Книга: Крым. Большой исторический путеводитель

Глава 45 Эпоха Петра Великого (Азовские и Прутский походы)

Глава 45

Эпоха Петра Великого (Азовские и Прутский походы)

На третий отрезок правления Селима Гирея пришлись Азовские походы молодого Петра I (1672–1725, правил в 1689–1725 гг.), имевшие целью захватить турецкую крепость в устье Дона. Непосредственной пользы от ее захвата Россия получала мало: чтобы из небольшого Азовского моря попасть в Черное, необходимо было миновать Керченский пролив, а его контролировали мощная твердыня Еникале близ Керчи и несколько укреплений по берегам пролива. Не говоря уже про турецкий флот, которого у России вообще еще не было.

Но стратегические цели оправдывали это предприятие: об освобождении из-под турецкого владычества взывали и иерархи православных церквей во главе с патриархом Иерусалимским Досифеем, и покоренные османами христианские народы. Восточная политика Петра в перспективе строилась в расчете на их всеобщее восстание.

Одним из непосредственных поводов для походов было то, что турецкое правительство все в большей степени передавало надзор за христианскими святынями в Святой земле французам – в ущерб православной церкви. В частности, они получили право на ремонт сводов храма Гроба Господня в Иерусалиме. А еще до Москвы постоянно долетали известия о чинимых над Россией насмешках, первоисточники которых находились в Стамбуле и Бахчисарае, а распространялись они по всем европейским дворам: что Русское государство крымскому хану дань платит, а тот – вассал турецкого султана; значит, русские и у татар, и у турок в данниках ходят. Ни распространителей, ни слушателей не смущало то, что после Крымских походов Голицына всяческие «поминки» Бахчисараю прекратились.

Перед началом похода 1695 г. в целях секретности московское правительство распространяло слухи, что собирающееся войско двинется на Крым. Действительно, по весне к Перекопу двинулись дворянская поместная конница и запорожские казаки. Основные же силы, включающие лучшие стрелецкие полки, полки иноземного строя, петровских потешных – преображенцев и семеновцев, донских казаков – всего около 30 тысяч человек с большой артиллерией, направились к Азову.

Кампания 1695 г. закончилась если не совсем безрезультатно, то больших успехов не принесла. Лишь боевые башни на берегах Дона были захвачены «охотниками» из числа казаков, которым было обещано по десять рублей каждому. Попытка штурма крепости и минный подкоп оказались неудачными, а осада турок не пугала: они свободно снабжались по морю. Потери же царского войска были немалые. В Москве и прочей России народ воспринял итоги этого похода с ироничным неодобрением.

Но Петр и его сподвижники находились только «в начале славных дел», и первым ощутимым плодом этого начала стал поход 1696 г., причем не столько даже его победный результат, сколько подготовка и проведение. За осень, зиму и раннюю весну в Воронеже на спешно сооруженных верфях по созданным иностранными корабелами образцам была построена целая флотилия из двух парусных судов и нескольких десятков галер. Она перекрыла снабжение Азова с моря, был разбит караван турецких грузовых судов.

Осада велась довольно успешно. Были возведены высокие насыпи, рылись подкопы. Штурмы хоть и не привели к окончательному успеху, но по ходу их осаждающим удавалось врываться в город, а еще они закрепились на валах крепости. Но не обошлось и без конфузии: голландец на русской службе, Ян Янсенс, перебежал к туркам и поведал им, что после обеда, во время полуденного зноя, русское воинство безалаберно почивает в своем лагере. Турки и постоянно находившиеся за рекой Кагальник крымские татары не преминули совершить нападение: многие из осаждающих так и не проснулись, но остальные, как оказалось, спали не так уж крепко. Нападающие были отбиты с большими для них потерями, но турки все же уволокли к себе девять пушек, а несколько самых больших вывели из строя. Теперь русские были постоянно настороже, и следующая вылазка гарнизона, поддержанная атакой из степи татарского войска, была успешно отражена.

Полторы тысячи донских и подошедших к ним запорожских казаков предпринятым по собственной инициативе неожиданным штурмом захватили два бастиона. После этого русская армия усилила артиллерийский обстрел, в осажденном городе уже почти не оставалось целых домов, крепостные стены и башни начинали обваливаться.

Турецкое начальство решило вступить в переговоры. 19 июля крепость была сдана на почетных для осажденных условиях: им была предоставлена возможность покинуть город с личным оружием, с семьями и с пожитками.

На Москве была великая радость: русская армия давно не одерживала больших побед, а тут впервые были побеждены страшные турки, да еще с использованием средства, доселе невиданного – русского флота.

Торжественное шествие по Москве прибывших войск проходило с характерным для Петра карнавальным оттенком. На триумфальных колесницах как главные герои ехали получивший генеральский чин друг и наставник царя Франц Лефорт и «генералиссимус» боярин Шеин, а за ними скромно шел пешком «капитан Петр Алексеев». Везли различные аллегорические изображения, на которых Марс, Геркулес и Нептун увенчивали русское воинство и флот. На повозке ехал и выданный турками изменник Ян Янсенс – под виселицей и в чалме.

Эта победа произвела большое впечатление на европейские дворы: там начинали понимать, что круг главных действующих лиц международной политики пополняется новым «потентатом», молодым и неудержимым. Примечателен разговор, состоявшийся в польском сенате. Один вельможа заявил, не без шипящей язвительности, но уважительно: «Надо москалям поминать покойного короля Яна (Собеского. – А. Д.), что поднял их и сделал людьми военными; а если б союза с ними не заключил, то и до сей поры дань Крыму платили бы и сами валялись бы дома, а теперь выполируются». Этот понравившийся, очевидно, каламбур употребил и его собеседник в ответной реплике: «Лучше б было, чтобы дома сидели, это бы нам не вредило; а когда выполируются и крови нанюхаются, увидишь, что у них будет! До чего, господи боже, не допусти».

Его опасения были прозорливы, но что касается его отечества – не на ближайшую перспективу. Россия примет участие в разделе Речи Посполитой только через сто лет, а в недалеком будущем ее ожидал разгром под Нарвой, да и после великой полтавской победы был Прутский поход, едва не закончившийся катастрофой и для царя Петра, и для его молодой державы. Но общую тенденцию мирового процесса пан сенатор уловил гениально.

В Прутский поход Петр Великий повел свою победоносную армию всего два года спустя после одного из блистательных триумфов русского оружия – Полтавской битвы. На полтавском поле был повержен «северный лев» – Швеция, чью армию возглавлял король Карл XII. Полководец, которого сравнивали с общепризнанным военным гением – другим шведским королем Густавом II Адольфом, чья слава прогремела в годы Тридцатилетней войны (они и погибли примерно в одном возрасте – Карл в 36, Густав Адольф в 38 лет). Шведские солдаты были одними из лучших в Европе, если не самыми лучшими, а в том сражении они не намного уступали русским в численности.

Может быть, Петр не совсем отошел еще от вполне понятной эйфории, и ему казалось, что грех теперь не одолеть турок, которых не раз били уже не только австрийцы, но и поляки. Пятнадцать лет назад под Азовом он так не думал, потому, возможно, и победил.

Трезво смотрел на вещи крымский хан Девлет II Гирей (1648–1718, правил в 1699–1702, 1709–1713 гг.). Он давно видел опасность, исходящую от России, – и для Крыма, и для Османской империи, – а потому настаивал на необходимости упреждающего удара всеми силами обоих государств. Но султан Ахмед III не хотел новой войны с русскими и из опасения, что Девлет может ее спровоцировать, отстранил его от власти. Однако в 1709-м, в год Полтавской битвы, вернул его на престол.

Хан сразу стал поддерживать гетмана-изменника Мазепу в его стремлении с помощью шведской силы создать независимое украинское государство. Но ближайший ход событий показал, что это утопия. И дело не только в возросшей военной мощи России. Подумать только: среди лета в благодатной Украине, имея в союзниках здешнего правителя Мазепу, шведские солдаты начинали голодать. Уж, наверное, не потому, что украинский народ видел в них освободителей из-под ига москалей.

Но и после Полтавской баталии, встретившись в Бендерах с прежним ближайшим сподвижником покойного Мазепы, а теперь правобережным гетманом Филиппом Орликом и нашедшим убежище у османов Карлом XII, Девлет II Гирей вступил с ними в переговоры о совместной борьбе с Россией. Предполагалось использовать силы готовой пойти за Орликом части казаков, готовой пойти за Карлом части поляков и ногайцев с Кубани – у них сераскиром (наместником) был сын Девлета. В Крыму в регулярное ханское войско было принято тогда немало запорожских казаков, бежавших туда от гнева Петра после того, как выступили против него вместе с Мазепой.

Петр уже требовал от султана выдворить Карла из своих владений. Узнав о переговорах в Бендерах, стал требовать еще настойчивее, угрожая в противном случае войной. Ахмед III не стал дожидаться этого и в декабре 1710 г. сам объявил войну России.

По его требованию Девлет Гирей послал своего сына Мехмеда в большой набег на окраины южнорусских и украинских земель (можно быть уверенным, особенно настаивать не пришлось), к его 40-тысячной орде присоединилось около 8 тысяч запорожцев, 4 тысячи поляков, отряды турецких янычар и шведов. Орликом и Мехмедом Гиреем было составлено что-то вроде воззвания к украинскому народу, в котором содержался призыв «бороться с московской неволей». Ханский сын дал указание своим подчиненным: украинцам «разорения не чинить, в полон не имать и не рубить». Поначалу татары и впрямь сдерживались, но потом стали поступать по своему обыкновению. Больших городов нападавшие, несмотря на упорные осады, захватить не смогли, но городков и сел разорили много.

Сам хан с другим большим войском устремился в глубь Левобережной Украины. При приближении регулярных русских войск татары и их союзники стремились уклониться от сражения. В степи конным русским отрядам и казакам удалось отбить немалую часть полона, но все же угнаны были многие тысячи людей. Что касается погибших, «десять тысяч неверных поразил Аллах стрелой своего гнева», – заявил потом Девлет Гирей, и это, вероятно, не полная цифра. Однако из политических затей бендерских заговорщиков ничего не вышло.

Начавшийся в июне 1711 г. поход на балканские владения Турции возглавил лично Петр Первый. Его сопровождали в нем верная подруга и еще не венчанная жена Екатерина (в лютеранстве Марта) Скавронская – будущая императрица Екатерина I и ближайшие соратники. Армия была собрана численностью около 80 тысяч человек, что явно было недостаточно для такого предприятия. Но продолжалась Северная война со Швецией, и значительные силы были на ней.

Основной расчет строился на присоединении армий княжеств Молдавии и Валахии, а также на восстании сербов, черногорцев и других христианских народов Османской империи – на этот счет царя постоянно обнадеживали молдавские правители. Но большинство молдавских бояр не пожелало участвовать в войне, в княжестве к русским присоединились гораздо меньшие силы, чем обещал господарь Дмитрий Кантемир, – не более 6 тысяч, да и то это была в основном плохо вооруженная легкая кавалерия. Валахия осталась в стороне; в Сербии и Черногории восстания местами поднялись, но это движение не получило широкой поддержки.

В результате после перехода по малонаселенной степной местности, где днем была нестерпимая жара а ночью холод, при нехватке воды, продовольствия, фуража, русская армия оказалась окруженной на берегах Прута значительно превосходящим ее турецко-татарским войском, которым командовали великий визирь Балтаджи Мехмед-паша и хан Девлет II Гирей.

Значительная часть русских сил была оставлена в качестве гарнизонов в пройденных городах, многие люди выбыли из строя или погибли в боях, от болезней и тягот пути. Немало было дезертиров. Так что в завязавшемся 20 июля 1711 г. бою в русской армии насчитывалось примерно 38 тысяч человек, у противника было не менее 100 тысяч.

С непрерывно повторяющимися возгласами «Алла!» в яростную атаку на русские позиции бросились многие тысячи исступленных янычар, стремившихся преодолеть заграждения из рогаток. Но их порыв захлебнулся в собственной крови, даже по турецким данным потери составили не менее 8 тысяч человек убитыми и ранеными. Русские тоже потеряли немало – свыше 2,5 тысяч. Турецкая артиллерия заняла окружающие возвышенности и вела оттуда сильный огонь. Петр, по свидетельству иностранного офицера, находившегося в русском войске, вел себя не менее бесстрашно, чем самые мужественные из его солдат.

На следующий день янычары отказались возобновить сражение, раздавались крики, что султан приказал заключить мир, а великий визирь бросает их на верную смерть. Но положение русской армии было крайне тяжелым, не смолкали турецкие пушки. По лагерю метались зачем-то взятые мужьями в поход офицерские жены (не иначе как по примеру государя), все в слезах и издавая громкие стенания. Екатерина держалась выше всяких похвал, и ее пример и поддержка были очень кстати ее супругу: в этот день от сознания своего бессилия он был близок к отчаянию, порывисто ходил взад-вперед, порою молча стучал себя в грудь.

Но вскоре Петр взял себя в руки. На Военном совете было решено: вступить в переговоры, а в случае их неуспеха всей силой идти на прорыв, «биться не на живот, никого не милуя и ни у кого не прося пощады».

Великий визирь, извещенный, что, если он откажется от переговоров, русские пойдут на смертный бой, согласился на них. Что уж там было в его шатре, куда направился виднейший русский дипломат, вице-канцлер Петр Павлович Шафиров, польский еврей по происхождению, сенью этого шатра и покрыто. Рассказывали, что Екатерина снабдила его на дорогу всеми своими драгоценностями, ее примеру последовали многие приближенные царя. Сам государь тем временем вызвал к себе известного смелостью и проворством офицера. Получив утвердительный ответ на вопрос, готов ли он выполнить опаснейшее задание крайней важности, Петр вручил ему обращение к сенату: все его распоряжения, которые поступят в Петербург до его личного возвращения, считать недействительными – какого бы содержания они ни были и пусть даже под ними стоит его собственноручная подпись. Поручение было успешно выполнено.

Шафиров с великим визирем заключили предварительное соглашение о мире. Сошлись на том, что Россия возвращает Османской империи Азов, срывает до основания все возведенные в Таганроге укрепления (их сооружение – из-за болезней, плохого снабжения, непривычного климата, тяжелого труда стоило жизни тысячам, если не десяткам тысяч людей), не вмешивается более в польские и запорожские дела, дает свободный проезд через свою территорию на родину, в Швецию, Карлу XII. Кроме того, Россия лишалась своего флота на Азовском море (на просьбу перевести его в Балтийское море султан ответил отказом, но сам охотно купил корабли).

Узнав о заключенном мире, в турецкий лагерь примчался из Бендер Карл XII. Он требовал вручить ему командование над армией, обещался истребить русских до последнего человека, но визирь умерил его пыл словами: «Ты уже их испытал, и мы их знаем. Коли хочешь, нападай на них со своими людьми, а мы мира не нарушим». Мехмед-паша даже направил свою кавалерию, чтобы она защищала русскую армию на марше от нападений татар.

Русское войско, хоть и вышло из прутского лагеря с распущенными знаменами и барабанным боем, до родины добралось с тяжелыми потерями в пути, остававшиеся в строю были в крайнем изнеможении. По некоторым оценкам, этот поход стоил российской армии потери около 37 тысяч человек: убитыми, умершими, попавшими в плен, дезертировавшими.

В 1713 г. султан Ахмед III, для которого Карл стал обузой и источником дипломатических осложнений, приказал силой выпроводить шведского гостя восвояси. Но у того были, очевидно, какие-то серьезные планы в этом регионе, и он со своим окружением устроил целое сражение, в котором пали сотни янычар, а сам он лишился кончика носа. Добравшись до родины и принявшись выказывать свой воинственный задор в северных широтах, в 1718 г. он был убит при осаде норвежской крепости Фредрикстен (Норвегия была тогда подвластна датскому королю, а Дания была врагом Швеции в Северной войне). Смерть была странная: то ли он был поражен в голову залетевшей из крепости шальной пулей (возможно, даже не пулей, а металлической пуговицей), то ли выстрел был сделан из своего же окопа.

Девлета II Гирея турецкий султан в 1713 г. снова отстранил от власти – теперь уже окончательно. Ему показались не сулящими ничего хорошего его постоянные сношения со шведским королем.

Азов Россия вернулся себе в 1736 г. во время русско-турецкой войны 1735–1739 гг., по ходу которой российская армия впервые вступила в Крым.

Оглавление книги