен на обещание присылки новых отрядов. Крымское присутствие использовалось гетманом для шантажа: он пугал казаков, что, если они не вступят в его войско или посмеют покинуть его, татары уведут их семьи в рабство.

Вскоре отряды Выговского вместе с татарами стали нападать на собственно великорусские приграничные волости, на Слободскую Украину, в которой проживало немало переселенцев из Малороссии. Несколько не ожидавших нападения городов и сел были разграблены и сожжены, татары вывели из них ясырь. Но на защиту края немедленно были брошены спешно собранные войска, активно участвовало в обороне население. Новые нападения были безуспешны и только привели к большим потерям среди людей гетмана и татар.

Вскоре после измены Выговского в Переяславе по требованию князя Трубецкого собралась рада, избравшая гетманом Юрия Хмельницкого. Украинцы вновь присягали на верность русскому царю. Были подписаны Переяславские статьи, существенно ограничивающие гетманскую власть. Неожиданным нападением Хмельницкому удалось забрать в Чигирине казну и артиллерию, на которые Выговский очень рассчитывал.

Царские воеводы и отряды оставшихся верными присяге государю казаков перешли в наступление. Действовали успешно, но вели себя нередко как на захваченной вражеской территории. Во многих казаках говорило чувство мести: сторонники Выговского повсюду пролили немало крови, и теперь расплата ждала те селения, где их было особенно много. Или которые попались под горячую руку.

Но уже в ноябре 1658 г. в Киев к боярину В. Б. Шереметеву прибыли послы Выговского, изъявившего желание вновь присягнуть «впредь быть под великого государя повелением и под великого государя рукою в вечном подданстве». На личной встрече Выговский в слезах клялся Шереметеву, что это не он во всем виноват, это изменники снабдили его ложными письмами, чтобы поссорить с Москвой. Подтвердил свою готовность присягнуть царю. От Киева он отступил и ушел в Чигирин.

Как не покажется странным, в Москве все еще были готовы поверить Выговскому и повели с ним переговоры. Даже после того, как его отряды напали на войска воеводы Григория Григорьевича Ромодановского: возможно, сочли это за своеволие атаманов, да и отряды эти сразу были разбиты. Слишком уж, видно, доверчив был государь Алексей Михайлович. Или Иван Выговский обладал даром глубоко запасть в душу, да и времени ему для этого вполне могло хватить – с русским правительством он начал сотрудничать уже более десяти лет назад.

Но в Москву одно за другим опять стали поступать донесения от воевод, вроде того, что «идет на Переяслав. С гетманом придут Селим Гирей салтан и Карач-бей с татары; а сказывают де, что с ними татар будет тысяч пятнадцать». Или что недавно присягнувшие полковники с их полками «тебе, великому государю, солгали и ныне воюют вместе с татарами».

Тогда для водворения порядка из России на Украину вступило отборное войско численностью свыше 12 тысяч человек под началом князя Алексея Никитича Трубецкого. Усилившись местными российскими войсками и казаками, оно двинулось к Конотопу (в Сумской области современной Украины) – он служил опорным пунктом для разбойничающих повсюду отрядов казаков Выговского и татар. Подойдя к городу и осадив его, Трубецкой, однако, к решительным военным действиям приступать не стал: у него была инструкция попытаться сначала уладить дело добром. На уговоры и усовещания, передаваемые через послов гетмана, ушло около сорока дней. Тем временем осажденный город был уже близок к сдаче, изможденные горожане решительно требовали этого от гарнизона. Успешны были рейды русской армии для захвата близлежащих городов.

Но соотношение сил существенно изменилось, когда к Конотопу подошел с 35-тысячным войском сам хан Мухаммед IV Гирей. У Трубецкого было в наличии 28,5 тысяч человек в российских полках и 6,5 тысяч казаков наказного (назначенного без избрания) гетмана Ивана Беспалого – в общей сложности примерно 35 тысяч, причем расположенных несколькими лагерями, что было связано с потребностями осады Конотопа. Выговский и Мухаммед Гирей, помимо татар, имели еще 16 тысяч казаков, до 3 тысяч поляков, литовцев и наемников из разных стран, к этому можно было добавить 4 тысячи запершихся в городе – всего около 58 тысяч (все приведенные цифры спорны, но общее соотношение сил скорее всего отражают).

Роковую роль в начавшемся 28 июня 1659 г. Конотопском сражении сыграл не столько численный перевес врага, сколько большая разбросанность русских сил, не позволявшая сосредотачивать их и действовать согласованно. Татары сумели увлечь в погоню за собой лучшую часть русской кавалерии во главе с князем Семеном Пожарским, и она оказалась в полном окружении неожиданно поваливших из леса основных сил хана Мухаммеда, к которым подошли еще и наемники. Патрик Гардон, шотландец на русской службе, записал со слов своих немногих участвовавших в этом сражении и уцелевших товарищей: «Только один полк сумел повернуть фронт и дать залп из карабинов прямо в упор по атакующей татарской коннице. Однако это не смогло остановить ордынцев, и после короткого боя полк был истреблен… Хан, будучи слишком проворен для русских, окружил и одолел их, так что спаслись немногие». В этом же бою полегло и большинство казаков Беспалого (сам он уцелел). Среди плененных был князь Пожарский, «многих посекаше и храбрство свое велие простираше».

Другая часть русского войска под командованием князя Григория Ромодановского заняла оборону у переправ через Куколку. Держали позицию долго, но польским конным хоругвям все же удалось захватить переправы, к тому же с тыла зашли татары: перебежчик указал им проход через болото. Остаткам отряда пришлось отступить в основной лагерь к Трубецкому, позиции которого были устроены для ведения осады Конотопа.

Там русская армия, остатки казаков Беспалого и их гетман сами оказались в осаде, обороняясь с помощью стянутой сюда артиллерии. Штурм, возглавленный Выговским в ночь на 30 июня, ничего не дал, более того, во время контратаки русские смогли уничтожить вражеские осадные шанцы, сам изменник получил ранение.

Трубецкой продолжал держать оборону, предполагая, что подоспеет подмога и с этих позиций можно будет продолжать осаду Конотопа. Но, не дождавшись, 2 июля он приказал соорудить гуляй-город, и под его прикрытием войско стало выходить из окружения. Выговский и хан бросали свои отряды в яростные атаки, но они привели едва ли не к самым большим их потерям за все время сражения. Только уже отбившись от наседающего врага, на марше, русские воины и казаки встретили идущее к ним на помощь подкрепление.

Потери в битве были высоки, но в этой войне бывали и большие. Страшно было то, что основное их число приходилось на погибших: Мухаммед Гирей устроил безжалостную резню всех пленных. У него был свой холодный расчет: такая дикая расправа бесповоротно привязывала к нему Выговского, ибо у того не могло быть теперь надежды на примирение с царем. Сначала у ханской палатки были обезглавлены все виднейшие пленники. Рассказывали, что Пожарский до конца проклинал Выговского и успел плюнуть в лицо хану. Потом Мухаммед приказал своим воинам резать всех остальных, кого кто увидит около себя. Ради выкупа не стали сохранять жизнь никому.

Диапозон приводимых в различных источниках и исследованиях цифр русских потерь в этой битве – от нескольких тысяч до 30 и даже до 50 тысяч человек (в полтора раза выше общей численности войска). Самые большие цифры приводят обычно украинские историки. При этом почти все исследователи сходятся на том, что потери пехоты были минимальны: возможно, всего около ста человек.

Оценки потерь противника начинаются с 6–7 тысяч человек. Думается, они были не намного меньше русских: первоначально достигнутый большой успех сменился бесплодными жертвами при штурме лагеря Трубецкого.

Потрясение, вызванное вестью об этой беде, привело к тяжелым последствиям. Потеря большого числа конных воинов вынудила стянуть пехотные полки в города, причем не только на Украине. Белгородская засечная черта оказалась слабо защищенной, и татарам удалось произвести на южные русские земли набег, какого давно уже не было: было угнано более 25 тысяч человек. Чтобы нападения не повторялись, Трубецкому было приказано перейти на великорусские земли.

До столицы дошли удесятеренные слухи, вызвавшие чуть ли не панику. Немало значило то, что среди погибших было много знатной московской молодежи, воинов из полков иноземного строя, тоже квартировавшихся в Москве. Возникало ощущение, что смерть уже в самой столице. Кое-кто вот-вот ожидал появления татар под московскими стенами, сельский люд искал спасения в городах и монастырях.

Но как это ни парадоксально, победа, одержанная Выговским, только ускорила его падение. Жестокая расправа над безоружными людьми вызвала у большинства казаков и других украинцев сочувствие к жертвам, а почувствовавшие себя героями татары стали творить такие бесчинства, что вызвали против себя волну негодования. Все больше казаков покидало стан клятвопреступника и давало присягу русскому царю.

Одержав победу, Выговский и хан осадили Гадяч. Но засевшие там казацкий полковник Охрименко с двумя тысячами казаков и около тысячи вооруженных обывателей держали оборону крепко и город не сдали.

Тем временем к хану пришли плохие вести: по просьбе Трубецкого и Беспалого легендарный атаман Сирко и Юрий Хмельницкий ходили до самого Перекопа, разоряя ногайские улусы и забирая множество пленных. Донские казаки, спустившись на челнах по Дону, совершили нападение на сам Крым, углублялись на 50 верст от побережья, разгромили окрестности Кефе, забрали в плен две тысячи татар и освободили полторы тысячи своих. Другие отряды донцов напали на Синоп и даже на берега Босфора, так что до Стамбула оставался всего день пути.

Мухаммед и Выговский потребовали от Юрия Хмельницкого, чтобы он вызволил захваченных в Крыму и у ногайцев пленников. Но тот прислал ответ: пусть сначала хан освободит томящихся в крымской неволе казаков. Мухаммед разругался с Выговским по этому поводу и ушел к себе в Бахчисарай со значительной частью своего войска.

В Бахчисарае с находившимися там тогда русскими послами обращались грубо, некоторое время даже держали в темнице на цепи. Постоянно грабили их имущество, так что дипломатам приходилось спасать царские инструкции, пряча их в ветчину. Приближенные хана похвалялись перед ними конотопской победой, говорили, что русские больше никогда не рискнут скрестить с татарами оружие в открытом бою. Когда послы предлагали им денег за то, чтобы они настраивали хана на разрыв с Выговским, они отказывались, говоря, что победе Москвы на Украине содействовать не собираются, что им по сердцу «над Московским государством и над черкасами всячески промышлять».

Но дела Выговского были плохи. Настолько, что Анджей Потоцкий, начальствовавший над состоявшим при Выговском польским отрядом, доносил королю Яну Казимиру: «Не изволь, ваша королевская милость, ожидать для себя ничего доброго от здешнего края! Все здешние жители скоро станут московскими». Однако поляки, похоже, все еще почитали Выговского за гетмана Войска Запорожского, хотя он переслал Юрию Хмельницкому знаки гетманского достоинства – бунчук и булаву. Очевидно, за ним была еще поддержка значительной части казачества.

Да и Юрий Хмельницкий, похоже, толком не определился, с кем же ему быть. Среди оглашенных (доведенных до общего сведения) статей нового Переяславского договора была и та, по которой требовалось «беглых крестьян выдать и впредь не принимать». Еще одну и оглашать не стали – согласно ей, в местах, давно уже находящихся под московским контролем, должны управлять не выборные казацкие полковники и старшины, а назначенные Москвой воеводы.

В декабре 1659 г. в Москву прибыли послы от Юрия Хмельницкого «с наказом бить челом»: чтобы воеводы нигде, кроме Киева и Переяслава, не ставились – разве что в случае угрозы вражеского вторжения. Поднимался также вопрос о существенном расширении прав гетмана в области суда, управления и дипломатических сношений, о том, чтобы духовенству малороссийскому было предоставлено право свободно выбирать киевского митрополита.

Большинство просьб было удовлетворено, но само это посольство настораживало Москву. Оно проходило во время, когда войска оправившейся после Потопа Речи Посполитой перешли в наступление на русские армии в Белоруссии и им сопутствовали успехи. А в марте 1660 г., сорвав начавшиеся уже на самом высоком уровне переговоры, коронный гетман Станислав Потоцкий во главе большой польской армии, с Выговским и татарами начал военные действия на Украине.

Киевский воевода Василий Борисович Шереметев, пообщавшись с Юрием Хмельницким, отозвался о нем так: «Этому гетманишке надо было бы гусей пасти, а не гетманствовать». Насчет гетманства он, пожалуй, был прав: Юрию не по сердцу были ни война, ни политика, он не раз порывался уйти в монастырь. А насчет гусей – это воевода зря. Довелось бы Юрию Богдановичу избрать жизненное поприще по душе, он, возможно, мог бы достичь немалого. Человек был книжный, учился в Киевской духовной академии, хорошо знал латынь, говорил по-французски. А вот здоровья был слабоватого – страдал падучей и грыжей. Но, нося такую фамилию, Юрий не волен был выбирать судьбу.

В сентябре 1660 г. в направлении Львова была двинута большая армия под командованием В. Б. Шереметева и казачье войско во главе с полковником Тимофеем Цецюрой. По замыслу русского командования они должны были, во взаимодействии с казаками Юрия Хмельницкого, не допустить соединения Потоцкого с приближающейся крымской ордой, разбить противника и перенести военные действия на территорию Польши, переломив тем самым ход войны.

Но в произошедшем под Любаром (Житомирская область) сражении Шереметев напрасно ждал прихода Хмельницкого – он так и не появился. Зато в рядах поляков были казаки Выговского, а на их флангах уже гарцевали татарские всадники – не встретив противодействия, они благополучно соединились с Потоцким.

Шереметеву пришлось отступать, и в сложившейся ситуации он сделал это весьма искусно: под прикрытием сооруженного на связанных цепями телегах гуляй-города русские прорубили через лес просеку и отошли по ней.

Но и на новых позициях у городка Чуднова подхода Хмельницкого ждали напрасно. Потоцкий послал наперерез замешкавшемуся гетману корпус Любомирского. В сражении у Слободищ казаки Хмельницкого бились достойно, поляки, несмотря на все атаки, успеха не достигли. Однако сам гетман был в растерянности – он считал, что это Шереметев должен спешить к нему на выручку, а о нем и слуха не было. Зато пробрался гонец с посланием от Выговского: тот убеждал, что дело Москвы проиграно и следует перейти на польскую сторону.

Юрий вступил в переговоры и 8 октября отправился в польский стан присягать на верность Яну Казимиру. «Гетман малороссийский приехал; поляки изумились, увидав наследника страшного для них имени: это был черноватый осьмнадцатилетний мальчик, скромный, неловкий, молчаливый, смотревший послушником монастырским, а не гетманом казацким и сыном знаменитого Хмеля» (С. М. Соловьев).

Хмельницкий отправил в русский стан лазутчика с письмом к Цецюре, в котором уговаривал последовать его примеру. Цецюря, поразмыслив, согласился и с двумя тысячами запорожцев перешел к полякам (но большинство казаков осталось). На перебежчиков напали татары, думая, что они пошли на прорыв, и, пока поляки отогнали своих союзников, разъяснив, в чем дело, успели перебить человек двести.

Шереметев оказался в полном окружении. Его войско не только отбивало атаки, оно предпринимало попытки прорыва – но тщетно. Наконец, 23 октября воевода вынужден был вступить в переговоры. Через несколько дней он подписал условия капитуляции. Согласно им, русские войска должны были оставить Киев, Переяслав, Нежин и Чернигов; армия Шереметева, сдав оружие, должна была пробыть в своем лагере еще три дня, а на четвертый может уходить. Сам воевода и его приближенные остаются в руках поляков, пока царские войска не очистят оговоренные города.

Сложило оружие свыше 20 тысяч русских ратников и казаков, но далеко не все из них получили свободу. Татарам наплевать было на формальности, они во множестве устремились на русский лагерь, чтобы разграбить его и пленить безоружных людей. Те отбивались, чем могли. Около восьми тысяч человек было убито или оказалось в татарской неволе.

Впоследствии произошедшее получило у историков название Чудновской катастрофы. В Москве переживали ее еще сильнее, чем конотопскую. При этом власти опасались не столько нашествия поляков, Литвы, татар или шведов, сколько бунта низов, раздраженных и тяжкими поражениями, и приносимыми этой затянувшейся войной невзгодами.

Шереметев разослал грамоты воеводам городов, обещанных им поляками. В них он ссылался на измену Юрия Хмельницкого, утверждал, что это тот перешел на сторону Речи Посполитой вместе с городами. Звучало неубедительно – с 1654 г. вся Украина находилась под рукой московского государя. Киевский воевода Барятинский, когда к нему явились польские представители и потребовали сдачи города, ссылаясь на подписанную Шереметевым капитуляцию, примерно так и отреагировал: «Я повинуюсь указам царского величества, а не Шереметева; много в Москве Шереметевых!»

Но надо помнить, в каком положении находился плененный воевода Василий Борисович, а не какой-то абстрактный Шереметев, каких в Москве много. Судьба его была трагична. Поляки передали его татарам, те увезли его вместе с пожелавшими последовать за ним приближенными в Крым. Там он провел в заточении в Чуфут-Кале 21 год, значительную часть времени в кандалах, подвергаясь физическим лишениям и издевательствам. Царь Алексей Михайлович постоянно пытался вызволить его, предлагал большой выкуп, поднимая вопрос на всех переговорах. Бывало, договоренность, казалось, достигнута, но менялся хан – и все начиналось снова. Василию Борисовичу исправно отправлялось в Крым его боярское жалованье, положение пленника улучшалось, к нему были приставлены священник и толмач. Но в Москву он вернулся только в 1682 г. и через полгода скончался в возрасте 60 лет. Следует добавить, что, по отзывам поляков, это был один из талантливейших полководцев в русской армии.

Статьи Слободищенского договора, который гетман Юрий Хмельницкий подписал с панами Потоцким и Любомирским, в основном повторяли Гадячский договор 1658 г., заключенный с поляками Выговским. Только теперь уже и намеков не было на равноправную автономию Украины в составе Речи Посполитой. Помимо разрыва договора 1654 г. о единении с Россией, в обязанности Украины вменялось еще и воевать с ней по требованию Варшавы. Нападать же на Крым было запрещено.

Юрий тяготился своей булавой, был не прочь кому-нибудь ее передать. Тут как раз кстати к нему стали подкатывать люди от Выговского – есть, мол, достойный кандидат. Но поляки, разузнав про эту инициативу, сразу ее пресекли: их пока устраивал слабак Хмельницкий, Выговский же, не раз доказавший, что от него можно ждать чего угодно и он способен на все, кроме преданности, был им ни к чему. Ивану Евстафьевичу так и дали знать: что готовы прервать его хлопоты по поводу булавы «даже посредством его смерти». Это при том, что в свое время поляки сами сделали его сенатором и присвоили пожизненное почетное звание «воеводы киевского».

Оскорбленный, Выговский с немногочисленными своими сторонниками удалился на Волынь. Потом обосновался во Львове, вступил в тамошнее православное братство. Однако, когда в 1664 г. произошло обострение гражданской войны и на Правобережье вспыхнуло восстание против тогдашнего правобережного гетмана Павла Тетери и поляков, выяснилось, что Выговский стоял за спиной его предводителей. Поляки без всяких церемоний расстреляли его.

Заключенный Юрием Хмельницким Слободищенский договор был одобрен на Правобережье собравшейся в Корсуни радой. Но левобережные полки эту раду не признали, по-прежнему выступая за союз с Россией, и в 1662 г. на их «старшинской» раде в Козельце был избран гетманом переяславский полковник Яким Сомко, которого активно поддерживали полковники Золотаренко (тот, за которым водилась жестокость во время войны) и Силич.

Но местный епископ Мефодий донес в Москву, что Сомко добился назначения за счет оказанного им на старшину грубого давления. Российское правительство прислушалось к сигналу и признало Сомко только наказным (в данном случае – не полномочным) гетманом. Вот что значит разбираться в местной специфике – Москве этому было еще учиться и учиться, чтобы не верить любому поклепу, пусть даже исходящему от духовного лица. Через епископа Мефодия против Сомко интриговал Иван Брюховецкий, кошевой атаман Запорожской Сечи, претендующий на место Якима Сомко. В январе 1663 г. он был провозглашен в Сечи «кошевым гетманом».

Брюховецкий постоянно доносил в Москву, что Сомко затевает измену, «готов податца королю», что он составил для Юрия Хмельницкого список наиболее преданных сторонников России – «а Юрась Хмельницкий по его ведомости их и стрелял». Что он, Брюховецкий, сам преданный сторонник России, постоянно находится в страхе за свою жизнь.

Но формально Россия по-прежнему признавала первенство на Украине гетмана Юрия Хмельницкого. Фактически же Украина разделилась на две части – Левобережье и Правобережье, откуда систематически совершались враждебные нападения друг на друга.

Ситуация обострилась, когда в 1662 г. Хмельницкий двинулся из Чигирина в большой поход на Левобережье при поддержке коронного польского войска и татар. Он осадил Сомко в Переяславе, но к тому двинулась на подмогу армия царского воеводы Григория Ромодановского. Хмельницкий спешно отступил к Днепру, к Каневу. В произошедшем там 26 июля 1662 г. сражении было уничтожено большинство правобережных казаков Хмельницкого (многие утонули в Днепре) и почти поголовно вырублены поляки и немецкие наемники. Татары, похвалявшиеся после Конотопской битвы своей непобедимостью, после первых стычек сбежали. Авторитет Юрия Хмельницкого после этого сражения сошел почти на нет. Однако русское войско не смогло развить успех на правом берегу.

В конце 1662 г. Юрий Хмельницкий, очевидно, не в силах и дальше пребывать в состоянии внутреннего разлада, на созванный им в Корсуни раде объявил о сложении с себя гетманского звания. Вскоре он принял монашеский постриг под именем Гедеона. Гетманские регалии перешли к Павлу Тетере (прирожденному Моржовскому, Тетеря – это прозвище). Возможно, он был крестником Богдана Хмельницкого, некоторое время – верным его соратником, однако потом стал выступать как противник союзных отношений с Москвой и поддерживал Выговского во время его гетманства. Тетеря был одним из авторов Слободищенского договора и участвовал в комиссии по его доработке в Варшаве. Рассчитывал на поддержку Польши, но в то же время старался выказать ей свою твердость. Для православной церкви он добивался полной свободы деятельности, а для себя – права вести переговоры и устанавливать дипломатические отношения с другими странами. Для распространения своей власти и на Левобережье хотел опереться как на польскую, так и на татарскую силу: при нем постоянно находилось и ждало своего часа большое крымское войско. Левобережный гетман Яким Сомко знал об этом и просил Москву, чтобы она разместила здесь побольше своих военных сил.

В этот раз Юрию Хмельницкому не удалось обрести покой душевный в святой обители. Уже в 1664 г. Тетеря извлек его из монастыря и обвинил в том, что он затевает против него заговор. Хмельницкого заключили в львовскую крепость, и освободился он оттуда только в 1667 г., после ухода Тетери из власти. Искателя тихой пристани, его ждали многие неожиданные перемены. Юрия выследили и захватили татары и отправили его к султану. Повелитель правоверных внял мольбам бывшего гетмана, и он снова оказался в монастыре, на это раз в греческом. В нем он пробыл подольше, чем в Корсуньском, но в один прекрасный день в Стамбуле вспомнили о Юрии Хмельницком.

В 1676 г., после того как их ставленник Петр Дорошенко снял с себя полномочия и сдался русским воеводам, турки вознамерились установить свое более непосредственное господство на Правобережной Украине и двинулись на нее походом. Юрия Хмельницкого султан прочил ей даже не в гетманы, а в «князья Сарматические» – чтобы он правил в Немирове под присмотром местного турецкого паши. Юрий вступил в должность после того, как Турция одержала верх над Россией в войне за Чигирин 1677–1678 гг.

Но, вновь получив Украину под свое управление после пятнадцатилетнего перерыва, Юрий Хмельницкий повел себя неадекватно. Непомерные поборы, разоряющие и без того опустошенную страну, беспричинные казни в припадках безумия, странные причуды. Османы попробовали заменить его на молдавского господаря, но того захватили в плен поляки. Наконец, в 1685 г. его судили в Каменце-Подольском и удавили шелковым шнурком. Не обретя покоя в монастыре, он не обрел его и в земле: турки бросили тело сына великого Богдана в реку Смотрич.

Чтобы положить конец разгоревшейся на Левобережье борьбе за власть между наказным гетманом Сомко и кошевым гетманом Брюховецким, государь Алексей Михайлович постановил провести «черную раду», т. е. раду с самым широким казацким представительством, включая нереестровую голь из Сечи – чтобы не было потом никаких нареканий по поводу легитимности избранника.

Во время состоявшейся в июне 1663 г. в Нежине рады Брюховецкий, используя своих запорожцев, организовал мощное давление на избирателей, особенно добиваясь поддержки «горлопанов из черни». Сам он был происхождения самого незнатного, службу свою начал с должности слуги при Богдане Хмельницком, выдвинулся, спасши однажды в бою своему господину жизнь. Сомко же был, по казацким понятиям, знатного, старшинского происхождения. Допуская возможность силового противостояния, он тоже привел на раду своих вооруженных сторонников.

При голосовании гетманом Левобережья был избран Брюховецкий. Рассказывали о пристрастном отношении к происходящему царского представителя на раде князя Данилы Велико – Гагина. Его личная позиция была основана на доносах епископа Мефодия и Брюховецкого, так что он заранее был настроен против Якима Сомко.

Когда были оглашены итоги, Сомко сразу заявил князю, что таких выборов никогда не признает и будет писать о том в Москву. Эти слова до крайности обозлили князя, и он приказал немедленно арестовать проигравшего кандидата и двух его главных соратников, Золотаренко и Силича. Другие сторонники Сомко, видя, что царский представитель на стороне Брюховецкого, смутились и стали переходить в другой лагерь.

Посланцы от нового гетмана, придя к переяславскому воеводе князю Василию Волконскому сообщить о его победе, услышали: «Худые вы люди, свиньи, учинились в начальстве и выбрали в гетманы такую же свинью, худого человека, а лучших людей, Самка с товарищами, от начальства отлучили».

Арестованных судили и приговорили к смерти. У Сомко якобы была обнаружена переписка с Тетерей, в которой обсуждалась возможность перехода Левобережья под власть польского короля.

Когда свершалась казнь, палач-татарин, пораженный красой и статью Сомко, не спешил с исполнением приговора и сказал: «Сего человека Бог сотворил на удивление свету, а вы убиваете».

В ноябре 1663 г. на Левобережье вторглась огромная армия под предводительством короля Яна II Казимира и правобережного гетмана Павла Тетери. Продвигалась она быстро, войска воеводы Ромодановского и гетмана Брюховецкого, не вступая в крупные сражения, отступали к Путивлю. При осаде городов их защитники тоже не упорствовали, предпочитая сдачу. Бывший одним из командующих королевско-правобережного войска атаман Иван Богун оставлял в них лишь небольшие польские гарнизоны. Но атаман Брюховецкий, затворясь в Глухове, организовал там упорную оборону, которая отвлекла у врага много сил, но все попытки взять город успеха не приносили (за эти действия Брюховецкий, будучи в скором времени в Москве, получил в награду боярское звание).

Там, под Глуховым, Иван Богун как всегда проявлял свойственное ему бесстрашие. Но 27 февраля 1667 г., будучи на военном совете с участием короля, он был неожиданно арестован и без проволочек казнен. Есть сообщение, по-другому рисующее картину произошедшего, и она, скорее всего, ближе к истине: до казни дело не дошло, при попытке ареста Богун оказал яростное сопротивление и тут же, на совете, был убит. Оказалось, что он давно и преданно служил Москве, передавая туда и российским воеводам на Украине ценнейшие сведения. Города Левобережья охотно сдавались ему по предварительному уговору, спасаясь этим от разрушения, а оставляемые им в них гарнизоны состояли из одних поляков для того, чтобы, когда настанет время, их можно было без жалости перерезать. Богун договаривался с Ромодановским, что, когда русское войско даст королю большую битву, он со своими казаками ударит полякам в тыл (в фильме Ежи Гофмана «Огнем и мечом» Богуна прекрасно сыграл Александр Домогаров, только Богун в нем почему-то Юрий, а не Иван).

Что «время настанет», ощущалось многими. Восстание вспыхнуло, когда армия вторжения вступила в Северскую землю, причем не только в украинскую ее часть (Черниговщину и другие земли), но и в российскую Белгородчину, и устроила там беспощадный погром. Восстала не только захваченная часть Левобережья, с не меньшим ожесточением восстал и правый берег, крестьяне и горожане. Это был акт экзистенциального выбора украинского народа – что ему предпочтительнее, жить общей трудной державной жизнью с Россией или променять эту державность на шляхетско-либеральную свободу не для всех.

Утратив землю под ногами, подвергаясь непрерывным ударам отрядов Ромодановского и Брюховецкого, королевская армия стала поспешно отступать. Под Новгородом-Северским от нее отделилось войско Стефана Чарнецкого и направилось подавлять восстание в Правобережье – там, как мы знаем, по приказу Чарнецкого был осквернен прах Богдана и Тимоша Хмельницких.

Большую роль в событиях сыграл кошевой атаман Войска Запорожского низового, самый прославленный запорожец Иван Дмитриевич Серко (на картине Репина он в самом центре, с трубкой во рту). Его войско сначала нанесло удар по крымским татарам, которые, пользуясь хаосом, намеревались захватить все Правобережье до реки Горынь. Потом он немало содействовал разгоранию восстания на Правобережье. Вот отрывок из его письма к царю Алексею Михайловичу от мая 1664 г.: «Услышав же о моем, Ивана Сирка, приходе горожане сами стали сечь и рубить жидов и поляков, а все полки и посполиты (казаки Павла Тетери и солдаты коронных войск. – А. Д.), претерпевшие столько бед, неволю и мучения, начали сдаваться. Чрез нас, Ивана Серка, обращена вновь к вашему царскому величеству вся Малая Россия, города над Бугом и за Бугом… безвинные люди обещались своими душами держаться под крепкою рукою вашего царского пресветлого величества до тех пор, пока души их будут в телах».

В 1665 г. гетман Павел Тетеря отказался от борьбы и передал свою власть Михаилу Ханенко как наказному гетману.

В 1667 г. Россия и Речь Посполитая заключили Андрусовское перемирие, положившее конец долгой и кровавой войне. Не будем вдаваться в подробности, отметим главное для Украины: она была разрублена по линии Днепра на российское Левобережье (к которому «временно» был отнесен и Киев с округой) и польское Правобережье.

Оглавление книги