Книга: Крым. Большой исторический путеводитель

Глава 47 В союзе с османами против екатерининских орлов

Глава 47

В союзе с османами против екатерининских орлов

Большой кровью купленные русские победы в Семилетней войне перечеркнул племянник государыни Елизаветы, сменивший ее на престоле в 1761 г. Петр III Федорович, первый представитель Ольденбургской ветви Романовых на русском престоле – все последующие тоже ее представители.

Супруга его, Екатерина Алексеевна, урожденная София Фредерика Августа Анхальт-Цербтская (1729–1796, правила в 1762–1796 гг.), свергла этого горячего поклонника прусского короля (у которого, у короля, скоро будет искать, как мы уже знаем, на нее управы Кырым Гирей) и в не столь продолжительном времени стала Екатериной II Великой.

В начале своего правления Екатерина стала добиваться от Крыма, чтобы в Бахчисарае было учреждено русское консульство, которое могло бы отстаивать перед ханским правительством интересы подвергшихся татарским нападениям или еще каким-то образом обиженных российских подданных. Крымские власти поначалу отговаривались: мол, надо просто во всем доверять друг другу, быть взаимно чистыми душой, «как два стоящих друг напротив друга зеркала». И вообще, разве из Бахчисарая увидишь, что происходит на юге России или в Сечи? (При том, что французское консульство уже имелось.)

В 1764 г. российское консульство все же было открыто, однако сразу случилась накладка. От консула Никифорова сбежал его пятнадцатилетний дворовый человек Михайло Авдеев, нашел приют у татар и принял магометанство. Консул разыскал его и силой увел к себе. Но крымские власти возмутились: это теперь правоверный мусульманин и с ним так поступать нельзя (автор не на стороне Никифорова, но, выходит, с миллионами православных христиан было можно). Дело дошло до Петербурга, оттуда консулу сделали выговор: отказавшись от православной веры, Михайло Авдеев стал «ренегатом», а ренегат – отрезанный ломоть.

Но это, конечно, дело пустяшное – по сравнению с предстоящими делами.

И российское, и турецкое правительства понимали, что новое столкновение их держав неизбежно: Белградский мир не разрешил приведшие к последней войне противоречия. Исходя из этого, они и строили свою внешнюю политику. Когда Екатерине удалось добиться избрания на польский престол Станислава Понятовского, в Стамбуле подумали в первую очередь о том, что Польша постоянно находится в конфликте с Турцией (это сейчас они очень далеки друг от друга, а тогда это были государства пограничные, и османы отвоевали у поляков немало украинских земель, которые те считали своими).

В 1768 г. в крепости Баре на Подолье была образована Барская конфедерация – объединение польской шляхты, крайне недовольной тем, что король Станислав стал урезывать права магнатов, а главное, противодействует ущемлению прав «диссидентов» (ими считались в первую очередь православные, но также и протестанты, а теперь уже даже и униаты). Все это, так же как и петербургские связи Понятовского (в том числе в интимном смысле – он был из тех любовников матушки-императрицы, с которыми ей довелось пережить самые сильные чувства), рассматривалось как покушение на национальные традиции и интересы.

Конфедераты стали действовать агрессивно, по сути, это было восстание против королевской власти. Развернулся самоуправный террор против инакомыслящих и просто против людей другой веры. Это спровоцировало восстание православного простонародья, получившее название Калиивщины, во главе с Гонтой и Железняком. Восстание гайдамацкое, жестокое, сопровождающееся, по обыкновению, вспышками массовых убийств поляков и евреев (впоследствии гайдамацкое движение вдохновило Тараса Шевченко на поэму «Гайдамаки» и другую подобную поэзию, где присутствуют такие перлы: «Чуешь, тятьку? Будем резать!»).

Барская конфедерация нашла поддержку у Турции и Крыма, тем более что для борьбы с ней в Польшу по просьбе короля вступили российские войска (в боях отличился А. В. Суворов). А тут еще кровавое происшествие: большой отряд гайдамаков, преследовавших конфедератов, ворвался вслед за ними в Балту, принадлежавшую тогда Турции, и устроил там погром и пожарище. Погибло около 1800 человек, в том числе много татар и турок.

Это, конечно, преступление, но и поляки, включая официальные власти, в тех событиях доходили до чего-то запредельного. Когда один из руководителей гайдамацкого восстания, казацкий сотник Гонта попал в плен, суд определил ему чудовищную казнь: его должны были лишать жизни в течение двух недель, первые дни сдирая лоскуты кожи, затем отсекая конечности и, наконец, вырвав сердце и отрубив голову. Коронный гетман Ксаверий Браницкий не выдержал такого зрелища и на третий день приказал казака обезглавить.

Турция обвинила во всем Россию – на том основании, что часть повстанцев Калиивщины действовала с территории Левобережья. В октябре 1768 г. великий визирь вызвал к себе русского посла в Стамбуле Обрескова, грубо обругал и приказал заключить его в Семибашенный замок Едикуле, место содержания знатных политических противников и послов враждебных держав. Была объявлена война. В качестве поводов, кроме балтского инцидента и поддержки повстанцев, было названо еще строительство новых крепостей вопреки Белградскому договору и вмешательство в дела Польши.

Уже в январе 1769 г. хан Кырым Гирей во главе 70-тысячной орды совершил набег на отошедшую к России по Белградскому миру Елисаветградскую провинцию, или Новую Сербию – так ее назвали потому, что там селились перебравшиеся из османской империи в Россию балканские славяне (ныне – Кировоградская область Украины). Здесь его уже ждали посланцы от конфедератов, чтобы указывать дороги. Сунулись было на Елисаветградскую крепость, но, встреченные пушечным огнем, рассеялись по всей округе, грабя и захватывая, не разбирая, кто какого вероисповедания. Затем часть налетчиков присоединилась к конфедератам, чтобы сообща партизанить против российских войск.

Кырыма Гирея всегда тепло встречали в Стамбуле, в том году прием был оказан ему еще более ласковый – он привез в подарок Мустафе III много красивых украинок. Всего за этот налет было пленено около 1800 человек. Но это было последнее масштабное татарское нашествие на Русь: Малую, Белую и Великую.

Основные военные действия в ту войну разворачивались на днестровско-дунайском театре: у Петербурга были сведения, что готовы восстать христиане на Балканах, включаю греческую Морею (полуостров Пелопоннес), поэтому представлялось необходимым наступать в этом направлении.

Но у генерал-аншефа князя А. М. Голицына, поставленного во главе 1-й армии, дела складывались неудачно: дважды переходя Днестр, он встречал такой отпор, что вынужден был возвращаться. Упорно оборонялся осажденный Хотин. Но когда во главе армии был поставлен замечательный полководец Петр Александрович Румянцев (1725–1796), положение изменилось.

У Екатерины была своя особая причина гордиться успехами Румянцева: то, что ему доверялись ответственнейшие назначения, было в немалой степени следствием ее победы над собой. Молодой еще генерал прекрасно показал себя в Семилетней войне с Пруссией. Успехом под Гросс-Егерсдорфом русская армия была обязана в первую очередь ему, его новаторским действиям: он совершил со своим отрядом обходной маневр через лес, повел его на прорыв сомкнутой колонной – в то время как господствовала линейная тактика. Одним из первых Румянцев стал применять построение в каре, еще до Суворова ставил своим войскам главной задачей уничтожение живой силы противника. Но у него могло не быть возможности проявить во всей полноте свой полководческий талант. Он был любимцем Петра III, свергнутого Екатериной мужа, и оставался верен ему во время осуществленного ею в 1762 г. государственного переворота. Решив не дожидаться, когда его «попросят», он сам подал заявление об отставке. Но Екатерина, не без внутренней борьбы, отставку не приняла, решила доверять генералу, и со времен ее царствования на петербургском Васильевском острове высится памятник «Румянцева победам», а в Царском Селе – Кагульский обелиск.

Румянцев нанес несколько поражений намного превосходящим по силам турецко-татарским войскам: под Ларгой у него была 25-тысячная армия против 80 тысяч у неприятеля, под Кагулом – 32 тысячи против не менее чем 75 тысяч турок (по некоторым источникам, их было до 150 тысяч), при этом 100-тысячное крымское войско уклонилось от участия в сражении. Отдельные его другие успехи по размаху боевых действий были, может быть, и не столь оглушительны, как оды в их честь Хемницера и других пиитов, но они повторялись один за другим, были безоговорочны, деморализовали противника, а главное – российская армия научилась побеждать турок в открытых сражениях, невзирая на их число.

Русскими войсками были захвачены Бендеры, Бухарест. На востоке были разбиты союзные туркам кабардинцы, после чего они перестали рваться в бой.

В 1770 г. произошло нечто совершенно новое в русской военной истории: дальний поход кораблей Балтийского флота в воды восточной части моря Средиземного.

Уже вскоре после отплытия из Кронштадта стало ясно, что есть над чем подумать: один из линейных кораблей новейшей постройки вернулся, даже не выйдя из Балтийского моря, из-за невозможности продолжать плавание. До Англии не смогла добраться треть судов.

Но не зря императрица поставила во главе экспедиции графа Алексея Орлова (1737–1807), того из возведших ее на престол братьев Орловых, которого она ценила больше всех, даже больше, чем Григория, отца их общего сына Алексея (графа Бобринского). «Алексея она уважала гораздо больше, чем Григория, и не столько любила, сколько восхищалась его всегдашней и разносторонней оперативностью – и боялась его. Она его боялась, по-видимому, потому, что знала, до какой степени сам-то он абсолютно ничего не боится и ни перед чем не останавливается» (Заичкин И. А., Почкаев И. Н.).

Не знаток в морском деле, Алексей Орлов толково опирался на знания, опыт и авторитет командовавшего первой эскадрой адмирала Г. А. Спиридова, шотландца на русской службе адмирала С. Г. Грейга и других опытных моряков.

У берегов Греции высадили десант – дабы быстрее побудить греков к восстанию. Они действительно поднялись, но не так дружно, как хотелось бы. Подошедшая вскоре большая турецкая армия сумела подавить движение, освобождение Греции было отложено на полвека.

Греческий порт Наварин был захвачен благодаря меткому огню корабельных батарей, в чем немалая заслуга принадлежала цейхмейстеру флота И. А. Ганнибалу, двоюродному деду А. С. Пушкина, управлявшему огнем всех кораблей. Здесь произошла встреча эскадр – подошла 2-я во главе с контр-адмиралом Джоном Элфинстоном, флагманский корабль которого носил замечательное имя «Не тронь меня» (на нем впоследствии служил великий русский флотоводец Федор Федорович Ушаков, недавно канонизированный Русской православной церковью). После этого потребовалась вся полнота личных качеств Орлова: адмиралы были очень ревнивы по поводу своего первенства, и Алексею Григорьевичу стоило немалого труда добиться, чтобы они должным образом взаимодействовали. Не меньших усилий стоило наведение полного порядка на всех кораблях, совершивших столь дальний переход (в случае необходимости двинуть кулаком в матросскую челюсть Орлов мог знатно).

Турецкий флот, который и по числу кораблей, и по мощи намного превосходил русский (1430 орудий против 820), по должности возглавлял капудан-паша Ибрагим Хусамеддин. Но он взошел на адмиральский мостик не без протекции, при этом, однако, трезво отдавал себе отчет в собственных способностях, а потому действительно командовал флотом Хасан-паша по прозвищу Алжирец – он долго служил в этой славившейся своими морскими разбойниками стране.

Сражение началось 24 июня 1770 г. у западного побережья Анатолии, в Хиосском проливе, неподалеку от входа в Чесменскую бухту. Орлов признавался потом, что, когда увидел весь изготовившийся к бою турецкий флот (16 только линейных кораблей – против 9 русских), его объял ужас. Но надо было атаковать. Российский флот был разбит на три отряда. Главным командующим был Орлов, рядом с ним на мостике находился Грейг.

Вскоре после начала сражения от огня русской артиллерии загорелся турецкий флагман «Будж-у-Зафер». Но прямо на него течением понесло русского «Евстафия» с поврежденными парусами. Произошло столкновение, после которого русские моряки, не задумываясь, пошли на абордаж. Завязалась схватка – и тут горящая головня с турецкой мачты угодила прямо в пороховой погреб «Евстафия». Взрыв страшной силы уничтожил оба корабля, из команд мало кто уцелел. Остальные корабли, маневрируя, продолжали ожесточенную перестрелку, русские были искуснее и удачливее. Турецкий флот вынужден был укрыться в Чесменской бухте.

В бою 25 июня в ходе артиллерийской дуэли был уничтожен еще один вражеский линейный корабль. Главные события произошли в ночь на 26 июня. Была произведена знаменитая атака брандеров. И. А. Ганнибал искусно оснастил их горючими материалами. Особо отличились лейтенант Дмитрий Сергеевич Ильин и его матросы: проявив великую отвагу, они вплотную подошли к турецким кораблям и настолько удачно направили свое огненосное судно, что пожар, разметавшись от взрывов горящих кораблей по всей бухте, пожрал почти весь турецкий флот. Сами российские моряки спаслись на шлюпке.

В Чесменском сражении погибло около 11 тысяч турок, с русских судов оказывали всю возможную помощь тонущим матросам. Потеря российского флота в этом сражении погибшими составила около 600 человек, почти все – при взрыве «Евстафия».

Надо отметить стойкость, с какой турки перенесли эту свою трагедию. Виноватых не искали, Хасан-паша остался в строю. Он погиб в 1790 г., во время следующей русско-турецкой войны, будучи великим визирем Османской империи и командуя армией. В городе Чешме ему установлен памятник.

Злые западные языки потом утверждали, что ничего особенного не произошло, просто русским варварам удалось найти в Средиземном море флот, который еще слабее их собственного. Конечно, турецкий флот был не из лучших, но за ним была долгая славная история морских походов и битв с первоклассными эскадрами, в которых он не раз побеждал. Для российского же флота после смерти его создателя Петра Великого настало время простоя. Недаром Екатерина II, проведя на Балтике смотр своих кораблей, отозвалась об увиденном так: «У нас без меры много кораблей и на них людей, но нет ни флота, ни моряков». Теперь начиналось возрождение. Скоро Россия обретет новый простор для своих парусов – Черное море.

Скажем откровенно: в нашей истории было очень мало побед в сражениях с флотами ведущих морских держав, но корабли давно уже стали нашей насущной жизненной потребностью. Почему так – пусть каждый сам попытается понять в минуты романтического настроя, он переживет щемящее и при этом бодрящее чувство.

В ту войну в июле 1771 г. русские войска теперь уже в очередной раз вступили в Крым. Это сделала 2-я армия под командованием В. М. Долгорукого, тоже отличившегося в Семилетнюю войну генерала. Оставлять в тылу это вражеское гнездо было нельзя, но по согласованию с Екатериной Долгорукий начал с попыток решить дело миром.

На встрече с кочующими близ Перекопа ногайскими мурзами генерал немалой суммой в 14 тысяч рублей компенсировал им ущерб, нанесенный угнавшими их стада запорожцами. К тому времени большинство ногайских вождей, видя военное превосходство России, фактически подчинялось скорее ей, чем хану.

Во время беседы ситуация в Крыму в общих чертах была обрисована следующим образом. Там есть беи, составляющие пророссийскую партию, намеренно срывающие проводимую по повелению султана мобилизацию. Они готовы вместо Селима III, не ответившего согласием на мирные предложения Петербурга, посадить на ханский престол угодного императрице Шагина Гирея (Шагин Гирей в юности путешествовал по Европе, знал итальянский и греческий языки, на тот момент был ханским наместником – сераскиром в Едисанской ногайской орде, располагавшейся в междуречье Южного Буга и Днестра). По словам мурз, Шагин Гирей «не только предан России и навсегда останется ей верным, но и человек он очень разумный и простодушный» (в Петербурге Шагин Гирей был лично известен: в 1771 г. его посылал туда с дипломатической миссией Сагиб II Гирей, и он произвел самое благоприятное впечатление на государыню).

Но дело в том, продолжали собеседники, что авторитетные старейшины Ширинов, задаренные калгою и прислушивающиеся к влиятельным муллам, не согласны отложиться от Стамбула, ссылаясь на суру Корана, которая гласит: если мусульманский народ, не видя никакой опасности от меча и огня, осмелится нарушить свою присягу отступлением от единоверного государя и передастся иноверной державе, то да будет он навеки проклят. Однако, если грозит погибель, нарушить присягу позволительно. Поэтому между Ширинами положено до тех пор не отлагаться от Порты, пока не возникнет явная угроза от русского оружия.

Долгорукий понял, что это фактически призыв к вторжению, и последовал ему. Русская армия почти без потерь овладела Перекопом, который защищало 50 тысяч татар во главе с Селимом III Гиреем и 7 тысяч засевших в крепости янычар: хан с татарами ушли, а турки сдались.

Приступом была взята крепость Арабат на Азовском побережье, затем без боя – город-порт Гезлев на противоположном краю Крыма. Долгорукий послал хану письмо с увещеваниями сдаться, а явившиеся посланцы от Ширинов попросили об отсрочке для принятия решения.

Долгорукий пошел на засевших в Кефе турок. Город сдался после боя под его стенами, тем временем из Керчи турки уплыли на кораблях. Отрядами были заняты Еникале, Балаклава и Таман на противоположном берегу Керченского пролива. Хан Селим бежал с турками в Стамбул, а на его место беи Ширинов и Мансуров, по согласованию с Долгоруким, посадили сторонника России Сагиба II Гирея (1726–1807, правил в 1771–1775 гг.). С ним был подписан договор, по которому Крым объявлялся независимым, но под покровительством России. На полуострове было оставлено несколько небольших русских гарнизонов, а остальная часть 2-й армии ушла зимовать на Украину.

В 1774 г. при успешном отражении турецкого десанта под Алуштой получил тягчайшее ранение в голову Михаил Илларионович Кутузов, командовавший русским отрядом (вопреки распространенному мнению, глаза он при этом не лишился).

В 1773 г. 1-я армия Румянцева стала совершать рейды на правый берег Дуная. Входивший в ее состав корпус Суворова одержал победы под Туртукаем (дважды) и на Гирсовском посту. Но для генерального сражения сил было недостаточно, поэтому после побед войска возвращались.

В следующем году русские стали действовать на правом берегу основательнее. После победы при Козлуджи была осаждена важная крепость Шумла. От визиря поступило предложение о перемирии, на которое Румянцев дал жесткий ответ: или немедленное начало мирных переговоров, или полномасштабные военные действия с перспективой похода русской армии на Стамбул.

10 июля 1774 г. в лагере близ деревни Кючук-Кайнарджи был подписан названный по ее имени завершающий долгую войну мирный договор. Крымское ханство признавалось свободным государством, но турецкий султан по-прежнему оставался для крымских мусульман их духовным главою – халифом. То же относилось к «татарской нации» на Кубани и в степях Северного Причерноморья (конкретные территории оговаривались). Керчь и близлежащая крепость Еникале стали российскими, так же как крепость Кинбурн на косе Бугско-Днепровского лимана – прежде все это были турецкие владения. Российские суда получали право свободного прохода через проливы Босфор и Дарданеллы. Российские подданные получали право свободной торговли на территории Османской империи, которая обещала покровительство русским купцам в Алжире, Тунисе и Триполи. Российский императорский титул признавался равноценным титулу падишаха – ранее Стамбул признавал за таковые только титулы турецкого султана, персидского шаха и французского короля. Российская империя могла оказывать защиту и покровительство христианам дунайских княжеств Молдавии и Валахии, сами княжества признавались автономными под турецким протекторатом. Российские консулы получали право выступать в защиту христиан всей Османской империи. Турция выплачивала контрибуцию в размере 4,5 млн рублей. Но за ней, и это было для нее очень важно, оставался Очаков в устье Днепра – опять предстояло литься русской крови под его стенами.

Екатерина так описывала поведение иностранных дипломатов при получении известия о заключении этого мира: «Я видела в Ораниенбауме весь дипломатический корпус и заметила искреннюю радость в одном английском и датском министре (статус посла приравнивался к министерскому. – А. Д.); в австрийском и прусском менее. Ваш друг Браницкий (польский посол. – А. Д.) смотрел Сентябрем. Гишпания ужасалась; Франция, печальная, безмолвная, ходила одна, сложив руки. Швеция не могла ни спать, ни есть».

Договор не нравился Турции, она всячески оттягивала вступление его в силу и принялась за подготовку к тому, чтобы изменить устанавливаемое им положение вещей. Об изменении этого положения вещей, только в другом направлении, думал и новый фаворит императрицы, всесильный уже Григорий Александрович Потемкин (1739–1791). Помните, как у Гоголя? Наивный кузнец Вакула, чертовскими стараниями оказавшийся в Зимнем дворце в составе делегации Запорожской Сечи, спрашивает у бывалого казака: «Это кто, царь?» – а в ответ: «Какой царь? Это сам Потемкин!»

У «самого Потемкина» планов громадье было выше царского: он обдумывал пути реализации своего «Греческого проекта», по которому на землях Османской империи должны были возникнуть два новых государства: «Дакия», составленная из Бессарабии, Молдавии и Валахии, и «Греческая империя» – без самой Греции, но на территориях проживания греческой диаспоры со столицей в Царьграде – Константинополе. Екатерина одобрила проект. Существовало пророчество: Царьград, основанный Константином (Великим) и при Константине (Палеологе) погибший, возрожден тоже будет Константином. Поэтому своего родившегося в 1779 г. внука, сына наследника престола Павла Петровича, она назвала Константином – ему предстояло стать императором новой Византийской империи (но он закончил свои дни наместником в царстве Польском).

Оглавление книги